Текст книги "Добрые друзья"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)

Глава 6
В которой Иниго встречает соратника и становится пианистом

I

Последний раз мы видели Иниго Джоллифанта, когда тот сквозь мрак понедельничной ночи спешно покидал усадьбу Уошбери. Теперь, в четверг днем, он прибыл к привокзальному буфету Роусли. Чтобы понять, как он тут очутился, нам стоит проследить за событиями последних трех дней его жизни, или, если точнее, последних шестидесяти четырех часов (с 00.30 четверга).

Именно тогда Иниго осознал, что Фонтли прав: зря он не остался в постели. Ночь была не такая уж теплая, и уж точно недостаточно светлая, чтобы с приятностью шагать по дороге – тем более после стольких уроков французского, истории и праздничного вечера. Пить надо было меньше – или больше. «Старый Роб» сыграл с ним злую шутку: выдворил его из школы, из постели, а потом бросил одного; сперва грел ему грудь, но вскоре начал отставать, а спустя полчаса бесследно исчез. Выпей Иниго чуть больше «Роба» или чуть меньше, спал бы он сейчас в теплой постели. Так он спорил сам с собой, шагая по последнему знакомому отрезку дороги, соединяющей Уошбери с остальным миром. Наконец он добрался до магистрали, уходящей на юг и на север – то есть, в сущности, вышел в мир, но что в этом мире происходило, разглядеть было решительно невозможно. Иниго повернул направо, несколько минут раздумывал, какая из едва видных точек на небосводе – Полярная звезда, и еще минут десять размышлял о звездах вообще. Думы, как водится, были безрадостные. Если много думать о подобных вещах, решил Иниго, то волей-неволей станешь астрономом – исключительно в целях самозащиты.

Рокот, некоторое время доносившийся откуда-то сзади, материализовался из темноты в виде грузовика – первой машины за вечер. Иниго развернулся и окликнул водителя, но тот не горел желанием подвозить незнакомца.

– Не бойтесь! – крикнул ему Иниго. – Я пеший турист!

Этого оказалось достаточно. Водитель понял: человек, отважившийся на пешее путешествие, – враг разве что самому себе и опасности не представляет.

– Далеко не отвезу! – крикнул водитель, когда они тронулись. – Миль десять от силы, а там уж мой дом.

– Это где?

– Близ Даллингема. Вот что, отправляйтесь-ка вы на вокзал, там сядете на поезд! Да-да, не удивляйтесь, Даллингемский узел – единственное место на десятки миль, где поезда останавливаются даже ночью!

– Шикарно! – во все горло прокричал Иниго. Грохот стоял такой, словно кузов грузовика был набит плохо упакованными доспехами. – Весьма рад слышать. И не подумаешь, что в местечке с таким названием вообще что-нибудь происходит, верно? Даллингемский узел [28]28
  Даллингем – от слова «dull», что в переводе с английского означает «скучный, унылый».


[Закрыть]! И куда же идут эти поезда?

– Не знаю! Должно, в сторону Линкольна или Гримсби, а может, и в Донкастер. Я на них сроду не ездил, но один мой знакомый, малый по имени Гарри Бриггс, работает на вокзале, и сегодня у него дежурство на ночном поезде. Вечно опаздывает, говорит! Уж не знаю, как на этой неделе.

– Что ж, я не прочь взглянуть на ваш вокзал!

– И правильно! – взревел водитель. – Высажу вас неподалеку!

Затем он принялся орать о другом, по большей части о крайне неудачной поездке в Нортгемптон, и так часто спрашивал мнения Иниго, что тот, не желая показаться грубияном, охрип еще в дороге.

Наконец водитель остановил машину и показал пальцем в нужную сторону:

– Вон, гляньте, огоньки видите? Это Даллингемский узел. Ступайте по дороге и скоро будете там. Спросите, работает ли нынче Гарри Бриггс.

