Текст книги "Рабыни рампы"
Автор книги: Джуди Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
Гарри тяжело дышал. Казалось, он был на грани изнеможения.
– Гарри, с тобой все в порядке?
– Да, в порядке, – все еще довольно посапывая, он поднял с пола майку и вытер ею лицо. – Какая замечательная девушка! – он поцеловал ее. – Хорошая, сладкая девушка.
– Только и всего, чтобы считаться хорошей девушкой? – рассмеялась Карен. – Выходит, мать меня обманывала?
Гарри принялся целовать ее с новой страстью.
Он прижимал ее к себе, и она почувствовала, что его член снова затвердевает.
– Теперь и я постараюсь для тебя.
Он стал покрывать ее груди влажными, сочными поцелуями, а свободной рукой гладил между ног.
Когда ей становилось не по себе, он, казалось, это сразу чувствовал, даже раньше ее самой, и принимался ласково нашептывать ей: "Такая хорошая девочка, такая прекрасная, какие превосходные грудки, какие соски, какой красивый животик", – в общем, он довел ее до того, что она совсем перестала смущаться. Но только до того мгновения, когда почувствовала его рот между ног.
– Нет, нет! – стукнула она его по голове. – Там грязно!
Гарри, вскинув голову, посмотрел на нее с истинной жалостью в глазах.
– Несчастный ребенок! Там все прекрасно! Это похоже… – он замолчал, подыскивая верный образ, – на… букет орхидей.
– Орхидей?
– Ну, скажем, на орхидею, – он на секунду задумался. – Или на розовую тигровую лилию. Ну что с тобой, тигровая лилия? – он наклонился и снова уткнулся носом в промежность.
– Не нужно, Гарри, – слабо запротестовала она… – в самом деле, не нужно.
Он посмотрел на нее. В самом деле? Нет…
Ухмыльнувшись, он вернулся к первоначальной работе и принялся лизать ее, словно она была конусообразным стаканчиком с мороженым.
– М-м-м, – издавал он какие-то булькающие от счастья звуки, протягивая руки к ее грудям. Это была смешная картина: голова его зарылась у нее между ног, а две руки змеились по ее телу, словно виноградные лозы. Она рассмеялась, живот ее ритмично поднимался и опускался, словно прилив и отлив. Затем волны убыстрялись, убыстрялись до тех пор, пока она не откинулась, сжимая смятое одеяло, не понимая, плачет она или смеется.
Гарри обнял ее и прижал покрепче к себе. Теперь не оставалось никаких сомнений. Она плакала.
– Это был твой первый опыт, – сказал он, и в голосе его почувствовалась гордость. – Ты кончила, – он фыркнул. – Я тоже кончил, просто чувствуя тебя. Ты очень сексуальная женщина.
– Кто? Я? – Карен спрятала голову у Гарри на груди под подбородком. Она чувствовала, как постепенно его дыхание приходит в норму, становится ровным, как и ее. – Гарри!
– Г м-м-м?
– Ну то, что я сделала тебе, – самым невинным образом спросила она его, – как это называется?
– Тебе на самом деле хочется это знать?
– Да.
– Ну, это называется ручная работа. Ну… точнее… ты мне отдрочила. А то, что я сделал тебе, называется "идти вниз".
– Гм-м-м, – Карен раздумывала над сказанным. Она нежно поцеловала его в шею. – О'кей. Я постараюсь сделать это завтра ночью.
Он посмотрел на нее с притворным ужасом.
– Боже, я сотворил монстра.
Она заснула. На губах у нее играла улыбка.
Каждую ночь Гарри приходил в комнату Карен и демонстрировал ей различные номера из своего обширного сексуального репертуара. Она готова была сделать все, что бы он ни попросил, кроме одного – принести в жертву свою девственность. Все ее тело принадлежало ему, он мог его касаться рукой, языком, мог целовать его, ласкать. Все, кроме одной маленькой пленочки. Как бы он ее ни умолял, а он не жалел жарких уговоров, она твердо стояла на своем.
Карен просто не могла заставить себя признаться Гарри, почему она не хочет, чтобы он лишил ее девственности; это был приводящий ее в замешательство, позорный секрет. Она не хотела, чтобы он трахнул ее, потому, что он не был евреем, и потому, что он был актером, ведущим трудную борьбу за самоутверждение, и у него было очень мало шансов преуспеть на этой стезе в будущем. И Карен к тому же знала, что если она отдаст ему последнее, то скорее всего уйдет от него.
