Текст книги "Рабыни рампы"
Автор книги: Джуди Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
– У вас что, неприятности?
– Что-то вроде этого.
– Ваш старик ожидает дома?
Она кивнула с разнесчастным видом. Это было так просто. Главное, вовремя предоставить другому раскрутить машину лжи. До тех пор, пока все оставалось настолько просто, она могла чувствовать себя в полной безопасности.
Он размышлял, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию. Ее ревнивый парень или муж ждал ее, сидя в кресле, притворяясь, что увлечен вечерним телешоу, на самом деле поджидая свою возлюбленную, чтобы дать ей по физиономии.
– Ну, а что тебе надо? Рано или поздно все равно придется с ним столкнуться.
– Лучше позже… У меня будет время пораскинуть умом. Можно… можно я останусь с вами на ночь? – она по глазам заметила, как он колеблется. – Да ладно. Помоги выйти. Не станешь же ты меня убеждать в том, что… никогда не гулял в жизни.
– Да, я погулял немало, – ровным тоном ответил он. – Надеюсь, многим дал сто очков вперед. Но у меня есть женщина. Я хочу вести с ней честную игру, а это довольно трудно сделать, если на моей вполне доступной для многих кушетке спит тихая прекрасная незнакомка.
– Видишь, – улыбнулась она. – Я готова уважать твою частную жизнь, если ты с уважением будешь относиться к моей.
Он улыбнулся в ответ.
– Черт подери, почему бы и нет. Боже, как давно меня не окатывало холодным душем.
Дом у него был небольшой, скорее похожий на хижину. Но в нем стоял действующий каменный камин, была отдельная кухня, спальня, кровать, в которой она сразу же забронировала для себя место. Ему предстояло довольствоваться кушеткой, которая была вполне удобной, и там было тепло, если зажечь камин. Он сделал этот дом собственными руками, с гордостью сообщил он ей. Все, кроме электрической проводки. Неплохо, по его мнению, для бывшего хиппи и студента-неудачника. Он прошелся вместе с ней по дому, демонстрируя свои маленькие сокровища.
Над кроватью в рамке висела печатная страница, привлекшая ее внимание. Она подошла поближе, чтобы получше рассмотреть.
– Боже! А это что такое?
– Великолепная вещь, не правда ли? – согласился он. – Ты не поверишь – это иллюстрация из детской книжки.
– Какой ужас.
– Да, она немного действует на нервы, но это истинное произведение искусства. Если бы у меня была эта книжка, то, может, я выбрал бы что-нибудь получше. Для разнообразия. Но эта, на мой взгляд, многого не стоит.
На странице был изображен человек, осторожно входящий в спальню со свечой в руке. У него был такой вид, что он ожидал увидеть нечто самое ужасное. За открытой дверью робко притаился второй человек, чье лицо и фигура точно соответствовали первому. Судя по выражению его лица, он не был дружески настроен.
– Ты что-либо слышала о доппелльгенгерах? ( Doppelgenger– нем., двойник. Прим. пер.)
– Нет. Это, вероятно, новый выводок охотничьих псов?
Он улыбнулся.
– Не совсем. Это немецкий миф, – объяснил он. – Не уверен, смогу ли я тебе все точно объяснить. У каждого человека есть свой двойник, носитель зла. По мифу, двойник ищет свое место в реальном мире, чтобы продолжать свою собственную жизнь в нем.
– Это что-то вроде ребенка, подкинутого эльфами взамен похищенного? – прошептала она.
– Да, в этом роде, – согласился он. – У немцев явно есть что-то болезненное, если они помещают такую иллюстрацию в книжку для детей.
Вдруг Лейк почувствовала, как ее окатила волна сумрачных предчувствий. У нее задрожали колени.
– Я никогда не повесила бы ее над своей кроватью, – она попыталась улыбнуться.
– Я, право, сам не понимаю. Но в ней есть что-то таинственное, притягательное. Самые сильные эмоции – это эмоции примитивные. Сильные, прекрасные, – он дал ей пижаму, халат и полотенце. – Ванная комната в конце прихожей. Не забудь после потрясти бачок, а то вода будет бежать всю ночь.
– Ладно. Не забуду. Послушай, Пит!
