Текст книги "Добрые друзья"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Любимая дочка!

Пишу эти строки чтоб сказать что у меня все по-прежнему чудесно, надеюсь у вас не хуже. Мы сейчас в старом добром Йоркшире поэтому Рождество прошло славно и весело. Я поужинал со своей квартирной хозяйкой и ее семейством, угощали гусем пудингом и прочими вкусностями. Вот бы еще ты была тут Лили, составила бы компанию старику! Я сел на трамвай и доехал до Браддерсфорда, заглянул домой. Твоя матушка выглядит очень плохо но мне сказала что у нее все хорошо. Она не шибко-то со мной церемонилась и больше я из нее ничегошеньки не вытянул. Альберт все еще живет с ними, но я его не видел и слава Богу, зато видел нашего Леонарда – дела у него идут хорошо. Твоя матушка жаловалась что ты им с Леонардом не пишешь, только мне. Лили ты им тоже пиши, она как-никак тебе мать и выглядит прескверно. «Добрым друзьям» тут живется очень славно и так оно чую будет везде, если я что-нибудь смыслю в этих делах. Желаю вам с Джеком счастливого Нового года и всего наилучшего. Пиши по старому адресу, Огден-стрит, 51, мне перешлют. И не унывай моя Лили, когда-нибудь мы с тобой еще похохочем.

Люблю, целую,

твой отец,

Иш. Окройд.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 1
Ветер в Треугольнике

I

Мартовский ветер с визгом носился по Мидлэндской равнине. Под небом, стремительным, рваным и бурным, как революция, вся стоячая вода: все февральские оттепели и дожди, запрудившие канавы и разлитые по бесчисленным полям, – побелела и вспенилась, а день мерцал холодными блестками. Лед еще сквозил в этом ветре, но было в нем и другое: осколки солнца, внезапные душистые струи, далекие трубные призывы зеленых мартовских армий. Перед лицом такого ветра не знаешь, что и поделать (если только вы не из тех терпеливых тружеников, что ходят по десятиакровым полям за своими лоснящимися лошадьми и уже слышат движение древесных соков). Такой ветер горазд на самые разные уловки. «Гр-р-р! Бегите по домам и не высовывайтесь! – вопит он. – Разворошите угли в камине! У-у-у-у!» – и сыпет вам вдогонку градом. Однако не пройдет и четверти часа, как он заведет другую песню: «Выходите, выходите! Год начался!», суля первоцветы и разбрызгивая по дороге бледный солнечный свет. А стоит вам выйти, как все вокруг вздрогнет, небо вновь потемнеет, и ветер, протяжно взвыв и рыкнув, примется больно жалить вам щеки и глаза. На редкость хулиганистый и вредный ветер.

Он несся по центральной английской равнине, пока не наткнулся на три промышленных городка: Гатфорд, Мандли и Сторт, издавна прозванных местными жителями Треугольником, а с недавних пор – когда все три ударились в массовое производство дешевых автомобилей – Жестяным Треугольником. На острове вряд ли найдутся другие три города, столь близко расположенные друг к другу, и человек несведущий запросто может принять их за один. С другой стороны, в Англии трудно найти другие три города, столь же удаленные от всех остальных: Гатфорд подпирает Мандли и Сторт, а Мандли и Сторт наползают друг на друга, но все три далеки от мало-мальски значимых мест, как звезды. Короткие железнодорожные переезды из Гатфорда в Манчестер или Бирмингем производят впечатление истинного чуда, и когда ежедневная процессия новехоньких машин, блестящих салонов или ходовых отправляется по Лондон-роуд, приезжему она мнится самым рискованным предприятием и настоящим приключением. Жители Треугольника тоже считают этот ежедневный выезд новеньких «империал-сиксов», «ламбденов» и «беби-скептров» частью великого приключения. Машины вытекают из Треугольника, а деньги, наоборот, втекают. Говорят, будто завод Дж. Дж. Ламбдена, сына старика Ламбдена, некогда державшего магазин велосипедов на Кобден-стрит в Гатфорде, сейчас оценивается едва ли не в полмиллиона и регулярно отвечает отказом на самые фантастические предложения из Америки. Работники «Скептра» строят новую фабрику между Мандли и Стортом, и язык не повернется назвать жестянкой «империал-сикс», гордость северного Гатфорда и Сторта, где чуть ли не каждый житель – механик. Вряд ли найдется в Треугольнике (и даже в южной части Гатфорда, славящейся своими особняками, теннисными клубами и широкими проспектами) хоть один мальчишка, который бы не стонал от нетерпения, думая, что напрасно тратит время на всякий вздор о Великой хартии вольностей, реках Южной Америки и наречиях, когда можно работать на автомобильной фабрике и каждый день, ровно в половине пятого, покидать ее чумазым и умудренным опытом. Бесполезно заводить с жителями Треугольника беседы о плохой торговле и безработице; времена сейчас славные, как никогда; Гатфорд за последние двадцать лет вырос вдвое, а Мандли и Сторт, куда съезжаются на заработки механики со всех центральных графств, тоже стремительно растут – в день здесь укладывают великое множество новеньких красных кирпичей. Словом, в этих трех городах нынче царит дух приключений. Поэтому-то мартовский ветер, которому приключения отнюдь не чужды, набросился на них с особым азартом и удовольствием. Тут уж есть где порезвиться, словно бы кричит он, а то голые поля, ветви и тонкие дрожащие простыни воды ему смертельно надоели.

