Текст книги "Рабыни рампы"
Автор книги: Джуди Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
13
За первый год супружеской жизни Мэтт с Карен чуть не довели друг друга до полного помешательства. Финансовая помощь со стороны родителей мужа звучала благородно и была прекрасна только на бумаге. На самом деле не предусматривалось никаких средств для развлечений, одежды или кровавых бифштексов. Приблизительно раз в две недели миссис Сингер приезжала в город с громадными бумажными пакетами. Ежемесячные посылки прибывали от миссис Блум из Чикаго, в которых лежали тщательно упакованные прожаренные и пропеченные продукты и в редких случаях десятифунтовый мешочек сырого риса. Объяснение поступило позже: на той неделе у миссис Блум была ужасная простуда и она послала мистера Блума на рынок. Миссис Блум дала торжественную клятву больше никогда не болеть. Даже тетя Софи присылала время от времени свой отвратительный горшочек с пережаренными ростбифами.
В то время, когда Лейк приняла решение возвратиться к Джорджу, жизнь стала улыбаться Мэтту и Карен, по-прежнему живущим в Нью-Йорке. Мэтт получил работу помощника режиссера в детском телешоу "Шарманка". Это стало настоящей удачей для них. Постоянная зарплата позволяла Карен тратить больше времени на свою карьеру, которой, несомненно, окажет содействие ее муж. Но, с другой стороны, "Шарманка" редко нанимала актеров старше двадцатилетнего возраста. Таким образом, единственная ее надежда лопнула, как мыльный пузырь. Но и в этом было свое преимущество. Мэтт, таким образом, вряд ли мог соблазниться этими юными звездочками, если только у него не было склонности к педерастии.
Тем не менее у них все было относительно хорошо. Они могли дважды в неделю позволить себе пообедать не дома и один раз даже посетить "Макдональдс". Они ходили в кино. Зимой, увлеченно обсуждая каждый фильм за чашкой горячего шоколада, а летом за бокалом шипучего напитка из корнеплодов.
Карен никогда и в голову не приходило, что она будет кого-то так сильно любить.
Мэтт не занимался с нею любовью.
В первые месяцы их совместной жизни как муж и жена они сделали по инициативе Карен несколько закончившихся катастрофой попыток. У нее сильно болело внизу. Она знала, что со временем боль должна ослабнуть, но, судя по всему, это время так и не наступало. Вскоре она прекратила требовать. Все это становилось похожим на вымаливание милостыни.
Она подходила ко всему с философской точки зрения. Карен была готова поверить, что всю свою страсть Мэтт отдавал работе. Он был работоголиком, гордо убеждала она себя, а это верный признак будущего успеха. Мэтт непременно станет знаменитостью, а ей надлежало только оставаться рядом, и тогда она тоже станет вровень с ним. Она была счастлива оттого, что он у нее есть. Мэтт был добрым, мягким, старался во всем поддерживать ее. Он был ее лучшим другом, ее личным менеджером, а что бы не отдала женщина ради такого брака? Стоило ей приложить побольше усилий, как она начинала верить в это. Но где-то в глубине своего существа она понемногу умирала, высыхала и отцветала, как белоголовый одуванчик.
Но Мэтт был такой хороший; во всем была, несомненно, виновата она сама. Она жадно читала любой журнал, который попадался ей в руки, в котором давались советы о том, как нужно одеваться и применять косметику. Она стала лучше одеваться, стала обращать внимание на свое тело, на цвет кожи. Впервые в ее жизни мужчины на улице стали оборачиваться, когда она проходила мимо. В ней было что-то великолепное, еще нетронутое, какая-то таинственная невинность. Мужчины во все глаза смотрели на эту хорошенькую молодую женщину с серьезным выражением на лице и с хрупкой, изящной фигурой танцовщицы. Их озорные окрики и свистки смущали и пугали ее, но она все равно не желала носить безобразные, бесформенные платья и выходить на улицу без косметики на лице. Она старательно сидела перед зеркалом, накладывая тушь на ресницы. Она, конечно, заботилась о своей внешности, но внутри постоянно испытывала какое-то иррациональное, лихорадочное чувство, что если она как следует употребит тушь для бровей и ресниц, то муж, вероятно, ее захочет.
Таковы были самые тайные мысли Карен. Она старалась не очень на них задерживаться, и никому не доверяла. Она очень любила мужа и знала, что и он ее любит.
