Текст книги "Рабыни рампы"
Автор книги: Джуди Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
12
Апрель 1974 года
Гарри Таунсенд был очень расстроен. У него чуть не треснула прямая кишка от обхаживания великого Джорджа Николса. Вот уже в течение двух лет он посылал ему афиши, листовки, даже однажды большой шоколадный аэроплан, когда уже совсем было отчаялся. Наконец он нанял роскошный лимузин и доставил агента на гвоздь своей программы – вечер театра абсурда. Причины, в силу которых театр абсурда получил свое название, были весьма очевидными в тот вечер. Гарри вышел из дому и напился. К трем утра он почувствовал себя лучше и был исполнен решимости отправиться домой к Джорджу, постучать в дверь, а когда тот откроет, врезать ему как следует по носу. К счастью, он не знал, где живет Джордж.
На следующий день на его имя было получено послание. Джордж Николс приглашал его для интервью. Лежа на кровати в очень старой квартире в Северном Голливуде, Гарри прокручивал в голове предстоящую сцену.
Прежде всего он не станет ждать своей очереди. Ну, от силы минут двадцать. Ну, полчаса. В крайнем случае. Они обменяются рукопожатиями, но рука у Гарри окажется сильнее, хотя этим и не стоило слишком хвастать. А затем… Гарри ухмыльнулся, разукрашивая в голове яркими деталями сценарий и полагаясь на силу собственного воображения. Джордж начнет петь ему дифирамбы. Он, встав на колени, начнет благодарить "Нолли и Эль Таунсенд" за разработанную ими концепцию и их последующий вклад в получение самой большой кассовой выручки со времени… со времени…
– Вы очень хороший актер, Гарри, – серьезно сказал ему Джордж. – Но, к сожалению, я только что подписал контракт с молодым человеком, который является таким же типажом.
Гарри отчаянно проклинал себя самого и свое богатое воображение. Сорок минут потеть в приемной, чтобы только услыхать эти слова?
– Мы можем быть одинаковыми типажами, – сказал ему Гарри, вспомнив об улыбке, – но в мире нет двух одинаковых людей. Если взглянуть на более широкий спектр моей работы, то наверняка…
– Гарри, в настоящий момент я не возьму вас на большую кинороль. Но вы вполне подходите для рекламных роликов и для пятиминутных "мыльных опер".
– Тем не менее, – упрямо гнул свое Гарри. – Мне кажется, если бы вы предоставили мне шанс… Послушайте, Джордж, какого черта вы меня сюда в таком случае позвали?
– Потому, что я считаю вас вполне приличным актером. Но я также считаю, что вы пока еще "сыры". Сколько вам лет? – агент неожиданно наклонился к нему и заглянул в глаза. – Двадцать семь?
– Точно. Ну, вы даете…
– Если вы поработаете с актерами с мое… – Джордж скромно пожал плечами. – Двадцать семь – это переходный возраст. Слишком стар для роли юноши и слишком легок для ведущих ролей, а это написано на вас. Если вы прослоняетесь здесь еще годика три и при этом ухитритесь не сойти с ума, если немного накачаете мышцы, слегка пострижетесь, то, думаю, можно замахнуться и на что-то большое.
– Мне нужна работа сейчас, – мягко постарался переубедить его Гарри. – Не могли бы вы мне предложить что-нибудь на свободной основе. На свой страх и риск?
– Даже если бы я пошел на это, то прежде всего предложил бы такую работу своему клиенту. Не нужно обманывать себя, Гарри. Лучше подождать несколько лет…
– Вы даете мне гарантию, что подпишете со мной контракт через три года?
– Вы же знаете, я не могу этого сделать, – сказал Джордж, чувствуя себя неловко.
Нет ничего прискорбнее картины, когда актер откладывает в сторону свой шарм и демонстрирует пролитый за все эти годы пот и свое отчаяние, скрывающееся за благополучной маской. Но дело было в том, что он говорил Гарри правду. Он на самом деле верил в него. Джордж видел громадный скрытый потенциал в этом актере. Ему только нужно было еще дозреть. Либо это, либо шрам на лице. Ничего вульгарного, просто небольшая черточка на подбородке или тонкая линия, протянувшаяся через всю щеку. Нужно что-то такое, что указывало бы на темное опасное прошлое. Что-то такое, о чем будут мечтать по ночам женщины, прижимая к груди подушку. В общем… что-то очаровательное.
