Текст книги "Таганка: Личное дело одного театра"

Автор книги: Елена Леенсон

Соавторы: Евгения Абелюк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)

Театр, мне кажется, в этом спектакле на все это дает великолепный ответ. Без грима, без театральной бутафории, без всего того, что должно помогать театру и актеру для его перевоплощения и создания образа. Обнаженные люди, молодые люди бросают в зал слова, которые прекрасно до вас доходят, которые прекрасно доносят до зрителя великолепную поэму Есенина.

Тов. Шмидт^[811]. Мне надо было бы сказать многое о спектакле как историку, но это не так просто. Спектакль потрясает, и хочется отказаться от … профессиональных замечаний.

Тут уже говорили, что в этом спектакле возрождаются традиции античной трагедии, те народные действия, которые происходили в этом спектакле, очень близки и к тому, что мы видели в первые годы революции. Но сегодня мы впервые увидели в театре народную трагедию. ‹…› Это значительно, это то, чего мы все ожидали.

Выступавшие товарищи уже говорили о возможности совмещения спектакля с есенинским текстом. Театр впервые открыл Есенина как драматурга.

Сочетание интермедий с есенинским текстом допустимо. Исторически эти интермедии оправданы. Может быть, есть частности, которые можно было бы убрать, но слишком хороший текст, о котором идет речь.

Правильно высказывались пожелания о том, чтобы дополнить интермедии историческими фактами. Милица Васильевна уже говорила о необходимости отразить ужасы самодержавия. В спектакле все сосредоточено на социальных недостатках, а надо было бы отметить и ужасы самодержавия.

Зимин^[812]. В спектакле есть сочетание двух стихий – трагедийной, есенинской, и той, где даны интермедии. Это сочетание удачное. Это сильно не только с эмоциональной стороны, но и с чисто исторической стороны. [Нужно], чтобы показать не только народ, но и Екатерину, и ее окружение. ‹…›

Я не согласен с тем, что тут только гротеск… Это зрелище не только смешное, но и страшное.

Здесь уже говорили о необходимости третьей интермедии. Я с этим согласен.

Эта трагедия и этот спектакль наполнены революционным пафосом, и это прекрасный подарок к 50-летию Великого Октября.

Если добавить третью интермедию, то в каком же [ее сделать] ключе? Думаю, что надо было бы показать все отвратительные стороны царизма, но будет ли эта интермедия тогда звучать так, как звучали две первые, или же она нарушит ткань спектакля?

Яшин^[813]. В отношении интермедий. Все очень здорово и интересно. Есть такие разговоры, что была третья интермедия, но вы ее сами сняли. Она нужна, но я не могу сказать, какой должна быть эта третья интермедия.

«Живой»

(по повести Б. Можаева)

Обсуждение спектакля в Театре на Таганке 6 марта 1969 г.

В. Кухарский^[814]. Ничего святого нет. Выставили журнал «Новый мир» как символ.

Е. Фурцева. Невозможно такой спектакль принять. Вы – писатель, ничего не создали, вас никто не знает. Мы присутствовали на ярком выражении политической пошлости. Мы высказывали опасения, что из такой повести спектакль получиться не может. Получается сцена какого-то застенка, когда Кузькина почти что пытают. Дело не в том, что критикуют руководящие кадры, это искажение действительности. Надо прийти к единому заключению: почему все ушли из колхоза? Председатель колхоза – подлец. Это называется подлость.

Б. Можаев. Это не подлость – это самодурство.

Ю. Любимов. Это осуждение методов.

Б. Можаев. Кузькину дали паспорт, и он опять пришел в колхоз.

Е. Фурцева. Бедные, несчастные дети, голодные.

Б.^[815] Поскольку театр впечатляет в десять раз больше…

Е. Фурцева. Обидно за то, что описывают имущество рядового колхозника, у которого голодная семья. Что они ищут – эти из области? Надо лазить секретарю обкома в погреб и на чердак? Ведь видно, что изба голая, дети голые. Это не деталь. Это принижает. … ты не обязательно должен лезть на чердак, чтобы убедиться. Если человек вам говорит, то вы должны с доверием [к нему относиться] – это оскорбление лезть на чердак и в подпол. Это – оскорбление для партийного работника, которого вы выводите. Эта вся мелочь, ужимки, пережимки…

Б. Можаев. Нужна честность.