Со стороны казалось, что это идеальный брак.
Утро было прохладным, но день прибывал и уже обещал превратиться в пекло, что было необычно для начала июня. Карен пожалела, что надела жакет, но она вышла из дома рано, чтобы совершить обычный круг по работодателям. Набросив на руку жакет, она направилась к уличному телефону-автомату, надеясь, что он не разбит и работает.
– Резиденция Истмэн, – послышался бесстрастный голос.
– Здравствуйте, говорит Карен Блум. Можно поговорить с миссис Истмэн?
– В данный момент она не может подойти к телефону.
– Видите ли, она пригласила меня сегодня днем на чашку чая. Я хотела лишь проверить и узнать, не отменено ли приглашение.
– Минуточку.
Проклиная все на свете, Карен опустила еще одну монетку в ожидании возвращения горничной. Та резко сообщила:
– Миссис Истмэн с нетерпением ожидает вашего прихода.
И чтобы услышать это, нужно было заплатить лишних пять центов! Она пересчитала деньги. Поездки на метро, чашечка кофе в "Чок фул оф натс". На два доллара больше запланированного. Ничего себе! Своим обычным скорым шагом она прошла еще четыре квартала, чтобы попасть на следующее рандеву. Между большими зданиями бродвейских театров узкие проходы вели к обветшавшим конторам. Некоторые из расположенных в них агентств, казалось, позабыли о процветании со времени кончины водевиля, но все же они продолжали сражаться за выживание.
Карен знала, что то агентство, куда она направлялась, находилось на последнем издыхании. В нем не было секретаря, повсюду толстым слоем лежала пыль, а кожаное кресло за письменным столом все потрескалось от старости. Тем не менее этот агент согласился побеседовать с ней. Он был очень радушным в разговоре с ней по телефону и, хотя Карен никогда его прежде не видела, он оказался весьма любезным. Его длинное голландское имя было перегружено двойными гласными, поэтому Карен, опасаясь его произнести, молча стояла в двери.
Он поднял на нее свои водянистые глаза.
– Я вас слушаю, – он говорил резко, но в его тоне не было пренебрежения. – Вы… Карен Блум.
Она протянула ему руку, которую он вначале внимательно осмотрел, прежде чем пожать.
– Насколько я помню, мы разговаривали вчера днем?
– Да.
Он жестом указал ей на складной стул.
– Вы принесли фотографии?
Она вручила ему свой снимок по грудь и краткие биографические данные, ответила на вопросы о своей подготовке и предыдущем опыте. Он осведомился о ее личной жизни, и она ответила искренне и честно: да, она замужем, очень любит своего мужа. Он попросил прочитать ее какой-то диалог, и во время чтения уставился на свои узловатые пальцы, время от времени подсказывая ей слова. После этого он погрузился в такое продолжительное молчание, что она даже забеспокоилась, как бы он не уснул или вообще не позабыл о ее присутствии.
– Мисс, – наконец вымолвил он. – Вы милая, очаровательная девушка. Я верю, что ваш муж – счастливый человек. Отправляйтесь к нему.
– Я не понимаю вас, сэр.
Он улыбнулся доброй улыбкой.
– Ведь вы знаете, на каком принципе работает этот бизнес. На иллюзии. Я представляю вам иллюзию, вы мне представляете иллюзию. Одно и то же, не так ли? Вы представляете мне иллюзию, что очаровательная девушка вроде вас хочет… Понимаете? Вы не должны сидеть напротив и рассказывать мне, насколько вы счастливы с вашим мужем. Это уже не иллюзия. Понимаете? Нельзя добиться успеха в этом бизнесе, если не предлагать иллюзий.
– Иллюзию, что я готова с вами переспать? – сказала она равнодушным голосом. – Ну, а если я пойду на это? Тогда вы мне поможете?
Выйдя из– за стола, он подошел к ней поближе.
– Вы очень миловидная девушка.
Своей широкой ладонью он погладил ее по голове. Она слышала, как посвистывает воздух у него в ноздрях.
– У вас прекрасные волосы. Вы каждый день их моете?
– Почти. Это не составляет большого труда.
Его рука вдруг налилась тяжестью. Она давила ей на голову.