– Да, мадам?
– Ты давно с ней встречаешься?
– Несколько месяцев, – присев на край кровати, он смотрел на нее. У него были приятные черты лица, не выдающиеся, но правильные и четкие. Ему под тридцать. На лбу выбивалась непослушная кудряшка, как у мальчишки.
– А, понимаю, – улыбнулась Лейк. – Истинная любовь.
– Может быть. Я, конечно, намерен это выяснить, даже если на это у меня уйдет уйма времени.
– Ты на самом деле романтик, Пит.
– Стараюсь. Спокойной ночи.
Она слышала, как он вышел в гостиную. Расхаживая там, он стелил себе кровать, поправлял поленья в камине. Потом раздались мирные посапывающие звуки. Он спал. Лейк лежала в постели, уставившись в потолок. Темнота в комнате слегка рассеялась, и все вещи приобретали зыбкие очертания. Думая о вечности, она решила поиграть немного с собой: разве этот письменный стол не был похож на спящего гиганта, стоящего на задних лапах, или же на маленького дракона, перебирающего стеклянные шарики? Сколько же времени прошло – час или целых шесть дней? В гостиной Пит спал сном младенца, Лейк завидовала ему. Она вспомнила, какой тайной для нее в детстве казался сон. Однажды она спросила у матери – дышат ли люди во сне? Мать рассмеялась. Конечно, дышат. Все дышат. Сон – это вполне естественная вещь. Все в мире спят.
Эта иллюстрация над ней не давала ей покоя. Лейк не могла заснуть. Да прекрати, не строй из себя ребенка, пыталась усовестить она себя. Ясно, в том, что она не спала, была виновата не эта картинка из книжки.
Сбросив пижаму, она, обнаженная, босиком прошлепала в гостиную. Огонь уже погас, оставались лишь тлеющие угли, но от них шло тепло, неяркий свет, и они время от времени потрескивали. Пит, свернувшись калачиком, лежал на кушетке, набросив одеяло на свое крупное тело. Опустившись на колени перед кушеткой, она запустила руку под одеяло. Он был голый. Для чего же он разделся, если не ожидал ее прихода?
Она провела рукой по его телу, почувствовав, как он пробуждается под ее прикосновением, как кровь убыстренно потекла к его мышцам. Ты весь поешь, словно натянутая струна, с удовольствием отметила она.
Он зашевелился под одеялом, отодвинулся, предлагая ей место рядом. Глаза у него все еще были закрыты. Ему, наверное, кажется, что это сон, подумала Лейк. Взмахнув краем одеяла, по которому от этого жеста пробежала небольшая волна, она проскользнула в постель, прижалась к его теплому телу с мягкой, эластичной кожей. Он повернулся к ней, и она подлезла под него. Его затвердевшее естество уперлось ей в мягкий живот. Он, полусонный, медленно открыл глаза, ощущение реальности медленно возвращалось к сознанию. Теперь он уже знал, что происходит. Он мог сказать ей "нет", попросить ее убраться из его постели, отправиться на свою. Он мог сказать ей, как дорога для него его женщина, как он ее любил, что он никогда не отыщет чашу Святого Грааля, если только не сохранит чистоту и целомудрие.
Она вытянулась под ним во весь рост – казалось, вся она состояла из серебряных шелковистых волосков на укромном месте и белокурых волос на голове. Его решительность разлетелась в прах. Он немного сдвинулся вниз и крепко обнял ее. Он нежно дышал ей в ухо, проявляя все убыстряющееся нетерпение. Подняв ноги, она замкнула их у него на бедрах.
– Включайся в работу, – гортанно рассмеялась она, схватив зубами мочку его уха.
В ответ он прижал ее к себе еще крепче, и начал вводить член, стараясь сделать это помедленнее, насколько ему позволяла растущая страсть. Она все больше раззадоривала его, ритмично выпячивая вперед бедра. Он вновь потерял голову, подчиняясь ее ритму, – его длинный ствол поблескивал от ее жидкости.
