Текст книги "Таганка: Личное дело одного театра"

Автор книги: Елена Леенсон

Соавторы: Евгения Абелюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц)

Спектакль будет построен на театральных метафорах, на знаках. Допустим, Шуйский во время рассказа об убийстве младенца Дмитрия может бросать актеров на сцену и брызгать их кровью. Тут может и мальчик на сцене спокойно пройти. Лик царевича Дмитрия явится, вы знаете, что его к святым причислили.

«Борис Годунов». Самозванец – В. Золотухин

Я вижу силу театра не в литературности, а в визуальном ряде. И все это, как мне кажется, не противоречит Пушкину. Это близко его эстетике.

Я ни слова не говорю о декорациях. По-моему, они вообще не нужны. Тут все должно держаться на фантазии.

Я не буду про каждую сцену рассказывать. Вам ясен замысел в целом?

Целостная концепция спектакля обсуждалась и на следующих репетициях:

«Ю. П. Есть вопросы?

Актер Г. В двух словах. О чем будем играть пьесу?

Ю. П. Там, в пьесе, все сказано. „Но если вдруг единое пятно… И рад бежать, да некуда…“, „Да, жалок тот, в ком совесть нечиста“ Сверхсверхзадача, чтобы это получилось. Совесть, суд мирской, народный – слова ключевые: „Мы себе на трон поставили цареубийцу!“ Даже Шуйский говорит: „Зять палача и сам в душе палач“, „Единое пятно“ не дает Борису жить. Государь он был мудрый, хотел как надо сделать, но не мог. Суд щенкам Бориса, суд людской, – разный. Пронесется толпа – все разметет. Погибнут невиновные. Александр Сергеевич занимался Пугачевым. Бессмысленный бунт в России страшен и жесток. У нас сейчас иначе говорят – революция, восстание и т. д.

…В работе мы и другие вещи выясним. Почему беда пришла на Русь? Откуда Гришка Отрепьев, проклятый прах которого на семи ветрах развеян? Он же облик святого взял на себя. А принесло это смуту.

Актриса Д. Есть версия, что Годунов Ивана Грозного отравил.

Ю. П. Ну это сейчас модно. То же про Сталина говорят.

‹…› И должны быть дети обязательно. Детский хор, связанный с убиенным Дмитрием»^[410].

К тексту надо быть внимательными. У меня книга издания 1923 года. Тут опубликован текст, который царская цензура вымарала. Некоторые фразы могут нам помочь. Там служанки между собой о Лжедмитрии рассуждают: «Да так, шваль какая-то. Выходец из обнищавших… Никакой он не Дмитрий, он – самозванец!»

Самое страшное – хрестоматийное прочтение пьесы. Мы постараемся этого не допустить. Спросить никто ничего не хочет?

Актер 3. Будут в спектакле добавления к пушкинскому тексту?

Ю. П. Я думал об этом… У Карамзина есть прекрасные тексты. Но мне кажется, это будет облегчением, если делать исторический комментарий. Можно обойтись и без них.

Но в спектакле будет музыкальный ряд. Песни, плачи, здравницы и т. д. Они будут естественно развивать пушкинские темы. Эта традиция зонгов идет еще от античного театра. Но мы не должны следовать ей слепо. Надо делать по-своему. Я же до «Доброго человека», когда его ставил, не видел ни одной постановки «Берлинер ансамбля». Потому что я ничего не знал, был чист, и получился русский вариант Брехта.

Актриса П. А кто будет композитором спектакля?

Ю. П. Вы хотите Юрия Марковича?^[411] Подумаю… Я его люблю, даже помог ему пробивать оперу.

По-моему, в спектакле должен быть занят уникальный фольклорный хор, который вбирает в себя остатки уходящего. Они как мамонтов откапывают.

(Начинает чтение по подаренной ему книге «Борис Годунов»^[412]. Он в очках, читает, сидя у микрофона. Читает спокойно, смакуя текст, жестикулирует левой рукой, пальцами. Актеры бурно реагируют на чтение. Часто смеются. На второй сцене «Красная площадь» Ю. П. оживился. Читает широко, звонко – за Щелкалова («Собором положили в последний раз отведать силу просьбы…»), на разные голоса за представителей народа)^[413].

У Александра Сергеича тут ремарка «Народ», как в древнегреческом театре.

