Текст книги "Рабыни рампы"

Автор книги: Джуди Спенсер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Джуди Спенсер
Рабыни рампы

ПРОЛОГ

Декабрь 1985 года, Нью-Йорк

– Ты тоже знаменитость? – взвизгнула с тротуара девушка, когда вереница шикарных лимузинов подкатила к мюзик-холлу Радио-сити. Настоящие баррикады пересекли широкую улицу, а конная полиция на крупных лошадях пыталась сдержать толпу, но это вызвало еще большую неразбериху. Национальная ассоциация владельцев кинотеатров намеревалась вечером назвать кандидатов, завоевавших призы. Карен Сингер получила высшую награду за самый кассовый фильм, и все ее почитатели высыпали гурьбой на улицу, чтобы еще раз увидеть свою любимицу. Они были готовы отдать все на свете лишь за один ее взгляд.

Карен Сингер сидела в своем лимузине, ожидая, когда рассосется пробка в районе Рокфеллер-центра.

– Я практически дневала и ночевала в этом магазине, – сказала она сидевшему рядом с ней сухопарому чернокожему человеку. – Саймон Сид, не сбегаешь ли в магазин, чтобы предложить на продажу собственные мозги?

– Что-то ты не в меру разболталась, – ответил Сид, – кажется, я наложил румяна не так, как следует. Ну-ка посиди смирно!

Он провел большой мягкой кисточкой по ее щеке. В свое время Сид был настоящей легендой в Голливуде, самым лучшим гримером. Сейчас он был доволен, что сохранил кое-что из своего искусства.

– Дорогая, слушай, что я тебе говорю: никто не умеет накладывать грим на лицо так, как я. Я видел твой новый фильм. Ты была, как всегда, превосходна, но для чего тебе понадобилось сниматься без грима? Получилось полное дерьмо!

– Сид, тебе просто не нравятся женщины.

– Нравятся, но я не желаю с ними спать, – подчеркнул Сид. – Ну вот, теперь все как надо, – он с чувством сжал ее руку. – У меня не выходит из головы то время, когда мы впервые встретились с тобой. Все только и глазели на Лейк, но я был уверен, что моя девушка заберет все их статуэтки.

Он сразу раскаялся, что завел разговор о Лейк.

Само собой разумеется, Карен демонстративно отвернулась.

– Не стоит дуться, дорогая, – сказал он мягким тоном. – Что сделано, то сделано, и на свете вряд ли найдется человек, способный начисто переписать прошлое. Сегодня – твой вечер. Ты добилась всего сама, и теперь остается только наслаждаться славой.

– Мне кажется, что Лейк по-прежнему с нами – если бы это было так на самом деле, ничего бы этого со мной не произошло. Думаю, что допущена чудовищная ошибка, что этот вечер принадлежит ей, а не мне.

– Нет, ты посмотри сюда, – строго сказал Сид, приближая к ней зеркальце. – Вот что все хотят видеть сегодня. Только тебя.

Ее глаза газели с мастерски подведенными уголками отразились в зеркальце вместе с вытянутой грациозной шейкой, большими скулами и ее обычной стильной прической – короткой, под мальчика. Она лениво перебирала дорогую меховую оторочку на шее, единственное украшение на ее открывающем плечи платье цвета слоновой кости. Оно плотно, словно вторая кожа, облегало ее гибкое тело, и в его покрое было что-то слегка средневековое. Длинные рукава чуть прикрывали запястья рук. Платье было прекрасно, и оно лишь еще больше подчеркивало в ней что-то свое, особенное, непохожее на других. Карен отличалась этим всегда. Казалось, что она чувствует все гораздо тоньше, чем другие, может быть, именно поэтому Лейк постоянно искала ее компании, поэтому они стали такими подружками, несмотря на все трудности жизни.

Чтобы отвлечь ее от горьких мыслей о Лейк, Сид спросил:

– Тебе было бы, наверное, приятно, если бы рядом сидел Джонни и держал тебя за руку?