Она явно не в себе, подумал он. Когда она своим резким движением вогнала его в себя очень глубоко, впившись ногтями в спину, он подумал, что они могут остаться в такой позе навечно. Вдруг она, изогнувшись, отстранилась от его лихорадочных накачиваний и удерживала его на расстоянии дюйма от цели несколько безумных секунд. Она заставила его застонать от сладостной муки – так он хотел ее, затем, поддразнив головку его члена мягкими, нежными нижними губами, вновь отстранилась от него. Он обхватил ее длинными руками, голова ее лежала у него на ладонях, словно на подушке, и волосы рассыпались у него по запястьям. Он жадно, надолго прильнул к ее губам, наслаждаясь тем, как она уступала ему весь свой мягкий, теплый рот. Она не сбавляла ритма, обнимая его ногами, нежно подталкивая его, побуждая с большей силой вгонять свое орудие сладостной пытки. Дрожа всем телом, он кончил – пот каплями падал с него, смешиваясь с потом ее тела. Он услыхал, как она смеется, прильнув к его уху. Это был смех победительницы.
Он сразу уснул, пытаясь позабыть звуки этого триумфального смеха.
Когда он проснулся на следующее утро, она уже встала и одевалась. Даже в холодном утреннем свете она оставалась самой красивой девушкой, которую ему когда-либо приходилось видеть прежде… И никого прежде ему так не хотелось поскорее выдворить из дома.
– Вот видишь? – сказала она. – Никто из нас не без греха. Никто.
Он посмотрел на нее.
– Вероятно, у тебя что-то есть на уме. Не знаю, ангел ли ты или только притворяешься. Но через какое-то время все различия стираются.
Она притворно-весело рассмеялась.
– Только подумай. Теперь ты можешь хвастаться перед друзьями, что трахнул звезду телеэкрана.
Когда в комнате растворились ее запахи, он сорвал простыни с кушетки и затолкал в мусорную корзину. Он принял душ, оделся, чувствуя, что с ним теперь творится что-то неладное. Может, он порвет со своей женщиной, может, сгорит его дом, может, землетрясение разрушит весь Роздейл. И все это из-за того, что он позволил прийти к себе этой женщине и она оказалась настолько прекрасной, что у него не хватило сил сопротивляться.
Стоит ли удивляться, что после приема Гарри долго не мог уснуть. Крис сладко посапывала рядом с ним, но он лежал с открытыми глазами. Поворочавшись в постели и напрасно пытаясь заснуть, он позвонил Мэтту, нисколько не заботясь о том, спит он в данную минуту или бодрствует. Он договорился с ним о встрече в отеле. Он оставил записочку для Крис.
«Не могу уснуть. Решил немного проветриться на машине».
Он вывел "ягуара" из гаража, стараясь не делать лишнего шума.
Мэтт ждал его в баре отеля. Перед ним стоял кофейник и одна чашечка. Мэтт не пил кофе, довольствовался содовой.
– Карен давно спит, – резко сказал он. – Она ничего об этом не знает. И я не намерен ей об этом сообщать, если тебя это интересует.
– Благодарю тебя, – Гарри налил себе чашку кофе. Он был таким горьким, что у него задергался нос.
– Ну как? – Мэтт, казалось, про себя улыбался. – Когда тебя впервые трахнула обожаемая мисс Истмэн?
Гарри рассмеялся, несмотря на всю серьезность ситуации.
– Ну, знаешь, у тебя довольно странный способ изложения мыслей. Наша связь длится уже несколько месяцев. Послушай, у меня сложилось такое впечатление, что Джордж Николс хочет предложить мне ведущую роль в картине. Я не могу позволить, чтобы все лопнуло, как мыльный пузырь. Мне нужно знать, что ты намереваешься предпринять.
– Ни черта. Каждый должен заботиться о собственных похоронах. Ты можешь строить любые планы, как пожелаешь.
Гарри глубоко вздохнул.
– Мне казалось, что это всего лишь моя фантазия, так, для времяпрепровождения. Я не знал, что мы полюбим друг друга. Ты счастливчик, Мэтт. Ты хитрый парень. Боже, как похорошела Карен. Вероятно, ты о ней как следует заботишься?
– Даже не пытайся глядеть на нее, Гарри, – тихо предостерег его Мэтт. – А то я не только донесу на тебя, – он говорил совершенно серьезно.
– Не буду, – пообещал Гарри. – Я не намерен портить ей жизнь.
