Текст книги "Рабыни рампы"

Автор книги: Джуди Спенсер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Она жадным взглядом уставилась на изысканное жемчужное ожерелье у какой-то женщины.

– Вот бы мне такое!

Лейк рассматривала пару лайковых перчаток.

– Нет, тебе такого не иметь. Ну, а что скажешь вот на это? Внутри – норковый мех.

Карен отбросила их в сторону.

– Слишком бросаются в глаза. Послушай, у нас еще впереди столько магазинов, – сказала она, стрельнув глазами через элегантно одетую толпу. – Прежде нам нужны духи.

Она подбежала к парфюмерному прилавку, уставленному всевозможными флакончиками любого размера, цвета и конфигурации – от прямоугольных "Джой" до более изысканных по форме "Шанель". Отбросив свои прекрасные белокурые волосы на одну сторону, она поднесла пробочку одного из флакончиков к носу.

– "Шанель № 19". Они мне всегда нравились, – и протянула пробочку Карен.

– Чудесные духи, – согласилась с ней Карен, – но не для меня.

– Ну-ка закрой глаза. – Лейк выбрала другой флакончик и пробочкой провела за ушами Карен. – Ну, понравились? Это "Джой".

Карен с видимым наслаждением вдыхала изысканный тонкий запах.

– Какое удачное название! ("Джой" – радость. – Прим. пер.)

– Очень рада, что тебе они понравились. Ты сможешь приобрести себе такой флакончик после того, как заработаешь первый миллион – это очень дорогие духи. – Она нехотя поставила на прилавок флакончик. – А мне осталось ждать всего год до того, как в фонде получу деньги за имущество по доверенности.

– Большой фонд?

– Большой, больше слона, – ухмыльнулась Лейк. – Хотя не могу сказать, что я от этого слишком страдаю. Деньги – это не главное для меня.

– Это потому, что они всегда у тебя были, – заметила Карен. – Богатые люди думают обо всем иначе. Их не волнует то, что волнует многих.

– Дело не в этом, – возразила Лейк. – Различие между богатыми и остальными людьми в мире заключается в том, что богатые – это ужасно грубые люди. Им не нужна обычно принятая вежливость, любезность, у них для этого есть слуги. И им все сходит с рук, даже убийство, если их поймают с поличным. Они всегда могут нанять более квалифицированных адвокатов. Ну пошли, нам еще предстоит осмотреть Сакса, Лорда, Тейлора и Альтмана. А все эти магазины расположены на Пятой авеню.

– Но мне здесь понравилось, – запротестовала Карен, однако Лейк неумолимо подталкивала ее к двери.

– Не спорь со мной, – строго сказала Лейк, открывая кошелек. – Перебежим через улицу. Быстро!

– Для чего?

– Так мне захотелось.

Она бросилась через улицу.

На той стороне она, улыбаясь, протянула ей флакончик духов "Джой".

– Это мой подарок тебе. Ну, не упрямься, бери! Я стащила его для тебя. "Джой" мне не подходит, не мой стиль. Ну бери же, – настойчиво повторила она. – Я ведь все равно не могу вернуть его на место!

– Поверить не могу, что ты их украла.

– Почему? Ты не веришь, что богатые крадут?

– Спасибо, – улыбнулась она, – для меня еще никто не крал в магазинах такую дорогую вещь. Обычно это были ручки "Бик" или зажигалки "Зиппо". Как видишь, я поднимаюсь по социальной лестнице.

– Несомненно, – торжественно подтвердила Лейк. – Ну, куда теперь?

В этот момент какой-то человек, резко изменив направление, подошел к Карен и что-то прошептал ей на ухо. На лице у нее отразился шок.

– Он хотел, чтобы я его трахнула, – сообщила изумленная подружка Лейк.

– Но ты пока не в настроении? – с сочувствием в голосе ответила Лейк.

Вдруг к Карен подскочил другой.

– Нет, нет, – лихорадочно заработала она руками, пытаясь отвязаться от него. Но он упрямо шел за ней.

– Не волнуйся, – бормотал он, вкладывая ей в руку листок. – Откуда ты, из Огайо или что-то в этом роде?

Лейк выхватила у Карен смятую бумажку и прочитала.

– Не желаешь ли сходить на выставку моды? – спросила она.