Е. Фурцева. Я должна сказать Вам, дорогой мой, в Чехословакии вот эту историю прошлого нагнетали и перенагнетали так, что уходящие из зала выкрикивали антисоветские лозунги. С этого все начиналось^[816]. Не о критике идет речь, а об обобщении. Кого больше: Кузькиных или Гузенковых?

Б. Можаев. Если бы было больше Гузенковых, мы бы с вами оба, Екатерина Алексеевна, без штанов ходили.

Е. Фурцева. На каком материале сделан спектакль? Я не против обобщений. Надо не смеяться, а сочувствовать тому, что делает Кузькин.

Григорий Иванович^[817]. Сделали вы вредное дело. Это мнение всех присутствующих здесь товарищей. Речь идет о политике.

Ю. Любимов. Не угрожайте мне!

Е. Фурцева. Весь тон спектакля, вся атмосфера ужасны. В открытую дверь вы ломитесь. С того времени прошло много времени^[818]. И была советская власть. Вы начинаете жизнь советской власти с определенного периода, а она – с семнадцатого года.

Б. Можаев. Память об общественной жизни – очень важное явление. Мы считаем, что заглядывали верно.

X. Монолог Кузькина – определенное кредо автора.

Е. Фурцева. Пустой разговор. Когда с людьми разговариваешь откровенно, то в чем-то сходимся, в чем-то расходимся. Очень жаль, что так себя люди ведут. Надо собрать общественность, обсудить. Собрать Московский Комитет Партии. Обсудить линию театра. Можно и писателей пригласить. Заранее вам говорю: дело будет очень печальным, очень. Отказать вам можно на любой стадии. До такой степени удручающее впечатление производит спектакль. После этого спектакля советскую власть ненавидеть будете. Речь идет о строе, о системе.

т. Закшевер^[819]. Такая глыбища горя, такое болото кругом, что все ненавидеть нужно.

Е. Фурцева. Есть кто-нибудь, кто в пользу спектакля выскажется?

Родионов^[820]. Есть находки, но они работают против спектакля.

т. Закшевер. Мы отлично все понимаем.

Ю. Любимов. Почему вы считаете, что только то, что вы говорите, справедливо?

Е. Фурцева. Вопрос не о художественном решении, это – политический вопрос.

Р^[821]. Есть ли необходимость устраивать дальнейшее обсуждение. «Живого» доработать невозможно.

Е. Фурцева. Апеллируйте, пожалуйста! Вы можете сколько угодно отстаивать. Запомните: этот спектакль не пойдет, не будет принят и не будет приносить пользы. Для чего мы завоевали советскую власть? У вас это положительное начало приклеено ни к селу, ни к городу. Разбойный председатель колхоза.

Р. Вы по всей Москве распустили слухи, что вас сняли. Это наше общее поражение, этот спектакль. Вы что считаете, что секретарь райкома у вас живой человек?

В пересказе Ю. П. Любимова это обсуждение выглядело так:

«На прогоне не позволили присутствовать ни художнику Давиду Боровскому, ни композитору Эдисону Денисову. Случайно пробрался Вознесенский. Сидел заместитель министра Владыкин, еще кто-то, знаете, я всех их упомнить не могу, они так меняются. Был еще молодой чиновник Чаусов. И сидела уважаемая Екатерина Алексеевна, с которой, при всех ее недостатках, работать было намного проще, чем с ее последователем Петром Нилычем Демичевым.

Приехали они с утра. Остались в пальто, в театре было холодно. Приказали закрыть все двери и никого не пускать. От нас сидели директор театра Дупак, парторг Глаголин, я и автор. Случайно забыли выключить трансляцию, и весь театр слышал это обсуждение.