– Короче, через три года, – уверенно сказал Джордж, – я, вероятно, буду стоять в очереди, чтобы встретиться с вами.
"Скорее всего, я буду подгонять ваш "порше" к вашему дому в Мамэзоне", – подумал про себя Гарри.
– Если хотите, то позвоните мне недельки через две, – сказал Джордж уже не столь уверенно. – Посмотрим, чем я смогу вам помочь.
– Конечно, позвоню, спасибо, – Гарри протянул ему руку, чувствуя, как цепенеет от проблеска надежды. Но это чувство было гораздо приятнее, чем ощущать себя полным неудачником.
– Намерены ли вы отправиться к парикмахеру, чтобы постричься?
Гарри рассмеялся, стараясь скрыть охватившую его горечь.
– Как только смогу себе это позволить.
Тут же Джордж полез в кошелек и протянул Гарри несколько долларов. И вдруг Джордж осознал, что его порыв может быть расценен как оскорбление.
Гарри взял себя в руки.
– Полно, мистер Николс, – растягивая слова, произнес он. – Разве вам больше нечего делать, кроме как раздавать деньги актерам? – он подхватил свой портфель. – Мы еще встретимся.
Джордж рассчитывал на это, но все же сомневался. Он знал, как делают звезд, и дело тут не в таланте. Только в удаче, везении. У него не сложилось впечатления, что Гарри Таунсенд особо везучий парень.
С другой стороны, сам Джордж был ужасно везучим. В восемьдесят восьмой раз в этот день он заглянул в свою записную книжку и не мог удержаться от широкой довольной улыбки.
11.45. Лейк Истмэн.
Он вспоминал ее голос по телефону, ее срывающийся шепот, когда она спросила, помнит ли он ее. Ему пришлось силой заставить себя не рассмеяться. Помнит ли он ее? Конечно, помнит. Эти два года он только о ней и думал. Он даже поймал себя на том, что на улицах идет за красивыми блондинками, надеясь, что это она.
Теперь уже не нужно надеяться. Этот счастливый момент наступил. Вот Лейк Истмэн сидит на его гавайской мягкой кушетке в его со вкусом обставленной резиденции и рассматривает афиши джазового фестиваля, которые он привез из Нового Орлеана. Оставляя следы от губной помады на краешке чашки "Стирофоам", в которой дымится переваренный кофе. Ее элегантные пальчики перелистывают страницы журнала "Вог" или "Голливудского репортера".
О, черт, куда завела его память. Лейк не могла сидеть на кушетке, она могла только над нею парить на уровне шести дюймов. Вся сияющая неподражаемым светом. Ни одна смертная женщина не могла быть такой красивой, как та, которую он нарисовал в своем воображении. Потянувшись рукой к кнопке вызова, он приготовился к неминуемому разочарованию.
Секретарша без умолку болтала с красивым, элегантным актером, который только что вышел из кабинета Джорджа. Она ответила на занудливый вызов селектора с явным раздражением, не желая ни на секунду прерывать приятную беседу.
– Слушаю! Посылаю ее к вам немедленно. Мисс Истмэн? Можете пройти.
Сидевшая на диване блондинка поднялась.
– Благодарю вас, – робко прошептала она.
Привлекательный актер ей улыбнулся.
– Надеюсь, вам повезет больше.
На губах у нее появилась слабая улыбка, когда она, подняв глаза, встретилась с его взглядом.
– Вы очень добры, – сказала она мягким голосом и с холодным, неприступным видом прошествовала мимо него. Гарри никогда особо не верил в любовь с первого взгляда. Несколько слов от женщины, которую он прежде никогда не видел, и вот он был готов поклясться, что он встретил единственную на свете женщину, которую мог бы полюбить. Явно чокнулся. Он приветливо помахал на прощание секретарше и вышел из приемной, проклиная себя за то, что не взял предложенные Джорджем деньги. Ему на самом деле нужно было постричься.