– Конечно!

– Сможешь добежать до дома за десять минут?

Оказалось, что им обеим это по плечу, и они прибежали к указанному в рекламе ателье запыхавшиеся, но довольные и радостные. В центре зала находился временный дощатый подиум, по обеим сторонам которого располагались ряды складных стульев. За ними стояли увешанные дорогой одеждой вешалки. В уборных готовились к выходу манекенщицы. Через неплотно прикрытые шторы можно было видеть, как время от времени чья-то обнаженная рука торопливо просовывается в рукав. На каждом стуле лежал небольшой яркий пакет с тремя образцами шампуня, лосьона для рук, крема для кожи, даже миниатюрный тюбик губной помады, а также несколько буклетов, рассказывающих о жизни и творчестве принимающих участие в смотре дизайнеров по широкому кругу специальностей – от меховых манто до ювелирных украшений.

– Хэлло! – поприветствовал их молодой человек в спортивном костюме точно такого яркого цвета, что и разложенные пакеты. Он улыбнулся им, указывая глазами на поднос в своих руках, уставленный чашечками с горячим дымящимся кофе. – Не хотите ли выпить кофе?

За кофе последовали подносы с домашним печеньем. Нисколько не стесняясь, Лейк заграбастала полную пригоршню.

– У тебя есть чистый носовой платок? – спросила она Карен. – Сегодня вечером выпьем с ними чаю.

Карен была ни жива, ни мертва от страха.

– Лейк! Что ты делаешь? – прошипела она.

– Тебе здесь в два раза хуже, чем мне. Кроме того, ты не знаешь, как проводятся такие демонстрации мод. Если мы не съедим все печенье, то они его просто выбросят. Манекенщицы ни за что не станут его есть. Но мы не позволим выбрасывать на помойку пищу, не так ли?

В конечном счете печенье было завернуто и отправлено в сумку Лейк.

– Леди! – объявила умная на вид женщина в прекрасно скроенном костюме голубого цвета. – Мы начинаем демонстрацию мод. Прошу вас иметь в виду – все то, что вы сейчас увидите на подиуме, включая драгоценные украшения и обувь, можно приобрести в нашем магазине.

После ее слов заиграла музыка, и первая модель выпорхнула на мостик.

Это была стройная блондинка в мягком свитере и белоснежной юбке. Три нитки жемчуга украшали ее шею.

– Красиво, – вздохнула Лейк. – Можно прибавить все это к списку вещей, который мы приобретаем после получения своего первого миллиона.

– К тому времени этот наряд выйдет из моды.

На подиуме появилась другая манекенщица – широкоплечая брюнетка с локонами, достигающими поясницы. Платье гармонировало с ее темпераментным взглядом – узкое, плотно облегающее фигуру, с диковинным рисунком, напоминающим джунгли, с набедренным поясом цвета фуксии. Она сделала полный оборот, улыбнулась блондинке, а потом они вместе исчезли, уступив место девушке в костюме с воротником из бархата, напоминающим о пристрастии англичан к верховой езде, в шляпке-котелке с небольшой вуалью. Ее блестящие волосы были собраны на затылке в пучок.

– Все равно ты красивее их всех, – верноподданно заметила Карен.

– Это демонстрация моделей на подиуме, – объяснила ей Лейк. – Здесь важно иметь определенный рост, тип и не требуется сногсшибательной красоты. Тебе нужно увидеть девушек, которые принимают участие в издании печатной продукции, ну, во всякого рода журналах мод, рекламе, коммерческих фильмах. Они просто неотразимы.

– Все равно ты вне конкуренции, – пожала ей руку, любуясь, Карен. – А вот это мне нравится.

Рыжеволосая манекенщица с фантастическим, неповторимым взглядом крадущейся походкой вышла на подиум. На ней было переливающееся платье цвета морской волны, а гофрированная линия груди доходила до плеч, открывая ее нежную шею, на которой сверкало бриллиантовое ожерелье.

– Слишком много материала, – нахмурившись, сказала Лейк. – Ты слишком миниатюрна, тебе нельзя напяливать на себя такую массу одежды. Тебе скорее подойдет та английская модель.

– Ах, она слишком мальчишеская.

– Стиль "гамен", – поправила ее Лейк.