Он устремился вниз и накинулся на спокойные стада автомобилей, на трамваи, что неспешно грохочут по дорогам от Гатфорда до Мандли, от Сторта до Мандли и от Гатфорда до Сторта, и на автобусы, которые, воя клаксонами, обгоняют эти трамваи. Тут и там он сметал расшатавшуюся кровлю с домов и даже колпаки с дымовых труб. Найдя несколько досок для объявлений и афиш, он превратил их в барабаны, а потом подхватил с улиц случайные обрывки бумаг и закружил их в ведьминском танце. Чуть позже этот пакостник нашел открытое окно во втором этаже дома по Виктория-стрит, сбросил несколько бумаг со стола и вынудил одного господина, сидевшего над какими-то цифрами, вздрогнуть и поднять злобный взгляд на свою помощницу. То был мистер Ридверз, хотя в стенах этого крошечного офиса он величает себя компанией «Нью-эра-синема» и отсюда вершит судьбы кинотеатров «Тиволи» (Гатфорд), «Колизей» (Мандли) и «Роял-синема» (Сторт), единственных мало-мальски известных кинотеатров на много миль.

– Ради Бога, Этель, – рявкнул он, – закройте же окно! Посмотрите, все письма на полу, черт их дери! И вообще, я замерз.

Этель покосилась на него из-за пишущей машинки. То была девушка лет двадцати, с плоским монгольским лицом, пристальным взглядом и густо накрашенными губами.

– Вы же сами попросили открыть окно. Я предупреждала, на улице холодно.

– Ну, а теперь я прошу закрыть! – буркнул он, уже не отрываясь от цифр.

– Ладно, ладно… – И девушка закрыла окно. В ее голосе не слышалось ни намека на уважение, а в жестах сквозила и вовсе откровенная непочтительность. Чрезмерно расправленные плечи, вскинутый подбородок – все ее тело словно бы отпускало наглые замечания в адрес начальника. Со стороны казалось, что оно имеет на них полное право и начальнику это хорошо известно.

Мистер Ридверз еще минуту-другую поизучал бумаги, встал и швырнул их на стол. Затем нашел в пепельнице окурок сигары и яростно закурил, без конца хмуря брови. Этель украдкой бросала на него удивленные взгляды. Все утро он пребывал в скверном расположении духа, а теперь и вовсе рассвирепел. Мистер Ридверз был господин средних лет, который чересчур много ел, злоупотреблял виски, мало двигался и страдал печенью. Словом, поводов для недовольства у него было в достатке, а холодный порыв ветра окончательно вывел его из себя.

– Ну? – не без некоторой озлобленности спросила Этель.

– Что ну?! – взорвался мистер Ридверз. – Прибыли никудышные! На прошлой неделе Сторт, на этой, бьюсь об заклад, будет Мандли. Поверить не могу, эти треклятые комендиантишки меня разорят!

– А я, между прочим, вас предупреждала.

– Ох, ради Бога, не начинай! И отчего женщины так любят говорить, что предупреждали? От этих комедиантов все как с ума посходили, ей-богу!