Робко постучав, Лейк вошла в кабинет Джорджа. Не сдержавшись, она принялась хохотать. Весь кабинет Джорджа был превращен в бумажную модель самолета ранней эпохи. Игрушечные аэропланы стояли здесь повсюду, свисали с потолка. Они были сделаны из базальтового дерева, фаянса "Стирофоам", разукрашенной жести и пластика, и все это было исполнено с искусством и милой неловкостью решительно настроенного двухлетнего карапуза. Крышку своего стола он превратил во взлетную полосу. Небольшая, старательно изготовленная в малейших деталях высотная башня, осуществляющая контроль за воздушным движением, возвышалась над этим захламленным кабинетом.
Джордж с гордостью ткнул в нее пальцем.
– Все точно, во всех мелких деталях. Если вы заглянете внутрь, то увидите за пультами крошечных диспетчеров.
Она последовала его совету. Действительно, он не обманывал.
– Потрясающе!
– Итак, – теряясь, сказал Джордж, – чем же вы занимались последние два года?
– Ах, мне просто хотелось исчезнуть на короткое время. Выло очень приятно.
Для нее это было настоящим блаженством. Перекрасив волосы в каштановый цвет, она нашла тихий маленький городок на побережье и сняла там комнату. Это был ее отпуск, ее побег от самой себя. Она работала официанткой в маленьком кафе. Каждое утро плавала в океане, с большим удовольствием сопротивляясь течению, аккуратно уложив крашеные волосы в белую шапочку для купания. В кафе никогда не бывало много посетителей. Большую часть публики составляли дети, которые захватили эту часть пляжа в собственное владение, занимались там виндсерфингом и грелись на солнышке. Они поедали бургеры с кетчупом и горчицей. Иногда в кафе приходили туристы, совершавшие круизы по Большому Суру, и заказывали для себя обед или поздний ужин. Другие официантки дружески относились к спокойной и тихой девушке с каштановыми волосами, приехавшей сюда с востока. Кто-то предположил, что она оказалась здесь из-за несчастной любви. У этой девушки с каштановыми волосами не было ухажера, и, судя по всему, она не старалась им обзавестись. Она жила целомудренно, словно монашка в монастыре, в одной комнате с другой официанткой, которая по вечерам читала газеты своего города.
Лейк нравилась ее новая жизнь. Впервые в своей жизни она попробовала кашу из овсяной муки, и она ей очень понравилась. Она изменила прическу и цвет волос, стала впервые после детских лет носить челку, и вообще постриглась чуть покороче, под мальчика. Иногда, посмотрев на себя в зеркало, она замечала, что оттуда на нее глядит чье-то другое лицо, что она видит чье-то другое тело. Всем телом, всей душой она наслаждалась покоем, и была за это благодарна. Невероятный отпуск.
Наконец в один прекрасный день она решила, что хватит ей безмятежных отпускных дней. Она снова превратилась в блондинку, убрала со лба челку и покинула дом, в котором прожила два года. Она собрала вещи, сушитель для волос и небольшой мешочек с косметикой, положила в чемодан пачку писем от Карен. Лейк была уверена, что ей следует оборвать все связи с Карен, но, как говорится, легко сказать. Она пошла на компромисс и писала ей только время от времени, и отослала ей только номер почтового ящика, на который та могла писать.
Она нашла недорогой отель в Голливуде и, оставив чемодан в номере, позвонила Джорджу. Ей было очень приятно, она была польщена и даже напугана тем, как он обрадовался ее звонку; он, казалось, был просто счастлив оттого, что услыхал ее голос. И вот она явилась к нему и теперь стояла среди моделей аэропланов.
– Набор на ведущие роли уже завершен, – объяснял ей обстановку Джордж, – но я думаю, что смогу обеспечить вас работой в рекламных роликах и тому подобном. Прежде нам нужно утвердить вашу "смотрибельность". Затем начнем торговаться за хорошую ведущую роль, что-нибудь отличное, подходящее для вас.
– Джордж, – сказала она, рассмеявшись, – вы говорите так, словно это все так просто. Ну, а что вы скажете по поводу актрисы, ведущей борьбу за свое признание?