На подиуме снова появилась первая манекенщица. На сей раз на ней были шерстяные брюки серого цвета в сочетании с блузкой из белого шелка с широкими отворотами, застегнутой на груди жемчужной булавкой. Серая шляпа-"федора" была кокетливо сдвинута на голове, подчеркивая известный стиль Богарта. Достигнув края платформы, она вытащила из кармана монету в двадцать пять центов, несколько раз подбросила ее в воздухе и ловко поймала, словно гангстер двадцатых годов, что привело публику в восторг.

Это был курс обучения для самой Лейк. Все эти красивые девушки умели важно расхаживать, мило улыбаться, поворачивать резко голову, чтобы во время поворотов волосы их разлетались веером сзади. Некоторые из манекенщиц обладали чем-то большим, у них проявлялась в той или иной мере собственная личность. Они надували губки, надвигали шляпы на один глаз, заставляли ходить ходуном свои ожерелья, которые при этом издавали легкое потрескивание. Они были актерами на подиуме.

"Я это тоже умею, – подумала про себя Лейк с полной уверенностью. Всего за один день, казалось, перевернулась ее жизнь. – Может, человеку нужен лишь друг, подружка", – горестно размышляла она.

Карен вновь сжала ее руку. Вся толпа принялась охать и ахать.

– Хотя наша манекенщица демонстрирует вам традиционный головной убор и длинный шлейф, это свадебное платье может пригодиться и для второго брака, стоит лишь прикрепить к волосам белый шелковый цветок…

– Ах, эти свадебные платья, – с раздражением в голосе произнесла Лейк, – это не для меня.

– Не нужно лгать, все девушки хотят выйти замуж.

– Я никогда этого не сделаю, – твердо сказала Лейк. – Никто ведь не женится и не выходит замуж по обычным причинам.

– Что ты имеешь в виду?

– Это делается либо ради денег, – начала доступно объяснять ей Лейк, – либо из-за похоти, может, из-за страха одиночества, ради компании.

– Ну, а что ты скажешь насчет любви?

– Прости меня, дорогая, но любовь – это все та же похоть.

Карен не спускала глаз с манекенщицы в свадебном платье, которая ловко вертелась перед зрителями на подмостках.

– А мне хотелось бы выйти замуж, – мечтательно призналась Карен. – Конечно, если кто-нибудь мне сделает предложение. И мне хочется, чтобы на свадьбе было много народу, и я на ней буду одета в роскошное белое платье с длинным белым шлейфом.

Лейк передернуло от ее слов.

– Меня это абсолютно не трогает. Посмотри! Несут еще что-то поесть!

Из– за кулис возвращался в зал молодой человек в красном спортивном костюме. На сей раз его поднос был уставлен бутербродами с аккуратно обрезанными краями. Лейк быстро очистила почти все содержимое. Молодой человек в недоумении уставился на нее.

– Мы ужасно голодны, – сладким голоском объяснила Лейк. – Наш повар проводит отпуск на Багамских островах, и в его отсутствие его никто не может заменить. Таково его искусство. Знаете, как это бывает.

Он удалился, недоуменно покачивая головой.

– Лейк, может, пойдем отсюда, мне кажется, некоторые из зрителей уже неодобрительно поглядывают на нас.

– Ну и что, – невинно спросила Лейк, поднимая сумку, словно испытывая ее на вес. – Мы тоже можем на них поглазеть. Мне все равно здесь ничего не подойдет, даже если бы я попыталась. Однако уже поздно. На ужин у нас есть бутерброды. Разве плохо?

Они пошли домой, а Лейк осторожно забросила сумку за плечо, чтобы в пути бутерброды не рассыпались. На углу они остановились, так как Карен непременно захотела купить два больших, посыпанных солью кренделя. Обе пошли на растраты. Карен съела свой, густо намазав его горчицей. Довольная, она вздохнула.

– Это был самый счастливый день в моей жизни, – торжественно объявила она.

– И в моей тоже, – подтвердила ее слова Лейк, неожиданно осознав, насколько Карен права. Теперь она беспокоилась только по поводу предстоящей ночи.

Карен услыхала ее вопли около 3.30 утра. Нельзя сказать, чтобы она чутко спала, значит, Лейк кричала уже добрые сорок минут. Она встала, вошла к ней в спальню и включила свет.

