Текст книги "Добрые друзья"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

– Вы угодили в жуткий переплет, Иниго, – с растерянной улыбкой сказала Сюзи. – Придется вам слушать историю моей жизни. Не всю, конечно, просто я ничего не могу поделать: картинки прошлого так и вертятся в моей голове. Наверное, это из-за встречи с той дамой. Я все думаю о своем отце. Слышали, она про него говорила? Он тоже был артист, как и мама. Они пели в мюзиклах. Он во всех труппах был главным баритоном, а матушка играла роли субреток – французских горничных, как правило. Она сама была наполовину француженка, поэтому акцент ей давался великолепно. Они ставили всякие бойкие музыкальные комедии вроде эдвардсовских «Крестьянки», «Циркачки» или «Гейши». Сразу после свадьбы, в Манчестере, оба пели в знаменитой «Флородоре». Помню гримировальный столик, который папа везде возил с собой, – свадебный подарок от труппы, с подписью: «С наилучшими пожеланиями от актеров „Флородоры“, Манчестер» и прочими глупостями. Так нелепо, но мне все время хочется плакать, как вспомню! Не знаю почему… я словно бы вижу их воочию – родителей в Манчестере, и «Флородору», и «Скажи мне, красавица» – все! Маленьких человечков на сцене, таких радостных и счастливых, в ярком свете рампы – они совсем крошечные, понимаете, а вокруг огромная черная пустота, все это происходит в тысяча девятьсот втором году, и никто еще не знает, что будет. Понимаете, Иниго? Нет, конечно, не понимаете, и я не представляю, как объяснить вам свои чувства. Но… это ведь жизнь, это настоящее, и тут уж либо плакать остается, либо смеяться… А теперь скажите, что я глупая.

Иниго покачал головой и обратил на нее взгляд, которым предлагал ей все, что у него есть. Но Сюзи думала не о нем: она все еще блуждала среди воспоминаний. Когда она заговорила вновь, голос у нее был очень тихий, и Иниго едва разбирал отдельные слова. Она рассказывала про маму – та умерла, когда Сюзи было всего два годика, и несколько лет она прожила у тети. Наконец трамвай чуть приутих, а Сюзи заговорила громче, и все остальное Иниго разобрал хорошо:

– Тогда-то и началось самое странное – я это помню лучше всего. Отец решил возить меня с собой. Мне тогда было пять или шесть, и турне длилось несколько лет – в памяти, конечно, все уже смешалось, но что-то я помню до жути отчетливо. Мы объехали десятки городов, однако все они казались мне одинаковыми. Только квартирные хозяйки называли меня то «бедняжечкой», то «дитятком», то «голубушкой», а то «девуней» – это я очень хорошо помню. Иногда папа брал меня на дневные спектакли, и пока он играл, я сидела за кулисами или в гримерных, на коленях у комедиантов и хористок, меня угощали конфетами, и все вокруг казалось очень странным и пахучим – грим, пудра, газ, ну, вы понимаете, – но я слышала, как на сцене играет музыка, а зрители хохочут и хлопают в ладоши, и мне ужасно это нравилось. Правда, по ночам бывало очень страшно, когда приходилось ложиться спать до ухода папы в театр; хозяйки порой бывали жуткие, с толстыми багровыми лицами, от них за милю разило виски. Помню комнаты. Одна была огромной, с гигантскими диванами, столами и ужасными черными шкафами, полными всяких штук, которые только и ждали, чтобы наброситься на тебя, – шторы были плохо задернуты, и внутрь просачивался жуткий зеленоватый свет с улицы, и я дрожала, дрожала под одеялом, пока кто-нибудь не приходил. Бух! – стукала дверь, и я бежала вниз к отцу. Он ужинал и мне тоже давал немножко еды. Знаете, он больше всего любил говяжьи ножки в молоке и с луком, я теперь тоже их обожаю. У нас с ним было множество шуточек, которые мы повторяли снова и снова, и каждый раз хохотали как ненормальные. Папа говорил, что эти шуточки – единственное, чем он может обставить дом. Пил он немного – тогда по крайней мере, – но я всегда догадывалась, когда он перебирал, потому что тогда он приходил домой, кричал и заставлял обещать, что я и близко не подойду к сцене. Заканчивалось все прослушиванием, после которого он говорил мне, что я прирожденная артистка и однажды прославлюсь. И все-таки папа у меня был просто прелесть: очень красивый и с дивным голосом, хозяйки и артистки души в нем не чаяли, даже я это видела. Но потом он решил, что мне больше нельзя с ним ездить, и я поселилась у другой тетки, неподалеку от Клапхэм-коммон, и должна была ходить в школу… ужасное было время!