– Ну, это для других, – ухмыльнулся он. – Вы особая женщина. Я уже привык к этой идее, – лицо у него вдруг порозовело, как у юнца. – Я не думал, что когда-нибудь увижу вас снова. О, как я мечтал о такой встрече, но я все же достаточно реалистически настроенный парень. Я не думал, что вы дадите о себе знать. Но вот видите, вы здесь, сидите напротив меня! – и он залился счастливым смехом.
– Да, я здесь, – прошептала она. Подчиняясь подталкивающему импульсу, она наклонилась вперед и крепко прижалась своими холодными губами к его теплым губам. – Благодарю тебя.
– За что?
На этот вопрос не было ответа, поэтому она промолчала.
Он начал болтать о своих планах на будущее, говорил о том, насколько прекрасна Калифорния, как прекрасно выглядит Лейк. Она играла с деревянной моделью аэроплана, прислушиваясь к нему, и мягко улыбалась самой себе.
Он поинтересовался, где она остановилась, и предложил, если у нее нет на сей счет других планов, вместе пообедать.
Она согласилась без всяких колебаний.
Джордж отвез ее в один из своих любимых ресторанов. Его владельцы восстановили прекрасное каменное здание старой фермы и украсили интерьер современным дизайном, гармонирующим с требованиями континентальной кухни. Стены, выкрашенные в темно-персиковый цвет, контрастировали с мебелью из темного дерева. На каждом столике стояла вазочка, из которой торчал скромный букетик цветов лесного кизила, и фонарь "молния". Все это создавало какую-то старомодную, очаровательную атмосферу.
– Меня просто убивает, когда какой-нибудь мальчишка с горящими глазами входит ко мне в кабинет и заявляет мне, что интересуется игрой на сцене только как видом искусства.
– Почему? – Лейк вилкой подцепила кусочек нежного языка с томатным соусом.
– Если бы они все были людьми искренними, то должны были быть готовы играть где угодно – в школьном зале, в местном театре, где угодно. Если ты являешься сюда, чтобы играть в кино или на телевидении, это означает, что тебе нужно все сразу – слава, деньги и все такое прочее. Если ты ведешь дьявольскую игру, то и должен называться дьяволом.
Она в упор посмотрела на него.
– Ты считаешь, что я именно этого хочу?
– Ты? – в глазах у него появилась задумчивость. – Нет, не думаю, я могу предположить, что ты знаешь, чего хочешь.
– Неужели я такая непонятная?
Он рассмеялся.
– Ты пропустила целых два года. Два года. Я все время думал, что с тобой, может, произошло несчастье, может, тебе нужна моя помощь, но я даже не знал, где тебя искать. И вдруг ты заявляешься и звонишь мне, словно мы расстались пару дней назад. Конечно, мне чудовищно лестно, но меня гложет любопытство. Люди совершают поступки по разным причинам. Я даже не могу представить, что побудило тебя пойти на такой шаг.
Она подалась вперед, положив свою руку на его ладонь.
– Может, я просто хотела увидеть тебя, Джордж?
Он криво улыбнулся.
– Миледи, это, конечно, невероятно мило с твоей стороны, но трудно поверить, что для такого решения понадобилось целых два года. Нечего стесняться, скажи, что ты хочешь стать прекрасной Золушкой на этом роскошном балу. Здесь все в этом городе этого хотят.
– В этом мире нельзя быть ни в чем уверенной, – покончив с паштетом, она аккуратно положила вилку рядом с тарелкой.
Джордж про себя отметил, что все ее движения отличались преувеличенной старательностью, свойственной пьянице. Видишь? Я такая же, как и все другие люди. В этом не может быть никакого сомнения.
Голос ее стал более уверенным, но не более громким.
– Мне кажется, что, когда женщина становится звездой, – теперь она говорила осторожнее, бросая вокруг острые взгляды, пригвождая других меценатов своими искрометными голубыми стрелами, – она создает для себя небольшую нишу, то место, которое принадлежит ей. И никто другой не может занять это место, – разломав на кусочки ломоть хлеба, она приняла катать из них белые шарики. – Мне больше всего нужно именно это – знать, что какое-то место принадлежит мне, оно мое… И чтобы доказать это, мне не нужно предпринимать больших усилий. В этом деле я не новичок.