– Лейк, что с тобой?

Она тут же села в кровати, но казалась все еще сбитой с толку.

– Извини, – проворчала она, – голос ее был все еще сонный, глухой. – Я тебя разбудила?

– Ничего, ничего. Пошли, – Карен отвела ее на кухню и принялась суетиться возле плиты.

– Что ты делаешь?

– Хочу нагреть тебе молока.

– И хочешь заставить меня его выпить, да?

– Конечно, – кивнула Карен. – Побудь здесь несколько минут… Как себя чувствуешь?

– Превосходно, – раздраженно ответила Лейк. – Мне всегда хорошо, когда я не сплю. Именно в таком состоянии бодрствования я сейчас пребываю.

Карен налила горячего молока в кружку. Поднесла ее Лейк.

– Не хочешь ли поговорить об этом?

– Конечно, нет, – ответила та резко, потягивая молоко и скорчив при этом отвратительную гримаску. – Все эти разговоры чудовищны.

– Но они могут тебе помочь.

– Сомневаюсь.

– Ты же знаешь, что всегда лучше рассказать о том, что тебя беспокоит, что тебе не дает покоя.

– Мне никогда не казалось это истиной. Я помню то время, когда эти чудачества Иисуса имели для меня большое значение. Мне казалось, что с их помощью Он пытается спасти меня. Я, конечно, похожа на такого человека, которому ужасно требуется спасение, это нужно признать. Мне всегда говорили, что нужно принять Иисуса и произносить громко Его имя, потому что, когда ты называешь вещь словами, она становится реальной. Но я не хочу, чтобы то, о чем я мечтаю, становилось реальностью.

– Я больше не стану приставать к тебе с разговорами, – мягко сказала Карен, – но все же я с тобой не согласна. На днях ты должна поговорить с кем-нибудь по поводу твоих ночных кошмаров.

– На днях я это сделаю, – может, под воздействием внушения, но кружка молока вызвала у нее сонливость. – После того как мы станем богатыми и знаменитыми и будем дружить с тобой лет двести, мы поговорим обо всем, что с нами произошло. Если я тебе расскажу обо всем сейчас, то ты завопишь и бросишься отсюда вон, в ночную темноту, а мне придется подыскивать другую подружку по комнате, что на самом деле перевернет всю мою жизнь.

– Я на самом деле крепче, чем выгляжу.

– Очень хорошо, – зевнула Лейк, положив голову на стол. – А я нет.

3

Нью– йоркский университет вселял ужас. Все там, казалось, твердо знали, чем занимаются. Первый учебный день всегда был причиной нервозности для Карен, независимо от того, шла ли речь о посещении детского сада или же о занятиях в средней школе. Почему же в колледже дело должно обстоять иначе?

Опоздание в класс, однако, не изменило ее настроения. В зале для театральных занятий на полу растянулись студенты. Если не считать равномерно вздымающиеся и опускающиеся груди, то вся сцена напоминала сражение, происходящее в обратном порядке.

– Прошу простить, простите и еще раз простите, – бормотала Карен, пытаясь отыскать на ковре свободное местечко и, наконец обнаружив его, растянулась на полу рядом с другими студентами, будущими актерами. Преподаватель, обрядившись в такое количество ирландской шерсти, которому позавидовал бы арранский рыбак, расхаживал по классу, счастливо улыбаясь.

– Правильно, дышите глубже. Вдох… выдох… старайтесь ни о чем сейчас не думать… А теперь, сказал он в предчувствии ожидаемого удовольствия, еще шире улыбаясь, – представьте себе, что ваше тело наполнено какой-то сладостной субстанцией, чем-то вроде молочного шоколадного шейка или…

– Рисовым пудингом? – проговорило одно из тел, вызвав легкий смешок в зале.

– Чем угодно. И вот эта субстанция медленно, пузырясь, выходит из кончиков пальцев ног…

Он продолжал свою нудную речь. Карен стало немного не по себе, когда она вообразила, как из кончиков ее пальцев на ногах вытекает рисовый пудинг. Она продолжала развивать ситуацию и представила себе, как зернышки пристают к подошвам. Отказавшись от этой глупой мысли, повернула голову. Рядом с ней лежал очень привлекательный молодой человек. Темно-русые волосы, зеленые глаза. Хорошего телосложения, что было заметно, даже когда он лежал. Он улыбнулся. Она также ответила ему улыбкой, но тут же, почувствовав себя неловко, быстро отвернулась.