Иниго узнал, как Сюзи боролась со скучной жизнью неподалеку от Клапхэм-коммон и как в возрасте пятнадцати лет вернулась к отцу, в шестнадцать начала выступать с ним в разъездной труппе, в семнадцать проводила его в последний путь и с тех пор пытается выжить самостоятельно – тут они и подъехали к конечной. Город давно остался позади. Вокруг ничего не было, кроме ветхой трамвайной остановки и убегающей вдаль дороги. Если пройти по ней полмили, повторил кондуктор, прямо на магистрали увидите большую гостиницу, где обычно останавливаются «автомодилисты». Иниго с Сюзи быстро зашагали в нужную сторону.

– Ничего, что мы так быстро идем? Видите ли, мне без пальто довольно зябко.

– Что вы, если хотите, я побегу! – Сюзи положила ладонь ему на руку. – Бедный Иниго! Я ведь еще не отблагодарила вас за то, что вы ради меня спрыгнули с поезда, правда?

Иниго остановился и схватил ладонь, которая только что касалась его рукава.

– Сюзи, – начал он, – я должен немедленно вам признаться. Я сделал потрясающее открытие. Я… я вас обожаю!

– Ах, Иниго, как это чудесно! Впрочем, я и сама догадалась. Надеюсь, вы и дальше будет меня обожать.

Она жестом дала понять, что готова продолжить путь.

Тогда Иниго взял ее за обе руки.

– Да, но все гораздо серьезней! Это не просто дружба. Это все, что только есть и будет в нашем бренном мире…

Сюзи высвободилась.

– Вы так говорите, словно хотите сделать мне предложение. Надеюсь, все не настолько ужасно?..

– Как раз настолько! – воскликнул Иниго. – Я предлагаю вам свое сердце и все, что только захотите! Я люблю вас, Сюзи, – всей душой, страстно и беззаветно. Это чудесно. Это ужасно. – Он хотел заключить Сюзи в объятия, но любимой не оказалось на месте. Они пошли дальше.

– Как жалко… – наконец проговорила Сюзи весьма траурным голосом.

– Не понимаю, о чем вы жалеете.

– Ну, вы ведь прелесть, так?

– Видимо, нет, – уныло протянул Иниго, а потом вдруг просиял и с жаром выпалил: – Но раз вы так считаете, со временем все устроится, правда? То есть я готов дать вам немножко времени – это ужасная мука, конечно, внутри все ноет и свербит, – но я готов.

– Не говорите глупостей, Иниго.

– А я и не говорю. Я только рассказываю вам о своих чувствах. В трамвае мне безумно хотелось вас поцеловать, да и сейчас хочется. Не знаю, почему я до сих пор этого не сделал… Быть может, это такая разновидность любви…

– Какая же? Продолжайте, Иниго.

– Нет, – проворчал он. – Скажу как-нибудь в другой раз. Вы надо мной потешаетесь.

– Ничуть, дорогой мой! Чтобы доказать серьезность своих помыслов, я раскрою вам одну тайну. Я множество раз репетировала этот разговор.

– Как! Со мной?

– Да нет же, глупый, не с вами, а с любым привлекательным юношей, который в меня влюбится. Он наговорит мне кучу всего, ну прямо как вы (хотя вы не вдавались в подробности, а в моих фантазиях он перечисляет все, за что меня полюбил), а я отвечу, как это досадно…

– Что вы и сделали, – погрустнев, вставил Иниго.

– …и что мы с ним будем самыми близкими друзьями, но я приняла твердое решение никогда не выходить замуж. Я повенчана – как это пишут в книжках – с Искусством. А потом очень, очень тактично и мягко предложу ему влюбиться в кого-нибудь другого. Конечно, тут он вспылит и заявит, что девушки его больше не интересуют. Это место мне особенно нравится, – призналась она, – и на нем я обычно заканчиваю беседу.