Дорога резко спускалась к вокзалу. Сойдя вниз, Иниго увидел сигнальные огни, слабый отсвет железа и тусклое желтоватое свечение самого вокзала. В тот же миг он упал духом: вид Даллингемского узла отчего-то нагнал на него тоску. Необъятный ночной мрак уже не казался таким безрадостным в сравнении с этой вялой попыткой его разогнать, тусклым проблеском света в полной темноте. И тишина стояла мертвая. Неужто сюда вообще прибывают поезда? Это место, казалось, было столь же далеко от обычной вокзальной сутолоки, как от лондонского Паддингтона. Иниго начал спрашивать себя, зачем он вообще сюда явился и не лучше ли вернуться на магистраль, а ярдах в двадцати от входа встал и прислонился к деревянным перилам сбоку от дороги. Даллингемский узел только подтвердил недавнее наблюдение Фонтли: Иниго – юный осел.

Вероятно, он отвернулся бы и ушел (раз и навсегда покинув страницы этих хроник), если бы не услышал поистине удивительный звук. Звук сам по себе был очень приятный, но его вопиющая неуместность сразила Иниго наповал. Он восторженно прислушался и подумал, что поспешил с выводами о Даллингемском узле. Звук этот говорил, что никакой он не осел и судьба еще благоволит уходящим в ночь, а ночлег и завтрак – не самое главное в жизни. Кто-то на Даллингемском узле играл на банджо.

Если это Гарри Бриггс, подумал Иниго, шагая на звук, то малый напрасно тратит время на Северо-Восточной железной дороге: на банджо не просто бренчали, на нем мастерски играли.Ночь стремительно отступала перед напористым дзынь-дилинь, дзынь-дилинь.Иниго обнаружил, что его усталые ноги норовят пуститься в пляс. Окажись вокзал забит улыбчивыми неграми, завален дынями и цветами хлопка, он бы ничуть не удивился.

Через кассы, над которыми горела единственная тусклая лампочка, Иниго вышел на пустой темный перрон. Банджоист, рассыпавший теперь веселые синкопы, явно притаился в зале ожидания. Иниго заглянул в полуоткрытую дверь: в одном конце зала стоял Гарри Бриггс (или его коллега), молодой человек с круглым красным лицом, а в другом развалился на скамье сам музыкант. Один так увлеченно играл, а другой – смотрел и слушал, разинув рот, что несколько минут Иниго оставался незамеченным.

Победно тряхнув головой напоследок, банджоист закончил свое выступление.

– Каково, мой мальчик?! – взревел он и поднял банджо, словно приглашая инструмент разделить овации. – Слыхал? Ну, и где ты еще такое услышишь? Умею я потрепать старое банджо или нет?

– Умеете, мистер, еще как! – пылко ответил его слушатель. – У вас талант, ей-богу!

– Талант, верно. Ты сам сказал, – с достоинством заметил банджоист. Язык у него заплетался, да и другие признаки свидетельствовали в пользу того, что вечером он изрядно принял на грудь. Однако его речь была примечательна и другим: хриплым тягучим выговором, не вполне американским, но и неанглийским. Выговор этот разжег в Иниго любопытство.

– У вас талант, и плевать я хотел, откуда придет следующий! – с жаром выпалил железнодорожник неизвестно о чем. – Может, еще сыграете, мистер? Знаете песню «Кудри золотые»? – Вперив строгий взгляд в музыканта (тот даже слегка испугался), краснолицый юноша медленно и торжественно, с самыми траурными портаменто, какие только возможны, затянул:

 
Блестели ку-удри зо-олотые,
Когда мы повстреча-ались,
И хоть давно-о они седы-ые,
Мы с кро-ошкой не расстались.
Рука-а в руке…
 

Тут его перебили.

– Нет, нет! – заорал банджоист. – Эту я не знаю. Между нами, начальник, такие песни не по мне. Шибко сентиментальные и надрывные. Дело вкуса, дружище, дело вкуса.

– Да уж… люблю все задушевное.