Ю. П. демонстрирует массу масок персонажей из народа. Кричит, плачет, крякает… И в итоге орет во все горло: «Венец за ним! Он царь! Он согласился!»

Диалог Воротынского и Шуйского в Кремлевских палатах Ю. П. читает, явно не одобряя «лукавых царедворцев».

За Пимена Ю. П. читает медленно, нараспев, но при этом не уходит в ритм стиха, подчеркивает отдельные строки, обнажая их смысл. Особенно Ю. П. выделил: «Прогневали мы Бога, согрешили: Владыкою себе цареубийцу мы нарекли».

За Бориса Ю. П. читает «не мудрствуя лукаво», не играя. Главное в монологе Ю. П. – Бориса: «Но если в ней [душе] единое пятно, единое, случайно завелося, тогда – беда!» Фразу «И мальчики кровавые в глазах» Ю. П. не подчеркивал, прочитал бесстрастно и тихо.

Сцену «Корчма у литовской границы» Ю. Я. читал с большим удовольствием. Особенно колоритно в исполнении Ю. Я. выглядел Мисаил. Ю. П. читал его роль грубовато, с большим юмором, момент появления приставов вызвал у Ю. П. небывалый азарт. Яркое чтение сцены Ю. П. сопровождалось постоянным хохотом актеров.

В сцене «Царские палаты» Ю. Я. нашел неожиданно-восторженную интонацию у царя Бориса, восхищенного знаниями царевича. «Как хорошо!» – восклицает он, узнав, что на карте изображена Волга. Тексты Годунова Ю. П. читает тихо и очень просто. Царский гнев Ю. П. показал лишь в сцене с Шуйским, сорвавшись на него в крик («Смешно? Что ж не смеешься ты?..»).

С личностным ироническим подтекстом произнес Ю. Я. знаменитую фразу «Тяжела ты, шапка Мономаха!».

После этого был назначен перерыв. После перерыва.

Актриса В. Это кто, Мейерхольд, кажется, сказал, что главное в трагедии «Борис Годунов» – народ, но нигде этого в театре не было.

Ю. П. Ну, это стандартная мысль. «Годунов» – это народная драма и т. д. Это уже надоедает. И ясно, что надо идти от народа, от хора. Как только мы сделали в «Галилее» хоры монахов и детей – спектакль пошел, стало лучше.

В этом спектакле должна быть особая манера актерская – наивная, детская, легкая. Вера должна быть.

Актриса В. Были исторически точные, но ужасные постановки «Годунова».

Ю. П. Да. Они шли очень долго. Четыре-пять часов. А мы должны сделать очень быстрый спектакль. Я сейчас читаю, отставая в ритме, точнее, держу ритм только-только. А ведь Пушкин говорил о стремительности действия. Иначе не будет интереса.

Актер Ф. Но тут же настоящая детективная история…

Ю. П. Но если уповать на сюжет, делать, как на телевидении, детектив, из этого тоже ничего не получится^[414].

Актер Ф. У Эфроса в спектакле все размазано. Видеоряд поддерживает стихию текста, либо выступает контрапунктом…. визуально этот спектакль очень статичен, неподвижен.

Актер Д. По-моему, надо играть с минимальным количеством народа…

Режиссер К^[415]. Я играл представителя русского народа на телевидении у Эфроса. Получил 45 рублей за молчание…

Актриса В. А я видела в помпезно-историческом спектакле «Годунов» молодого Чиркова-Самозванца^[416]. Он в сцене у фонтана по-народному говорил: «Заутря двину рать…»^[417].

Актер 3. (обращаясь к Ю. П.) Я почему спросил о вставках… На опыте «Гамлета» считаю, что они не нужны. ‹… › …поэт… столько сказал, что больше ничего не надо^[418]. ‹…›

И если вводить хор…

Ю. П. Я о хоре говорил не таком, чтобы концерт делать… Тут – традиции, ритуал. Ведь была же традиция у нас – ничего нельзя сказать без здравицы в честь усатого. Так и у Пушкина. Шуйский вначале говорит: «Читай молитву, мальчик…»

Текст молитвы мальчика:

Царю небес, везде и присно сущий,

Своих рабов молению внемли:

Помолимся о нашем государе,

Об избранном тобой, благочестивом

Всех христиан царе самодержавном.

Храни его в палатах, в поле ратном,

И на путях, и на одре ночлега.

Подай ему победу на враги,

Да славится он от моря до моря.