– Вы только об одном забыли, Сюзи, – с упреком проговорил Иниго. – Я живой человек, а не неведомый привлекательный юноша из ваших фантазий. Неужели для вас это без разницы? Ни за что не поверю.

– Разница есть. Теперь я по-настоящему рада и взволнована.

– Правда?! – возликовал Иниго.

– И мне очень, очень вас жалко. Увы, разница только в этом. А теперь давайте сменим тему, хорошо?

– На всем белом свете не найдется другой интересной мне темы, – мрачно проговорил Иниго.

– Найдется. Например, поговорим о гостинице – вон она, взгляните. Вроде бы и впрямь большая, «автомодилистичная», как считаете? Давайте напьемся чаю и закажем всякой еды – за мой счет, разумеется, ведь это я во всем виновата.

И двое молодых людей вошли в гостиницу, где действительно останавливались автомобилисты, ехавшие на юг или на север по магистрали. У входа стояло несколько машин. Большая гостиница в самом деле производила впечатление уютной и чистой.

Иниго подошел к освещенному порогу и взглянул на часы.

– Можем провести тут час, не больше, – сказал он, стараясь забыть о произошедшем между ними разговоре.

– Вот и хорошо, – ответила Сюзи, – как вы славно все придумали! Вы вообще славный, правда, Иниго? Вы мне очень нравитесь.

– Я голодный, холодный и вдобавок осёл, – сказал юный джентльмен и предпринял тщетную попытку пригладить волосы, пока его не увидел официант.

III

Им сообщили, что чай подают в вестибюле. Там был большой пышущий жаром камин и большая пышущая жаром дама. Среди постояльцев гостиницы она выглядела, словно какаду среди дроздов. И в ней действительно было что-то от какаду: загнутый носик-клюв на багровом лице, огромные глаза навыкате и маленький круглый рот, пылающий алой помадой; одета она была дорого и броско, каждый ее жест сопровождался ослепительным блеском украшений, а сумочек и свертков у нее было столько, что в них уместился бы небольшой магазин. Дама сидела одна, неподалеку от их столика, и была самой заметной персоной и объектом в зале. Сперва она бросила на Иниго и Сюзи озадаченный взгляд, который потом стал равнодушным и все длился и длился, ничего, по-видимому, не означая.

– Чего она уставилась? – прошептал Иниго. – С нами ведь все в порядке, правда?

– Вот и я думаю, – тихо ответила Сюзи. – Себя я осмотрела – вроде бы все нормально. Вы поначалу отливали синевой, но теперь порозовели. – Она протянула ему чашку. – Может, нас приняли за знакомых?

– Меня она точно не знает – слава Богу! – пробормотал Иниго.

– А меня вполне может, – с гордостью вставила Сюзи. – Если подумать, меня видели тысячи и тысячи людей по всей стране, и я должна иногда встречать своих зрителей, не правда ли? – Сюзи была так весела, так сияла и так умилительно заботилась об Иниго, что он начал подумывать, не любит ли она его – хотя бы самую капельку.

«А может, – размышлял он, скорбно поедая песочный коржик, – она делает это по доброте душевной, чтобы меня порадовать». К тому времени он уже выбросил из головы глазевшую на них даму. Он даже не знал, сидит ли она за столиком, потому что мало-помалу развернулся к ней спиной. Однако, доев коржик, он увидел, что Сюзи вопросительно смотрит наверх.

– Что такое? – спросил он. – Та пучеглазая птица ушла?

– Простите за беспокойство, – раздался женский голос у него над головой.

От неожиданности Иниго подскочил на месте, и его пухлое кресло упало спинкой назад, где налетело на некое препятствие. Он повернул голову и ужаснулся: препятствием оказался роскошный бюст пучеглазой дамы. Она толкнула кресло. Иниго яростно потянул его на себя. В результате оно полетело вперед и припечатало Иниго к столу. Левой рукой он сшиб кувшин с горячей водой, а правой залез в тарелку.

– Ах, вот теперь я вас точно побеспокоила! – воскликнула пучеглазая дама.

– Ничуть, – заверила ее Сюзи, пытаясь улыбаться и одновременно следить за горячей водой, которая ползла по столу в ее сторону. – Присядете?