– Телячьи нежности любишь, я понял, – сказал банджоист, бросив на него насмешливый взгляд. – Это оттого, что один тут по ночам торчишь, ждешь полуночный экспресс. Видел когда-нибудь «Полуночный экспресс» – драму? Как-то раз я три вечера подряд выступал с нею в Монреале!

Иниго выбрал этот миг, чтобы заявить о своем присутствии.

– Ну-ка, ну-ка! – воскликнул музыкант. – Кто тут у нас?

Железнодорожник подскочил на месте, обернулся и тут же пришел в ярость, потому что его напугали.

– Эй, что за штучки? – сердито вопросил он. – Нельзя так подкрадываться! – Потом, хорошенько приглядевшись к Иниго, смягчился: – Прошу прощения, но вы меня напугали. Что вам нужно?

– Мне нужен поезд, – ответил Иниго, хотя до сих пор не задумывался о поездах.

– Тот, что в час двадцать отходит? Куда хотите ехать?

– Куда хочу? Знать бы самому! Дайте-ка подумать… – протянул Иниго. – Может, в Стокпорт?

– В Стокпорт?! Что вы, отсюда нельзя добраться до Стокпорта!

Банджоист вмешался в их разговор.

– Стокпорт, – снисходительно повторил он. – Бывал там когда-нибудь?

– В глаза не видел! – ответил Иниго.

– Тогда послушай моего совета – не трать время. Нечего там делать, совершенно нечего. Я знаю, что говорю, мой мальчик. Бывал там, и не раз. Я везде бывал. Если поедешь – спроси в «Красном льве», помнят ли они Мортона Митчема. Так меня зовут. Вот увидишь, Мортона Митчема они не забыли. – Словно бы в доказательство своих слов он поднялся и выпрямился во весь рост. В самом деле, такого человека просто так не забудешь. Он был очень высокий, но тощий, и одежда в светлую клетку висела на нем, как на вешалке. Верхней частью головы Мортон Митчем напоминал Шекспира: лысая макушка и густая шевелюра по бокам. Грандиозные косматые брови сразу привлекали взгляд, а крючковатый нос был куда более яркой расцветки, нежели остальное лицо; длинная верхняя губа и заостренный подбородок были голубоватые; чуть впалые щеки – голубоватые снизу и коричневые сверху, а вся кожа имела то любопытное сходство с пергаментом, какое сообщает ей долгое пребывание под жарким чужеземным солнцем. Воротник и галстук банджоиста смутно напомнили Иниго о тенниеловском [29]29
  Джон Тенниел (1820–1914) – английский художник, создатель первых иллюстраций к книгам Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».


[Закрыть]Безумном Шляпнике. В целом Мортон Митчем производил впечатление необыкновенного человека: его внешность сбивала с толку не меньше, чем диковинный акцент, сочетая в себе приметы колониального плантатора, трагического актера старой школы и довольно неряшливого сенатора какого-нибудь захолустного штата – из тех, что Соединенные.

– Я слышал вашу игру на банджо, – сказал Иниго. – Чертовски здорово! Отличный инструмент, скажу я вам.

– Согласен. И сложный, ты уж мне поверь. Да-да, сэр. Отличный, когда на нем так играют, но часто ли услышишь хорошую игру?

– Ваша правда! – воскликнул железнодорожник.

Мистер Митчем порылся в кармане жилета и выудил оттуда пыльный огрызок сигары с обрезанными концами.

– Индийская черута, – пояснил он. – Стоит войти во вкус – ничего другого курить не сможешь. Однажды в Бангалоре мне подарили двадцать коробок таких сигар. Я так и не узнал, от кого они. «Господину Мортону Митчему от почитателя его таланта» – все, что было написано на бумажке. Почерк женский, разумеется. До сих пор пару коробок храню, вон там. – Он показал на очень большой и очень неприглядный чемодан. – С того дня так и таскаю за собой эти коробки. Правда, без сигар, ха-ха! – Похоже, у него действительно не было сигар в запасе: та, которую он сейчас прикуривал, уже явно использовалась не раз. Мортон Митчем стал укладывать банджо в футляр.