– Да, конечно, но он ненавидит все эти сентиментальности. Ему всегда приятно торчать дома и учить Марка, как нужно нырять. Ты должен посмотреть на этого парнишку, – заметила она с явной гордостью в голосе. – Мы теперь говорим о высоких материях спорта, об олимпиадах.

– Не смей вытаскивать никаких детских фотографий, не то я тебя ударю.

Лимузин остановился.

– Думаю, настало время для твоего главного выхода.

Когда они вышли из машины, толпа, казалось, обезумела. Через секунду Карен, нырнув под веревку из красного бархата, отделявшую толпу от знаменитостей, спешно начала раздавать автографы. Сиду оставалось лишь удивляться бесстрашию этой женщины, которой удалось выбраться из толпы без потерь, если не считать взлохмаченной прически.

Сид, этот практичный человек, схватил свой чемоданчик с гримом и щетками и устремился вслед за ней.

– А ты что, тоже знаменитость? – взвизгнула какая-то девица, обращаясь к нему.

– Боже упаси! – сквозь зубы проворчал в ответ Сид. Он настиг Карен, и они быстро прошли в уборную за сценой. Там Сид привел в порядок ее прическу и добавил немного помады с розоватым глянцем на губах. Сделав шаг вперед, он залюбовался своей работой.

– Да не будь же такой серьезной, – простонал он. – У тебя такой вид, словно они позвали тебя сюда, чтобы расстрелять на месте. Ты ведь получишь весьма престижный приз! Ну, улыбнись мне так, как кинозвезды, а то вся моя работа пойдет насмарку.

Она бросила на него пронзительный взгляд.

– Сид, ты помнишь, какой сегодня день?

– Понедельник.

– Да я не о том. Я имею в виду 23 декабря.

– Ну и что? – сказал Сид, потупив глаза. Черт подери, почему у всех у них возникает чувство вины, когда заходит речь о Лейк? Почему все считают, что можно было что-то сделать и спасти ее? Просто остался один день до Рождества. Вот и все.

– Не все так просто, Сид. В этот день была убита Лейк Истмэн.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

1

Сентябрь 1971 года

Опершись на локоть, Лейк Истмэн печально наблюдала, как этот парень, лежа на ней, старается вовсю. Ей было смертельно скучно. Она была разочарована. Ведь он был лучшим в колледже. Прекрасный спортсмен, отличный студент, с лучшим телосложением и по слухам был самым одаренным на курсе. Только поэтому она остановила на нем свой выбор. Но, кажется, она ошиблась. Снова ошиблась.

Он издал писк, словно заржавевшая петля, и хлопнулся всем телом на кровать рядом с ней. Ведь его нельзя было назвать идиотом. Почему же он в таком случае не нашел ничего лучше, чем сказать. "Тебе понравилось, девочка?"

Она встала и начала медленно одеваться. Ее длинные серебристые волосы упали ей на лицо, скрыв от него выражение глаз. Демонстрируя свой легкий стиль общения, сделавший его легендой в колледже, он дотронулся своими быстрыми пальцами до ее волос и отбросил их в сторону. За этой серебристой завесой он увидал ее блестящие изумрудные глаза. В них сквозила пустота.

– Не нужно, – отстранилась она, понимая, какую холодность к нему проявляет. – Извини… Мне очень жаль.

Она говорила правду.

В жизни для нее все должно было бы так просто, но этого, к сожалению, не случилось. В средней школе ученики высмеивали ее имя – Лейк Истмэн (озеро восточного человека). Лейк Истмэн! Я сейчас брошусь в Лейк Истмэн, – зло поддразнивали ее. Но, несмотря на все подначки и насмешки, они все же боялись ее.

Лейк Истмэн была богиней среди простых смертных. Просто земной ангел. В сравнении с ней бледнели все эпитеты, но самой распространенной фразой, когда отзывались о ней, была: "Боже, она потрясающая!" И она была такой. Она была мечтой для любого рекламодателя, прекрасным ребенком, девушкой, еще не узнавшей, что такое мужские объятия. Ее серебристые волосы никогда не теряли блеска. Зеленые, словно изумруды, глаза сочетались с густыми темными ресницами. У нее была отличная, гладкая кожа, прекрасные зубы. Она была само совершенство во всем – абсолютно во всем. Она была капризом природы, и поэтому не могла ни у кого из окружающих вызывать симпатии.