Да здравием цветет его семья,

Да осенят ее драгие ветви…

Актер Ф. Есть прекрасное описание случая, который был при Сталине. Один человек, по сигналу которого должны были прекратить овацию, вышел из зала. И все хлопали до судорог, до обмороков.

Режиссер К. Юрий Петрович, а чем кончается «Годунов» по Вашей книге: «Народ безмолвствует» или «Народ кричит»?^[419]

Ю. П. Ну конечно, «Народ безмолвствует». Ну что, осилим сегодня до конца? Я продолжаю чтение.

(За самозванца Ю. П. читает наглым, хамским тоном. Читая текст поэта «Примите благосклонно сей бедный плод усердного труда…», Ю. Я. заикается в манере разговора Н. Эрдмана. С особым подтекстом, смачно и весело Ю. И читает сцену у фонтана. Ю. П. явно упивается ролью Самозванца. Он всерьез разыгрался. Встал из-за стола, показывает и за Самозванца, и за Марину. Марину он изобразил в соответствии с оценкой А. С. Пушкина: «Марина – блядь…» ^[420] .)

Актриса С. Ну и стерва!.. Змея, змея!..

(Войдя в азарт в сцене «Граница литовская», Ю. П. вскакивает на стул, прыгая на нем, читает текст за юного Курбского и Самозванца. Курбский в трактовке Ю. П. скачет лихо и радостно, Самозванец – уныло, малоэнергично.)

Ю. П. Тут очень много иностранных слов^[421]. Я в них не знаток. Пропустим…

(Очень серьезно, весомо Ю. П. читает сцену «Перед Собором». Реплики от народа Ю. П. читает осуждающе, горько, текст Юродивого грустно, актерски не раскрашивая, медленно с достоинством произносит Ю. П.: «Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». Очень спокойно, тихо, устало, но с большим внутренним напряжением читает Ю. П. предсмертный монолог Бориса. Выделил: «Привычка – душа державы».)

Я точно не знаю, как проводится обряд пострижения предсмертный. Но это – очень страшный ритуал. И соборование потом идет. И человека воспринимают уже как мертвого.

(С большим драматизмом читает Ю. П. сцену в Кремле. Реакция народа на трагические события в чтении Ю. П. – от шепота до крика. Последнюю реплику Мосальского Ю. П. читает информационно-отстраненно. После чтения актеры долго хлопают.)

Ю. П. Ну что вы, дорогие, спасибо вам, что отработали то, что обещали сегодня на собрании – лишний час. Спасибо, что вы так отнеслись к моему среднему весьма чтению.

Реплики актеров. Да нет…

Ю. П. Я уже сказал, что в этом спектакле, при таком площадном решении, декорации не важны. Можно просто скакать на куче тряпья. На сцене тут все возможно. Я бы даже живого коня вывел. У Брехта есть просьба в статье: подумать, прежде чем отменять лошадь в театре…

Пушкин был человек уникальный, дотошный. Он много знал, по-французски говорил, как мы по-русски. Латынью, немецким владел. Он знал принципы шекспировского театра. Прочитав его пьесы, он написал статьи об эстетике театра. Сформулировал свои принципы. Реализовать их, конечно, очень трудно. Я пять вариантов сыграл в башке. Но когда я набрел на решение «площадное», понял, что могу репетировать. Ход этот очень наивен, но имеет истоки древние, народные: они и в античном, и в китайском театре. На китайском театре все были помешаны – и Мейерхольд, и Крэг, и Брук, у китайцев есть поразительные штуки. Пластика удивительная…

В «Годунове» форма будет наивная, условная. Мы к таким вещам уже приучены. Но при этом надо очень серьезно заниматься ритмом, звучанием гениальных стихов Пушкина. Озорство уйдет, останется глубина! Пушкин писал: «Все больше влюбляюсь в своего авантюриста Самозванца». Он ведь тоже наивный, самозванец… Актерствовал.

Надо будет сделать в спектакле общий плач. Тут Юродивый плачет, и там, и там, и там… И хлынет кровь у Бориса, он весь зальется кровью… Вот только как это сделать? Есть всегда маленькое словечко: «Как?..» Я со студентами в Венгрии поставил вечер по Шекспиру. И сделал там примитивную вещь. У них там продаются тонкие красные салфетки. Мне просто в башку это случайно пришло: актер поднимает руки, а салфетка мокрая их облепила. Он мечется, стряхивает кровь с рук. Полез даже в воду, почти стряхнул салфетку. А там мы вторую заготовили – опять руки в крови. Я даже привез такие красные салфетки с собой, отдам Нине Шкатовой [помощнику режиссера], пригодится в спектаклях. Можно в «Преступлении и наказании» использовать.