– Доказать кому? – тихо спросил Джордж. – Ты можешь обнаружить…
– Что? – рассмеялась она, и в горле у нее раздалось серебристое, звонкое журчание. – Что единственное предназначенное для меня место – это планета Марс в разгар лыжного сезона? – опасно соблазнительный образ Дэниэля Фокса пробивался все увереннее в ее сознании. Она попыталась нервно вытеснить его оттуда. Пальцами обеих рук она держала по нескольку катышей. Перебросив их себе на ладонь, она резким движением отправила их в пепельницу. – Я очень рада, что позвонила тебе. Вот и все.
– Я тоже рад.
Заметив проходившего мимо официанта, он спросил:
– Что ты хочешь, кофе или десерт?
Она отрицательно покачала головой. Он оплатил чек, и они вышли на улицу.
– Нельзя торопить любовь, – распевал Гарри вместе с автоматическим проигрывателем, – нет, нужно подождать, она сказала, любовь не наступает просто так, это игра тех, кто хочет и взять, и отдать.
Уже было поздно, и бармену до чертиков надоели все эти звезды, его работа, эта солнечная Южная Калифорния, актеры, которым приходилось напиваться пивом, так как у них не было денег на что-нибудь другое. У него дома был альбом пластинок Дианы Росс, и он поклялся больше никогда снова не вытаскивать их оттуда.
В баре было довольно тихо, что было вполне естественно для первых часов наступающего утра. В углу парень с девушкой потягивали "Кровавую Мэри" и мило ласкали друг друга. В другом конце один постоянный клиент, закоренелый пьяница, налегал на виски "Роб Рой" для эмоциональной уравновешенности.
За маленьким столиком сидела элегантно одетая леди, которую знал бармен. Она время от времени приходила сюда. Ей нравились сладкие напитки, и за вечер она выпивала несколько стаканчиков самых разнообразных. Брэнди "Алекзэндр". Ментоловый зеленый ликер "Рамос Физ". Сегодня он приготовил для нее земляничный коктейль, который она отпивала медленно, маленькими глотками. Она не скупилась на чаевые, и бармен считал ее настоящей дамой.
– Проклятье, – выругался Гарри, – поверишь, у меня не осталось больше двадцатипятицентовиков. – Он страстным взглядом впился в музыкальный автомат.
Бармен выдавил из себя улыбку. Он не ожидал никаких чаевых от безработного актера, но как знать! Актеры всегда хотят, чтобы их помнили, если им перепадет что-то покрупнее. Он бросил взгляд на пустой бокал Гарри. О каких центовиках может идти речь, если у него нет денег на еще один бокал пива?
– Разве тебе не нравится "Сьюпримз"? – он очаровательно улыбнулся бармену. – Не желаешь заплатить за пару мелодий?
Бармен отрицательно покачал головой.
– Ладно! – Гарри повернулся на своем высоком табурете, чтобы увидеть молодую парочку, посасывающую "Кровавую Мэри".
– Никто не желает поставить старую, добрую пластинку "Моутан", мелодию, которая сделала нас теми, кем мы сегодня стали?
Не произнося ни слова, элегантно одетая леди поднялась со своего места и подошла к проигрывателю. Хрипловатый, присущий только Робинсону голос, побуждал ее "искать работу". Улыбнувшись Гарри, она сделала несколько танцевальных движений. Он подошел к ней, и они начали танцевать вдвоем, лениво передвигая ноги, помогая танцу руками. Они не прикасались друг к другу – просто плыли вдвоем в пространстве в медленном ритме "бибопа", восхищаясь стилем друг друга.
Она, вероятно, лет на двенадцать старше его, подумал Гарри, на целых двенадцать прожитых в достатке лет. Позже он выяснил, что она была значительно старше. Гарри ни за что бы не отличил шелк от полиэстера, но по тому, как сидел на ней костюм, и по тонкой ткани ее блузки он понял, что она не покупает свои вещи в супермаркете. Дорогие наряды обладают тенденцией отлично сидеть на фигуре – это все, что Гарри знал в области моды. Хорошо сидит на ней костюм или плохо – он точно не знал, ведь он не видел скрывающихся за ним форм ее тела; он видел только ее ноги. Они были стройные, не мускулистые, литой формы. Гарри только оставалось надеяться, что через двенадцать лет он будет выглядеть так же хорошо.