– Ничуть! Нисколько! Определенно! – взревел Иниго, не понимая, что несет. Он показал рукой на кресло – той самой рукой, которой размазал по тарелке бутерброд с маслом. – Присаживайтесь, пожалуйста! – Он еще раз махнул рукой, и раздавленный бутерброд шмякнулся на кресло.

– Я, верно, должна представиться, – сказала дама.

– Осторожней с горячей водой! – предостерегла ее Сюзи.

– Нет, сюда лучше не садитесь! – опять взревел Иниго. – Здесь все в крошках и масле.

Сказав это, он больше не смог выдавить ни слова. Иниго вдруг потерял власть над собой. Эта дама – с глазами навыкате, крошечным клювом и великолепными украшениями, – ее внезапное появление, его прыжок и последующие чудачества с креслами, маслом и горячей водой вдруг разом подействовали на Иниго, и все происходящее в вестибюле и в целом мире показалось ему вопиюще абсурдным и смешным. Он рухнул в кресло и захохотал.

– Меня зовут леди Партлит, – объявила их новая знакомая, садясь за стол.

Этого хватило, чтобы Иниго вновь разразился хохотом. Она могла представиться хоть миссис Джонс или даже просто отметить, что на улице похолодало, – Иниго был не властен над собой. Любые события и слова повергали его в истерику.

Сюзи вежливо представилась и назвала имя Иниго, но и ее на большее не хватило: глаза засверкал и, она закусила губу, но в следующий миг беспомощно захихикала.

Леди Партлит рассеянно улыбнулась, однако в ее голосе звучало ликование.

– Я вас узнала! – объявила она. – Вы из разъездной труппы «Добрые друзья», верно? Ну разумеется! Я была на вашем концерте в Сэндибэе.

– Да, мы там выступали, – выдавил Иниго. Он вперил взгляд в чайник, надеясь обрести над собой власть, но все было бесполезно. Он вытащил платок, вытер глаза и вновь разразился глупым хохотом.

– Я трижды ходила на ваши концерты! – сказала леди Партлит. – Вы просто чудо. Наконец увидела что-то новое и интересное!

– Я очень рада… – проронила Сюзи, силясь не смотреть на Иниго. – Приятно знать… – Но тут она вновь зашлась в приступе хохота. – Иниго, прекратите, пожалуйста! Дурачина! – Нечеловеческим усилием воли она сделала серьезное лицо, повернулась к леди Партлит и виновато проговорила: – Должно быть, мы показались вам ужасными невежами, но поверьте, это все из-за его глупых выходок и… и… я ничего не могу с собой поделать!

Она вновь захохотала.

– Ничего страшного, – все еще улыбаясь, ответила леди Партлит. – А… э-э… можно поинтересоваться, куда вы едете?

– В Миддлфорд! – выдавила Сюзи таким тоном, будто это самая смешная шутка на свете.

– Вот-вот! Ха-ха-ха! – проревел Иниго. – В Миддлфорд! Ха-ха-ха-ха! Простите, но я ничего не могу с собой поделать. Миддлфорд – такое смешное название! – Он спрятал лицо в ладонях и завопил. Его поведение смело остатки Сюзиного самообладания, и она незамедлительно присоединилась к нему. Взгляд леди Партлит забегал с нее на Иниго и обратно; выпученные глаза распахивались все шире и шире, маленький рот округлился, тяжелые щеки задрожали, и наконец она тоже расхохоталась – тонким сопрано, от которого хотелось смеяться вечно. Все трое дрожали и проливали слезы, не в силах ничего с собой поделать.

– Ах, Боже, Боже, Боже мой! – заверещала леди Партлит, промакивая платком глаза. – Не знаю, что стряслось, но я уже давно так не хохотала! А ведь я люблю посмеяться. – Теперь она говорила куда теплей и непринужденней – от знатной леди в ее тоне не осталось и следа. Перед ними была добрая, недалекая, состоятельная дама лет сорока, которая весело отмахнулась от их извинений.

– Мне это только на пользу, – сказала она. – Вот уж не думала найти такую потеху в этом заведении. Честное слово! Можно я закажу вам еще чаю? Не хотите? А как насчет коктейлей? Или конфет? Сигаретку будете? – Она вынула из сумочки золотой портсигар, и все трое задымили.