Мне кажется, что всем будет интересно работать над «Годуновым». Тут должно быть много фантазии. Каждый должен себе острый типаж придумать. И роли могут переходить, как в детской игре. Передали тебе вещь – раз! И ты должен говорить. Передали другому – он говорит…

Еще раз всех благодарю… хорошо, что в этот трудный день мы занимались делом.

Необычная репетиция

Первая репетиция была необычной – в театр приехал ансамбль Покровского^[422]. О «покровцах» Любимов сказал на одной из репетиций «Бориса»: «У них есть необходимая атмосфера внутренняя. Настоящая заварка всегда требует колдовства. Настоящие любители чая или кофе всегда сами заваривают. И у „покровцев“ есть такая заварка»^[423].

Реплика Ю. П. Любимова

Актера надо встряхивать, как градусник.

Репетиция «Бориса Годунова»^[424] (выступление ансамбля Д. Покровского)

(4.02.1982)

Ю. П. Считайте, что это первая репетиция. …сегодня мы пригласили в театр Дмитрия Викторовича Покровского с его ансамблем. Я прошу всех актеров быть активными участниками. Если гости попросят – поддержите их своим участием. Все должны быть к этому готовы. У актера вообще всегда должно быть состояние готовности к работе, каждую минуту дня и ночи. Репетиция должна быть игрой, фантазией, тогда и радостью становится, и работать хочется. Извините, Дмитрий Викторович, что я отнял время.

Д. Покровский. Ну что вы, Юрий Петрович! А я могу попросить осветителей создать в зале «жуть», когда это потребуется?

Рабочий-осветитель. Это сложно, у нас начальства никакого сейчас нет.

«Борис Годунов». Репетиция

Ю. П. Это так кажется, что они без начальства неуправляемы. Они и без начальства смогут «жуть» сделать.

Д. П. Мы хотим вам показать музыку, которая звучала во времена Бориса Годунова.

В последнее время мы стали изучать народный театр, и сегодня кроме песен мы покажем кое-что из того, что имеет отношение к народному театру: хоровод, игра в «мирашку», с покойником, действо «Царь Максимилиан», которое на святках играли в Горьковской области. Для «Царя Максимилиана» мы привлекаем свою студию, но сегодня физик, который играет Змея-Улана, должен был уехать в Дубну. Думаю, что кто-либо из таганских актеров сможет его заменить.

(Обращается к актеру Ж.)

А сейчас мы попоем. Утром всегда тяжело петь. Начнем мы с казачьих песен. Хоть это и не имеет непосредственного отношения к будущей нашей работе. Распевку мы начинаем «Былиной об Илье Муромце».

(На сцене поют Д. Покровский, трое юношей и пять девушек. Сначала сдержанно, потом азартнее, постепенно вовлекая актеров в плясовую.)

Ю. П. (обращаясь к Д. Покровскому). Я очень благодарен Вам. Вы так лихо завели наших актеров… Годунов, он же безграмотным был царем, наверное, так же всех заводил. И у нас в спектакле Борис может сплясать, а потом сказать: «Седьмой уж год я царствую…»

Д. П. По всей Руси раньше звучали обрядовые песни. Одну из таких песен мы записали в Брянской области. Подобные песни пелись и на Смоленщине, и даже в Польше.

(Девушки из ансамбля поют «Ой, под Киевом…».)

А эта песня записана в двух часах езды от Москвы в Калужской области. При помощи ее вызывали дождь. Мы провели эксперимент в Вологодской области. Там была засуха. Мы выступали в Доме отдыха. И когда запели эту песню, в конце пошел дождь. Ирина Смурыгина^[425] у нас в ансамбле изучает обряды и «заведует» дождем.

(Исполняется песня.)

Ю. П. Это очень создает настроение. Может пригодиться.

Д. П. Теперь мы исполним Большой знаменный распев. Заупокойная «Свитый Боже» написана в XVI столетии. Именно такой тип пения звучал при Годунове в Успенском соборе.

(Исполняется знаменный распев.)