– Не хотите ли присесть ко мне? – она указала рукой на свой столик. При улыбке возле глаз появилось несколько морщинок. Она, конечно, не была двадцатилетней девчонкой, значит, это не та блондинка, которую он видел в конторе Джорджа Николса. Наконец, она по достоинству оценила "Моутан".
– Значит, вы актер, – своим низким голосом она просто устанавливала факт, а не спрашивала.
Он рассмеялся.
– Разве это заметно?
– О, мне приходится встречаться со множеством людей в этой индустрии, – небрежно сказала она, ища в своей сумочке пачку сигарет.
– У актеров всегда на лице особое выражение, знаете, они шире обыденной жизни, – она бросила на него откровенный взгляд. – А вы сами шире обыденной жизни?
Он не мог сдержаться.
– Только тогда, когда это нужно, – взяв ее зажигалку, он большим пальцем вызвал маленький огонек. Наклонив голову с белокурыми прядями, чтобы прикурить сигарету, она пододвинулась к нему, и один сладко пахнущий локон упал на плечо Гарри. Выбившаяся из прически прядь пощекотала его обнаженную шею, и он вздрогнул. Она заметила это.
– Я пристаю к вам, не так ли, прекрасный незнакомец? – с легкой улыбкой она просунула руку под стол, и ее ноготок начал нежно царапать ему ногу от колена до бедра.
– Вы еще далеко не увядшая фиалка – вот что я вам скажу.
– Я – Скорпион, – ответила она, не прекращая под столом своего легкого массажа. – Очень страстный знак Зодиака. А какой у вас?
– Доллара. Вы хотите еще что-то узнать обо мне?
– Да, – теперь она продолжала массаж кончиками пальцев, опасно приближаясь к области промежности. – Ты не обидчив? Ну, я хочу сказать, может, я накормлю тебя обедом?
– Я уже обедал, – схватив ее за руку, он направил ее к тому месту, к которому та все время стремилась. – Заплати лучше за завтрак.
– Боже мой, ты на самом деле шире обыденной жизни. Я бы сказала даже больше, – она часто задышала, когда его рука оказалась под юбкой, с поразительной точностью продвигаясь к цели. – Меня зовут Крис Харгрив.
– Меня – Гарри Таунсенд. Привет, Крис.
– Привет, Гарри. Не хочешь трахнуться?
– Я думал, что ты так и не спросишь.
Они, пошатываясь, вышли из бара и направились к ее машине. Это был седан с четырьмя дверцами, очень вместительная машина. Опершись спиной на автомобиль, она привлекла его к себе. Они слились в долгом поцелуе. Придавив ее бедрами, он начал энергично тереть свой восстающий орган о ее оплетенную волосиками "корзину". Он почувствовал, как за лифчиком набухли ее соски.
– Крис, – прерывисто дышал он ей в шею, – пошли на заднее сиденье.
– На заднее сиденье? – она рассмеялась. – Я не занималась этим со школьной скамьи.
– Я больше не могу ждать, Крис. – Отбросив волосы с ее уха, он мягко зажал зубами ее мочку.
– Мне это ужасно нравится, – застонала она. – Откуда ты это знаешь?
– Это нравится всем Скорпионам, – бормотал он ей на ухо. – Ключи, Крис.
Она открыла дверцу, и они повались на заднее сиденье, срывая друг с друга одежду. Гарри удалось сбросить с нее блузку в рекордное время. Передняя застежка на ее лифчике с треском расстегнулась, открыв взору ее очаровательные, взбодренные, готовые к действию груди. Он по очереди поцеловал каждую под ее радостные вскрики от получаемого удовольствия.
– Ну, а теперь ты, – сбиваясь с дыхания, произнесла она. У нее пересохло в горле. Она сдернула с него брюки, а сама сползла с сиденья чуть пониже. В машине стоял стойкий запах ее изысканных духов, ее дорогая одежда шуршала. На ней не было трусиков. Обняв ее за голые ноги, он начал целовать ее в промежность, где кожа отличалась поразительной мягкостью.