Она могла бы его любить вечно, но она не хотела любить актера, и в частности такого, который мог оказаться безработным. Она не желала умирать с голоду с кем бы то ни было и наблюдать за тем, как умирает любовь в квартирке-студии в Ист-Виллидже.
Такова была истина, грустная истина. В 1972 году Карен Блум позорно воспользовалась человеком по имени Гарри Таунсенд, славным, невинным парнем с юга страны.
Само собой разумеется, что Гарри этого не знал и был уверен, что дело обстоит иначе.
Мэтт Сингер положительно не знал, как ему заставить Карен в него влюбиться и впоследствии выйти за него замуж. Он только знал, что намерен это сделать. Его совсем не смущало, что на съемках у нее с Гарри была умеренная вспышка страсти. Гарри нужно было заботиться о своей карьере, и он не мог посвящать все свое время и энергию ухаживанию. Мэтт мог себе это позволить.
Мэтт был необычным человеком. В детстве мать не могла на него налюбоваться. Он был на редкость независимым и самонадеянным ребенком. В раннем возрасте уже научился готовить себе обед. Речь, конечно, не шла о жареной утке под апельсиновым соком, но он мог сварить бульон из куска мяса и при этом не поджечь дом или вскрыть банку с зеленым горошком без последующего проведения хирургической операции. Он никогда не стремился к дорогой одежде или машине. Он никогда не приходил домой ни пьяным, ни навеселе. Если ему чего-то хотелось, то он принимался зарабатывать деньги со спокойной целеустремленностью, и на него в это время было любо-дорого посмотреть.
Во всем мире для него существовали только две опасности, которые внушали ему страх. Первая – что у него никогда не появится шанс продемонстрировать свои кинематографические способности. Вторая – что он никогда не влюбится. На него ничто не действовало – ни школьные красотки, ни киношные дивы, которые соблазнительно взирали на него с развешанных в его комнате рекламных плакатов. Нельзя сказать, что он не любил девушек, у него их было много, но все они для него были только подружками, и не больше. Мэтт едва ли переспал с одной-двумя. По какой-то неизвестной причине он никогда не отдавал своего сердца. Он никогда по-настоящему не влюблялся. Встретив Карен, Мэтт решил во что бы то ни стало добиться ее и достичь этого постепенно, методически.
– Привет!
– Привет! – забросив за ухо прядь волос, она смущенно опустила голову. – Что-то тебя давно не видно, Мэтт?
– Да и тебя я не видел после последней вечеринки на съемках.
Он пошел рядом с Карен, пытаясь попасть в шаг. Она несла в руках кучу книг, но он никак не мог решиться оказать ей помощь и предложить понести их – все из-за этих принципов женской эмансипации и все такое прочее. Вероятно, она и сама могла их прекрасно донести.
– Ты смонтировал фильм? – поинтересовалась Карен.
– Пока нет. Думаю закончить в конце месяца, – тут он послал эмансипацию к чертовой бабушке. – Послушай, ну-ка дай мне твои книги. По-моему, ты изнываешь под их грузом.
– Спасибо, – она с радостью передала их Мэтту.
– Не хочешь ли со мной пообедать? – неожиданно предложил он.
– Пообедать?
– Или ты слишком эмансипирована, чтобы позволить мужчине угостить тебя?
Засмеявшись, Карен взяла его под руку.
– У меня нет сил протестовать. Правда, если бы ты не появился, то я хотела вообще сегодня отказаться от обеда. Как мне повезло!
– Конечно, повезло, – согласился Мэтт.
Он, конечно, не сообщил ей, что ему удалось проникнуть в деканат и тайно изучить расписание занятий. Ее класс отпустили на десять минут позже. Ему пришлось прохлаждаться там целых двадцать.
– В кондитерскую?
– Само собой разумеется.
Он придержал дверь, чтобы пропустить ее. Он рассчитал, что если девушке нравится, что парень несет ее книги, то ей должно понравиться, что он держит для нее двери. Он не мог пустить это дело на самотек.
Они заказали бургеры, для нее чашку кофе, для него стакан молока. Добавляя в кофе молоко, она старалась добиться нужного коричневого оттенка. Разорвав бумажную салфетку надвое, одну половинку Карен подложила под чашечку, чтобы не закапать блюдце. Он наблюдал за ней как загипнотизированный. Да, у этой девушки было представление о порядке.
Второй спектакль начался, когда принесли бургеры. Она старательно опорожнила салатницу с шинкованной капустой, аккуратно разложив ее возле сосисок, а затем украсила каждую замысловатой петлей из кетчупа "Хайнц". Довольная своими трудами, она принялась за еду.
– Ты еще встречаешься с Гарри?