Карен напрягла все тело, стараясь поплотнее прильнуть к спинке стула. Интересно, что стояло за этим? Большая сделка? Она не была девственницей, и ей нужна была работа. Насколько все может быть угрожающим? Она могла закрыть глаза и представить, что ее здесь нет.
– Очень, очень мило. Похоже на звезд моих прежних дней. Хрупкая. Как маленький цветочек.
Одной рукой он начал теребить молнию на брюках, а другой нагибать ее голову вперед.
– Нет! – вскочила она на ноги и бросилась прочь. Всю ее сотрясали рыдания.
На лестнице она увидела другую девушку, которая поднималась, осторожно ступая по ступенькам, закинув сумочку за плечо. Она была чуть старше Карен, хорошенькая, но, может, с излишне строгим взглядом. Крупная девушка с пышными бедрами и большими, похожими на две подушки грудями. У нее на лице был густой слой косметики, подчеркивавший ее большие черные глаза и красный рот. Она с решительным видом шла вперед, глядя себе под ноги.
Дойдя до лестничной площадки, она вытащила из сумки салфетку "клиннекс" и вытерла краску с губ.
Приняв более веселое выражение, она открыла дверь.
– Привет! Ну, есть на сегодня работа?
Эвелин ожидала гостью в комнате, которую она называла гостиной. Она была гораздо меньших размеров по сравнению с обычными гостиными. Декоратор, вероятно, отражал ее смутные представления об английском садоводстве. Когда Эвелин заходила в эту комнату, то чувствовала себя словно бледная орхидея среди буйных роз и петуний, она вообще терялась в этом многоцветье. Декоратор считал эту работу самой большой ошибкой в своей карьере. Нельзя было заставлять хозяйку дома оказаться в полной зависимости от обоев. – Хелло, – пискнула Эвелин, когда Карен пыталась отыскать ее в комнате. – Вы без труда нашли нас? Садитесь, пожалуйста, – она указала на искусно обитый материей стул, его пузатые ножки были удачно прикрыты "юбочкой".
– Благодарю вас, – ответила Карен, устраиваясь на стуле поудобнее. Теперь ее ноги едва касались пола. – Мне было очень приятно, что вы догадались послать за мной машину на вокзал.
Несмотря на то, что Карен с Лейк долгое время были подружками по комнате, Карен впервые видела перед собой ее мать. Лейк никогда не рассказывала о своей семье. Само собой разумеется, любопытство распирало ее. Как она и ожидала, Эвелин была миловидной женщиной, но привлекательность ее была какая-то странная. Лицо ее было похоже на личико большой куклы – розоватое с очень правильными и приятными чертами и ничего не выражающим взглядом. У нее была очень бледная, но красивая до совершенства кожа, всего с несколькими морщинками. Ее уставившиеся на Карен невинные глазки были светло-коричневого цвета. "Вероятно, Лейк унаследовала свои голубые глаза от отца", – подумала Карен. Ей потребовалась всего минута, чтобы осознать, что, несмотря на вялость, Эвелин была довольно крупная женщина, значительно выше и тяжелее самой Карен.
– Миссис Истмэн, я хотела узнать…
– Может, вначале чаю? – весело спросила Эвелин. – Вы, конечно, не откажетесь от чашечки?
Горничная вкатила в гостиную тележку с чайными принадлежностями.
– Да, большое спасибо.
Скривившись на просьбу Карен положить ей в чашку три кусочка сахара, горничная, ясноглазая дама гигантских габаритов, разлила чай и пододвинула тарелку, на которой лежало несколько маленьких бутербродов. Карен надеялась, что принесут что-нибудь еще – она просто умирала с голоду. Эвелин неуверенно, дрожащей рукой прикоснулась к горничной.
– Аманда служит у нас с того времени, когда я еще была ребенком. Не знаю, что бы я без нее делала. Наверное, пропала бы.
– Само собой разумеется, – подтвердила Аманда ее слова.
Грузной походкой она вышла из комнаты, бросив на Карен взгляд через мясистое плечо.
Эвелин подалась вперед, словно намеревалась доверить Карен великую тайну. Карен подвинулась ей навстречу.
– Прежде она жила на ферме, – сообщила Эвелин.
С громадным разочарованием Карен отодвинулась назад.
– Миссис Истмэн, я хотела бы узнать, нет ли у вас вестей от Лейк. Я о ней почти ничего не знаю с той поры, как она переехала на побережье, я получила от нее всего несколько писем и, естественно, очень волнуюсь.