Они немного помолчали.
– Что ты собираешься делать? – спросил Мэтт.
– Бежать по инерции. Постараюсь не причинить боли Крис. Она на самом деле мне дорога, и только одному Богу известно, насколько она ко мне добра.
– Ты намерен разорвать с Лейк?
– Нет, – тихо ответил Гарри. – Я не хочу этого делать. – Он потягивал кофе, скривив физиономию из-за его горечи.
Мэтт покачал головой.
– Лейк – это единственная тема, из-за которой мы с Карен постоянно ссоримся. Некоторым людям в жизни не везет. Лейк сделала свою карьеру. Я был дико счастлив, когда она уехала в Калифорнию. Но в тот момент, когда Карен намеревалась порвать с ней, приходило либо письмо, либо рождественский подарок, и мы вновь оказывались на прежних позициях. Мне кажется, и Лейк пыталась отказаться от нее, но у нее ничего не получилось. Надеюсь, ты быстро отвяжешься от Лейк. Самый надежный путь для тебя – это разлука навечно.
– Нет, я этого не сделаю, – тихо сказал Гарри.
– Гарри, она для тебя – смертный приговор.
– Я люблю ее, – ответил он.
В одиннадцать утра Мэтт подтолкнул локтем Карен. Она все еще была в сонном состоянии.
– Просыпайся же, пора приниматься за работу.
– Нет, не хочу. У меня отпуск, – схватив подушку, она накрыла ею голову. – Иди прочь. Я больше не люблю тебя. Я никогда тебя не любила.
– Я приготовил тебе кофе.
Карен села в постели.
– Я все равно тебя не люблю, но все же еще есть надежда, – она с благодарностью взяла у него из рук чашку. – Ты разве раньше не вставал?
– Нет.
– Странно, мне показалось, что вставал. Может, мне это только приснилось?
Мэтт нахмурился.
– Я спустился вниз, чтобы взять со стола администратора вот это, – он помахал большим конвертом из манильской бумаги. – Это тебе.
Карен медленно его вскрыла. Это был сценарий, к которому была пришпилена записочка. В верхнем углу гордо сообщалось, что пакет прислан из агентства Николса.
Карен,
мне очень понравились те образцы твоего творчества, с которыми я ознакомился. Должен сказать, что они произвели на меня большое впечатление. Не можешь ли ты посмотреть вложенный в пакет сценарий и высказать мне свои соображения?
Отставив в сторону чашку с кофе, она влезла в разорванный свитер и джинсы.
– Что я должна с ним сделать?
Мэтт внимательно прочитал записку.
– Думаю, высказать свои соображения. Тут ясно сказано.
Читая сценарий на ходу, Карен незаметно перешла на террасу с чашкой в другой руке, ухитрившись при этом не пролить ни капли кофе и ни разу не споткнуться.
– Карен?
Она подняла на него глаза. На мгновение Мэтт увидел их блестящую пленку, освещенные солнцем волосы и розовевшие в солнечных лучах щеки. На лице у нее застыло выражение любопытства, рот был полуоткрыт. Боже, как он любил ее.
– Что случилось, Мэтт? – нетерпеливо спросила она.
– Как ты красива.
Она скорчила гримаску.
– Тебе повезло, парень, что я у тебя есть.
– Я знаю. Ты что, собираешься прочитать все это сейчас?
– Ты не против, если я включу телевизор?
– Нет.
Она, устроившись поудобнее на балконе, углубилась в чтение. Телевизор работал чуть слышно. Утренние воскресные программы обычно не были такими шумными, как дневные.
Кто– то постучал.
– Я открою, – сказал Мэтт.
Он отворил дверь.
– Привет, Джордж!
Агент пробормотал приветствие.
– Можно поговорить с Карен?
– Входи, пожалуйста, – крикнула Карен. – Нельзя же беседовать стоя у двери. К сожалению, у меня не было времени, чтобы прочитать сценарий.
– Да нет, я пришел не за этим. Лейк уехала в Энджелвуд.
Карен поглядела на него ничего не понимая.
– Ну это что-то вроде курорта, лечебных вод, – объяснил Джордж.
– Это место, куда съезжаются богачи, чтобы протрезветь.