– Странные вещи ты спрашиваешь, – ответила она, чуть не подавившись.
– Не очень, – Мэтт пожал плечами. – Он куда-то переехал, а мне нужно освежить картотеку актеров. Мне хотелось знать, где он сейчас и чем занимается.
Карен с улыбкой взирала на свою украшенную сосиску.
– Ты мог бы оставить ему записку на службе, насколько я понимаю.
– Насколько ты понимаешь, – он смотрел на нее в упор.
Она вздохнула.
– Нам трудно с ним встречаться. Я имею в виду, что мы оба, и он и я, так заняты своей проклятой карьерой. Ты, наверное, знаешь, что Гарри ушел из университета.
– Знаю.
– Он ищет постоянную актерскую работу, – объяснила она, чувствуя себя в глупом положении. – Боже, – снова вздохнула она, – почему же так холодно, когда весна уже за углом?
Мэтт пожал плечами.
– В марте всегда так. Днем кажется, что наступила весна, но по ночам зима возвращается. Вот так. Ну, что о Гарри?…
Она посмотрела ему в глаза.
– Мы с Гарри друзья, ясно? Если ты это хотел узнать, то так бы и говорил, не юлил.
– А я и спросил, – улыбнулся Мэтт. – Я спросил тебя, чем занимается Гарри, и ты ответила. Вот и все. Благодарю.
Слегка уязвленная, она вновь сосредоточила внимание на бургере.
– Между прочим, ты был прав, Мэтт.
– Конечно, – он не понял, что она имеет в виду. – О чем это ты?
– Ну тогда, на последней вечеринке после завершения съемок, когда мы отсматривали материал. Та сцена, когда меня обрызгали грязью, – она с достоинством попивала кофе. – Все было… правильно.
Мэтт энергично поддался вперед.
– Как я рад, что ты поняла. Делать фильмы – это единственное, что я умею.
– Да, – задумчиво подтвердила Карен, – думаю, что это так. – Она вновь смущенно опустила голову. – Иногда мне кажется, что кино – самая большая любовь в твоей жизни.
– Нет, – улыбнулся он. – Это ты.
– Конечно, ты открыл мне дорогу! – попыталась она отшутиться. – Теперь я могу умереть как счастливая женщина. В ближайшем будущем великий режиссер Мэтт Сингер влюблен в меня!
– Это так, – сказал он. – Почему бы тебе не выйти за меня замуж?
– А что ты скажешь насчет завтра? – всплеснула она руками. – Я могу пропустить лекцию по астрономии. Когда она мне понадобится в жизни, эта наука?
– Думаю, не очень часто, – согласился Мэтт.
К сожалению, завтра не смогу, не тот день, по крайней мере он не годится для свадебной церемонии. А как насчет обеда?
– Завтра?
– Завтра.
Ей в голову не приходил ни один предлог для отказа.
– Хорошо. Но предупреждаю. В таких случаях я веду себя как кошка. Стоит один раз ее покормить, то от нее уже в жизни не отделаться.
– Обещания, обещания, – улыбнулся в ответ Мэтт.
Это было первое шоу Карен в Нью-Йорке. Не выдающееся, но вполне приличное шоу. Но если говорить по правде, оно было дрянное, с отвратительным сценарием, посредственной сценографией и вообще никакой режиссурой. Остальные актеры представляли собой разноликую толпу психологически неуравновешенных типов.
Но все же это было шоу! Силы небесные! Она наконец приняла участие в шоу! А любое из них обязательно получало какую-то прессу.
Карен забыла об одной маленькой детали. Она была хорошей актрисой в плохом спектакле. Рецензент преподнес эту маленькую пикантную новость, словно речь шла об игре на суперкубок, и попытался выжать из нее все возможное. Он бесцеремонно-радостно распял Карен в печати. Рецензент писал, что его письменный стол "Чиппендейл" по своей дубоватости отстает от качества представления, данного несчастной мисс Блум. Он заканчивал свое обозрение, выражая горячую надежду на то, что она ограничит свою актерскую деятельность резьбой по дереву, так как именно в этой области она, по-видимому сильна.
Карен была безутешна и часто плакала. Ей было не только больно – ее уничтожили. Все участники спектакля, конечно, прочитали рецензию. Все они выражали Карен свою симпатию, но в их глазах она видела затаенный триумф. Она поклялась больше никогда не возвращаться в театр. Но ее ноги, не подчиняясь ей, неизменно несли ее к этому зданию. Она продолжала работу, несмотря на скромное начало, но ее уверенность в себе была подорвана. Если употребить крепкое американское выражение, она засмердила. Хуже того, она еще пригласила на шоу Мэтта, так что он стал свидетелем ее провала.