В ее просветленных глазах ничего не отразилось.
– Лейк живет в Калифорнии…
– Да, я знаю об этом… Но ведь прошло два года… Это довольно продолжительный срок. Она, несомненно, могла написать вам, где она, как живет…
Эвелин кивала в знак согласия.
– Знаете, – опять доверительно зашептала она, – мне не нравится разговаривать по телефону. Вот почему я не подошла к аппарату, когда вы позвонили. Мне бы не хотелось, чтобы вы неверно интерпретировали мой шаг.
– Нет, что вы. Многим людям не нравится телефон, насколько я знаю. Когда он звонит, складывается такое чувство, что тебя вынимают из ванны.
"Ты разговариваешь как идиотка, Карен, – усовестила себя Карен. – Успокойся и излагай только факты". Что-то внутри подсказало ей, что Эвелин в любую минуту может уйти в себя.
Сидевшая напротив леди улыбалась, глядя в чашку.
– Лейк превосходно себя чувствует.
– Это, конечно, большое облегчение для меня, – ответила Карен. – Но где она? Чем занимается?
– Не знаю.
– Разве она вам не написала, не позвонила?
– Я не люблю разговаривать по телефону. Разве я вам об этом не говорила?
– В таком случае… вам вообще о ней ничего не известно?
– Лейк превосходно себя чувствует, – повторила она. – Я это ощущаю своим сердцем. Нет никакой необходимости ни в письмах, ни в звонках.
– Значит, – взорвалась Карен, – за эти два года вы даже не предприняли никаких попыток связаться с вашей единственной дочерью? Мне это кажется немного странным, миссис Истмэн, если вы соблаговолите простить мне эти слова. Я бы на вашем месте так не поступила.
– Вы не похожи на нас, – сказала Эвелин. – Вы не верите, что иногда люди могут быть счастливее в отрыве от семей. Мне кажется, что к ним относится Лейк. Она здесь никогда не была счастлива.
"Вы не похожи на нас". Карен обвела взглядом комнату. Она вспомнила, как ее собственная мать украсила дом фруктами из пластика и фальшивым хрусталем. Карен всегда хотелось жить в таком прекрасном доме, как этот особняк Истмэнов. Отбросив в сторону всякую иррациональность, она никак не могла понять, как Лейк могла быть несчастной в этом доме, где полно таких дорогих, прекрасных вещей.
Эвелин бесцельно пощипывала рукава платья. У нее были крупные руки, которые не сочетались с ее природной элегантностью, крупные руки со множеством коричневых пятнышек.
– Она гуляла по этому дому, – Эвелин, скосив глаза, отдавалась воспоминаниям о прошлом, – не как обычный ребенок. Нет… она всегда создавала много шуму, всегда разбивала вещи, все время что-то искала, исследовала. Она была как будто ребенком понарошку, маленьким пришельцем. Словно чужие люди привели ее сюда и через несколько дней зайдут, чтобы забрать ее снова. Она была всегда настороже. Я никогда, по сути дела, не чувствовала, что она была наша, членом нашей семьи. Карл, мистер Истмэн, это понимает, – на какое-то мгновение ее отстраненность рассеялась. – У меня не очень хорошая память. Кажется, прежде она была лучше. Но я все же помню… – вдруг она резко передумала. – Мне кажется, Лейк более счастлива в отрыве от дома.
– Неужели вы не скучаете по ней? Неужели вы не беспокоитесь о ней?
Побледневшая женщина молчала.
– Неужели вы ее не любите?
– Я ее люблю как умею, – медленно ответила Эвелин. – Но вы должны понять, что она, по существу, никогда не была нашей, настоящим членом семьи. Карл это понимает, он понимает на самом деле. Я рада, что ее здесь больше нет, – указав рукой на сияющий чайный сервиз, она спросила: – Не хотите еще чаю?
– Нет. Прошу меня извинить, – сказала сквозь зубы Карен. – Мне пора.
Эвелин протянула ей руку – руку королевы, – оповещая об окончании аудиенции.
– Благодарю вас за визит. За то, что решили повидать меня.
Так как Карен проигнорировала ее руку, Эвелин, подняв ее, прикоснулась к брошке на горле. Это была дорогая брошь, на ониксовом камне виднелись серебряные инициалы "Э.П.".