– Ты музыкант? – спросил он Иниго.

– Иногда играю на пианино.

– Профессионал? – Он приподнял кустистые брови.

– Нет, самый посредственный любитель.

– Эх, жалко! – Мистер Митчем опустил брови, но не удосужился объяснить, что его расстроило.

Иниго вдруг вспомнил про шоколад и печенье, которые собрала для него Дейзи Калландер, вытащил их из рюкзака и угостил остальных.

– Да ты настоящий путешественник, труппер и друг! – одобрительно вскричал мистер Митчем, аккуратно затушив сигару и угощаясь печеньем. – Дайте мне печенье, шоколад и пару бутылок виски, лучше ржаного – я горы сверну! Выдержу метель, кораблекрушение – что угодно! Однажды я две недели жил на одном печенье и виски – как сейчас помню, дело было на Черных холмах между Вайомингом и Южной Дакотой…

– Южная Дакота! – восхищенно вскричал Иниго. Он ничуть не усомнился в словах мистера Митчема, поскольку Южную Дакоту нельзя просто выдумать или откопать у себя в голове – там надо побывать.

– Да, Южная Дакота. Нас было двое. Как бишь звали моего приятеля? Ах да, Ширман! Он был бывший уэслианский пастор, держал закусочную в Денвере. В том году, помню, выдалась самая суровая зима за сорок лет. И мы ее пережили.

– Съешьте еще печенья, – воодушевленно предложил Иниго.

– Спасибо, мой мальчик, обязательно съем. Конечно, виски у нас было хоть отбавляй. Ты можешь подумать, что виски не очень-то хорошо пить вприкуску с печеньем и шоколадом, но поверь мне на слово: это нечто! Если у тебя есть фляжка, попробуй.

– Увы, нету.

– Всегда носи с собой фляжку, – строго наказал ему мистер Митчем и повернулся к железнодорожнику, уплетавшему огромный сандвич: – Как насчет обещанного чая, начальник?

Тот пробормотал что-то в сандвич. По всей видимости, он не горел желанием угощать чаем второго гостя.

– А вас, случайно, не Гарри Бриггс зовут? – спросил Иниго.

Его действительно звали Гарри Бриггс; с восторгом признав этот факт, он расспросил Иниго, откуда тот знает его имя. После рассказа о водителе грузовика Гарри Бриггс сразу проникся симпатией к молодому человеку, и тот почувствовал себя едва ли не коренным даллингемцем. Круглое красное лицо железнодорожника просияло от мысли о тесном мире, и он пошел заваривать чай.

Мистер Митчем закрыл футляр с банджо.

– Это так, маленькое хобби, – беззаботно сказал он, хлопнув по крышке. – Но весьма полезное. Какие я, бывало, вечера закатывал! «Пригласите Мортона Митчема, пусть сыграет на банджо», – говорили люди. Играл в резиденциях, на званых ужинах, все дела… В свое время я выступил перед дюжиной колониальных губернаторов. Чуть на руках меня не носили, ей-богу! Все, кроме старого лорда Стенненфилда.

– А он что? – спросил Иниго. – Бездушный?

– Глух, как тетерев! Пальни у него под ухом медная пушка, он бы и ее не услыхал. Зато такого игрока в бридж во всей Александрии не сыщешь. Его хлебом не корми, дай в бридж сыграть. «Подать карточные столы!» – заорал он прямо посреди моего выступления. Ну, я и ушел. С Мортоном Митчемом так нельзя.

– Правильно, – пробормотал Иниго. – Вы настоящий артист, сэр, я это сразу понял. – Он отсалютовал ему плиткой шоколада.