Ю. П. Молитвы вообще органично входят в ткань «Бориса Годунова».

Упоминания о молитвах пронизывают текст пьесы Пушкина. Вот один только пример: в сцене «Кремлевские палаты» Щелкалов произносит монолог:

Мы все пойдем молить царицу вновь,

Да сжалится над сирою Москвою

И на венец благословит Бориса.

Идите же вы с богом по домам,

Молитеся – да взыдет к небесам

Усердная молитва православных.

Д. П. Теперь мы покажем игру, которая похожа, наверное, на скоморошьи игры. Хотя какими точно были скоморохи, никто не знает. ‹…›

(Исполняется игра.)

Сейчас святочная игра. И прошу не воспринимать все всерьез…

Ю. П. А я давно уж и не способен всерьез. Неглубокий я человек…

(Исполняется святочная игра с бабьим плачем, игрой с покойником и т. д.)

Актер С. Для «Бориса» это очень здорово!

Ю. П. Да. Вообще все это колоссально, настроение дает. По-моему, никакой другой музыки и не надо. Допустим, в сцене рассказа Шуйского об убиении царевича можно эти «похороны» вставить.

(Актеры ансамбля Покровского вытягивают из зала упирающихся актеров целоваться с «покойником» на сцене. Потом «покойник» сам бросился в зал за «жертвой». Окончилась игра веселой песней.)

Ю. П. На основе этого веселого пения можно сделать лубочную польскую картинку.

Д. П. А теперь – Кострома^[426].

(В центре сцены сидит Кострома. Она прядет. Вокруг ходит хоровод.)

Ю. П. Кострому надо в царские палаты перенестъ к Ксении.

Ю. П. (актеру С.). Они все это для души делают, это чувствуется. Если б за деньги работали, было б другое. Я бы их к вам не привел.

Д. П. А теперь музыкальный дивертисмент.

(Играет варган, дудка, коса.)

Д. П. Теперь сцена «Царь Максимилиан». У нас в ансамбле на роль Змея берут каждый раз нового смертника, и сегодня новая жертва – ваш актер Ж. Эту сцену, как правило, играют молодые парни в тех домах, где есть невеста на выданье. И воспринимается это как серьезная трагическая вещь. Вы-то будете, наверное, это весело воспринимать. Обычно публика стоит вокруг и может бить непонравившегося актера.

Ю. П. Эту сцену можно использовать для сражений Годунова.

Д. П. На прощанье мы исполним сцену, которую мы позаимствовали из села Белгородской области. Она исполняется на первой встрече родственников жениха и невесты. Какой хор выстоит в соревновании, та родня и будет главенствовать.

(Актеры ансамбля поют, толкая друг друга, доходят до драки. Д. Покровский настолько энергично работал на сцене, что порвал пиджак. Ю. П. благодарит актеров ансамбля Д. Покровского, всем пожимает руки. Он отдал зашить костюм Д. Покровского портному театра. Актеры театра просят еще что-нибудь спеть.)

Д. П. Хорошо, мы споем еще одну песню, при помощи которой выбирали атамана. При этом мы просим участвовать Юрия Петровича, которого мы официально избираем атаманом на будущую работу. Мы будем очень рады, если сможем в ней помочь.

(Исполняется песня с участием Ю. П. Актеры в зале долго хлопают ансамблю.)

Д. П. Мы очень боялись выступать в вашем театре. Актерская аудитория не всегда такая добрая. Спасибо.

Ю. П. Этот театр как раз не очень вежливый. Иногда хотелось бы, чтобы актеры были и повежливее. Но сегодня мы получили наслаждение. Вы ведь эстетическую, духовную жажду утоляете. Мне сегодня с утра говорили: «Что-то Вы такой радостный?» А я предчувствовал встречу с вами, с вашим искусством – очень родным и глубоким. Вы очень помогли нам сегодня. Вот такую музыку нам и надо использовать в «Борисе Годунове». Я думаю, что наши артисты вольются к вам в ансамбль и будут у вас учиться. Я очень люблю Альфреда Гарриевича [Шнитке], очень рад, что он вас привел на Таганку, и обращаюсь к вам за помощью в работе над драматической постановкой «Бориса Годунова». Я думаю, что такое слияние совместное будет полезным. Мы сегодня видели, как вы работаете – не щадя пиджака своего. Приходите посмотреть на работу наших актеров в спектаклях. Я хотел сегодня начать репетировать, но уже поздно. Лучше мы с Дмитрием Викторовичем и режиссурой побеседуем о дальнейших планах. Пойдемте ко мне в кабинет.