– Нет, я пришла сюда совершенно по другому поводу, – резко сказала Карен. – У меня не было никакого желания видеть вас.
Она нигде не видела своего жакета, и поэтому решила, хотя это ей и претило, узнать об этом у Аманды. Поднимаясь по внушительной мраморной лестнице, она услыхала, как верная Аманда честит кого-то на все корки.
– Да провались ты, подлая сука! – кто-то гневно бросил ей.
– Я покажу тебе суку, – взвизгнула Аманда, демонстрируя недостаток собственного воображения. – Я покажу тебе такую суку, что не обрадуешься. Тошно станет.
Любопытство все же взяло верх. Карен взбежала по лестнице, чтобы увидеть, у кого же хватает мужества перечить этой представительнице американской готики. Оппонентом Аманды оказалась милая чернокожая девушка приблизительно одного с Карен возраста. На ее униформе был пришпилен значок со словом "Сейчас".
– Послушайте, я приехала сюда всего на один день, – убеждала она воинственно настроенную Аманду. – Откуда мне было известно, что не нужно здесь убирать?
– Ты знаешь, ты все отлично знаешь! – гремела Аманда, и лицо у нее постепенно багровело. – Тебе запрещено убирать в кабинете мистера, и ты это прекрасно знаешь.
– Если вы прекратите орать, то я убирать не буду.
Но это не остановило разгневанную горничную.
– Ты приходишь сюда, приводишь все в страшный беспорядок в кабинете мистера, а я при этом должна, значит, молчать?
У Аманды оставалось еще немало пара внутри, и она, судя по всему, не желала его тратить понапрасну.
– Если бы только не твоя мать… ты только посмотри, что ты здесь натворила? Нет, ты посмотри!
Один ящик был выдвинут из письменного стола и покоился на стуле.
– А это ты видишь? – возразила чернокожая девушка. – Я убирала на место его карандаши, а вы тут заявились и принялись орать… Я так ошалела, что вытащила этот ящик по ошибке. Большие дела. Сейчас запихну обратно. Я ведь ничего здесь не разбила.
Повернувшись, она заметила Карен.
– А вам что здесь нужно?
– Меня зовут Карен Блум, я просто приехала в гости.
– О'кей. Ну если вам нечего делать, то помогите мне задвинуть этот проклятый ящик. Он чертовски тяжел.
Аманда непоколебимо стояла, наблюдая, как девушки, ухватившись за края ящика, пытались поставить его на прежнее место.
– Я требую, чтобы вы убрались отсюда, – заявила она, обращая, видимо, свое замечание и к той, и к другой. – Убирайтесь, как только закончите с этим.
Она удалилась державной походкой.
– Ничего себе удовольствие, – заворчала чернокожая девушка, – я не стану здесь работать, даже если буду подыхать от голода.
– Вы здесь временно? – тяжело дыша, поинтересовалась Карен. – Этот проклятый ящик, наверное, весил целую тонну.
– Нет, здесь работает моя мать, но сегодня ей нужно было к зубному. Она попросила меня заменить ее. Но теперь, даже если у нее выпадут все зубы до последнего, я ни за что этого больше делать не буду. Осторожнее, не уроните мне его на ноги.
Дюйм за дюймом, они наконец загнали ящик на место. Карен подталкивала его снизу. Живот у нее дрожал от напряжения. Ко дну ящика был прикреплен какой-то конверт – она чувствовала его рукой. Ей очень хотелось его вскрыть. Она была уверена, что ее новая подружка не станет протестовать. Но она опасалась Аманды, которая все еще маячила в коридоре. Неохотно она затолкала ящик на место, а конверт так и остался нетронутым.
– Будь проклят этот дом, – радостно произнесла девушка. – Здесь все сумасшедшие, – сняв фартук, она бесцеремонно бросила его на пол. – Пусть Аманду хватит от этого удар, но моей ноги здесь больше не будет, – она оглядела кабинет, покачивая головой.
– Всех нужно ставить на учет у психиатра. Всех без исключения.
– Абсолютно, – согласилась с ней Карен. – Им повезло, что они родились в богатстве.
– Нет, – медленно возразила девушка. – В этом доме не бывает везения.
Вдруг она оживилась.
– Мне хочется сосисок с картошкой, а тебе?
– Отличная идея!
Пятнадцать минут спустя, сидя в ресторане за несколько миль от дома, девушки обменивались своими краткими биографиями и болтали. На столе перед ними стояли тарелки с сосисками и стаканчики с кока-колой.