– Не забудь про поезд, Иниго, – сказала Сюзи. – Помнишь, как долго мы сюда добирались – почти полтора часа!

– Как же это? – удивилась леди Партлит и, услышав ответ, выпалила: – Ах, и думать забудьте про трамвай! У меня здесь машина, и Лоусли с удовольствием доставит вас куда нужно – легко и быстро. Так что можете посидеть подольше – заодно и меня обяжете. Я еду в Йоркшир, а здесь остановилась только выпить чаю. Но Лоусли сказал, что на дорогах туман, и я решила переночевать здесь – пораньше забраться в постель с хорошей книжкой. Ну, что скажете? Пусть Лоусли подбросит вас до вокзала.

Сюзи сразу согласилась, и хотя Иниго предпочел бы вернуться на трамвае, потому что так ему не пришлось бы делить Сюзи с другими, ни одного вразумительного возражения он придумать не смог.

– Надеюсь, вам не покажется странным, что я так запросто к вам подошла, – продолжала леди Партлит. – Во-первых, я отношусь к числу ваших самых больших поклонников. Никогда не видела таких замечательных концертов на побережье, кому я только про вас не рассказывала! А какое у вас оригинальное название! И потом, я и сама имею некоторое отношение к театру. Мой покойный муж – сэр Джозеф Партлит, вы могли слышать это имя – помимо прочего имел долю в двух вест-эндских театрах и финансировал несколько постановок. Теперь этим занимаюсь я.

Глаза Сюзи вспыхнули и передали Иниго послание: «Вот она, наша Добрая фея!»

– В чем дело? – удивилась леди Партлит.

– Ни в чем, – ответила Сюзи. – Просто вы – тот самый человек, которого мы все каждую ночь видим во сне. Два вест-эндских театра! Постановки! Не мюзиклы или ревю, случайно?

– Они самые, как правило. Я тоже очень рада знакомству, потому что больше люблю именно их, хотя против хороших драм тоже ничего не имею.

– Прямо не верю своим ушам! Вы точно настоящая? – воскликнула Сюзи, широко улыбаясь.

– Только не думайте, будто я что-то в этом смыслю или пользуюсь влиянием, – благодушно пояснила леди Партлит. – Я никто, время от времени подписываю контракты, люблю иногда прийти в театр и посмотреть на репетиции. Какое-никакое, а занятие для бездетной вдовы. От меня немного толку, поверьте.

– От вас может быть столько толку, что у меня дух захватывает! – уверенно проговорила Сюзи. – Мистер Джоллифант – зовите его Иниго, ему так больше нравится – еще ничего не понимает, он ведь практически любитель, но я!.. А будь тут Джерри Джернингем, я бы за него не поручилась. Боюсь, он захотел бы вас похитить.

Последние два предложения произвели на леди Партлит удивительный эффект: ее румяные щеки превратились в две огромные маринованные свеклы, глаза заблестели, а грудь заходила из стороны в сторону.

– Вы его помните, не так ли? – спросила Сюзи, заметив эти характерные перемены. – Наш комедиант и танцор.

– Разумеется, помню! Он… просто чудесный! – Леди Партлит умолкла.

– Верно, – кивнула Сюзи. – Да, Иниго?

– Определенно. Сам он, конечно, до ужаса… – Иниго умолк, получив от Сюзи пинок в голень.

– До ужаса талантливый танцор, – закончила за него юная леди.

– Вот именно! – воскликнул Иниго. – Такого чечеточника еще поискать!

– И невероятно хорош собой, – добавила Сюзи.

– О да, – проронила леди Партлит.

Сюзи издала кокетливый смешок, который показался Иниго самым прекрасным и неземным звуком на свете.

– Забавно, как в Джерри влюбляются все зрительницы. Они бы за ним бегали, если б могли, но он неуловим.

– А он… он женат? – тоненьким сдавленным голоском поинтересовалась леди Партлит.

– Да кто же в своем уме… – начал было Иниго и схлопотал очередной пинок.

– Нет-нет, он не женат, – весело ответила Сюзи. – Даже не думает о семейной жизни! У него в голове сплошная работа. Он очень трудолюбив, и честолюбия ему не занимать – я и сама такая же.