– Хорошо, – сказал преподаватель, – как только приготовитесь, поднимайтесь с пола по одному и попытайтесь изобразить человека, который подверг вас разносной критике.

С пола поднялась, словно лунатик, красивая девушка с длинной, по пояс, косой. У нее чувствовался восточноевропейский акцент или что-то близкое к этому.

– Вы готовы это сделать? – раздался чей-то полный сожаления голос. – Тогда отправляйтесь на сцену, приведите всех нас в замешательство. Ты проститутка! Как это так – моя дочь стала шлюхой, ты надорвала мое сердце…

– Ну, теперь за вами ответ, – мягко сказал преподаватель.

– Я не шлюха! – закричала она обидчиво. – Я актриса! Почему ты не можешь просто любить меня? Ведь я люблю тебя! Я ненавижу тебя! – она забарабанила по воздуху руками. – Я люблю тебя! Я ненавижу тебя! Я люблю тебя! – она расплакалась и медленно, безжизненно опустилась снова на пол, затем вновь, растянувшись во весь рост, затихла с улыбкой на губах.

– Вот видите, – сказал преподаватель, – как любовь и ненависть зачастую имеют общий источник.

Какой– то парень, который выглядел так, словно проглотил аршин за завтраком, обедом и ужином, поднялся с пола и завыл о том, как отец никогда его не любил. Он тоже расплакался. Тут же на ноги встал другой парень и обнял этого верзилу и силача, пытаясь его утешить.

– Не следует опасаться друг друга, нужно друг другу всегда доверять, – предостерег всех преподаватель.

– А я опасаюсь, – раздался чей-то тонкий голосок среди разлегшихся тел. Карен привстала на локте и оглянулась в поисках владельца голоса. Какая-то девушка, поразительно похожая на Винни Пуха, медленно поднялась с пола. Она с опаской поглядела на студентов. – Я боюсь доверять другим.

– Почему?

– Потому что они мои конкуренты.

– Ну не сию же минуту, – успокоил ее преподаватель. – В данный момент все они твоя публика, обожающая тебя публика. Ну давайте немного поволнуемся!

Все начали свистеть, подбадривать Винни Пуха, которая от таких проявлений, казалось, вдруг приободрилась. Карен, сидя на полу, с полным безразличием взирала на весь этот спектакль. Мозг у нее стучал как ходики – тик-так-тик-так, отбивая миллион ударов в час.

Привлекательный сосед дотронулся до ее руки.

– О чем ты думаешь? – прошептал он, и в голосе его почувствовалась растерянность.

– Посмотри на их лица, – прошептала она в ответ. – Все они аплодируют ведь не ей, а себе.

Она была права. Хотя и казалось, что все глаза устремлены на Винни Пуха, в действительности они были обращены внутрь, на себя. Тридцать частных маленьких вселенных. И все это лишь самолюбование. Привлекательный парень рассмеялся. Он похлопал Карен за ее наблюдательность. Она в свою очередь похлопала ему за то, что он сумел это оценить. Они поаплодировали друг другу. Сияющая Винни Пух заняла свое место на полу. Карен похлопала Пуху и за то, как она садилась. Пух хихикнула.

– Как себя чувствуешь? – обратился к ней преподаватель, выделив ее из всех.

– Все страшно глупо! – рассмеялась она.

– Совершенно с тобой согласен!

Услыхав его голос, студенты начали понемногу успокаиваться.

– Вы вели себя точно так, когда были детьми, до того как вас подвергли социализации, регламентации и силой засунули в маленький ящик серой, безрадостной жизни. Вы чувствуете себя глупцами, но, Бог мой, все вы теперь выглядите куда привлекательнее, чем тогда, когда впервые переступили порог этого учебного заведения. Такими вы и должны стать. Постоянно находиться в контакте со своими эмоциями, с сиюминутным моментом, а не с тем, что произойдет завтра утром или сегодня после полудня. Только с сиюминутным моментом! – он стукнул сухими ладонями, словно цимбалами. – Вот что такое театральное действие. Если вы поймете это, то, клянусь Богом, Оливье останется без работы.