– У них аншлаг каждый вечер, – подметила Этель.

– Да я в курсе, не дурак. Но даже это не должно было так ударить по нашему карману. Проклятье, да в этих городишках денег куры не клюют, никакие комедианты не могут выбить меня из колеи! И программы у нас хорошие.

– Вот уж не знаю, – процедила Этель. – На прокате вы только так экономите.

– И что с того? Между прочим, мне пришлось экономить, чтобы показать синдикату Фэрроу хорошие прибыли. Да и какая разница, сколько я плачу за прокат! Картины ведь свежие, их никто раньше не видел, верно? Верно! Нет, все из-за бродяжек. Кто бы мог подумать, а? Вот тебе и удача!..

– Я слышала, они поднимают цены на билеты, – подметила Этель, которой явно нравилось задевать начальника за живое.

– Еще бы! – злобно воскликнул мистер Ридверз. – Тем меньше денег достанется нам. Можно подумать, раз эти людишки раскошелились на концерт, так им теперь всю неделю жить не на что. Удача! Да мне и понюхать ее не дают! – Мистер Ридверз умолк, издал несколько презрительных звуков и свирепо впечатал окурок в пепельницу.

– Не понимаю, чего вы так кипятитесь, – сказала Этель, которая явно все понимала. – Подумаешь, несколько плохих недель! Это не конец света.

Мистер Ридверз отчаянно всплеснул руками:

– Да где же твой разум, Этель?! Не конец света! Зачем ты тут только сидишь, не понимаю.

– Ах, не понимаете? – Этель злобно воззрилась на начальника. – Я, между прочим, не просто так здесь сижу, и вам это хорошо известно, мистер Ридверз! За дуру меня держите?

– Ну ладно, успокойся, Этель, не горячись. – Он безразлично погладил ее по плечу, которое вывернулось из-под его руки. – Я ведь тебе уже объяснял. Синдикат Фэрроу, – ожесточенно чеканил он, – думает сделать мне предложение. Ты ведь это знаешь? Знаешь. Предложение будет зависеть от нашей прибыли за два месяца.И цена соответственно. Если картина их не обрадует, о предложении можно забыть. Купят другие кинотеатры, им-то какая разница. Или – что самое страшное – приедут сюда и построят собственные. И тебе прекрасно известно, что случилось с нашей прибылью. Вот я и спрашиваю, кто бы мог подумать, что эти нищие голодранцы, попросту коротающие время до летнего сезона, так охмурят мою публику!

– Я вчера вечером ездила в Мандли на их концерт, – сказала Этель. – Один парень меня возил. У них был аншлаг. Отличное шоу – местами затянуто, особенно женские номера, – но все равно отличное. У них есть один мальчик – Джернингем зовут – так я в него прямо влюбилась. Как танцует! А внешность! Киношные актеры ему в подметки не годятся, точно вам говорю. И песенки забавные.

– Ты глупее, чем я думал, – прорычал мистер Ридверз. – Только бы на танцоров глазеть! Они еще неделю выступают в Мандли, верно? А потом вернутся в Гатфорд. Их афишами уже весь театр заклеен. Я сказал Билли Робертсу, что не хочу их здесь видеть. Он у меня в долгу и пообещал выставить им самые невыгодные условия – тогда б они не стали арендовать зал, понимаешь? – и спихнуть всю ответственность на их антрепренершу. Но ее это не напугало.

– Правильно, – отозвалась Этель. – Я б на ее месте тоже не испугалась, дело-то верное!

Мистер Ридверз на минуту задумался.

– Так! – наконец вскричал он. – Где она, антрепренерша этих «Друзей» или как их там? В Мандли, насколько я понимаю?

– Нет, они все остановились здесь, в Гатфорде, а по вечерам ездят выступать в Сторт или Мандли. Ее фамилия Трант, она поселилась в «Короне».

– Все-то ты знаешь! – Мистер Ридверз уставился на нее через стол. – Любительница бродячих комедиантов, что ли? А, тебе танцор приглянулся! Смотри у меня, никаких фокусов.

– Какие еще фокусы! – взвизгнула Этель. – А если б мне и захотелось пофокусничать, вашего разрешения никто не спрашивает, мистер Чарли Ридверз. Вы уже сполна получили за свои деньги, не так ли? Фокусы! Приятный вы собеседник, ничего не скажешь.