После последней сцены первого акта, когда артист Джабраилов в роли ангела пролетал над Кузькиным, Фурцева прервала прогон. Джабраилов был в мятом, рваном трико (это, конечно, было сделано сознательно). Он летел через деревню Прудки и останавливался над Кузькиным, который рассматривал вещи, присланные приодеть его голодных и холодных ребятишек. Кузькин комментировал, увидев фуражки: „А это уж ни к чему. По весне-то можно и без них обойтись. Лучше бы шапки положили“. А ангел ему так говорил, посыпая его манной небесной из банки, на которой было написано „Манна“ – ну, манка, крупа: „Зажрался ты, Федор. Нехорошо“. И тут, значит, Екатерина Алексеевна хлопнула ручкой и сказала: „Есть здесь партийная организация?“ Встал бледный, белый Глаголин. Она посмотрела и говорит: „Ясно! Нет партийной организации! Сядьте! Артист, вы там, эй, вы там, артист!“ Высунулся Джабраилов. Она ему: „И вам не стыдно участвовать во всем этом безобразии?!“ Тот маленький, клочки волос торчат, и он испуганно отвечает: „Нет, не стыдно“. – „Вот видите, – обратилась она ко мне, – до чего вы всех довели“. Потом поэт Вознесенский пытался что-то сказать: „Екатерина Алексеевна, все мы, как художники…“ Она ему: „Да сядьте вы, ваша позиция давно всем ясна! И вообще, как вы сюда пробрались? Одна это все компания. Ясно. Что это такое нам показывают! Это же ведь иностранцам никуда даже ездить не надо, а просто прийти сюда (а они любят сюда приходить) и посмотреть, вот они всё увидят. Не надо ездить по стране. Здесь все показано. Можно сразу писать“. Она очень разволновалась, а ее спутники изредка поворачивались ко мне и орали. Текст я не мог различить. Потом они обращались к Фурцевой: „Екатерина Алексеевна, извините, мы просто не могли себя сдержать, извините, ради бога, что мы себе это позволили“. И замолкали в скорбном молчании. Тут вскакивает этот – Чаусов – и спрашивает: „Екатерина Алексеевна, вы разрешите мне сказать от всего сердца?“ Она ему говорит: „Скажите, от молодежи“. Он ей: „Екатерина Алексеевна, что же это такое они нам смеют показывать! Это же крепостное право! Это же нельзя удержаться от гнева!“ Она ему: „Да, говори, говори им смело все“. И вот он возмущался, возмущался, но тут вмешался Можаев. Он зашагал по проходу и сказал Чаусову: „Сядьте!“ Тот сел. И Можаев ему так пальцем сделал: „Ай-яй-яй-яй-яй, молодой человек, ай-яй-яй, такой молодой и так себя ведете, как жалкий карьерист. Что же из вас выйдет? А вам, министр культуры, как вам не стыдно, кого вы воспитываете, кого растите“. Те обалдели, а он ходил и читал им лекцию про то, что творится, что они себе позволяют, как разговаривают с нами. Это он может. Он вошел в раж, стал весь красным. Вмазал целую речугу.

Потом Екатерина Алексеевна очухалась и сказала: „Ладно, с вами тоже все ясно, садитесь“. И тогда она обернулась ко мне: „Что вы можете сказать на все это? Вы что думаете: подняли 'Новый мир' на березу и хотите далеко с ним ушагать?“^[822] А я не подумал, и у меня с языка сорвалось: „А вы что думаете, с вашим 'Октябрем' далеко пойдете?“ И тут она замкнулась. Она не поняла, что я имел в виду журнал „Октябрь“, руководимый Кочетовым. Потому что тогда было такое противостояние: „Новый мир“ Твардовского и „Октябрь“ Кочетова. А у нее сработало, что это я про Октябрьскую революцию сказал. И она сорвалась с места: „Ах, вы как… Я сейчас же еду к Генеральному секретарю и буду с ним разговаривать о вашем поведении. Это что такое… это до чего мы дошли…“ – И побежала… С ее плеч упало красивое большое каракулевое манто. Кто-то подхватил его, и они исчезли…

С ними исчез спектакль „Живой“»^[823].

Итогом посещения театра Е. А. Фурцевой стал следующий приказ:

ПРИКАЗ № 58 Управления культуры исполкома Моссовета От 12 марта 1969 г.