Несколько человек мрачно рассмеялись. Все были уверены, что положение Оливье достаточно прочно.

После этого весь театральный класс разделился на пары для выполнения упражнения под названием "Зеркало". Большинство из студентов понимающе загудело, это были ветераны многих театральных классов. Упражнение "Зеркало" было давнишним испытанным трюком. Но у Карен это был первый в жизни класс, и она не могла взять в толк, что, черт возьми, означают эти "зеркала"?

– Ну, будем партнерами? – спросил, улыбаясь, Карен привлекательный парень.

– Конечно, – ответила она, мысленно вознося благодарность Богу. Карен краешком глаза тайком наблюдала за другими парами.

– Чур я первый, – предложил он. Карен кивнула в знак согласия. Глядя ему прямо в глаза, она старательно повторяла все движения его тела. Не отрывая взора от этих зеленых глаз, она чувствовала, как вся согревается внутри. Он вдруг широко ей улыбнулся, а она хихикнула в ответ. У нее слегка раскрылись губы, когда она так ревностно, серьезно пыталась выполнить задание. Вот его взгляд соскользнул с ее глаз и остановился на губах. Она тут же плотно их сжала, слегка покраснев, и тепло изнутри потекло к ее щекам.

Теперь наступила очередь этого парня имитировать движения Карен, и ему пришлось глядеть на нее, не отрывая глаз. Полуулыбочка играла у него на губах. "Вероятно, у него есть подружка, – подумала Карен, – в противном случае он настоящий козел. Но почему у такого козла зеленые глаза?"

– О'кей! Очень хорошо, – послышался голос преподавателя. – Теперь… – он заставил их выполнить еще несколько упражнений: встать и показать, как ведет себя любимый комический герой (Карен выбрала Мальчика-Звезду, карлика, обычного персонажа японских комиксов); показать, как ведут себя дети; продемонстрировать, как ведет себя надоеда, пугливый, робкий, высокомерный, воинственно настроенный, психопат, человек в стопоре, конвульсивно-невротический… показать, показать, показать. Затем, под занавес, преподаватель поставил пластинку, мелодия которой напоминала музыку из "Геены, королевы джунглей", – весь класс вскочил на ноги, все начали вертеться, прыгать на стулья и визжать.

В самый разгар упражнений по движению и эмоциям преподаватель вместе со своей ирландской шерстяной массой удалился, и класс, постепенно приходя в себя, начинал расходиться. Карен совершенно беспардонно озиралась по сторонам, само собой, но нигде привлекательного парня не было. Вероятно, он ушел. Вздохнув, она собрала свои вещи и пошла по коридору. Он стоял там.

– Эй, я жду тебя.

Он ждал ее. Он ждал ее.

Благодарю тебя, Боже. Клянусь Тебе, что до самой смерти никогда не стану больше перечить матери. Я попытаюсь быть милой со своей тетушкой Софи…

– Не хочешь ли выпить "каппуччино"? Ты никуда не спешишь?

Ей никогда прежде не приходилось пить этот напиток.

– Мне бы очень хотелось…

Он широко улыбнулся. Это была мягкая, приятная улыбка.

– Я надеялся, что ты согласишься. Отлично! – он открыл перед ней дверь, и она проскользнула мимо, сожалея о том, что у нее не хватает мужества, чтобы прикоснуться к нему.

– Меня, между прочим, зовут Гарри Таунсенд, – весело сказал он.

– Какое приятное имя, – тихо сказала Карен, прижимая к груди книги.

– Уверен, что и твое не хуже.

Карен в упор посмотрела на него: "Никак не могу вспомнить, – она принялась лихорадочно шарить в своем кошельке, наконец выудила оттуда свое студенческое удостоверение. – Ах, да! Меня, оказывается, зовут Карен Блум. Наконец-то! Доктор, я теперь вполне здорова!"

Он рассмеялся. У него явно не ублюдочный смех.

– Я так рад этому, Карен.

Он вежливо брал ее под руку, когда они проходили мимо экзотически выглядевших выходцев из других стран в Вашингтонском парке. Истинный джентльмен с юга страны.