– Да помолчи ты! Не видишь, у меня и без твоих истерик забот хватает? Да, я сержусь и не скрываю этого. – Он надел пальто и шляпу. – Пойду в «Корону» и поболтаю с той дамочкой – как бишь ее? – Трант. Да, так и сделаю.

– Очень умно! – вскричала Этель. – Что вы ей скажете? Глупая затея, по-моему.

– Твое мнение меня не касается. А тебя не касается, что я ей скажу, – произнес он тоном человека, ловко отпарировавшего удар. Мистер Ридверз и сам понятия не имел, что можно сказать этой мисс Трант, но вид у него был одновременно дерзкий и решительный.

– Сколько сейчас? Полтретьего? Вернусь после трех, наверно. – Положив ладонь на дверную ручку, он замер, обернулся и зловеще поглядел на Этель. – Она меня выслушает, и мои слова ей не понравятся.

– Ступайте и выговоритесь, – ответила Этель. – Глядишь, полегчает. – Она толкнула пишущую машинку, так что каретка съехала вбок и гордо, презрительно звякнула колокольчиком.

Спускаясь по лестнице, мистер Ридверз говорил себе, что Этель стала чересчур заносчива и в конторе от нее больше нет толку – да и вообще нигде нет, совсем распоясалась. Так оно и бывает: стоит позволить себе крохотную шалость с маленькой дрянью, как та своего не упустит. Давно пора прекратить эти игры. Он вышел на Виктория-стрит и в сердцах проклял ветер, который с его появлением мгновенно оживился: просвистел между ног, попытался скинуть шляпу и швырнул в мистера Ридверза бумажки с мостовой. В «Короне» ему пришлось остановиться у бара и выпить еще две рюмки виски – помимо принятых за обедом. Однако ни те ни другие ничуть не скрасили ему жизнь и не вернули потерянного присутствия духа.

II

«Корона» – самая старая и удобная гостиница в Треугольнике. Мисс Трант остановилась здесь, потому что местечко пришлось ей по душе и потому что ей в распоряжение отдали маленькую гостиную наверху. Там она и сидела после обеда, беседуя с Иниго Джоллифантом. За последнее время они очень сдружились, и теперь Иниго рассказывал ей все новости о труппе, поскольку мисс Трант только что вернулась из поездки в Хизертон. На столике перед ними лежали бумаги, сметы и письма, которые она просматривала все утро.

– Даже не знаю, за что взяться, – сказала мисс Трант, чуть повысив голос: мартовский ветер яростно загремел оконными рамами. – Честно говоря, после возвращения я сама не своя. Чувствую себя… неприкаянной.

– Я тоже. Определенно, – ответил Иниго. – Полагаю, тут все дело в ветре. Ветер гуляет над пустошью, брат [56]56
  Иниго цитирует исторический роман Дж. Борроу «Лавенгро».


[Закрыть]! Весна уже в пути, определенно.

– В пути! – воскликнула мисс Трант. – Что вы, она уже пришла!

– Только не сюда, не в Гатфорд, – серьезно возразил ей Иниго. – Может, она прогуливается по окраинам Мандли и Сторта, но в Гатфорде ее нет.

– Пусть так, зато во все остальные города и деревушки она уже пришла. В Хизертоне распустились цветы – так рано!

Иниго многозначительно взглянул на мисс Трант:

– Хотите знать мое мнение? Вы устали – не от нас, конечно…

– Совершенно точно не от вас, – перебила его мисс Трант. – Ни от кого из вас.

– Верно, не от людей, а от самой затеи. Вам, верно, все надоело.

Она сдавленно и сухо рассмеялась.

– Надо же, за обедом я думала то же самое про всех вас – что вы устали, но не хотите это признавать.

– Два любич-челя, так-то. Надоело! – Иниго призадумался. – Нет, пожалуй, мне-то не надоело. Не совсем.

Он помедлил.

– А если… – Мисс Трант смерила его откровенным взглядом, – Сюзи уйдет?

В тот же миг неприкрытый ужас отразился на его лице, и мисс Трант невольно улыбнулась.

– Вот видите! – возликовала она.