Рабочая репетиция, проведенная 6 марта с.г., показала, что автор пьесы т. Можаев Б. А. ничего не сделал для исполнения порочной концепции, заложенной в пьесе, а режиссеры-постановщики тт. Любимов Ю. П. и Глаголин Б. А. усугубили ее вредное звучание (ряд мизансцен, частушки, оформление и т. д.). В результате получился идейно порочный спектакль, искаженно показывающий жизнь советской деревни 50-х годов.

На основании вышеизложенного ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Директору театра т. Дупаку Н. Л. и главному режиссеру т. Любимову Ю. П. исключить из репертуарного плана и прекратить работу над спектаклем по пьесе т. Можаева Б. А. «Живой».

2. Произведенные материальные затраты в установленном порядке списать на убытки театра.

Начальник Управления культуры исполкома Моссовета Б. Родионов^[824].

Через шесть лет театр писал уже новому министру культуры:

24 апреля 1975 г.

Министру культуры СССР Тов. Демичеву П. Н.

Многоуважаемый Петр Нилович!

Прошел почти год, как мы сдали доработанный вариант пьесы «Живой» в Управление культуры при Моссовете и в Главное Управление Министерства культуры СССР. Нам было обещано рассмотреть нашу просьбу о возобновлении работы над спектаклем с тем, чтобы показать его комиссии. В одно время долгожданное разрешение мы получили от Вашего заместителя К. Воронкова, но через неделю это разрешение он забрал обратно. Мы в крайнем недоумении – с чего бы это? Поданный нами вариант «Живого» хорошо известен читающей публике нашей страны, совсем недавно он был опубликован массовым тиражом и получил положительную оценку прессы: газет «Комсомольская правда», «Труд», «Литературная Россия», журналов «Наш современник», «Смена», «Дружба народов» и др. Мы не понимаем, как можно одновременно разрешать печатать произведение массовым тиражом и запрещать показывать его шестистам зрителям. Что это? Акт непостижимой для нас государственной мудрости или обыкновенный бюрократический произвол? Мы надеемся, что нам, наконец, дозволят показать работу большого коллектива, на которую было затрачено так много душевных и физических сил и, кроме всего прочего, израсходованы изрядные средства.

Главный режиссер

Театра драмы и комедии на Таганке (Ю. Любимов)

Писатель (Б. Можаев)^[825]

О приходе Демичева на прогон «Живого» рассказывает Ю. П. Любимов^[826]:

«Пришел на спектакль П. Н. Демичев. Посмотрел, а потом так вяло спросил своего заместителя Г. А. Иванова (я когда-то работал с ним в Вахтанговском театре. Он играл маленькие роли, и среди них японца, который все время говорил: „Мы подождем“, и дождался больших чинов): „Ну как тут у вас в обычном порядке разрешают эти спектакли?“ Встал главный редактор журнала „Театр“ А. Салынский^[827] и сказал: „Замечательно! Можно уже статью заказывать“. Демичев весь побагровел и, наверное, подумал про Салынского: „С ума он сошел, ничего не понимает“». ‹…›

Кончился прогон, повалял там весело министр комедию, что он-де не в курсе. А что ты за министр, если ты не знаешь, как спектакли выпускаются… Нам он только сказал: «„Зачем такие частушки?“ А Можаев в ответ: „Частушек, знаете, сколько народ написал – тома, мы другие подберем, если вам эти не нравятся“. Потом дали нам 90 замечаний, и мы их два месяца выправляли»^[828].

Пьеса была отредактирована и послана в Министерство. Туда же было направлено следующее письмо:

Заместителю министра культуры СССР Тов. Воронкову К. В.

В соответствии с замечаниями, высказанными театру и автору по поводу пьесы «Живой», нами проделана работа, в результате которой все имевшие место предложения учтены.

Просим Вас определить день приема спектакля с 16 по 21 июня с.г. и о принятом решении поставить нас в известность.

С уважением

(Н. Дупак) (Ю.                              Любимов)

Директор театра                           Главный режиссер театра

Последовало обсуждение:

Стенограмма обсуждения спектакля «Живой»^[829] 24 июня 1975 года

Председатель – К. В. Воронков^[830]

К. В. Воронков. Товарищи! Этот спектакль неоднократно обсуждался, и сейчас мы обратились в Министерство сельского хозяйства с просьбой принять участие в обсуждении и хотели бы, чтобы деятели сельского хозяйства высказались об этом просмотренном спектакле. ‹…›

И. И. Кухарь^[831].