После этого они непринужденно перешли на другие темы, но разговор чудесным образом то и дело возвращался к Джерри Джернингему. Сюзи перечислила леди Партлит все города, где они собирались выступать, а в конце вечера леди ненадолго удалилась к себе и вернулась с большой коробкой конфет для Сюзи и сигаретами для Иниго. Прощалась она чуть не плача – однако сожаление по поводу разлуки, заметили они, не подвигло ее отправиться с ними на вокзал.

– Что ж, – сказал Иниго, когда они устроились на заднем сиденье большого лимузина, – должен заметить, я не вполне понимаю эту старушку. По-моему, она слегка не в себе.

– Болван! Вы разве не догадались, – прошипела Сюзи, – что это она подарила Джернингему тот букет? Она его обожает!

– Ух ты! – только и сказал Иниго. Впрочем, он терпеливо выслушал рассуждения Сюзи о различных аспектах странного происшествия. Они с удобством и комфортом добрались до вокзала, а когда остановились, Сюзи мечтательно вздохнула:

– Что бы там ни говорили, быть богатой – очень здорово.

Любой свидетель ее торжественного выхода из лимузина наверняка подумал, что денег у нее хоть отбавляй. Пусть роль очень богатой и в высшей степени искушенной, избалованной судьбой девушки она сыграла лишь для двух носильщиков, таксиста и случайного прохожего, все же она исполнила ее по высшему классу. Спутник Сюзи, продрогший насквозь, без пальто и с непокрытой головой, все это время оставался в тени: он был рядом, но в кадр не попадал. Иниго вернулся в него, лишь когда открыл перед Сюзи дверь пустого вагона третьего класса, и мисс Дин вновь стала самой собой.

IV

– Фигура или не фигура, – сказала Сюзи, рассматривая коробку конфет – подарок от леди Партлит, – а я их съем!

Конфеты были очень крупные, аристократические, и пока они съели две или три, от Хиклфилда за окнами летящего поезда не осталось и следа. Сюзи вновь подчеркнула, как хорошо иметь много денег, и предалась мечтательным рассуждениям на тему богатства.

В Англии, как нигде в мире, трудно ужиться двум противоречиям: если один становится реалистом, другой превращается в идеалиста; циник может вмиг поддаться сентиментальным порывам. Иниго отрицал важность денег – роскошь претила ему до такой степени, что он отказался от третьей конфеты и заявил, что рассуждения Сюзи его огорчают. Однако любовь почти сразу убила в нем философа.

– Если вам так угодно, – с унынием в голосе проговорил он, – я заработаю денег – много денег. Мне они не нужны, но ради вас я это сделаю. Вы же сами говорили, что за мои песенки будут платить.

– Это золотая жила, – заверила его Сюзи. – Если их услышат нужные люди, состояние вам обеспечено, Иниго. Я серьезно. У вас дар!

– Ну вот, решено. Я заработаю вам денег.

– Глупенький, мне не нужны ваши деньги, я хочу разбогатеть сама, без чьей-либо помощи!

– Вряд ли вы вообще знаете, что вам нужно, – заявил Иниго, поняв, что он-то ей как раз не нужен.

– Это только доказывает, что вы меня не знаете и не понимаете, – обиделась Сюзи. – Я хочу стать звездой! Я хочу быть не просто Сюзи Дин, а СЮЗИ ДИН – ба-бах! Чтобы все кричали: «Встречайте: неподражаемая Сюзи Дин!» Не только для себя, но и для папы с мамой – чтобы оправдать их унылые скитания по стране, жалкие лачуги, тяжелую работу за гроши и безвестность. Конечно, мой успех не вернет им жизнь, но я сделаю все, что в моих силах, и ради них поднимусь на самую вершину славы. Ради себя тоже, конечно, – добавила она.

– Конечно, конечно.

– Вы надо мной смеетесь?

– Нет, что вы! Продолжайте.