– Между прочим, – уже серьезней проговорил Иниго, – Сюзи тоже ходит как неприкаянная. И она вовсе не горит желанием принимать борнмаутское предложение. Никто из молодых не горит. Джернингему оно не по душе, Элси тоже – хотя на ее месте я бы прыгал от радости. Как я уже говорил, одобряют его только наши старички: Джимми, Митчем, мистер и миссис Джо. Они очень тревожатся, что вы никак не решитесь. Для них это чудесное предложение – осесть в одном театре на целый сезон, гарантия, опять же, и все прочее. Сбылась их мечта.

– Да, я их понимаю, бедняжки. Они об этом мечтали. У нас нет причин отказывать Борнмауту. В конце концов, мне же не обязательно там находиться?

– Нет, конечно. Можете взять отпуск хоть на все лето, если хотите.

– Но я не хочу, вот в чем беда. Пожалуйста, не говорите остальным, хорошо? Почему-то у меня нет никакого желания полгода сидеть в Борнмауте. С другой стороны, я не хочу уходить, хлопнув дверью. Хотя, конечно, теперь они справятся и без моей помощи, и я могла бы уйти насовсем.

– Только не это! – вскричал Иниго. – Мы наконец-то начали зарабатывать – и очень неплохо, как мне кажется, – но вы ведь еще не вернули вложенное, правда?

– Нет, не вернула, – призналась мисс Трант, невольно бросив взгляд на бумаги. – Дела здесь идут замечательно, у нас прекрасная выручка – я уже чувствую себя толстой миллионершей и капиталисткой. Но в действительности я пока в убытке – не хватает около двухсот фунтов. А люди, которые сняли мою усадьбу в Хизертоне, говорят, что она нуждается в серьезном ремонте – видите ли, она очень старая и немного запущенная. Наверно, я в самом деле должна этим заняться, только мне становится дурно при мысли о возможных тратах…

– Тем более! Вам надо немного подождать и потом уж грести деньги лопатой. Мы не позволим вам уйти без всякой прибыли.

– Я не хочу уходить, – пылко произнесла мисс Трант. – Совсем не хочу! Просто я… ну, как и вы… чувствую себя неприкаянной и не знаю, что делать.

– Догадываюсь, что Джимми, Митчем и Джо сейчас сидят в баре внизу и ждут вашего последнего слова. Почти уверен, – легко заключил Иниго.

– Ах, ну надо же! – Мисс Трант уставилась на него. – Они же страшно волнуются из-за Борнмаута! Иниго, будьте так любезны, сходите вниз и попросите их еще немного подождать – я приглашу их к себе. Прямо сейчас не могу, я еще не приняла решения. Надеюсь, они там не очень напиваются…

– Очень, – мрачно ответил Иниго. – Они и так закладывали за воротник, а в смутные времена кружка сама просится в руки. Но я все же пойду и поговорю с ними. – Он вышел, однако почти сразу вернулся и заглянул в дверь. – Там какой-то джентльмен по имени Ридверз хочет вас видеть. От него разит виски. Пригласить?

Мисс Трант удивленно кивнула, и в следующий миг Иниго пропал, а на пороге появился толстяк с одутловатой и слегка багровой физиономией. Котелок он заломил на затылок, а с губы у него свисала сигара. Не сняв шляпы и не вынув изо рта сигары, он вошел в гостиную.

– Я мисс Трант, – сказала она, вставая и недовольно оглядывая незнакомца. – Вы хотели меня видеть?

– Именно. Меня зовут Ридверз, и я, если хотите знать, – владелец «Нью-эра-синема», компании с неограниченной ответственностью. Известной, очень известной в здешних местах. Да я и сам человек небезызвестный.

Он умолк, недобро взглянул на мисс Трант, вытащил изо рта сигару и выдул облачко дыма в лицо собеседнице.

– Боюсь, я не понимаю… – Мисс Трант попятилась от дыма.

– Вы – мисс Трант, антрепренер этих бродячих «Друзей», верно? – тяжело выговорил мистер Ридверз.

– Верно. Что вам нужно? – Она бросила многозначительный взгляд сперва на шляпу, потом на сигару, а затем и на самого непрошеного гостя.

Однако мистер Ридверз не торопился. Всем своим видом он давал понять, что у него есть собственный подход к любому вопросу. Он поджал губы, опять сунул в рот сигару, наполовину прикрыл глаза и, качнув головой, прорычал:

– Неплохо вы тут устроились, а?