Выступающий перечисляет все заслуги колхоза. Затем подробно рассказывает свою биографию.

Были у нас трудности и в те годы, о которых пишет автор. Но прежде, чем сказать о самой пьесе, хотелось бы поблагодарить артистов, которые действительно вложили много труда в этот спектакль. Они должны играть хорошо и играли очень хорошо. Но о самой пьесе нужно поговорить и серьезно подумать, над чем работали в этой пьесе и что было в те годы.

Все было. И немножко голодали… Но помните, что партия целенаправленно работала над вопросом о том, как быть, какими путями улучшить дело. Помните, что начали укрупнение колхозов и как колхозники на это реагировали, как переходили к вопросам материальной заинтересованности.

На Украине в 1943-44 гг. летом я работал на жатке и заработал 50 кг зерна. Но люди все-таки активно работали, работали на полях, где были мины, взрывались на этих полях, но продолжали делать то, о чем мечтали, что – мы сегодня видим – осуществилось.

Хотелось бы пригласить артистов в наш колхоз, чтобы вы посмотрели нашу жизнь и работу, даже на те перемены, которые произошли после Мартовского пленума^[832].

Есть вещи, которые действительно нельзя забывать, но и нельзя в факте одной семьи показывать весь колхоз. В этой пьесе не чувствовалась решающая роль государства и партии.

Хотелось бы сказать, что над этим спектаклем нужно поработать, иметь правильное направление, поговорить. Нужно мобилизовать его на дела.

Можно привести примеры из практики. У нас сейчас тоже трудная засуха. Трудно нам – будет трудно и вам. У нас сложилось положение такое, что за два дня должны были прополоть 22 га свеклы. Мы обратились за помощью ко всем коллективам и жителям. Можете проехать по Каширскому (Калужскому) шоссе 33 км в Пахру и увидеть, какая там чистая свекла. Вот что нужно делать и как нужно работать. ‹…› А идти вперед мы обязаны, как бы трудно нам ни было. Спасибо за внимание.

Ю. Д. Черниченко^[833]. Я целинник, очеркист, с сельским хозяйством 20 лет. Надеюсь, что я точно понимаю тов. Кухаря, который перед этим выступал, что он принадлежит к другим председателям колхозов, которые представлены здесь образом Долгого^[834]. ‹…› Те, которые здесь изображены, – Мотяков и Гузенков – сюда^[835] не приехали, и их теперь в сельском хозяйстве действительно нет.

Вчера в прессе напечатана небольшая статья о новом паспорте^[836]. Здесь подспудно речь идет не только о паспорте, но и о гражданстве человека, который работает и живет, где положено. В описании паспорта сказано, что будет три фотографии: первая – человек молодой, 16 лет, другая – 25-летняя, и третья – в возрасте 45 лет. Жизнь одна, но человек меняется. То же и жизнь колхозной страны. Если в паспорте дадите только одну, заключительную фотографию, …этот паспорт будет недействителен. (Аплодисменты.)

Кроме того, хотел сказать о трудностях, которые переживает сельское хозяйство. Вы знаете о нечерноземной зоне, а здесь нечерноземная зона, т. к. ни на эстонской, ни на кубанской земле этот материал поставить нельзя. Возьмите официальный справочник МГУ. Эта зона собирает ржи 13,5 центнера с гектара.

Откуда это взялось? Это взялось оттого, что Кузькин не работал?

Я второй раз смотрю этот спектакль. Он очень давний, и первые мальчики, которые тогда играли роль детей Кузькина, уже, очевидно, в армии служат. Спектакль дозревал трудно.

Кузькин в известной степени – тип русского человека, сродни Василию Теркину, только в совершенно другой области. (Аплодисменты.)

Там не было сказочного замеса, у Теркина, так как он не знал, выживет ли, будет ли цел, здесь же он выживает. С начала и до конца пьесы ясно, что победа будет за ним. Этот Кузькин глубоко верит в победу правоты… и всерьез воспринимает позиции, которые записаны в колхозном Уставе и в большом Уставе – нашей Конституции. ‹…›.