В кафе он стоял до тех пор, пока не села она. Они заказали два "каппуччино", которые им подали в прекрасных стаканах с металлическими филигранными держателями. Напитки были покрыты отдающей корицей пеной из сбитых сливок, а кофе под ней был крепкий и горький. Карен очень понравился "каппуччино".

– Вероятно, до наступления второго семестра придется немало попотеть, – сказал Гарри.

– Да, к тому времени мы уже все будем хорошо знать друг друга, – Карен старательно слизывала пенку с ложки. – Я чувствую себя новичком в городском квартале.

– Мне знакомо это чувство, – посочувствовал он ей. – Мой отец был армейским офицером, и мне приходилось выступать в этой роли по три раза в год. Он вообще-то не хотел, чтобы я стал актером. Вот почему я старше многих студентов. Пришлось потратить время, чтобы поднакопить деньжат, – не оставаться же всю жизнь в городе Хиксоне, штат Техас.

– Ты, я вижу, решительный парень.

– Само собой, – улыбнулся он. – Если тяжкий труд в этой стране чего-нибудь стоит, то Гарри Таунсенд получит все, что захочет. – Он сделал знак официанту, чтобы тот принес еще две порции.

– Я мог поехать учиться в любое учебное заведение, но я хотел учиться здесь, в Нью-Йоркском университете. Знаешь почему?

– Потому, что это хорошее учебное заведение?

– Нет, – Гарри энергично замотал головой. – Тебе известно, сколько знаменитых режиссеров кино и телевидения вышло из этого университета? Может, я сделаю студенческий фильм с одним из них, а потом, когда он возьмется за что-нибудь стоящее, я буду рядом с ним.

При этих словах Карен вспомнила об этих самовлюбленных юношах, которых она видела вокруг сегодня утром.

– Я не стала бы уповать на это, Гарри.

– А я не уповаю, но всегда нужно на что-то надеяться, – он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза. – Я пробовался на одну роль в его фильме. Он до сих пор ищет кандидата на женскую роль. Можешь прочесть что-нибудь ему. Вот… – он что-то нацарапал на бумажной салфетке. – Позвони ему и скажи, что хочешь, чтобы он тебя послушал.

– Спасибо, но я еще чувствую себя не готовой к прослушиванию.

Он все еще протягивал ей салфетку, поэтому она машинально взяла ее и положила в кошелек.

– Для чего ты все это делаешь, хотелось бы знать?

Казалось, ее слова оскорбили его.

– Потому, что я очень хороший парень.

Он наклонился к ней поближе.

– А у тебя прекрасные глаза. Готов побиться об заклад, эти глазки тебя постоянно предают.

Быстро подняв на него глаза, она столь же торопливо их опустила, сосредоточившись на "каппуччино".

– Думаю, ты прав.

– В тебе, Карен, есть что-то особенное, – тихо заметил он. – Внешне это мягкость, невинность и робость…

Она снова поглядела на него, и глаза ее блеснули, как два прожектора.

– Но внутри – крепкая сталь.

Его слова явно ее озадачили.

– Что-то я тебя не понимаю.

– Я тоже, – рассмеялся Гарри. – Может, еще по "каппуччино"?

– Да перестань, – резко бросила Лейк. – Ну что ты теряешь?

Карен бросила на нее гневный взгляд, казалось, она обижена ее репликой.

– Как ты посмела? Как ты посмела прервать "Пороховой дым"? Людей депортируют отсюда и за менее безобидные проступки!

– Ты не посмеешь этого сделать, – с привычной грациозностью Лейк подбежала к телевизору и нажала кнопку.

– Послушай, ты избегаешь этого слишком долго. Ты позвонила этому парню, который работает над студенческим фильмом?

– Н-е-ет…

– Была ли ты хоть на одном прослушивании после приезда в Нью-Йорк?

– Н-е-е-ет… Но у меня нет текста, и мне так и не удалось найти приличную песню для исполнения, к тому же я еще только учусь…

– Извини, девочка, но так дело не пойдет, – Лейк надула губы, словно строгая учительница. – На многих прослушиваниях читают с листа, ты можешь там петь что угодно, лишь бы знала наизусть слова, а если забыла, то придумывай по ходу сама. Я далеко не диво, но это не останавливает меня, и я иду на прослушивания и делаю из себя там идиотку. А что касается твоей учебы, – она выхватила из рук Карен журнал "Т/Гайд", который Карен не читала, а только делала вид, и бросила его на кофейный столик, – то театр – это такой бизнес, куда приходят очень рано. Нормальные люди начинают сценическую деятельность еще с пеленок.