– Да, все так говорят. Один губернатор даже просил меня давать ему уроки. Я назову его имя, но вы, джентльмены, имейте в виду: это строжайшая тайна. – Он сурово глянул на Гарри Бриггса – тот стоял разинув рот, с чайником в руке. – Его звали сэр Элкин Пондберри. «Черт подери, Митчем! – сказал он мне. – Ты просто обязан научить меня играть на этой штуке». «Весьма польщен, сэр Элкин, – ответил я. – Но, увы, ничего не выйдет». «Выйдет, черт подери!» – крикнул он. «На это уйдут годы», – говорю. А он: «Стало быть, останешься здесь! Не сойти мне с этого места, Митчем, если ты меня не научишь!» А я: «Не выйдет, сэр. Сегодня вечером отплываю в Бангкок». Пришлось ему сдаться. Зато я рассказал ему про Стенненфилда (им скоро предстояла встреча в Сингапуре) и научил, как собрать четырех тузов и четырех королей. «Будь я проклят, если ты не гений, Митчем! – заявил он, когда набил руку. – Испытаю этот приемчик на Стенненфилде». Он и испытал. Потом по всем клубам об этом судачили – слух аж до Гонконга дошел, где я тогда выступал.

– Гонконг! – вскричал Иниго, чувствуя легкое головокружение. – Да вы страшили весь Восток, определенно! [30]30
  Вордсворт У. Падение Венецианской республики. Пер. В. Топорова.


[Закрыть]Но что за хитрость с тузами и королями? Вы, случаем, не фокусник?

– Не совсем. Иллюзии и механические фокусы меня никогда не интересовали, а вот ловкость рук – это да. Еще одно мое хобби. Чего только не вытворяю с колодой карт!

– Да у вас целая куча талантов, как я погляжу, – сказал Гарри Бриггс, заварив наконец чай. – Мне бы хоть малую долю ваших способностей – я б тут не сидел! На банджо играть вы мастак, ей-богу! Вот, выпейте чаю. У меня только чашка и блюдце, другой посуды нет.

– Хобби не дают скучать… – сказал мистер Митчем и как бы невзначай забрал себе чашку. – Однажды я понял, что эти маленькие хитрости могут пригодиться мне в странствиях, и за несколько лет кой-чему обучился. Карточные трюки мне показал один желтолицый из Шанхая, а в Новом Орлеане я познакомился с офранцузившимся негром, научившим меня парочке хитрых приемов игры на банджо. Но лучше игрока, чем один ирландец из Сиднея, я не встречал – он был на голову выше всех этих нью-йоркских джазменов.

– У меня в Сиднее двоюродный брат, – вставил Гарри Бриггс, – фамилия та же, только звать Джим. Он в прачечной работает, грузовик с бельем водит. Часом, не знакомы с ним?

– Как?! Джим Бриггс из прачечной? – вскричал мистер Митчем, хитро подмигнув Иниго. – Конечно, знакомы! Он говорил, что у него в Даллингеме братишка, велел разыскать тебя, коли нелегкая сюда забросит.

– Какой прозорливый у меня братец, если учесть, что я здесь всего полгода, а от него уже два или три года ни слуху ни духу. Меня не проведете, мистер!

– Ну, я там был лет пятнадцать назад, если не больше, – невозмутимо заметил мистер Митчем. – С тех пор куда меня только не заносило! Я скитаюсь по всему свету, друзья мои. В старушку Европу вернулся пару лет назад – теперь вот езжу из города в город, осматриваюсь, навещаю друзей.

– Конечно, чем еще заняться такому лодырю, как вы, – заметил мистер Бриггс с благоговейной завистью.

– В точку! – тягуче прохрипел Одиссей то ли по-американски, то ли по-английски. Затем он вновь выудил из кармана окурок черуты – на сей раз очень маленький и очень пыльный окурок, – поджег его и сладко выпустил облачко дыма, точно сибарит, вернувшийся из бесконечных кругосветных странствий.

– «Heureux qui, comme Ulysse a fait un beau voyage…» [31]31
  Блажен, кто странствовал подобно Одиссею… (фр.)Жоашен дю Белле. Пер. В. Левика.