– Прошу прощения? – Мисс Трант удивленно уставилась на гостя.

– Что вы, не стоит извинений. – Он оперся на спинку высокого стула, вынул сигару и повторил: – Неплохо, значит, устроились?

Мисс Трант по-прежнему изумленно глядела на него.

– А вам известно… – Тут мистер Ридверз использовал сигару в качестве указки и уронил пепел на стул. – …за чей счет вы тут наживаетесь? За мой. И я пришел это обсудить.

– Я ничего не буду с вами обсуждать! – вскричала мисс Трант.

– Пжалуй, нет. Зато я буду. – Мистер Ридверз сделал несколько движений, подразумевавших, что он собирается сесть.

Это вывело мисс Трант из себя.

– Немедленно уходите! – внезапно выпалила она, к вящему удивлению мистера Ридверза. – Как вы смеете так хамски вести себя в моем номере? Нам не о чем говорить. – Она отвернулась и распахнула окно, немедленно впустив в комнату нашего старого знакомца – мартовский ветер, который тут же предпринял попытку задушить мистера Ридверза дымом его собственной сигары.

Он закашлял, брызгая слюной, и выругался. Однако поступок мисс Трант не на шутку его поразил, поскольку его собственный кодекс поведения только что наглым образом нарушили.

– И вы еще называете себя леди! – с искренним негодованием воскликнул он. – Что с вами такое? Чего взбесились?

Мисс Трант развернулась на каблуках, прошла мимо мистера Ридверза к двери и распахнула ее.

– Уходите, пожалуйста, – побелев от ярости, процедила она. – Если не уйдете вы, уйду я – и попрошу хозяина гостиницы выпроводить вас из моего номера.

Мистер Ридверз шагнул к двери и пристально взглянул на мисс Трант. Затем хлопнул по котелку, возвращая его на лоб, цокнул языком, вскричал: «Ну дела!» и, не переставая цокать, вышел за дверь. Когда мистер Ридверз добрался до бара, настроение у него было прескверное. Сам Том Эллис, хозяин гостиницы, сидел там и беседовал с двумя приезжими – долговязым стариком в нелепом пальто и коротышкой с обезьяньей физиономией.

– Налей-ка еще, Том, – проворчал мистер Ридверз. – Позарез надо. – Проглотив виски, он разразился проклятиями и заявил: – Ну и дрянь же поселилась у тебя наверху, Том!

– Ты о ком, Чарли?

– Трант или как бишь ее, – в сердцах ответил мистер Ридверз. – Заправляет бродячими комедиантами – небось пока пляжный сезон не откроется. Эй, что с тобой?

(Том усиленно кивал и подмигивал ему.)

– Эти джентльмены, – пояснил Том, чьей задачей было со всеми поддерживать добрые отношения, – артисты труппы. Говорят, у них отличное ревю.

– И позвольте вам сказать, сэр, – заметил высокий незнакомец, который нам с вами прекрасно знаком – не кто иной, как мистер Мортон Митчем, – что в приличном обществе о дамах так не отзываются. – Его брови добавили значимости высказанному упреку.

– Верно, – строго добавил его собеседник, мистер Джимми Нанн, и сощурил один глаз. – Держите своих дряней при себе.

Мистер Ридверз хохотнул и презрительно уставился на хилую парочку.

– Так вот ради кого отстегивают денежки наши жители, Том? Ну дела… Старые корыта… Бродяги! Мне следовало догадаться, какие они из себя, когда я увидел ту дамочку наверху. У нее не все дома, Том. – Он постучал себя полбу. – Ты бы за ней приглядывал. Бродяги! – И он зацокал языком.

– Кто этот… э-э… джентльмен? – Ирония, которую мистер Митчем вложил в эти слова, вскинув брови на чудовищную высоту, была сокрушительной.

– Успокойтесь, господа. Давайте не будем ссориться, – попробовал унять их Том. – Это мистер Ридверз, ему принадлежат местные кинотеатры.

– А! – многозначительно сказал мистер Митчем. Они с мистером Нанном переглянулись.

– А-а! – отозвался тот.

– Чего это вы разакались? – нагло вопросил мистер Ридверз.