Мальчишки приходили от нее в ужас. Девчонки ненавидели за собранность и мужество. Она разгуливала по залам школы в гордом одиночестве, отдавая себе отчет, что все не спускают с нее глаз. Долгое время она думала, что у нее виден лифчик. Тогда она сняла его и больше не носила. Но они все равно глазели.

В колледже обстановка оказалась немного лучше. Юноши старались сдерживать свои страсти. "Подумаешь, – говорили они, – да таких богинь мы видим ежедневно. Что в ней особенного? Между прочим, не пойдешь ли за меня замуж?"

Вот этот парень, который искал в кровати нижнее белье, был самым сдержанным из сдержанных. Теперь он таким не был. Он был похож на маленького мальчишку, у которого отняли вафельный стаканчик с мороженым.

– Дело не в тебе, – объяснила она, стараясь быть к нему подобрее. – Дело во мне, уверяю тебя.

Ей очень хотелось быть доброй, черт возьми, ей всегда этого хотелось, но у нее ничего не получалось.

Она мечтала, убеждала себя в том, что теперь наступит пробуждение, явится надежда и на сей раз все будет по-другому. Молодой человек повернется к ней, поманит ее, усадит рядом и скажет: "Поговорим, расскажи мне о себе. Я хочу тебя понять". И выслушает ее.

Но и на сей раз все оказалось как прежде. Лейк помедлила, держа в сложенных, как при молитве, руках рубашку. "Поговорим, – скажет молодой человек, – расскажи мне. Мне хочется понять"

Парень молча смотрел на нее.

– Знаешь, в чем твоя главная проблема?

Нет, он не станет ее выслушивать.

– Потому что ты п…

"Мне хочется понять".

– Настоящая фригидная сука, – он говорил все увереннее. – Боже, ведь меня предупреждали. Я все узнал о тебе. И все же пришел к тебе вчера. Мужское эго подталкивало меня, я думал, что сумею растопить знаменитый морозильник, но теперь я знаю, что этого никому не сделать.

Он был очень хорош в это время, даже очарователен. Он хотел ей помочь.

– Ты похожа на Золушку, которая занята поисками нужного члена, на который можно надеть свой стеклянный башмачок.

– Не забывай, именно принц искал нужную туфельку, – мягко улыбаясь, ответила Лейк.

– Тебе следует проанализировать мотивы своего поведения, – теперь он превращался в ее дружески настроенного врача. – Если ни один мужчина не в состоянии удовлетворить тебя, то вывод напрашивается немедленно сам собой, не правда ли?

Неужели? А что можно сказать о большинстве тех парней, с которыми я сплю? Все они отпетые эгоисты, которым наплевать на меня. Им просто хочется переспать с самой привлекательной девушкой в колледже.

Он все больше распалялся.

– Тебе нужна красивая девушка. У нас в колледже полно привлекательных шлюх, особенно на отделении искусств, – он сделал паузу, словно над чем-то размышляя. – Не знаю, почему так происходит. Ах, да! Там все обнаженные модели, сестрички Сапфо.

– Эти пригожие шлюхи, – фыркнула она, улыбнувшись, – завязывают с гетеросексуальной любовью после одной ночи, проведенной с тобой, да?

– Отлично, Лейк, – засмеялся он с чувством горечи. – Отлично сказано!

– Выходит, все твои отвратительные комментарии всего лишь психологическое прозрение?

– Пусть я подонок, – пожал он плечами. – Но женщины выстраиваются в очередь лишь за одним моим поцелуем. Пусть я подонок, но я не испортил никому жизнь. Ну, а твоя проблема может это сделать, – добавил он, осклабившись.

Насвистывая, он оделся и вышел из комнаты.