Джордж постарался пропустить мимо ушей колкое замечание Мэтта.
– Она показалась сегодня утром в ужасном состоянии, на грани истерики. Я успокоил ее, и она согласилась провести несколько дней в Энджелвуде. Надеюсь, она вернется к работе на этой неделе. Но нельзя терять времени. – Он взял Карен за руку. – Она хочет видеть тебя. Она ужасно страдает от того приема, который вчера тебе оказала. Лейк хочет перед тобой извиниться. Это ей поможет, уверяю тебя. Я могу подвезти тебя, – он с надеждой посмотрел на нее. – Если только этого хочешь ты сама.
– Для чего это ей нужно? – вмешался Мэтт. – После такого милого приема вчера вечером…
– Мэтт, прошу тебя. По крайней мере я могу ее выслушать, – Карен снова повернулась к Джорджу. – Сейчас, только переоденусь.
Она схватила что-то в кладовой и направилась в ванную. В ее отсутствии Мэтт хранил гробовое молчание.
Это молчание надоело Джорджу.
– Лейк просто счастлива, что у нее есть такая верная подружка. Мы все должны брать с них пример.
– Лейк сумасшедшая, – заметил Мэтт. – С ней не впервые происходит приступ безумия?
– Нет.
– Кажется, я читал об этом в одном из таблоидов, – мягко улыбнулся он. – Весьма надежный источник. Может, я тебе надоедаю, Джордж, но я не хочу, чтобы обижали Карен.
Джордж беспомощно пожал плечами.
– Но это их дела. Я здесь играю роль мальчика на посылках.
– Но ведь Лейк нужна на работе. Она должна вернуться на площадку как можно скорее.
– Если бы только это, – твердо сказал Джордж.
– Я готова, – сказала Карен, выходя из ванной комнаты и на ходу расчесывая волосы. На ней была простая белая рубашка с поднятым воротничком, неразлучные джинсы и мягкий зеленый жакет. – Поехали.
Даже опытный взгляд Джорджа ничего не сумел заметить – только слегка подведены брови и ресницы и бесцветная помада на губах. Может, даже вазелин. Она была похожа на лошадку, только что выпрыгнувшую из денника, у которой расчесан каждый волосок.
"Конечно, она не Лейк с поражающей на месте красотой, – решил про себя Джордж, – но все же она очень привлекательна. Классная девушка. Спокойная, рассудительная". Странно, но из описаний Лейк он никак не мог ожидать такой красоты.
По дороге в Энджелвуд Джордж пересказал ей свой разговор с Лейк – слезы, мольбы: "Пожалуйста, пожалуйста, сделай все, что можешь, только привези ко мне Карен".
– Поговори со мной, – убеждал он ее, – почему ты не хочешь рассказать мне обо всем?
Но она стояла на своем, и, как он уже сказал Мэтту, ему выпала роль мальчика на посылках.
Они выехали на широкую автостраду.
– Как здесь красиво, – прошептала Карен.
– Энджелвуд был когда-то семейным особняком. Около ста лет назад. Затем семья распалась, какая-то предприимчивая особа овладела поместьем, переделала его, превратив в приют для уставших душой и телом. Люди приезжают сюда по разным причинам. Набрать форму перед съемками нового фильма, прийти в себя после суетливого бракоразводного процесса – в общем, куча причин.
Большой белый дом был похож на элегантный отель викторианской эпохи. Карен увидела местных постояльцев: одни из них сидели в плетеных креслах на большом крыльце, другие – прямо на траве, одетые в халаты. На некоторых были спортивные костюмы, и совсем немногие сохраняли верность повседневному костюму.
– Что-то здесь не видно обслуживающего персонала, – заметила Карен.
– Они просто не носят униформу, – объяснил ей Джордж. – Все чувствуют себя в своей одежде гораздо уютнее.
– Но ведь врачи должны носить белые халаты, не правда ли?
– Да, они их и носят.
– Неважно, как они одеты. Все равно это место предназначено для пьяниц и чокнутых, – Карен покачала головой. – А что она здесь делает? Она красивая, богатая, знаменитая… разве здесь она счастлива?
Джордж печально улыбнулся.
– Только в первые дни.