Он нашел ее в общей уборной. Она плакала. Карен протянула к нему руки.
– Помоги мне, – рыдала она. – Сделай из меня хорошую актрису.
Он держал ее в своих объятиях, покуда не прекратился поток слез.
– Первое, мерзкая рецензия, даже если она оправданна, означает только одно: что ты играла плохо в одном шоу, в одном театре и только в один особый вечер. О'кей?
Она кивнула, упершись шмыгающим носом в его рубашку.
– О'кей. Второе, ты хорошая актриса. Ты даже можешь быть очень хорошей. После этого шоу тебе предстоит длительная продолжительная работа, а у всех этих людей – короткая память.
– Третье и последнее, я не могу сделать из тебя хорошую актрису. Никто никого ничему научить не может. Они могут только рассказать, как они преуспели. А это для нас неважно. Вырабатывай собственные правила и имей мужество постоянно их придерживаться, не изменяя им. Если наберешься мужества, даже на сцене, то обязательно выживешь и получишь урок. Ты упряма, Карен, это часть твоего шарма. Хватит, не то сотрешь нос о мой рукав, хотя, конечно, я ничего не имею против.
– Благодарю тебя, – она высморкалась и сделала над собой усилие, чтобы собрать осколки разбитого достоинства в одно более или менее управляемое целое. – Что мне нужно сделать, чтобы улучшить шоу?
Лицо Мэтта Сингера исказилось, это был верный признак того, что он погружен в размышления.
– Вот что нужно делать: прежде всего отдохнуть, расслабиться, успокоиться. Не пытайся подшучивать над другими. Шутки иногда настолько незрелы, что их и не видно. А шарм может незаметно уйти. Постарайся быть повеселее, кокетливее. Это пойдет тебе на пользу, а больше ничего не нужно. Что касается твоих коллег, то, если они не оказывают тебе помощи, пошли их подальше. Не обращай никакого внимания на их подначки. Плевать на них!
– Нет, я не могу так поступить! – упрямо возразила Карен.
– Карен, когда кто-то гадит тебе на голову, то разговоры о справедливости – напрасная трата времени.
– Нет, – повторила она. – Таково мое правило, и я намерена его придерживаться.
– Карен, – он поцеловал ее в затылок. – Именно поэтому я тебя люблю.
– Ах, Мэтт… Я…
– Нет, – оборвал он ее. – Я понимаю, что ты мне благодарна. Я знаю, что ты меня пока не любишь. Но обязательно полюбишь. Если ты этого не сделаешь, с твоей стороны это будет большой глупостью.
– О'кей, – рассмеялась она, – давай взорвем этот притон!
В следующем шоу она выступила значительно лучше. Никто не комментировал ее игру, не появилось ни одной рецензии и вообще об этом спектакле никто не упоминал. Но Карен сама знала, что это была ее личная победа. Не подарок от Мэтта. Это стало для нее важным открытием и заставило многое понять. Если и существовал момент, какая-то точка отсчета во времени, когда она начала на самом деле влюбляться в Мэтта, то это, несомненно, был тот момент, когда она осознала это.
К тому же он был еврей. Нельзя сказать, что это обстоятельство все облегчало. Любовь к Мэтту стала казаться ей приятной сделкой.
Но почему в таком случае она все еще думала о Гарри?
Кажется, о Гарри думала не только она. Несколько недель спустя после появления той разгромной рецензии Мэтт позвонил своему бывшему главному герою.
Хотя те дни, которые он провел в Нью-Йоркском университете, казались ему древней историей, Гарри согласился встретиться там с Мэттом, потому что, во-первых, ему хотелось посмотреть то, что Мэтт уже завершил в фильме, и, во-вторых, Гарри рассматривал свои отношения с Мэттом как страховку на будущее. В случае если бы Мэтту повезло, то Гарри хотел бы оказаться с ним в одной лодке.
Мэтт встретил его с теплотой, на которую только можно было рассчитывать.
– Садись. Я сделал всего лишь пятиминутку – это все, что могу тебе показать.
Тем не менее отрывок Гарри понравился. Ему всегда нравилось смотреть на себя на экране, и Мэтт, хотя и был режиссером-неофитом, умело польстил актерскому самолюбию.
– По-моему, все очень хорошо. Карен здесь просто великолепна.