Его война – это война словом и делом. Здесь, в сущности, получается единственно работающий человек – это Кузькин…

Актерище какой возник – Золотухин! Все его давно знаем. Он примелькался как известный актер, а теперь признаем его как Большого актера. (Аплодисменты.)

Исаев В. Ф.^[837] Я тоже являюсь председателем колхоза, работаю 23 года с 1952 года. Это колхоз им. Горького, по соседству с колхозом им. Владимира Ильича, это тоже по Каширскому шоссе, 23 км.

Что хотелось бы сказать об этой постановке? Я прожил свыше 60 лет и всю жизнь посвятил сельскому хозяйству. По образованию я ветеринарный врач, окончил в 1938 году.

Откровенно говоря, сегодня постановка не понравилась. Прав ли я – вам судить. Артисты играли замечательно, особенно Золотухин, в которого я просто влюблен. Давно мечтал увидеть его на сцене. Это перспективный актер. Но сама постановка не отражает действительности, которую хотелось бы увидеть. (Смех в зале, аплодисменты.)

Вы меня не так поняли. Было много плохого, на трудностях росли наши хозяйства. Особенно поднялись хозяйства при укрупнении и из отсталых стали крупными и хорошими хозяйствами. Но эта постановка не отражает этого.

Очень долго во втором отделении показывают о захвате земли, что ушел из колхоза, не отдавали ему паспорта. Почему должны были быть колхозники на привязи и не могли менять место жительства?

Колхозники давно имеют паспорта и могут уйти из колхоза^[838]. Заявление рассматривается на общем собрании – и отпускаем. Так же и принимаем вновь. У нас многие работают рабочими, не являясь членами колхоза. Средняя зарплата в колхозе – 200 рублей. Отлично! А Феде плохо, т. к. трудодни мало оплачивались. Лучшие условия создавали сами колхозники при помощи государства. Государство систематически помогало сельскому хозяйству и помогает сейчас, особенно после Мартовского пленума ЦК КПСС. Особое внимание уделяется сельскому хозяйству, т. к. это основа жизни человека. Мы все это прекрасно понимаем, никто без этого не обойдется. Но кто должен создавать эти блага?

Хотелось бы, чтобы сцена отражала действительное положение и не только на одном участке воспитывать людей, а на широкой программе и построить это иначе. ‹…›В целом же постановка поучительна, нужна, и это следует доработать так, чтобы она отражала жизнь и народ мог бы ее посмотреть.

Осипова. Товарищи, я не работник сельского хозяйства, я учительница, мне приходится воспитывать, проводить беседы. Тут уже говорили, что театр провел огромную работу, и мы низко кланяемся актерам, которые с таким усердием играли. Вот я – учительница, и я сидела и плакала, потому что вспомнила ту пору, когда я еще не была учительницей и вспомнила, почему я стала учительницей. Я в 1946-м кончила школу, а в 1947-м пришла в Московский университет, а тот год – с 46 до 47-го – может, некоторые не помнят, это был очень тяжкий год. Говорили о 1933-м, а 46-й – первый послевоенный – я не знаю, был ли он лучше. Наверное, он был хуже.

1946-й – это после войны. Я из сельской местности, из Пензенской области. Весной 1947-го людям было очень трудно сеять, у них не было сил, да и некому было сеять, но люди шли и сеяли. И потому мы с вами (я говорю: мы с вами – потому что в конце 1947 года я вместе с вами была в Москве), мы с вами в конце 47-го года получили отмену карточной системы, мы с вами стали есть хлеб досыта. Но, товарищи, тот, кто был в деревне, еще не ел этот хлеб досыта. Но уже тогда наметились перемены, понимаете?

Вот здесь говорят о том, что так было. Было. И говорят здесь, что не было. Не было, потому что этого не было уже в 1956 году. Это было в самом конце войны, и в самые первые послевоенные годы.

А я вот пошла в учителя. ‹…› Мне трудно было, я хотела понять, почему происходит такое и потому стала историком, чтобы разобраться, где, что, почему. А вот когда я кончила университет – это был 52-й год, я не вернулась в деревню, хотя все эти годы думала о том, что приду в свою школу и буду учительницей, но не пришла. Не потому что испугалась деревни, нет. Там я уже была не нужна, там были люди талантливей меня, лучше меня. Их туда послала партия… (Шум в зале.)