– В общем, – проговорила она, глядя на Иниго, но не видя его, – фотографии в газетах и электрические вывески меня не волнуют. Это приятно, разумеется, да только я хочу другого: собственную квартирку, куда беспрестанно звонили бы импресарио и предлагали мне разные роли, личную портниху, которая души во мне не чает, и уютный автомобильчик – небольшой, но прешикарный. И еще много денег, чтобы устраивать друзьям чудесные сюрпризы и дарить подарки. Время от времени я сбегала бы от этой суеты и уезжала в круиз, возможно, под чужим именем – чтобы никто не знал, кто я такая, а однажды кто-нибудь подошел бы ко мне и сказал: «Знаете, вы похожи на Сюзи Дин», а я бы ответила, что это я и есть, и все на корабле стали бы шептаться: «Представляете, это Сюзи Дин», и нарочно устроили бы какой-нибудь концерт, чтобы я на нем выступила, и… ах, в общем, я много чего хочу! – задыхаясь, выпалила она.

– По-моему, вы обрекаете себя на одиночество, – безрадостно проговорил Иниго.

– У меня будет целая куча друзей! – воскликнула Сюзи. – Я без них не могу. Вы ведь будете моим другом, Иниго?

– Пожалуй. – Он представил, как носит за ней плащ, пока другие богатые и важные джентльмены купаются в ее внимании.

– Что-то вы не рады. По-моему, вы совсем не желаете мне успеха. Вы из тех зануд, которые дружат только с теми, на кого можно смотреть свысока! – Она надменно уставилась в окно, за которым ничего не было видно. Иниго попытался последовать ее примеру, но невольно поглядывал на нее, а через минуту-другую заметил, что и она на него поглядывает. Он улыбнулся, и Сюзи тотчас развернулась к нему:

– Какие мы глупые, правда? Почти как Джо и миссис Джо. Прошлым летом они купили лотерейный билет и в один прекрасный день, прямо накануне розыгрыша, стали обсуждать свои шансы на победу и мечтать, на что потратят деньги. Джо хотел купить большую гостиницу в крупном прибрежном городе, а миссис Джо хотела вложить все деньги в какое-нибудь выгодное дело и жить на доходы. Никаких гостиниц, заявила она мужу. Они спорили часами напролет, пока окончательно не рассорились. Два дня друг с другом не разговаривали, бедняжки! Ну-ка, садитесь рядом и не смотрите на меня так, будто я сделала вам ужасную гадость.

Иниго поднялся и несколько секунд разглядывал ее сверху, прислушиваясь к стуку колес.

– Я в печали, Сюзи, – медленно проговорил он. – А ведь должен быть счастлив, что остался с вами наедине. Последнее время мое счастье только в этом.

– Почему, Иниго?

– Не буду повторяться. Я только хотел сказать, что я в печали. Впрочем, воскресный вечер всегда навевает на меня печаль… есть в нем что-то душераздирающее.

– Понимаю, – тихо произнесла Сюзи и вдруг посуровела. – Нет, не понимаю! Садитесь, мастер Джоллифант, мистер Определенно, и немедленно развеселитесь, не то я вас поколочу! Хотя можете и погрустить, – добавила она, украдкой бросив на него взгляд, – если причина вашей грусти – я.

Они сели рядышком и стали болтать под лязг и стук поезда, мчащегося сквозь таинственный мрак к далекому Миддлфорду. Время шло, и Сюзи говорила все меньше и меньше, потом начала зевать и наконец уснула, забившись в свой уголок. Тут ее разбудил проводник, пришедший за билетами. Через несколько минут Сюзи задремала вновь: на сей раз ее голова стала клониться в сторону Иниго и вскоре замерла на его плече, где и осталась – к его вящему восторгу. Быть может, восторг этот слегка отдавал горькой иронией, ведь Сюзи ясно дала понять, что ему не на что надеяться, и ее просто сморил сон. Но все же она будто бы доверилась ему, и под легким весом девичьей головки в Иниго вновь проснулась надежда. Даже онемение, быстро завладевшее его членами, имело оттенок романтической красоты.