Возвращаясь в Дариен, штат Коннектикут, она приняла решение. Она принимала его и прежде сотни раз, но ей всегда недоставало мужества посмотреть правде в лицо. Может, сегодня это произойдет впервые.

Припарковав автомобиль, она медленно пошла вверх по улице, прижимая к груди свои учебники, словно маленькая девочка. Она всегда испытывала такое чувство, появляясь дома. Ну что же, сегодня она в последний раз войдет в этот дом. Уж лучше жить в любом другом месте, но только не здесь, хотя ее отец сообщил ей, чтобы она не надеялась на семейную финансовую поддержку, если ей взбредет в голову уйти из дома. Она все еще боялась отца. Ей исполнилось двадцать, и можно было пересчитать на пальцах одной руки те ночи, которые она проводила вдали от дома. Это были страшные темные ночи, когда ее мучали настоящие кошмары. Уж лучше оставаться дома – тут по крайней мере у бесов знакомая внешность.

– Сегодня я наконец решилась, – пообещала она себе. – Я уезжаю.

Дверь ей открыла горничная, и она взбежала по лестнице наверх.

– Мама! – позвала она.

Эвелин Истмэн оторвала глаза от шитья. Она могла часами заниматься этой скучной работой, требующей постоянного напряжения и внимания, но она умела это делать, и ей нравилось искусство портнихи. Ей также нравились картинки-загадки, но если требовалось сложить не более пятисот кусочков. Когда Лейк было десять лет, у ее матери случился легкий удар. Она выздоровела, однако ее умственные способности, к сожалению, сильно понизились. Она могла читать только детские книжки, и предпочитала с картинками. Иногда ей читала вслух дочь Лейк.

– Отец дома, – сообщила Эвелин, – пойди оденься к обеду. Ему нравится, когда ты нарядно одета за столом.

– В жизни полно мелких разочарований.

– Ты хорошо выглядишь, – робко сказала Эвелин. – Но для меня ты всегда прекрасна. Словно розочка в саду. Вот, посмотри, я исколола палец ее шипами, – она протянула руку для обозрения.

Лейк тяжело вздохнула. Значит, день не был счастливым для матери. Нужно с ней попрощаться и не вызывать у нее в глазах затуманенного тревожного взгляда.

– Мама, – мягко сказала Лейк, – мне придется ненадолго уехать.

– Но отец рассердится, – ответила Эвелин, принимаясь с удвоенной старательностью орудовать иголкой.

– Придется ему к этому привыкнуть. Я хотела сообщить тебе об этом заранее, чтобы ты знала, какие у меня планы.

– Ты уедешь ненадолго?

Лейк кивнула.

Если повезет, она вообще больше сюда не вернется. Через недельку-другую Эвелин позабудет, что она вообще была когда-то здесь, рядом с ней.

Мать внимательно посмотрела на нее большими посерьезневшими глазами.

– Но тебе придется заботиться о себе самой.

– Я постараюсь.

– Да, ты очень красива, – сказала она, вновь принимаясь за работу. Лейк почувствовала, что у нее болят глаза. Но чего она в конце концов от нее ожидала? Эвелин сделала все, что могла. Здесь нет ничьей вины. Она просто ничего уже не могла.

– Ты будешь скучать по мне? – спросила Лейк у матери.

– Конечно, буду, – голос у Эвелин был мягкий и безразличный. Она не отрывала глаз от шитья. Лейк обняла ее за плечи и нежно прижалась к ней.

– Поосторожней, у меня в руках игла, – предупредила ее Эвелин.

– Да, я понимаю, – вдруг все ее существо окатила волна жалости к себе самой. "В этом доме у меня никого нет, – подумала она про себя, – ни одной любящей, заботливой души". Она постаралась выбросить эту мысль из головы и отправилась вымыть руки к обеду. Наступила пора уезжать отсюда, и никакая сила не могла ее удержать. На сей раз.