Вы что же, думаете, в 56-м году наш главный герой, хороший герой, замечательный герой, он был один? Да нет же, не был он один. (Шум обсуждения в зале. Далее очень эмоциональное выступление.)

Председатель. Товарищи, вас призвали все-таки к спокойному обсуждению. (Шум в зале.)

Реплика из зала. Уберите ее.

Председатель. Так обсуждение вести нельзя.

Осипова. Я ведь патриотка деревни не меньше, чем авторы. Но я еще и историк. Так вот, нельзя же 40-е путать с 50-ми годами, нельзя. И нельзя даже 40-е годы представлять без коллективизма, без борьбы. Нельзя. ‹…›

Председатель. Товарищи, надо кончать нам обсуждение. Юрий Петрович, Ваши гости ведут себя не хорошо.

Ю. П. Любимов. А мне кажется, Ваши. (Смех в зале.)

Председатель. Спокойно, товарищи.

В. А. Царёв^[839]. Здесь присутствовали несколько человек представителей газеты «Сельская жизнь». Я, посоветовавшись со своими коллегами, выступаю здесь. Фамилия моя Царев, Василий Алексеевич.

Известно, что сатира и комедия имеют право на преувеличение, на какую-то гиперболу, и видимо, с этим надо считаться в данном случае … Но когда мы говорим, что спектакль должен отразить правду, то правда эта, наверное, должна быть всеобъемлющей. То есть она должна отобразить главное. Вот здесь мой коллега – Юрий Черниченко вспомнил о фотографиях на паспорте, но если, скажем, Юрию Черниченко в его новый паспорт вклеили фотографию 25-летнего возраста, не его, а мою. Я думаю, он, наверное, возмутится. (Шум в зале.)

Так вот, мне кажется, что этот спектакль, и такого же мнения мои коллеги…, знающие сельское хозяйство, что этот спектакль, извините, – подсунутая фотография. Эта фотография не принадлежала тому времени. Правда, многие черты схвачены в этом спектакле очень точно, талантливо. И все-таки я беру на себя смелость утверждать, что не вся правда нашла в этом спектакле свое отражение.

Вы вспомните, это …судя по тексту, 56-й год. Это время после известного Сентябрьского пленума ЦК нашей партии. Этот пленум, который не вычеркнешь из истории нашей и истории развития сельского хозяйства. Этот пленум, который положил начало очень важному этапу в нашей жизни^[840]. Этапу какого-то выздоровления, этапу обновления, внедрения новых принципов в наше сельское хозяйство. Да, были Мотяковы, были. И может быть, их много было. Были ситуации сходные. Были. Мы люди, которые тоже много … лет работали в сельскохозяйственных газетах, знаем, что это было… Но исчерпывается ли этим та обстановка, та атмосфера, которая характеризовала это время? Я думаю, что далеко не исчерпывается. Более того, нарочно из жизни выдернуто только больное, только нездоровое, а весь этот, товарищи, большой подъем, который в ту пору в деревне нашей тоже был, повторяю, особенно после Сентябрьского пленума 53-го года, все это осталось где-то за бортом.

Ну, можно было бы согласиться с тем, что наш основной герой, которого так прекрасно исполнил наш любимый актер Золотухин, что он… мог быть. Но давайте разберемся. Этот наш герой, он представлен, как обобщающий тип, как человек, который олицетворяет (это из спектакля видно) все наше крестьянство того времени. Вы вспомните реплики, когда на суде предъявляют к нему претензии, обвиняют, другие ему говорят (я не дословно): «Какой ты хитрый, что же мы все не такие умные, как ты. Он, значит, уйдет из деревни, а мы должны оставаться?» Да не все, меньшая часть хотела уходить. Неправда это. Неверно. Исторически не соответствует действительности. И в связи с этим я должен спросить: «Надо ли нам такой спектакль показывать молодежи, которую мы хотим научить, как было…» (Смех в зале.) ‹…›

Председатель. Минутку, товарищи, потом вы зададите вопросы автору пьесы. Слово предоставляется тов. Перфильевой, секретарю партийного комитета Министерства сельского хозяйства.