* * *

После выступления Любимов договорился с Покровским о том, что ансамбль и его руководитель будут участвовать в репетициях спектакля «Борис Годунов».

Распределение ролей

Любимов предпочитает не затягивать «застольный» период и практически сразу после читки выходит на площадку. Так было и в «Борисе Годунове».

(8.02.1982)

Ю. П. Кто за Пушкина почитает?

Реплика. Рамзес [Актер Д.].

Ю. П. Нет, Рамзеса не надо. Он у нас Пушкина^[427] уже играет. Он у нас занят, занят, занят… Пушкиных мы сделаем нескольких.

Актер Ф. И все будут в гриме Александра Сергеевича.

Актриса 3. Давайте сразу распределим, кто будет за Пушкина играть.

Ю. П. Все будут. Роли будут плавать.

Актриса Ж. Тогда давайте я прочту за Пушкина.

Актер Ф. Ну, это уж слишком. Чересчур резко поплыла. (Хохот).

Ю. П. ‹…› «Я понимаю, что вы ждете, когда же будет распределение ролей. Но я считаю, что тут нельзя строго распределять роли. ‹…› Мне кажется, что должен быть общий текстовый запев. Фразы могут гулять, как у нас в „Послушайте!“, где пять Маяковских^[428]. Текст может быть скользящим. В основном, конечно, будет ясно, кто за Бориса, кто за кого^[429]. Но будут и двойники».

(8.02.1982).

(Продолжается чтение.)

Актер 3. Так. Тут я, наверное, плыву сразу в Юродивого?

Ю. П. Нет!

(Актеры шутят, смеются.)

‹…› Потом расскажут, как на Таганке играли «Годунова»: роли плавали. Не спектакль, а водная феерия.

Реплики актеров. Пусть за царевича актер К. сыграет!

(Ю. П. соглашается.)

«Разминать текст»…

«Перенесение замысла на сцену происходит не механически. Между замыслом и его воплощением – дистанция огромного размера. ‹…› Многое, что казалось за столом прекрасным, зачастую отметается. Ведь режиссерская фантазия только тогда хороша, когда она создает обстоятельства, в которых актеру легко действовать. Потому я с радостью принимаю – и думаю, что только глупый человек не стал бы этого делать, – те предложения актеров, которые способствуют наиболее точному воплощению общей идеи», – Ю. П. Любимов^[430].

После «репетиции» с «покровцами» начали «разминать текст» – это снова чтение, неторопливое, с размышлениями. Только теперь текст читают актеры, примеривают его к себе, к своим героям (точнее, возможным героям, роли окончательно не закреплены, они «плавают»). Разворачивая каждую сюжетную ситуацию, вдумываясь в каждый диалог или монолог, актеры пытаются ощутить предлагаемые автором и пьесой обстоятельства. Режиссер помогает им в этом. В том, как эта помощь осуществляется, и видна его система работы с актером, впрочем, не только с актером, но и с автором, которого он ставит. По ходу чтения Любимов не дает тексту произвольных интерпретаций, скорее «вычитывает» заложенные в нем смыслы. Нередко его замечания напоминают взвешенные комментарии к пушкинскому тексту. Например, филологические. Или исторические. Последние обычно строятся на исторических аналогиях, чаще всего из жизни современной и хорошо знакомой актерам, да и нам, теперешним читателям записей этих старых таганских разговоров. Нет в его объяснениях пафоса, напротив, есть намеренное снижение и озорство. «Я человек озорной, – говорит о себе Любимов, – и часто специально говорю хулиганские вещи, грубо говорю, привожу современные ассоциации, нам близкие, чтобы вас задело».

Режиссер стремится понять сочинение Пушкина, найти самый больной нерв его и призывает к тому же актеров. И это никак не мешает ему иметь собственное видение спектакля, с таким видением он и пришел к актерам на первый же разговор о будущем «Борисе Годунове».

Ю. Любимов на репетиции спектакля «Борис Годунов»

Текст Пушкина на этих репетициях должен «ожить». Чтобы помочь актерам, иногда Ю. П. Любимов «показывает». Постепенно замысел спектакля все более уточняется; характеры персонажей приобретают четкие контуры, сокращается текст пьесы, выстраиваются мизансцены.