Их семья в полном сборе за обеденным столом могла бы стать темой для большой статьи в журнале "Нэшнл джиогрэфик". Лейк зримо это себе представила. "Нашему репортеру удалось найти последний оплот Американской Мечты. Во главе стола восседает миллионер Карл Истмэн, который никому, кроме себя, своим успехом не обязан. Рядом с ним – его очаровательная супруга Эвелин, леди с загадочным выражением на лице. Вместе с ними в своем одиноком великолепии за столом сидит их чудный отпрыск по имени Лейк".

– Передай, пожалуйста… – Эвелин, кажется, забыла, что ей нужно.

– Соль, – подсказала Лейк. – Да, спасибо, – с преувеличенной грациозностью ответила, улыбаясь, Эвелин.

Вокруг стола неслышно скользили слуги, подавая один поднос за другим. Отбивные из ягнят, мелкий зеленый горошек, молодую картошку нового урожая. Супружеской чете пришлось немало пережить в прошлом, и теперь они могли позволить себе такой роскошный обед, который с удовольствием поглощали.

– Хочу сделать небольшое сообщение, – неожиданно сказала Лейк, но ее голос прозвучал чуть слышно, и она ненавидела себя за такую слабость. – Я уезжаю в Манхэттен. Буду там изучать театральное искусство. Вы сами говорили, что после получения степени младшего научного сотрудника в области изящных искусств в колледже нашей общины я буду вольна распоряжаться своей судьбой и продолжать заниматься тем, что мне нравится. Теперь я приняла решение.

– В самом деле? – сдавленно фыркнул Карл. Он никогда не хохотал, не гоготал. Он сдавленно фыркал. – И где же ты намерена жить?

– Найду где. Гринвич-Виллидж мне вполне по средствам.

Карл еще раз фыркнул. Эвелин гоняла вилкой по тарелке горошины.

– Мне удалось кое-что накопить, кроме того… у меня есть доверенность на управление имуществом.

Паника постепенно охватывала Лейк. Почему они оба молчат?

– Ты не имеешь права на доверенность до достижения зрелого возраста, то есть двадцати одного года. Прошу меня поправить, если я ошибаюсь. Насколько мне известно, тебе недавно исполнилось всего двадцать? По моим расчетам должен пройти целый год до получения денег по доверенности, – Карл наколол вилкой кусочек отбивной. – Ты, само собой, не рассчитываешь на мою финансовую помощь? Нет, это исключено, это недопустимо для такой независимой девушки с характером.

– Отлично, папа, – сказала Лейк, положив салфетку на стол. – Я выкручусь. Я отправляюсь наверх укладывать вещи. Не стоит беспокоиться обо мне, я сама доберусь до вокзала. Я могу дойти до него и пешком. Благодарю вас.

– Ты совершаешь ошибку, – заметил Карл, глядя в тарелку. Его поведение вообще исключало присутствие за столом Эвелин. Она, казалось, была ему за это благодарна.

– И мне и тебе известно, что твой дом – здесь.

– Вам ничего обо мне неизвестно, – огрызнулась Лейк. Ее бесила его доставляющая ему такое удовольствие самоуверенность.

– Но кто же знает собственную дочь лучше, чем ее отец?

– Я уезжаю. Уезжаю навсегда, – она решительно, твердой походкой поднялась по лестнице. Он отправился следом и остановился у нее за спиной так близко, что она забеспокоилась, как бы он не уловил запах того парня, с которым она провела вечер. Лейк решила не уступать.

– Хорошо, – бесцветным тоном сказал он. – Если ты настроилась на отъезд, то, полагаю, я не в силах тебе противостоять. Твоя комната остается за тобой, если надумаешь вернуться.

С невозмутимым видом он сошел вниз и присоединился за столом к жене, продолжая прерванный на несколько минут обед.

Лейк отправилась в кабинет отца, намереваясь разнести там все на куски. Но потом одумалась. К чему это приведет? Туда тихо придет слуга и спокойно уберет осколки. Она ничем не могла ему досадить.