Она протянула руку к его члену, начала ласкать его, легко постукивая по нему. Он вдруг почувствовал, что теряет над собой контроль. Одна нога ее лежала на подголовнике сиденья водителя, а вторую она старалась продеть через заднее окно. Протянув руки, она потащила его на себя – его волосатая грудь коснулась сосков ее прекрасных больших грудей. Прильнув губами к его уху, она шептала:
– Будь со мной хорошим, – словно внезапно превратилась в другую женщину. – Будь со мной хорошим, – глаза ее были закрыты.
– Посмотри на меня, Крис.
Она послушно открыла глаза.
– Бедняжка Крис, конечно, я буду с тобой хорошим. Нам всем трудно живется, девочка моя.
Она улыбнулась. Улыбка у нее была неширокой, какой-то полупечальной.
Он с громадной нежностью, очень осторожно проник в нее. Она включилась в его ритм. Почувствовав, что внизу стало вязко и мокро, он, поддразнивая ее, вытащил член. Схватив обеими руками его за ягодицы, она торопливо вогнала его обратно, в свое маленькое чудное убежище.
– Ангел, – нашептывала она слабым, расслабленным голосом, – сладкий ангел. – Как это ни странно, эти слова подействовали на него сильнее, чем та сексуальная акробатика, которую она ему демонстрировала, извлекая из своего арсенала все новые и новые трюки. – Ангел.
Почувствовав, что он кончает, она крепко прижала его к себе. Потом всего облизала, энергично действуя языком, словно заботливая кошка-мать. Она не кончила, но ему казалось, что она вполне довольна.
Повалившись на нее, он отдыхал, стараясь прийти в себя и отдохнуть. Поглаживая его по голове, она что-то бормотала на своем, только ей одной понятном языке. Казалось, что такого удовольствия он еще никогда прежде ни с кем не испытывал.
Через несколько минут они выпустили друг друга из объятий. Она села за руль и отвезла его к себе домой. Как Гарри и ожидал, это оказался прекрасный, чудный маленький домик с бассейном, аккуратно подстриженными кустами. В гостиной на стене висели эскизы в рамах.
– Мне нравится вот это, – он указал на один из них.
Она снисходительно улыбнулась.
– Я купила его за двадцать долларов в Венеции. Калифорния – это далеко не Италия. Второй принадлежит кисти Дали. Есть кое-какая разница.
– Но все равно мне этот больше нравится, – настаивал на своем Гарри.
– Ты так никогда не разбогатеешь.
Она расхаживала по комнате – сняла сережки, повесила жакет на спинку стула.
– Ну, я в общем-то тоже не схожу с ума от Дали. Просто приобрела его ради надежного капиталовложения. У тебя есть девушка?
– Нет. Я бы не стал заниматься этим с тобой, если бы была.
– Достойно уважения.
– Нет. Просто меня могла убить разъяренная, ревнивая леди.
Она улыбнулась.
– Ты мне нравишься. Ты заставляешь меня смеяться.
– Ты замужем?
– Нет, разведена, – она ответила слишком резко.
Он понял, что она не хотела распространяться на эту тему.
– Мы были женаты двадцать три года, – вполголоса сказала она. – А сейчас у него прелестная девушка. Кажется, ей всего девятнадцать. Большие-пребольшие глаза, куча длинных блестящих волос, маленькие грудки, как у мальчишки. На самом деле, славная девочка. Какое сегодня число? Двадцатое апреля? Сегодня исполняется ровно год, как они поженились, – положив руку на плечо Гарри, она спросила: – Ты останешься у меня, а? Ужасно противно просыпаться в одиночестве.
Сон был черно-пурпурным.