Ее звали Рина. Она хотела получить диплом психиатра и пыталась достичь цель любыми законными средствами. Меньше всего на свете ей хотелось всю жизнь убирать за другими, как это делала ее мать. Нет, она была намерена уложить всех этих белых на кушетку психиатра и на их недомоганиях составить себе целое состояние. Само собой разумеется, что до получения диплома ей приходилось время от времени помогать матери – она не видела в этом ничего дурного. Рина время от времени работала у Истмэнов и тогда, когда еще училась в школе.
– Тогда ты должна знать Лейк, – возбужденно заметила Карен.
– Я ее видела здесь, – поправила ее Рина. – Я не могу сказать, что знакома с ней, это было бы слишком. Она была очень смирной. А потом, ни с того ни с сего, совершит что-нибудь из ряда вон выходящее.
– Например?
– Ну, например, исчезнет на пару дней. И эти кошмары. Боже, ее мучали ужасные кошмары. Она просыпалась по ночам, кричала, плакала. В общем, все такое.
– Но кошмары бывают у многих людей. Я не вижу в этом ничего странного.
– Нет, дело не в этом. Она забирала вещи.
Карен в изумлении уставилась на нее.
– Лейк никогда ничего не похищала.
– Просто ты ничего об этом не знаешь, – попыталась переубедить ее Рина.
– Помню, однажды, когда мне было лет восемь или девять, моя мать взяла нас с ней на игровую площадку "Рея". Она купила нам обеим по игрушке – зеркальце из пластика в обрамлении из маленьких морских ракушек. Это были ужасно дрянные вещицы с покрашенными в зеленые и розовые цвета ракушками. Но мне показалось, что с ней сейчас приключится сердечный приступ. Она так старалась вырвать у меня из рук эту безделицу. Нам с мамой удалось ее успокоить, но через несколько дней, хватившись, я нигде не могла отыскать это маленькое зеркальце.
– Все это бессмысленно, – возразила Карен, – для чего красть то, что у нее уже есть?
– В этом и вся загвоздка, – с торжественным видом заявила Рина. – Она не хотела, чтобы у меня было такое зеркальце, как у нее. Разве ты не понимаешь? У этой девушки проблема собственной идентичности. Предположим, у нее есть парень, у тебя тоже. Но ей захочется иметь то, что есть у тебя.
– Ах так? – сказала Карен, почувствовав себя неловко. – Разве мало девушек вокруг, которые отбивают друг у дружки ухажеров, проявляя при этом мелочную ревность?
– Это не одно и то же, – настаивала на своем Рина. – Лейк не знает, кто она такая на самом деле, понимаешь? Поэтому она выбирает твоего парня. Может, у нее ничего не получается с собственным, а твой оказывается приличным человеком. Она должна иметь его, но ты была здесь первая. Типичный случай ошибочной идентичности.
– Каким-то образом, по ее мнению, ты заняла ее место, и она пытается вернуть себе его обратно, – Рина откусила кусочек от своей остывшей сосиски и быстро его проглотила. – Мне нравится психология. Не могу дождаться того момента, когда начну собственную практику. Мой профессор считает, что у меня к ней истинный талант.
– Я уверена, что ты блеснешь, – тихо сказала Карен. – Мне кажется, что сама миссис Истмэн немного со странностями. Как ты считаешь, – она пыталась подыскать нужные слова, – она… она страдает от отцовского комплекса или еще от чего-то более интересного?
– С ней дела обстоят плохо. У нее был удар, когда Лейк была ребенком, и поэтому у нее нарушены некоторые функции. У нее плохая память. Она очень впечатлительна. Мне кажется, что она до сих пор верит в существование Санта Клауса. Все это, конечно, весьма печально. Что касается мистера Истмэна, то он просто игнорирует их обеих. Ведь и он со странностями. Я не случайно выдвинула этот ящик. Знаешь, что я там однажды обнаружила? Членский билет общества Призрака.
Карен сделала вид, что знает, что это такое. Из объяснений Рины она поняла, что это было что-то среднее между сборищем привидений и приемной маркиза де Сада.
– Несчастная Лейк, – Рина выразила к ней свою симпатию. – Неудивительно, что ее постоянно кто-то трахает. Что с ней? Она попала в беду? Может, кого-нибудь пришила?