Письменный стол был большой, из красного дерева, и, вероятно, весил не меньше тонны. Пространство для ног было таким громадным, что сама Лейк, когда была девочкой, любила там прятаться. Но Карл не разрешал ей входить в кабинет, в комнату, где хранились все его тайны. Ну вот, теперь она здесь. Нравится Карлу или не нравится, но отец обязан помочь дочери в начале ее карьеры. Она вытащила из его настольного "родолекса" листок и торопливо записала имя и номер телефона – " Ричард Дано, 872, Зап. 47-я улица; 555-7982".

В холле послышались грузные шаги.

– Что ты здесь делаешь? – сердито спросил Истмэн. – Ты ведь знаешь, что я запрещаю входить сюда.

– Могу заверить тебя, – улыбнулась она ему, – что этого больше не повторится.

С этими словами она отправилась в свою комнату, чтобы собрать вещи.

Истмэн тяжело опустился в кресло и обнял крышку стола как владелец, любящий принадлежащую ему вещь. Он ласково вытащил один из ящиков, пошарил рукой по дну и нащупал перевязанный ленточкой конверт. В нем хранились копии чеков, письма, квитанции, его личные бумаги, дневник. Он задвинул ящик. Его немного трясло. Боже, она была на грани раскрытия всех его тайн, хранившихся в массивном письменном столе.

Она скоро уедет, и, хотя ее отъезд обещал ему большую безопасность, все же, если говорить честно, он этого не совсем хотел. Он улыбнулся, оскалив волчьи зубы. Неважно, где она будет, как далеко уедет, она все равно будет принадлежать ему. Об этом знала и она, и он, хотя она притворялась, что этого не ведает.

Кто знает дочь лучше собственного отца?

Январь 1972 года

Карен Блум ехала в Нью-Йорк, чтобы расстаться с девственностью. Ее мать считала, что Карен отправляется в Нью-Йоркский университет, чтобы с трепетом изучать театральное искусство, но восемнадцатилетняя Карен решила, что 1972 год должен стать годом, в который какой-нибудь счастливый парень наконец сорвет ее лакомую вишенку. С этой целью Карен, во-первых, подала документы только в отдаленные от родного города Чикаго колледжи, во-вторых, сосредоточила все свое внимание на привлечении наилучших кандидатов, призванных решить судьбу вишенки Карен Блум, и, в-третьих, много времени отдавала молитве.

В голове у нее давно сложился образ того юноши, которому предстояло это сделать, он ни в коей мере не должен быть похож на еврея (мать Карен всегда говорила об этом, как о "соблазне иностранца". В переводе это означало, что все еврейские девушки испытывали особо горячее влечение к юношам, внешность которых не была похожа на лица молодых людей их племени). Он обязательно должен иметь широкие плечи, которые она будет жарко обнимать, когда они займутся этим. И у него, конечно, должен быть небольшой веселенький членик. Он, несомненно, будет по уши влюблен в нее. Существовало лишь одно препятствие. Карен не знала, как "это делается". Она, само собой разумеется, знала, что наконечник А входит в щель Б, но она не знала, как это делается на практике. Что она должна делать во время грешного акта? Разговаривать? Постанывать? Может, петь? Должна ли она лежать с открытыми глазами? Или лучше их закрыть? Должна ли она прикоснуться к нему? Захочет ли она этого?

Было бы неплохо иметь старшую сестру, к которой можно было бы обратиться за советом. Нельзя сказать, что ее мать была кладезем сексуальной информации. Однажды, когда у Карен началась первая менструация, она сказала девочке: "Если ты поцелуешь мальчика, то можешь от этого забеременеть". Карен была ужасно расстроена этим сообщением и долго переживала по этому поводу, покуда сама не проверила эту сенсационную новость.

Карен думала только о мужчинах. Мужчинах. О сотнях и сотнях крупных, сильных мужчин с мускулистыми руками и мистической, выпирающей из штанов выпуклостью. Тысячах мужчин, которые все толпились в Нью-Йорке с единственной целью – трахнуть Карен Блум.

Либо пан, либо пропал.