Лейк стояла на крыльце. Они отметились в журнале, после чего их направили обратно к бассейну.
– Может, ты все уладишь с ней одна? – спросил Джордж с нервной дрожью. – Я подожду тебя в столовой. Заодно выпью чашечку кофе.
Один человек, которого Карен знала по своему любимому телешоу несколько лет назад, плавал по водной дорожке, почти не тревожа воду своими гребками опытного пловца. На нем не было обычного парика, и он пополнел на несколько фунтов. После того как его серии были прекращены, у него не было много работы. У края воды грелась на солнышке какая-то женщина, знаменитость второго поколения. Она подняла глаза на Карен.
"Я видела всех этих людей в кино", – подумала Карен.
– Хватит озираться, иди ко мне и садись рядом, – позвала ее Лейк. Она тоже уютно устроилась в шезлонге, она была в черном купальнике, с солнцезащитными очками на носу, от нее сильно несло пахучим лосьоном против загара. – Не могу поверить, что ты здесь.
– Я и сама удивлена, – ответила Карен чуть официальным тоном.
Она хотела тем самым подчеркнуть, что она не была таким человеком, на которого можно было легко нагадить, но все же она села рядом.
Посмотрев на Карен, Лейк скривилась.
– Судя по всему, мой старинный приятель больше не намерен терпеть моих выходок – не то что было тогда, когда мне было двадцать. Хочешь, Карен, я кое-что тебе скажу? Все, что ты прежде слышала об этом бизнесе, – святая правда. Сначала все так забавно, ты даже не веришь, что все это случилось с тобой. Тебе кажется, что все происходит помимо тебя, вдали, ты уже больше не человек. Какая-то вещь. Особенно если это касается такой девушки, как я. Я ведь никогда не была ничем другим – только лицом и телом. Даже у бейсболистов карьера гораздо продолжительнее моей.
– Поэтому ты оказала мне такой дерьмовый прием?
– Я попытаюсь все объяснить, Карен. Вчера на приеме все старались играть в определенную игру, и только ты сумела над этим возвыситься. Любая смазливая девчонка нашего возраста выставила бы наружу свои сиськи и, как безумная, суетилась бы в толпе, пытаясь завязать несколько приятных знакомств, то есть старалась бы извлечь максимальную для себя пользу от этого сборища. А ты спокойно стоишь в углу и тихо разговариваешь с сестрой Гарри, у которой не все дома, затянувшись до подбородка, не предпринимая никаких усилий, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. А все спрашивают: "Что это за девушка?" Все они немного ненавидят тебя за то, что ты отказываешься играть в ту игру, которая всех увлекает. Ты стоишь над ней. Ты выше. Ты всегда была такой. А мне нужно, Карен, чтобы они на меня глазели. В тот день, когда они отвернут от меня свой взор, мне конец. Я была охвачена такой ревностью, что даже ничего перед собой не видела. Я не могла не дивиться этому; может, ты писала эти письма мне все эти годы только для того, чтобы я помогла твоей карьере?
Карен рассмеялась.
– Абсолютно нет. Если бы у меня дела шли лучше, успешнее твоих, разве я не помогла бы тебе? Как ты считаешь?
– Уверена, что помогла бы. Но все же до конца не убеждена.
Карен недоуменно пожала плечами.
– Я принимаю это. И это была не единственная причина моей переписки. Ты исчезла на целых два года. Я думала, что ты уже давно умерла и где-то спокойно гниешь. Я даже ездила к твоей матери. Боже, Лейк, стоит ли удивляться, что ты в таком положении. Она совершенно ненормальная женщина.
– Ей теперь уже ничем не поможешь, – слабо отозвалась Лейк.
– Но от этого тебе в жизни не легче. Я просто хотела убедиться, что с тобой ничего плохого не произошло. Что касается другого, то это в человеческой природе. После того как я одержала кое-какие успехи на писательской стезе, ты себе не представляешь, сколько отовсюду повыползало "старых друзей", которые стали клянчить о помощи. Очень смешно, Лейк, но я ничего в этом не понимаю и у меня здесь никого нет.
– Ты все еще хочешь стать актрисой?
Карен с минуту помолчала.