Карен внимательно слушала ее.

– Ты хочешь сказать, что Маршал Диллон до сих пор мочится в штаны?…Фу… – она печально покачала головой. – Если только мисс Китти узнает об этом…

– С тобой невозможно разговаривать, – включив телевизор, Лейк отправилась на кухню. – Забудь об этом разговоре. Ты отвечаешь за себя сама. Продолжай прятаться в стенах Нью-Йоркского университета. Там создают кучу ролей для шестидесятилетних выпускниц.

– Лейк? – обернувшись, она увидела, что осталась наедине с телевизором. Вдруг бесконечный треп начал ее раздражать. Она уменьшила громкость и стала смотреть, как на экране бесшумно передвигается Джим Арнесс.

– Послушай, Лейк, я боюсь, – тихо, примирительным тоном сказала она.

– В таком случае вступи в клуб.

Она увидела в руках Лейк большой пакет молока и пачку печенья "Саншайн Хайдрокс". Она бросила и то и другое на стол.

– Нам нужны стаканы? – спросила она с сомнением в голосе.

– Но ведь их придется после этого мыть?

– Совершенно верно.

Лейк разорвала целлофановую обертку и передала Карен несколько печений.

– Послушай, все испытывают страх, дрожь в ногах перед первым прослушиванием. Вот почему его нужно преодолеть как можно быстрее. Ты не поверишь, какой трусихой оказалась я сама!

– На самом деле?

– На самом-самом деле, – передразнила она ее. – Когда я пришла на свое первое серьезное прослушивание, то речь шла лишь о коммерческом ролике, рекламирующем уход за волосами. Но когда выяснилось, что речь идет не о местной, а общенациональной рекламе, мне показалось, что я немедленно умру.

– Неужели?

Карен вскрыла пакет с молоком, чтобы запить печенье.

– Ну и что произошло?

– Ну, прежде всего нужно сказать, что я явилась на прослушивание в старых голубых джинсах и ветхом рваном свитере. Настоящая профессионалка, не правда ли? В комнате полно красивых девиц любого размера, любых форм. И вот с такими шарами, – она вытянула руки вперед, чтобы продемонстрировать размер, – все как на подбор блондинки. А какие наряды! Умопомрачение! И вот, представь себе меня, которая практически теряется в их толпе в своем черном свитерочке, и этих девиц… Все они в соответствующих блондинистых тонах…

– Блондинистых тонах?

– Ну, знаешь, – Лейк нерешительно помахала перед собой руками. – Коралловый цвет, цвет морской волны, все эти стекающие пастельные полутона, которые утомляют до смерти…

– Ах, вон оно что, – понимающе кивнула Карен, – блондинистые тона…

– Так вот. Записываешься, тебе дают копию текста, который нужно заучить наизусть. Бессмертная литература, должна тебе сказать, – Лейк надула губки и запустила ладони в прическу. – В моем говорилось о норковом пальто для моего изнеженного тела, о паюсной икре для моего чувствительного неба, ну а что касается волос, то для этого и предназначался шампунь "Силкен ластр". Ох… Потому что каждая женщина заслуживает чуть-чуть роскоши. Ох… – Лейк перекрестила лоб.

Карен слабо улыбнулась. Она все равно испытывала непреодолимый страх перед перспективой прослушивания.

– Потом меня ведут читать этот текст, – продолжила Лейк. – Текст также написан на большом куске картона, прикрепленном к камере, с большой дыркой посередине, куда проникает объектив. Тут появляется режиссер, этакий веселый бодрячок, как всегда, и говорит: "Ты не должна просто смотреть в камеру, ты должна заняться с ней любовью, дорогуша!" Клянусь, так и сказал. Вполне естественно, после таких слов я все напрочь перепутала. Я кончила тем, что мою волосы паюсной икрой, за завтраком ем норку, а ношу на себе шампунь "Силкен ластр". О Боже… Нужно ли говорить, что снова меня туда не позвали, – она сделала глоток из пакета, и у нее под носом появились седые усы… – Но у меня хватило сил отправиться на другое прослушивание…