– Да, – рассеянно согласился с ним Мэтт. – Знаешь, я попросил ее посмотреть сценарий, над которым я работаю, и в мгновение ока она сняла все проблемы – фабула, развитие характеров, сцены. Я бы ничего не смог придумать без нее. Она меня вдохновляет.
– Значит, – Гарри хотел выразиться поделикатнее, – вы… продолжаете видеться?
– Да.
– Что же, прекрасно!
"Почему же мне худо от этого прекрасного?" – подумал Гарри. Он по-своему любил Мэтта и, несомненно, с уважением относился к его способностям, но сейчас у него возникло такое чувство, будто Мэтт пришел к нему домой, содрал с него шкуру и повесил в кладовке. Этот парень был несколько не от мира сего, нельзя сказать, чтобы сверхъестественный, но… Карен была абсолютно естественной, человечной. Она была действительно славная девушка.
– Ты очень этим удивлен, Гарри?
– Нисколько.
– Пойми меня правильно, но как актер ты ниже ее. Как это ни странно, но я уважаю твое мнение о Карен. Она считает тебя своим хорошим другом.
Гарри был польщен.
– У меня к ней точно такие чувства.
– Тогда почему ты считаешь странным, что мы с ней встречаемся?
– Потому, что вы так не похожи друг на друга, – уклонился от прямого ответа Гарри. – Вы в основном печетесь о своей карьере, а у меня всегда было такое чувство, что Карен может ее забросить ради дома и детей, всей этой семейной рутины.
– Ты, наверное, все же хорошо ее не знаешь. Тебе так только кажется.
– Может быть, – согласился Гарри. – Дело в том… она, во всяком случае, более эмоциональна, чем вы. Вы – человек с другой планеты, слишком уравновешенны.
– Я люблю Карен. Если я и не открываю своих чувств, это не значит, что у меня их нет. Все члены моей семьи – это эмоциональные эксгибиционисты. Они много кричат, размахивают руками, но дело при этом стоит. Я совершенно другой. Разве это странно?
– Нет, отчего же?
Все же Гарри было не по себе. Почему его так волновало будущее Карен? Она, скорее всего, выйдет замуж за какого-нибудь еврейского мальчика на курсе, переедет в Скарсдейл, будет воспитывать детей, и они никогда больше не встретятся. Отлично. Потрясающе. Такие девушки, как Карен, могут причинять страдания. Такие девушки несчастны до тех пор, пока не выходят замуж. И все же… как хороша она была с ним в постели. Он тогда по-настоящему любил ее.
– Не думаю, чтобы вы, Мэтт, сделали ее счастливой, – прямо сказал он. – Я знаю, что вы верите в свою любовь, может, она тоже в это верит, но я чертовски уверен в том, что говорю.
– Ты ошибаешься! – на лице Мэтта появилось разочарование. – Я очень люблю Карен. Она единственная девушка, к которой я испытываю такие чувства. Прежде такого со мной не было.
Гарри пожал плечами.
– Меня не Нужно убеждать. Никак не пойму, для чего вам понадобилось обсуждать все это со мной.
– Я просто хотел, чтобы ты знал.
– Для чего, черт побери?
– Если тебе вдруг придет в голову мысль составить мне конкуренцию.
Он рассмеялся.
– Боже, вы считаете, достаточно одного моего слова, и она тотчас будет у моих ног? Карен не нужен такой парень, как я. Ей нужна стабильность.
– Мне тоже, Гарри.
– Тогда вы будете счастливы, – кажется, его понесло, и он не мог остановиться. – Я думал…
О чем? Что, может, Карен будет лучше с ним, Гарри?
– Просто я ни черта не понимаю в людях.
– А я-то думал, что ты настоящий знаток человеческой природы, – сказал Мэтт. Глаза его заблестели.
– Думаю, что вы ошиблись.
– Надеюсь, мне удалось убедить тебя, насколько дорога для меня Карен. Когда она рядом, мне лучше работается, мне лучше думается…
"Он говорит так, словно отыскал новый чудесный эликсир", – подумал про себя Гарри. Но это любовь, не так ли? Преодолевая внутреннюю боль, он старательно разглядывал лицо Мэтта. Может быть, и любовь, но только для него.
Он протянул руку Мэтту.
– Ну ладно, желаю удачи. Она потрясающая девушка. Вам просто повезло.
В его мозгу начала крутиться кинолента – съемки, личные сцены, различные типы. Он мог позвать Карен, Мэтт был прав. Если бы Гарри кликнул ее, она бы тут же прибежала. Он мог спасти ее от судьбы, которая хуже смерти. Через мгновение здравый смысл вернулся к нему, и он понял, что это не его дело и нечего совать туда нос.