– Кажется, с меня достаточно актерской карьеры. Я боролась с агентами. Я бродила по дорогам, мне приходилось спать впятером в одной комнате с другими неряшливыми актерами, я была счастлива, если удавалось заработать двадцать долларов за шоу. Мне приходилось петь в таких грязных барах, в которых я не осмелилась бы есть, но это еще не самое страшное. Никто не желает тебя слушать. Если я настолько сногсшибательна, то почему не в силах заставить их слушать себя? Потому я теперь скриплю пером, мне прилично платят, ко мне хорошо относятся, и меня все вполне устраивает.
– Но все же тебе хочется?
– Только на моих условиях, – твердо сказала Карен. – Я больше не желаю, чтобы меня третировали.
– Тогда ты добьешься своего. Но это будет не скоро, не за одну ночь, моя дорогая. Но ты никому ничего не будешь должна. Если у тебя есть талант, то ты будешь довольна тем, что у тебя есть. Потому что ты на самом деле имеешь все, что нужно. Ты умна, ты красива, и у тебя есть человек, который тебя любит.
– Значит, ты меня позвала для этого – дать мне совет, как в дальнейшем строить карьеру?
– Нет, мне трудно сказать, – она надела очки, затем снова сняла их. – Будем откровенны, хорошо? Я дала себе обещание с этим покончить, – у нее дрожали губы. – Ты помнишь, когда ты впервые переехала ко мне? Ты тогда сказала, что мне нужно с кем-нибудь поговорить о ночных кошмарах, о своих проблемах. Так я ни с кем не говорила. Ни с докторами, ни с Джорджем – в общем, ни с кем. Ты единственный человек на свете, с кем я могу об этом поговорить, – она глубоко вздохнула. – Ты встречалась с моей матерью и, вероятно, в результате поняла, что в своей жизни у меня не было никого, кому я могла бы доверять, на кого могла бы положиться. Я не знаю, почему все так складывается, не знаю… но… Так оно и есть, не знаю, по какой причине, – она задышала чаще, – но она все равно остается моей матерью, я люблю ее. О Боже, все эти семейные тайны. Если бы только знала…
Встревожившись, Карен гладила ее руку.
– Лейк, пожалуйста, успокойся. Все хорошо. Я ведь рядом.
– Я никогда об этом никому не говорила. Даже Джорджу. Все это вызовет у него лишь отвращение, но что касается моих уходов в себя, то это уже другая история. Карен, я должна рассказать об этом кому-нибудь, и ты единственный человек, которому я доверяю. Я не хотела никому об этом говорить, надеялась, что все позабудется, но, увы, все бесполезно. Даже когда я напиваюсь в стельку, я все равно об этом помню. Не все, правда, но большую часть. Боже, как я боюсь! – она сжала пальцы Карен с удивительной силой. – Словно если я расскажу об этом вслух, то со мной произойдет что-то страшное, – она затряслась всем телом. – Он меня изнасиловал.
– Кто? – спросила Карен, пытаясь ее успокоить ровным мягким тоном, но Лейк уже погрузилась в воспоминания.
Сердечко сильно билось у нее в груди. Она была очень маленькой даже для своих пяти лет. Натягивая простыни на голову, она попыталась еще уменьшится в размерах, сократиться, исчезнуть вообще, чувствуя острый, инстинктивный страх перед человеком, затаившимся в углу. Она не могла ни убежать, ни позвать на помощь.
"Да это все происходит во сне, глупышка, – убеждала она себя. – Это только сон, и он пройдет, стоит только проснуться".
В детской горел свет, и он становился ярким, как молнии, если прищурить глаза, сжать посильнее веки. Но сейчас он был сумрачнее обычного: едва освещал угол комнаты. Там кто-то притаился. Вероятно, это была какая-то женщина, вся в искрах или кристаллах, как жена Лота из детской Библии. Девочка улыбнулась женщине в знак приветствия, но она не отвечала. Она была похожа на статую, хотя у нее были живые, как у людей глаза. Девочка хотела знать, не скучно ли быть статуей. Вероятно, скучно и противно. Она прищурилась, чтобы сделать свет от лампы поярче, но он все бледнел.