Где именно остановился поезд (на часах было несколько минут одиннадцатого), Иниго так и не узнал. Вроде бы вокзал был довольно большой. Сюзи открыла глаза, вздохнула и опять заснула, а Иниго стал молить Бога, чтобы никто их не побеспокоил. Однако в последний миг, после свистка, дверь распахнулась и в купе вошла промозглая ноябрьская ночь в компании крупного джентльмена. Иниго поднял на него убитый горем взгляд. Незнакомец посмотрел на Иниго с веселым интересом. Он сел посредине противоположного сиденья, снял шляпу, отер лоб, поджег сигарный окурок, положил по жирной волосатой руке на каждое колено и стал пускать благожелательные облачка дыма в сторону Иниго и спящей Сюзи. То была хорошо развитая особь тучного джентльмена, каких можно встретить на любых скачках, соревнованиях по боксу и футбольных матчах, в каждом спортивном клубе и мюзик-холльном баре. Голова в форме груши начиналась огромной челюстью и заканчивалась узким покатым лбом, украшенным посередине двумя обращенными друг к другу кудряшками. Глаза у него были выпучены, маленькие усики немилосердно нафабрены, а нос блестел. Некоторые признаки свидетельствовали в пользу того, что в его обширных внутренностях сейчас старательно трудилась многочисленная бригада двойных виски. Все это Иниго отметил с большим недовольством.

Джентльмен вынул изо рта окурок и медленно, тяжеловесно подмигнул Иниго.

– Чуть не опоздал, – добродушно сказал он. – В десять еще был в баре «Белая лошадь», а теперь вот здесь. Ничего себе пробежка!

Иниго едва заметно кивнул, но и этого хватило, чтобы дружелюбный разрушитель идиллий проникся к нему самыми теплыми чувствами.

– Вот, – сказал он, словно фокусник выудив откуда-то фляжку, – угощайтесь. Пейте-пейте, на всех хватит. Нет? Может, ваша жена захочет? А, она вам не жена? Стало быть, возлюбленная. Ох уж эти жены и возлюбленные! – воскликнул он, поднимая фляжку. – Выпьем за то, чтобы они никогда не встречались! – Он исступленно выпил.

– Учтите, – строго проговорил он, – насчет жен и возлюбленных я просто пошутил. Сказать такое моей супруге – она тоже посмеется. Моя жена и есть моя возлюбленная, а женаты мы без малого двадцать лет. И до сих пор мы лучшие друзья, самые лучшие! – Он сделал еще глоток. – Я ради нее все сделаю – в пределах разумного, конечно. Во всем должна быть мера, согласны? Вот и славно. Стоит ей только попросить – я все сделаю. Она это знает. Ее матушка это знает. «Повезло тебе с мужем, – говорит она дочке. – Очень повезло». Самой-то ей не повезло – матушке, не жене, – старик был прижимистый. Но я не такой. Будь со мной заодно – и получишь все, что захочешь. Моя жена это знает. Она со мной заодно. Мы с ней лучшие друзья, самые лучшие! И с матушкой ее тоже – самые лучшие. За старушку! – После этого тоста во фляге, видимо, ничего не осталось: добряк положил ее на сиденье, отдышался и перевел взгляд с Иниго на спящую Сюзи, а затем медленно и сентиментально покачал головой.

В другой раз Иниго, возможно, порадовался бы компании этого джентльмена, но сейчас с трудом его выносил. Купе вдруг потеряло для него всякое очарование.

– Хорошенькая! – все еще качая головой, проговорил его попутчик. – Страсть какая хорошенькая, прямо картинка! – Он громко вздохнул, разглядывая Сюзи. Последний глоток из фляжки, видимо, лишил его остатков сдержанности, и он совсем растаял. – Понимаю, каково вам. Я в молодые годы вдоволь наухаживался, днями и ночами за ней бегал, точь-в-точь как вы. Славные были времена, очень славные. Смотрите, как мило она спит: такая довольная и доверчивая… Хорошую вы девушку раздобыли, сразу видно. Заботьтесь о ней, и удача будет за вами, юноша.

– Холодный денек выдался, – в отчаянии процедил Иниго.

– Так вас любовь греть должна! – с упреком воскликнул его попутчик. – Только не говорите, что заметили, какая на улице скверная погода. Ручаюсь, ваша лапушка даже не догадывается об этом. Эх, вернуть бы молодость! Обнимите ее покрепче, юноша. Прижмитесь к ней, на меня не смотрите. Я тоже был молод, да и сейчас еще молод. Я знаю, на чем держится этот мир. Не на деньгах, нет. На любви! На двух сердцах, стучащих в унисон, как поется в песне. – Он откинулся на спинку, выпучил глаза на Иниго и тихо запел, отбивая ритм рукой: «Моя любовь минувших дней… вернуться бы мне к ней!»