[Закрыть] – проговорил Иниго, дивясь, что могло забросить столь выдающуюся личность на Даллингемский узел, да еще среди ночи. Поразительно, что этот человек вообще нашел на карте мира наш крошечный островок.

– Вот-вот, мой мальчик, – снисходительно проговорил мистер Митчем. И зевнул. – Ну, где обещанный поезд?

– Прибудет через полчаса, – ответил Гарри Бриггс, постепенно вновь становясь железнодорожником. – Сегодня на час опаздывает. Я пойду прогуляюсь. – И он ушел на перрон.

– Прямо не знаю, садиться на поезд или нет, – сказал мистер Митчем, устраиваясь на скамейке. – Я вообще-то еду в Ноттингем, повидать старых друзей, но с этим можно и до утра подождать. На одну пересадку я уже опоздал.

– Правда? – Иниго зевнул. – А где?

– Э-э… не помню. – Видно, на сей раз феноменальная память его подвела.

Иниго заподозрил, что мистер Мортон Митчем никуда не опаздывал. Мистер Мортон Митчем был необыкновенный человек: то ли великий путешественник, то ли великий враль. Иниго решил повнимательней к нему присмотреться.

Однако, присмотревшись, он увидел не Мортона Митчема, а мистера Тарвина. Они вместе брели сквозь сугробы на вершину холма, и где-то на полпути мистер Тарвин остановился, огляделся по сторонам и заявил: «Вот вам и Южная Дакота. Чамха. Позовите-ка мальчиков, Джоллифант». И он позвал мальчиков, хотя поблизости никого не было. В следующий миг их обступила целая толпа неизвестно откуда взявшихся детей, которые издавали странные рокочущие звуки. Иниго разозлился и принялся на них кричать, но мальчики рокотали все громче и громче. Тогда он злобно вытаращил глаза на ближайшего мальчишку, юного Уитингтона, и так натужился, что Южная Дакота исчезла вовсе: он снова был в зале ожидания, а на противоположной скамейке смачно храпел, разинув рот, мистер Мортон Митчем.

Иниго вытянулся во весь рост и подложил под голову рюкзак. Минуту или две он слушал храп, а потом вновь уснул, но попал уже не в Южную Дакоту, а в темный омут забытья. Там он и оставался всю ночь: лишь раз или два тишину наводняли таинственные звуки, похожие на сигналы тревоги и пулеметные очереди с каких-то дальних рубежей.

II

Кто-то его тряс. Иниго открыл глаза и увидел перед собой большие, черные и плохо стриженные усы. Их вид так раздосадовал Иниго, что он снова зажмурился.

– Ну-ка, сэр, поднимайтесь! – сказали усы.

Он не удостоил их ответом.

– Вставайте, а то на 6.45 опоздаете, – не унимались усы.

Слова эти были столь неожиданными, что от удивления Иниго вновь открыл глаза. Зал ожидания в лучах утреннего солнца выглядел совсем иначе. Он уставился на дежурного:

– А где Мортон Митчем?

Дежурный покачал головой:

– Небось на другой ветке. Первый раз слышу про такую станцию.

– Это не станция, а человек! Он сидел здесь ночью, болтал о банджо в Бангкоке и карточных фокусах в Сингапуре. Если, конечно, мне это не приснилось.

– Запросто! Я сам такой, – убежденно проговорил дежурный. – Стоит выпить или съесть копченого лосося перед сном – веселье на ночь обеспечено. Что мне только не снилось! Банджо и Сингапур – просто цветочки.

– Чтоб я еще раз польстился на «Старого Роба Роя», – посетовал Иниго. – Он вскрыл мне череп и оставил во рту какой-то мерзостный вкус, такой, знаете ли, темно-коричневый – будто шотландского торфа наелся. Но постойте, где этот… как бишь его… Гарри Бриггс?