– Что ты, нет, конечно, – в ужасе произнесла Карен, чувствуя клинический восторг у Рины из-за нарушенной психики Лейк. – Она просто исчезла.
– Не о чем беспокоиться. Я не думаю, что она склонна к самоуничтожению. Но на твоем месте я бы держалась от нее подальше. Такие люди, как она, забирают от окружающих слишком много энергии.
Карен кивнула, выражая с ней притворное согласие. Что-то ее беспокоило. Она бы отдала все, чтобы увидеть портрет Карла Истмэна.
– Кто?
– Мистер Истмэн.
– Старик Карл? – она с минуту подумала. – Очень пригож в благопристойном смысле. Мне кажется, что он даже в ванной не снимает костюм-тройку, – она рассмеялась. – Тебе нравятся пожилые?
Карен пожала плечами.
– Забавно взглянуть на родителей подруги. На кого из них она похожа?
– Ты считаешь это забавой? – Рина о чем-то задумалась. – Мне кажется, Лейк больше похожа на мать, чем на отца. Но он тоже красив, у него каштановые волнистые волосы и глубоко посаженные карие глаза.
Карен бросила на нее легкий, удивленный взгляд. В школе ее учили определять генетические черты с помощью таблицы Манделя.
– Рина, разве нормально, что у двух родителей с карими глазами рождается ребенок с голубыми?
– Конечно, нет, – рассмеялась она.
– Ну, а что ты скажешь о таблице Манделя? Я помню о ней по урокам биологии.
– Она не годится даже для хомячков. Нет, она на самом деле дочь старика Карла. Но они оба чокнутые, и он и она.
Мэтт вернулся поздно. Дома никого не было, но телевизор был включен, и во всех окнах горел свет. Так как не было ни Карен, ни корзины для белья, Мэтт пришел к блестящему выводу, что и та и другая в данный момент находятся в прачечной в подвале, где он и обнаружил Карен, которая перекладывала белье из сушилки в корзину.
– Бедняжка, – мягко сказала Карен. – Ты выглядишь так, словно тебя только что вытащили из-под пресса.
– Ну-ка, давай помогу.
Он взял у нее из рук кучу полотенец. С недовольной гримасой бросил взгляд на часы.
– Боже, неужели уже одиннадцать?
– Конечно. Ну, все прошло хорошо? – она, открыв сушилку под номером три, извлекла оттуда белье.
– В конечном итоге, – взяв простыню за два уголка, он сделал несколько шагов назад. – Ну, а ты как провела день?
– Знаешь, мать Лейк мне показалась с большими странностями.
– Ну, а кроме этого?
– Бегала в поисках работы. Встретила похотливого агента, драматурга, специалиста по порнографии, ни то ни другое не по мне.
Сложив концы простыни, они с Мэттом пошли навстречу. Соединив концы, Карен, слегка наклонившись, сложила простыню надвое.
– Мэтт, о чем ты думаешь?
Он нашел полотенце для рук и начал долго-долго его складывать.
– Ты помнишь о тех маленьких рассказах, которые ты пишешь? – небрежно спросил он.
– Конечно, Мэтт. Но если ты проведешь здесь всю ночь, складывая крохотное полотенце, то мне такой помощи не нужно, – выхватив у него из рук полотенце, она швырнула его в корзину.
– Я тут показал твои рассказики кое-кому на работе…
– Неужели? Да как ты смел! Эти рассказы я пишу только для себя. Это вторжение в частную жизнь. В них же полно глупостей – о моем детстве, о наших взаимоотношениях с тобой, с Лейк, – она замолчала. – Ну… и что они сказали? Нет, нет, не говори! – быстро спохватилась она. – Если кто-то сказал о них что-то чудовищное, то я не желаю слышать этого. Но если отзывы благоприятные и добрые, то тогда я это переживу.
– Всем понравились твои рассказы! – он бросился к ней всем своим длинным телом так стремительно, что чуть не перевернул стоявшую рядом корзину. – Я разговаривал кое с кем… Ну, в общем, они хотят попробовать тебя в качестве сценариста для "Шарманки". Конечно, никаких обнадеживающих обещаний, но я уверен, когда они увидят твою работу…
Она со звоном захлопнула дверцу сушилки.