Благодаря сохранившимся стенограммам репетиций, мы можем наблюдать над тем, как из отдельных эпизодов и сцен, которые поначалу кажутся рваными фрагментами, постепенно вырастает целостное театральное действо.

Картина 1. «Кремлевские палаты»

Картина 1. «Кремлевские палаты».

Воротынский – Б. Хмельницкий.

Шуйский – И. Бортник, А. Сабинин^[431].

(08.02.1982)

Ю. П. Давайте теперь почитаем.

[Читается диалог Шуйского и Воротынского. Шуйский рассказывает о том, как расследовал убийство царевича:

Я в Углич послан был Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы…

Воротынский удивляется возможности такого злодеяния и тому, что Шуйский скрыл истину:

Зачем же ты его не уничтожил?]

Прочтите, пожалуйста, Б. за Шуйского, X. – за Воротынского. Я никакой манеры чтения не навязываю. Но надо обстоятельства и мысль тянуть. А тут обстоятельства явные. Все пошли узнать, как и что, а эти двое оставлены. Обсуждают, что происходит в стране. И тяните эту мыслюгу. Давайте. (Начинается чтение.)

Ю. П. (прерывая, актеру X). Тут же у них разные мнения. Они очень разные люди по крови, по положению. Безвластье… И ты, смотри, что творится. Все бросились и очень интересуются, чем кончится тяжба. Он [Воротынский] более простодушный, доверчивый и видит, что уж больно все искренне. Он не верит, что Борис ломается. И тогда есть два мнения, сшибка.

(Актер X. читает заново.)

Ю. П. Я тебя прошу, пойми, что тут все всерьез. ‹…› Я говорю тут об азах, элементарных вещах, про систему. Играем в предлагаемых обстоятельствах. …тут должна быть стремительность действий. Как в жизни. ‹…› Я бы не боялся тут хода более острого. Ведь ты артист острый. Он [Шуйский] – прожженный тип. Он же человек опытный в этих делах. И ему даже смешно. Я тоже иногда, зная больше, чем вы, воспринимаю как смешное то, что вас пугает.

(Продолжается чтение.)

Ю. П. (актеру X.). Ты брось курить, тебе тут надо сосредоточиться, а ты покуриваешь.

Кстати, вскрывали, говорят, гробницу в Угличе, и оказалось, что вроде бы и не Дмитрий там лежит… Я бы тут купировал строки «Кто подкупил напрасно Чепчугова?». И дальше. Надо сокращать спектакль по времени.

Ю. П. (актеру X.) Тут главное – подтекст: «Полно, точно ли, царевича сгубил Борис?» ‹…›

(После слов «Он, признаюсь…»)

Шуйский говорит о Борисе:

Он, признаюсь, тогда меня смутил

Спокойствием, бесстыдностью нежданной,

Он мне в глаза смотрел, как будто правый:

Расспрашивал, в подробности входил —

И перед ним я повторил нелепость,

Которую мне сам он нашептал.

На репетиции

Ю. П. Вот это место кажется потрясающим. И оно никогда не играется. Это как Черчилль каждый раз на конференции вставал перед Сталиным (тот всегда на минуту опаздывал). И не хотел, но почему-то вставал^[432].

(Ю. П. показывает, как надо доносить подтекст слов Шуйского.)

Это психологически очень тонкая штука. Он пообщался с Борисом и думал, что тот покраснеет, а он – наоборот.

(актеру Б.) Если сравнивать это место с тем, что ты делал раньше в спектаклях, то ближе всего это по манере к куску из «Владимира Высоцкого»: «А запеть-то хочется – лишь бы не мешали…» – там у тебя каждый звук поет. И здесь у него темперамент. Его ж колотит, когда он говорит. А у тебя сейчас нет ожидания, взбудораженности от события. Вы же сами метите на высокие должности. А Борис вас не больно-то устраивает.

(Актеры читают текст.)