Она ворочалась в постели, пытаясь его отогнать, но он оставался на прежнем месте. Тяжело вздохнув, она ему подчинилась. Пусть поиграет, утомится и растворится в тумане. Как это бывало сотни раз прежде. Сон был старым знакомцем, старым другом с выщербленными зубами, но ужас от него стал новым. Она летела через черно-пурпурное пространство, у нее захватывало дыхание от скорости, ныло под ложечкой – быстрее, быстрее, пока не уткнулась в мягкую кровать. Кровать для сна с мягкими белыми подушками. На простынях были вышиты две переплетенные буквы – "О" и "П". Кровать стояла посередине оживленного перекрестка, на переходе для пешеходов. Они торопливо пробегали мимо, не обращая на нее никакого внимания, а их речь представляла собой какофонию жужжащих согласных и странных щелчков. Какая-то женщина в оранжевом плаще молча на нее уставилась. У нее не было лица. От линии волос до воротника была видна лишь гладкая кожа, никаких черт лица, никак не узнать, кто она. Ни глаз. Ни рта. И все люди были похожи на нее. Все, кроме Лейк. Женщина в оранжевом плаще кликнула своих приятелей. Они начали толпиться возле кровати, тычась, ничего не видя, в чистые простыни. Лейк хотела закричать, но все эти люди приложили пальцы к губам, свои дряблые пальцы, на которых не было кожных рисунков, как у всех нормальных людей. Она начала задыхаться, чувствуя, как их резиновые руки превращаются в наручники, обвивающие ее руки, ноги, голову, прикрепляя ее к белой подушке. Она лежала без движения. Женщина в оранжевом плаще терпеливо ожидала, стоя в ногах кровати. Лейк почувствовала, как пальцы ног начинают ныть, как она испытывает в них какую-то странную, ноющую, постоянную боль. Насколько она могла, она заглянула вниз. Нижняя часть ног постепенно куда-то исчезала. Но все равно боль сохранялась. Ее пальцы пропали, но она явственно чувствовала острую боль в ступнях. Паровой каток поехал по ее телу, поднимаясь все выше и выше. Икры ног, колени, бедра, наконец, туловище, выжимая из нее что-то гораздо большее, чем жизнь. Женщина в оранжевом держала ее за руки, растопырив пальцы. На них стали вдруг отчетливо возникать отпечатки. Она сжимала ей руки возле пульса, ждала чего-то, ждала душу Лейк. Паровой каток достиг ее горла. Он выкрал ее голос, запечатал ей рот, раздавил ей скулы. На лице другой женщины краснел рот. Этот рот улыбался. Лейк начала беззвучно плакать. Слезы капали на кровать. От нее ничего больше не осталось. Но хуже всего – менялся ее разум. Связность мыслей ослабевала. Она прекращала существование. Она размышляла, словно в тумане, – если исчезнет боль, значит, ее больше нет. И все же она очень боялась ступить в ничто. Последнее, что почувствовала она, были ее голубые глаза, но они неотрывно глядели на нее с чужого лица.
– Проснись! Проснись, Лейк, это ведь только сон! – сжимал ее в объятиях Джордж. Он не утешал ее, давая ей возможность поплакать и проснуться до конца. – Ну, теперь легче? Принести воды?
– Для чего? – расхохоталась она, и громкий смех прервался икотой. – Почему всегда предлагают воды, когда видишь дурной сон?
– Потому, что не знают, что нужно делать, – ответил довольно резонно Джордж. Он похлопал ее по плечу. Он совсем не был этим расстроен. – Может, это оттого, что ты спишь на новом месте? Но я не мог допустить, чтобы ты провела в этом вшивом отеле еще одну ночь.
Она сама согласилась, когда он предложил провести эту ночь у него. Лейк даже не ожидала, что Джордж элегантно предложит ей комнату для гостей. Может, он опасался, что она его отвергнет.
– Чем я могу тебе помочь?
– Ничем. Я видела этот сон и прежде. Ничего.
– Ты уверена, что я не могу тебе помочь?
Она нежно поцеловала его.
– Можешь заняться со мной любовью.
От этих слов у него перехватило дыхание. Наклонившись, он ответил ей сдержанным поцелуем.
– Моя дорогая леди, я ничего так страстно не желаю, как этого, но у меня складывается такое чувство, что ты перестанешь утром меня уважать. Еще один лапающий храпящий самец взбирается на твое дивное тело. Нет, мне кажется, нам следует прежде получше узнать друг друга.