– Я не желаю писать для "Шарманки". Я вообще не хочу писать. Я хочу играть на сцене. Ты хочешь задвинуть меня в этот писательский бизнес, в котором я ни черта не смыслю, и таким образом от меня отделаться. Никогда не знала, что ты до такой степени против моей театральной карьеры.
– Твоя театральная карьера, – он открыл дверцу и освободил застрявший носок, – ничего не приносит тебе, кроме горя и нескольких сальных анекдотов, которые ты откладываешь в памяти на будущее. Ты сталкиваешься со старыми развратниками, которые считают, что ты им уже обязана только потому, что ищешь работу. Тебе по душе такая жизнь?
Она расплакалась. Если у Карен и было дарование, то оно заключалось в том, что она никогда не выглядела безобразной, когда плакала, в отличие от многих девушек. Нос у нее не краснел и из него не текло. Она плакала так, как Мэри Пикфорд на заре своей карьеры в немых фильмах. Очень тихо. После двух лет супружеской жизни это был ее лучший кадр, который вызывал только симпатию.
– Ну что же мне еще делать? Все прочие девушки занимаются точно тем же – обходят работодателей, отвергают их приставания. Почему же я не могу это делать, как и они? У меня такое чувство, что я хочу перебраться через реку, а мост смыло быстрым течением. Ну что мне делать?
– Построить мост, дорогая. Становись сама мостом. К тому же куда больше славы в том, чтобы быть ведущим борьбу за существование писателем, чем актером.
– Не знаю, смогу ли я.
– Ну, – пожал плечами Мэтт, – откуда ты знаешь, что не сможешь?
– И этого я не знаю.
– Ну вот видишь? – улыбнулся он. – Фифти-фифти.
Она поцеловала его.
– Я люблю тебя.
– Конечно, любишь. Ты пользуешься моими связями.
– Вовсе нет. Это твоя мужская сила сводит меня с ума… – она опрокинула на него корзину с грязным бельем. – Отправляйся-ка наверх и задай-ка мне перцу, чтобы дух вон!
В пустой комнате продолжал работать телевизор. Словно призрак, возникший в этой маленькой гостиной, среди бумаг Карен и аккуратно сложенных листков с краткими биографическими данными, картотеками Мэтта и старыми номерами "Варьете", заглядывая в посудины и горшочки, на экране промелькнула фигура Лейк.
– Волшебные духи, – торопливо прошептала она, прижимая маленький флакончик к своей резной, как у скульптуры, щеке, – потому что они хороши как во время любви, так и войны.
Несколько недель спустя Карен села за стол, чтобы написать письмо.
6.2.74.
Дорогая Рина!
Надеюсь, ты ничего не имеешь против моего письма. Надеюсь, если я его направлю тебе через твою мать у Истмэнов, ты его получишь.
Интересно, как идет твоя учеба? Ты на самом деле вызвала у меня интерес к изучению психики человека, ведь эта наука объясняет многие поступки людей и т.д. Не можешь ли ты порекомендовать кое-какие книги по этому предмету для простого читателя? Не слишком громко смейся надо мной, но, судя по всему, мне придется по договору писать сценарий для детской передачи «Шарманка». Любая книжка по детской психологии мне бы пригодилась. Я закругляюсь, так как, наверное, тебе недосуг. Благодарю за внимание и надеюсь, что ты мне ответишь.
Карен Блум.
608 78 Восточная улица,
Нью– Йорк, 10028
P.S. Как дела у твоей матери с зубами?
7.2.74.
Дорогая Карен!
Я была удивлена, получив от тебя письмо, но это было для меня радостным сюрпризом. Я здесь на самом деле схожу с ума, так как упаковываю вещи и отправляюсь в эту задроченную Австралию – не поверишь! – чтобы продолжить занятия с одной фантастической женщиной, ведущим экспертом по различным фобиям. Я вложила в письмо библиографию, которая может тебе пригодиться. Подчеркнутые названия – это самое легкое чтение. Некоторые из них могут показаться чисто техническими.
Посылаю тебе также свой адрес в Сиднее, чтобы наша переписка не закончилась. Я бы хотела порекомендовать тебе кучу хороших книг. После того как я переберусь на другой край света, я буду посылать тебе время от времени дружеские письма. Кроме того, я вообще люблю писать письма.
Вся твоя, Рина Уитон.
P.S. У мамы болел корневой канал. Но теперь все в порядке. Очень приятно, что ты об этом не забыла.