(13.02.1982)

Ю. П. (актеру X.) Вы пока что по складам читаете. Надо же готовиться к репетициям. Подумать, о чем Александр Сергеевич писал. Поразмышлять. А вы садитесь на текст и шпарите без мысли, не в предполагаемых обстоятельствах. Ведь тут что за сцена? – Все ждут информации. Вы ведь слушаете по радио новости: что произошло, как будут развиваться события. Ведь месяц уже идет эта катавасия [с выборами Бориса], и ничего не ясно. Город весь вымер, народ ушел. И зал наш пустой. Пустота. Все вымерло. Все на выборы ушли. Это же ощущать надо! Это как Олимпийские игры были, город опустел^[433]. Чрезвычайное положение ввели, помните? Ни въехать, ни выехать. Только Владимира хоронить все собрались откуда-то. Все ведь это чувствовали. Вот об этом надо. Об этом. ‹…›

Говорите как от себя. Как будто вас в пустом театре оставили сторожить за пожарных. А все в другой театр убежали работать. К Спесивцеву^[434]. И Любимов куда-то уехал. За границу, на месяц… Шуйский отвечает: «А-а-а! Ты его не знаешь. Он еще вернется!» А ты возражай: «Да месяц уж протек!» Трудно про Бориса, так ты про меня играй. Ну чего вы не можете обсудить на сцене всерьез проблему – уйду я из театра или не уйду. ‹…›

Надо смелее пробовать, искать, иначе скучно делается. А надо всех этой сценой взять. Я мучаюсь, какими ассоциациями вызвать живое, а у вас – полное равнодушие. Надо тогда, чтоб актеры сами придумали, что их задевает. Меня – это, вас, может быть, другое. Надо тогда самим фантазировать, искать.

(актеру X.) У тебя неверная реакция. В этой сцене Воротынский сомневается, а Шуйский его убеждает. ‹…›

(актеру Б.) Надо объект взять. Ты же чего-то в сериале орешь в ватнике – я случайно вчера телевизор включил. Там же ты роль усек и бойко говоришь… Ори на здоровье, но и тут надо роль учить, а не только в кино^[435]. ‹…›

Вот тогда есть заговорщики. И мы [зрители] думаем: нам есть что принимать, о чем размышлять. Ты боишься, чтоб тебя не кончили, как Романова. Ставка-то в этом деле – голова. А она – одна. И надо быть осторожным. (После слов: «Не мало нас, наследников Варяга».)

Слова Воротынского звучат так:

Не мало нас, наследников варяга,

Да трудно нам тягаться с Годуновым:

Народ отвык в нас видеть древню отрасль

Воинственных властителей своих.

Уже давно лишились мы уделов,

Давно царям подручниками служим,

А он умел и страхом, и любовью,

И славою народ очаровать.

(актеру X.) Это скорбное признание, а ты декламируешь на каком-то штампике. Ты же иногда себя ругаешь, наверное, в жизни. Вот и тут поругай: «Дерьмо я! А Борис правильно все делает». ‹…›

Актер X. Так тут легко «нафантазировать»…

Ю. П. (не соглашаясь) Я для чего все это тебе предлагаю? Чтоб растормошить. Нельзя так вяло, неинтересно репетировать! Так вы не пробьетесь [к тексту]! ‹…›

Ю. П. (показывая в окно) Вот он – народ. Он теперь ушел в зал. Там Борис. Все туда побежали. Никого не осталось. Мы вдвоем. В одиночестве… Актер Г. С Божьей помощью хоть одну сцену окончили…

Картина 4. «Кремлевские палаты»

Картина 4. «Кремлевские палаты».

Борис – Н. Губенко, В. Шаповалов.

Бояре – Ю. Беляев, А. Граббе.

Воротынский – Б. Хмельницкий.

Шуйский – И. Бортник, А. Сабинин.

(13.02.1982)

(Актер Г. читает текст Бориса без запинок наизусть, нейтрально, как бы предлагая режиссеру лепить роль из этой словесной глины.)

Ю. П. (к актеру Г.) Попробуй одну вещь сделать. Это – итог всех предыдущих сцен. Все выли, причитали. Он же [Борис] даже тогда их железной рукой держал. И тут вышел и объявляет: помитинговали и будя. Учтите, что выбрали меня. Я избран всем народом и наследую власть Иоанна.

А потом у Бориса есть второй кусок. Обращение к Богу. Он, как и все люди верующие, молится. Я бы этот монолог делил на две части.

Речь идет о монологе царя Бориса:

Ты, отче патриарх, вы все, бояре,

Обнажена моя душа пред вами:

Вы видели, что я приемлю власть

Великую со страхом и смиреньем.

Сколь тяжела обязанность моя!

Наследую могущим Иоаннам —

Наследую и ангелу-царю!..