А. Перфильева^[841]. Ну что, выступили большие мужчины. Женщины не выступали еще. Я бы хотела в своем небольшом выступлении вот что сказать. Кончила техникум, работала агрономом, кончила Тимирязевскую академию, работала в машинно-тракторной станции, агрономом, директором МТС, начальником районной инспекции, председателем райисполкома, первым секретарем обкома партии…

Что бы я хотела сказать вам о своем впечатлении по спектаклю. Ну, прежде всего, конечно, хорошая игра актеров и главного^[842]… Можно только пожелать, чтобы пьесы на сельскохозяйственные темы играли так же хорошо, как сегодня играла труппа театра.

Теперь о том, о чем выступали товарищи. Правда это или не правда? Нужен такой спектакль или нет? Я бы вот о чем сказала, что труженики в сельском хозяйстве в деревне были и есть, что колхозникам трудно жилось, особенно в годы послевоенные. Вот когда я кончила Тимирязевку и приехала в Хвостовический^[843], в один из отдаленных колхозов Калужской области, то я увидела и лапти, и поневы, и хлеб из колосков и мерзлой картошки, и сама его ела, и насекомых привозила домой к матери, отмывалась от поездок по колхозам, и ноги отмораживала…

Были ли такие в колхозах работники? И ситуация, показанная в сцене? Вы меня извините, дорогие товарищи авторы, но вы не в ладах с истиной. И вот почему. Исключали из колхозов тех людей, кто плохо работал в колхозе. Могли ли исключить Федора? Нет, не могли. У него было 840 трудодней. А кто мало-мальски связан с деревней, тот знает, что до Сентябрьского пленума палочку в колхозе ставили – день отработал, получил трудодень. Ну-ка, посчитайте, если он каждый день работал, без выходных и праздников, это было бы 360. А он выработал 840. Так что ж, извините меня, разве там одни олухи были? Правление колхоза, партийная организация, районное руководство – прямо все были слепцы, и никто ничего не понимал. Если вы уж хотите Федора исключатъ, так сделайте так, чтобы он, прежде всего, меньше работал, чтоб было действительно за что исключать.

Дальше. Конфликт о земле. Но дело в данном случае выеденного яйца не стоит. В конечном счете суд разобрался в том, что 15 соток семье Федора положено. Так спрашивается, зачем было этот огород городить? Зачем нужно было эту постыдную сцену суда изображать?

Если сказать о себе: в 38-м году я лишилась отца, во время Берии. Эти времена осуждены партией и в те годы могла быть несправедливость, она была. Но ведь это показано совершенно другое время. Время 56-го года. Таких сцен в суде не было, и быть не могло. Это надуманная сцена. Юрист в роли прокурора, он ведет допрос прямо по Чехову. Зачем же его таким глупцом изображать? ‹…›

Действительно было, землю отрезали у тех, кто ушел из колхоза, кто не вырабатывал минимум трудодней. Но обыгрывание этой сцены в присутствии малых детей… и пение каких-то евангельских напевов, зачем это нужно? Кому это нужно? Совершенно немыслимая сцена… Но сказать, что наше время – гниль, это значит – не знать жизни, дорогие товарищи.

И еще, что я хотела бы сказать. Вот тут показаны районные руководители, областные руководители в… сатирических, юмористических подчас сценах… Глупцы ведь они на любом уровне встречаются… (Оживление в зале.) Но ведь этого глупца по-разному преподнести можно. Сцена, когда председатель райисполкома распоряжается, чтобы семье Федора выдать буханку хлеба. Не было этого, и не могло быть, черт возьми. Потому что у председателя райисполкома других дел по горло. И мне, бывало, господи прости, поесть самой некогда было, бегом, потому что все время люди, все время заботы, и о тех же дорогах,… и о школах, и о больницах, и о том и о сем… То есть это тоже надуманная ситуация. Председатель райисполкома мог допустить неквалифицированное руководство колхозов, быть в каких-то вопросах необъективным, но эта сцена тоже, простите, натасканная.