– Помнишь, мы выложили девять пенсов за кино в грязном старом кинотеатришке, Нанн? – осведомился мистер Митчем.

– Да, мы еще удивились, как местные могут платить за это деньги, – кивнул Джимми. – А тебе показалось, что во всех фильмах идет дождь – такие старые были пленки.

– А ты возмущался, как начальству не стыдно ставить в зале такое разбитое пианино и сажать за него девочку, которая никогда не брала уроков музыки. Это то самое место, верно, Нанн? Да, наверняка это оно. – Он глубоко вздохнул.

– Считаете себя самыми умными, а? – спросил мистер Ридверз, свирепо переводя взгляд с одного на другого. – Думаете, я стану это от вас терпеть? Ошибаетесь: я не стану. – Он не уточнил, от кого бы он стал это терпеть, но складывалось впечатление, что терпеть уже приходилось. – Жалкие бродяги! Небось шляпу по залу пускаете! Голодранцы чертовы! Вот что я вам скажу, и можете передать это…

– Спокойно, Чарли, спокойно, – выговорил хозяин гостиницы, вид у которого был отнюдь не спокойный.

– Вам бы рот помыть, мистер! – сердито вскричал Джимми. – Хорошенько помыть, с мылом.

– Кое-где за такие высказывания в адрес дамы вы бы мигом схлопотали пулю – бах! и готово. – Мистер Митчем, с благородным презрением облачившись в Серебряного короля, попробовал уничтожить разъяренного владельца кинотеатров одним величественным взглядом.

– Да вы посмотрите на себя! – взревел мистер Ридверз и сам попытался посмотреть на них поближе, отчего двое немного попятились, поскольку мистер Ридверз с мощными плечами и выступающей вперед челюстью выглядел весьма угрожающе. – Я говорю что хочу, вы меня не остановите и прекрасно это знаете. Ясно? Я говорю что хочу.

– Так держать, мистер, – сказал веселый голос у него за спиной. – Так держать. Каждый имеет право на слово, таков мой девиз – если от этого никому нет вреда. Доброе утро, мальчики! Что нового? Что тут творится?

– Сейчас расскажу, Джо, – ответил Джимми, не скрывая облегчения. Он взял Джо под руку и шепотом сообщил ему, что происходит. Огромный Джо после этого выступил вперед и окинул мистера Ридверза удивленным взглядом, как будто какую-то диковинную тварь.

– Ну, – молвил мистер Ридверз, по-прежнему стоя на своем, хотя уверенность его дрогнула, – чего уставился?

– Сейчас объясню, чего я уставился, – тихо ответил Джо. – Я бродячий артист, как и эти двое. Такой же грязный оборванец. Жалкий бродяга, ага. Точь-в-точь. Мисс Трант, леди, с которой вы беседовали наверху, платит мне жалованье. Так же, как им. А теперь я объясняю, чего уставился. У вас два имени. Одно – Вшивый. Второе – Подонок. – Он ткнул огромным пальцем в сторону двери. – Вон! Живо! Чтоб духу твоего тут не было! О-о… – Тут Джо задумчиво повел головой, и в его голосе зазвучали восторженные нотки. – Я мог бы устроить тебе славную взбучку… Формы и размерчик – в самый раз.

Мистер Ридверз пришел к этому заключению еще до того, как Джо высказал его вслух. Он сбежал. В дверях ему следовало бы остановиться, бросить на артистов хмурый взгляд и разразиться зловещим «Ха! Ха! Ха-ха-ха-ха!»; жаль, нельзя вставить это предостерегающее «ха-ха!» на каждую страницу; в действительности же он отбыл в полном молчании и даже не обернулся. Однако внутри у мистера Ридверза все кипело – театрально-хмурый взгляд, легкое потрясание кулаками и злорадный хохот, несомненно, пошли бы ему на пользу. На Виктория-стрит ветер приветствовал его как старого приятеля, но он в ответ лишь разразился проклятиями и пожелал ветру сперва провалиться под землю, а потом сдохнуть. Когда же Этель спросила мистера Ридверза, был ли толк от разговора с антрепренершей, в ответ раздалось нечто такое, отчего звуки пишущей машинки в конторе «Нью-эра-синема» умолкли до конца дня.

III

Миссис Джо отставила чашку и склонила голову набок, будто бы внимательно прислушиваясь к ветру.