У девочки зачесалась ножка. Она потянулась рукой к этому месту, чтобы почесать, но вдруг похолодела. Кто-то дотрагивался до нее рукой. Под простынями. Чья-то рука крепко обхватила ее за лодыжку.
– Но это же сон, – шептала она. Статута теперь было едва видно, она слабо поблескивала в углу, но в глазах у нее стояли слезы. А руки по-прежнему были рядом, большие, сильные руки под простынями, которые двигались по всему ее маленькому тельцу. Ночная рубашка ее оказалась у нее на голове, в ней застряли ее руки. Слезы стыда покатились по ее щекам, она попыталась закричать, но ничего не вышло. Глядя через край рубашки, она глазами умоляла статую. Она умоляла ее помочь ей.
Руки уже трогали ее внизу. Она умоляла статую прекратить это. Может, все это нереально, может, какая-то женщина играла в статую, как играла маленькая девочка с матерью на зеленой лужайке перед домом. Кто бы она ни была, женщина или статуя, она либо не могла, либо не хотела ей помочь, и, почувствовав, как давит ночная рубашка на лицо, она поняла, что статуи там больше не было. Только чьи-то руки, которые причиняли ей ужасную боль, потому что они были очень большие, очень большие для такой маленькой девочки, как она.
"Проснись, – понукала она себя, – проснись и беги прочь!"
Она открыла глаза. И вот из глаз закапали настоящие слезы, слезы отчаяния и страха. Никто не хотел прийти к ней на помощь, никто. Она была маленькой, а руки большие. В любой момент они могли войти и поймать ее. В любое время.
А внизу статуя вышивала и плакала.
– Я была совсем маленькой, мне было лет пять, и он вошел ко мне в комнату, чтобы подоткнуть одеяло.
– О Боже мой! – у Карен от ужаса похолодело под ложечкой.
Она могла представить себе прелестного ребенка неописуемой красоты, ребенка, тихо игравшего в детской. Лежа на кровати, девочка ожидала, когда кто-то придет и подоткнет ее одеяло… она ожидала.
– Мой отец пришел ко мне и сделал мне больно, – вдруг голос у нее стал высоким, звонким, как у ребенка. – Я лежала и думала, чем я перед ним провинилась? Что же сделала я плохого, чтобы он мог себе позволить так надругаться надо мной? И потом я поняла. Все дело во мне. Я была плохой. У меня все перевернулось внутри – у меня не будет детей, все перевернулось, все там нарушено. Потому что я была такой маленькой, и все такое… и я сломалась. Дети не очень сильные создания, – сказала она сухим, педантичным тоном. – Они легко ломаются. Понимаешь?
Карен кивнула. Слезы заструились у нее по щекам.
– Иногда, когда я смотрю на тебя, я вдруг начинаю сердиться. Если бы он не искалечил меня, я тоже была бы такой, как ты, у меня было бы много друзей. Я могла бы быть хорошей и доброй. Но как я могу быть теперь хорошей после этого? Я ничего не могу поделать с собой. Как и мать. Мы обе с ней дефективные, – кажется она пришла в себя. – Но не говори об этом никому, даже Мэтту. Мне будет так стыдно. Лучше пусть люди вокруг считают меня стервой, но только пусть меня не жалеют.
– Лейк, тебе нечего стыдиться, ведь в этом нет твоей вины.
– Обещай, что никому не скажешь.
– Тебе нужно рассказать об этом своему врачу. Иначе тебе не выздороветь.
Лейк яростно замотала головой.
– Обещай.
– Обещаю, – неохотно сдалась Карен.
Лейк успокоилась, и это было настолько же очевидно, как и то паническое настроение, в котором она пребывала несколько минут до этого. Она улыбалась, прикасаясь к заплаканному лицу Карен.
– В конце концов все уже позади. Это какое-то чудо, что ты способна плакать из-за меня. Ты единственный человек, единственный, который на самом деле заботится обо мне.
– Это неправда, – запротестовала Карен. – Что ты скажешь о Джордже?
– Я очень рада, что ты приехала, – сказала она. Я думаю, что на сей раз мне все удастся. Если, конечно, как следует постараться. Все будет хорошо. Ты еще немного побудешь с нами?
– Наши планы в подвешенном состоянии.