– Ты только послушай, милая, – самодовольно заметила она, словно ей принадлежала доля в компании, производившей мартовскую погоду. – Совсем разбушевался. Март ворвался в Англию, как лев, и даже не думает униматься. Так приятно быть дома, в тепле, когда за окном бушует непогода, правда?

Сюзи, сидевшая в огромном кресле, специально принесенном в номер для Джо, уютно залезла в него с ногами.

– Лучше не бывает, – лениво проговорила она. – Обожаю, когда за окном мерзость, а я не там и еще час или два могу не высовываться. Даже в поезде становится уютней. – Она потерлась щекой о спинку кресла.

– Когда Джо пошел узнать новости, – продолжала миссис Джо, – мне захотелось посидеть в гостиной и с кем-нибудь уютно поболтать. Достану-ка рукоделие.

Обнаружив в сумке какое-то сложное и чрезвычайно неаккуратное вязанье ярко-розового цвета, она широко улыбнулась своей гостье, устроилась в кресле напротив и приняла вид августейшей особы, которая может забыть на минутку о долге и вволю пооткровенничать.

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Если бы Джордж был здесь и не болел – на Рождество, если помнишь, его здоровье оставляло желать лучшего, хотя, по словам Клары, он уже полностью поправился – знаешь, кем бы я себя назвала?

Из глубин кресла донесся отрицательный ответ.

– Хватит! – вдруг закричала миссис Джо громко и чрезвычайно эффектно. Она выпрямилась и расправила плечи. – Хватит! Нельзя иметь все,я слишком о многом прошу. Нет, я не говорю – и не стану говорить – «если бы Джордж был здесь». Скажу иначе: знаешь, кем я называю себя прямо сейчас? Счастливой Женщиной, вот кем.

Она бросила гордый взгляд на Сюзи и строгий – на вязанье и тотчас встряхнула его, будто бы оно позволило себе какое-то дерзкое замечание.

– Тебе ведь тут нравится? – спросила Сюзи.

– Если говорить честно, милая, то да. Мне все по душе, – убежденно ответила миссис Джо, – целиком и полностью. Полагаю, я на своем веку уже наворчалась. Если что-то идет не так, я беру себя в руки и прошу остальных поступать так же. А когда все хорошо, я так и говорю. Здесь нам грех ворчать, я считаю.

– Да я и не ворчу! – возразила Сюзи.

– Вот и славно. Здесь так уютно и хорошо – болтаем, сидя у камелька – чрезвычайно жаркого камелька, на мой взгляд…

– Да, тут дров не жалеют, правда?

– Миссис Пеннифэзер точно не жалеет! – со знающим видом воскликнула миссис Джо. – Она не унизится до того, чтобы взять шиллинг за четыре полена и лопату золы. В смысле угля весьма и весьма щедрая дама. А мы сидим в тепле, слушаем вой ветра за окном, и нет нам до него никакого дела: завтра у нас будет полный зал благодарных зрителей – из Стандли, Горта, или где мы там играем на этой неделе. Ах да, в Мандли, конечно. Так ведь называется тот городок, где трамваи кружат возле грязного памятника посередине? Ужасно нелепые городишки, не находишь? Впрочем, для артистов лучше не придумать. И комнаты необычайно хороши, правда? Взгляни хоть на эту. Заметила картины маслом на стенах?

Поскольку все стены были чуть не сплошь завешаны полотнами в богатых золоченых рамах, на которых была изображена одна и та же коричневатая вата, Сюзи могла честно ответить, что заметила картины.

– Я вот все думаю, – сказала она, оглядывая их из-за подлокотника, – что на них нарисовано? Такое ощущение, что толком ничего, правда?

– Насколько я поняла, их написал дядя миссис Пеннифэзер, – заметила миссис Джо, в чьем голосе теперь слышался новый оттенок благородства, подобающий жилице столь выдающейся картинной галереи. – Художник-любитель – держал то ли семенную, то ли скобяную лавку, вылетело из головы, – но крайне одаренный. Работы не отличить от профессиональных. В каком-то смысле они даже лучше, я считаю.

– А по-моему, они все одинаковые, – сказала Сюзи. – Не пойму, что он хотел изобразить – может, внутренности матраса? Особенно вон те, коричневые.