– А, вот это другой разговор! Уж он вам точно не приснился, недавно домой ушел. Вы, верно, ночной поезд пропустили? На север едете?

– На север? – Иниго задумался. – Может, и на север, только сперва мне надо попасть туда, где можно принять горячую ванну с морской солью и выпить чаю с тостами. А то и яичко съесть – знаете, такое нежное, молодое яичко, светло-коричневое. Ну, – он вытащил из кармана шиллинг, – что вы думаете о таком раскладе?

– Спасибо, сэр. Я бы вам посоветовал следующим поездом поехать в Грантем. Даллингем не годится, вы уж мне поверьте. Вот в Грантеме полно заведений на любой вкус, на любой! – И при мысли о шумном мегаполисе дежурный облизнул губы.

Так Иниго отправился в Грантем. С первыми лучами солнца он прокрался в гостиницу «Энджел энд Роял», где нырнул в ванну еще до того, как большинство постояльцев увидели первую чашку чая, и приговорил нескольких из них к томительному ожиданию, добрых полчаса проблаженствовав нагишом в теплой воде. Затем он совершил туалет и спустился завтракать, готовый съесть все, что предложат. После еды Иниго выкурил трубку и лениво пролистал несколько газет. Когда он наконец отправился в путь, была уже половина одиннадцатого.

Лишь по одной причине Иниго покидал пешком этот город, суливший путнику бесчисленные транспортные блага: когда-нибудь он все же надеялся закончить свою погребальную песнь пешему туризму – «Последний рюкзак». Надо сказать, шагал он без особого удовольствия: воздух уже прогрелся, пыльная дорога на запад была запружена автомобилями, а разминать ноги вовсе не хотелось. Иниго повеселел, когда свернул на проселочную дорогу – спустя несколько поворотов, грозящих обернуться тупиком, она вывела его к маленькой таверне из красного кирпича, где он выпил пива и закусил бутербродами с сыром. Поговорить оказалось не с кем: хозяин, похоже, нашел дела поважнее, а его жена была так занята, что даже пиво наливала неохотно. Несмотря на отсутствие собеседников, Иниго пробыл в таверне почти до двух, предаваясь мечтательным раздумьям. Наконец он вновь пустился в путь: жнивье на полях и яркие, увядающие леса, пиво внутри и солнце снаружи настроили его на еще более мечтательный лад.

Иниго не знал, где он и куда держит путь – ему это было безразлично. Он летел по воле ветра, как упавший лист по голой дорожке, и ослепительный день мнился ему лишь очередной праздной фантазией. «Среди теней брожу я тенью» [32]32
  Суинберн А. Ч. Аталанта в Калидоне. Пер. Э. Ермакова.


[Закрыть], – вновь и вновь повторял Иниго про себя: разум его превратился в великолепную мешанину цитат из элегических поэм. Все вокруг купалось в золоте и оттого казалось ненастоящим – пожалуй, кроме пыли. «Светлый отрок ли в кудрях, трубочист ли, – завтра – прах» [33]33
  Шекспир У. Цимбелин, акт IV, сцена 2. Пер. А. Курошевой.


[Закрыть]. Так он бубнил себе под нос, ударяя гласные, от которых по всему телу бежали приятные мурашки, пока не добрался до необыкновенно тенистой и умиротворенной рощицы. Тропа здесь переходила в узкую дорогу, а большие ветви образовывали полог над заросшей травой полянкой. В таком месте можно вдоволь подумать и даже вздремнуть. Увы, кто-то бросил здесь свой автомобильчик – сбоку от него еще оставалась тень, но вид автомобиля, суливший шум и хлопоты, не дал Иниго приблизиться. Машина портила всю идиллию. Он смерил ее презрительным взглядом. А потом – изумленным.

Да, в самом деле, понизу лобового стекла шла надпись жирными красными буквами: «Берегитесь, ибо приближается конец ваш». Из багажного отделения торчало несколько плакатов, в два или три фута шириной, на которых красовались еще более жирные красные буквы. Иниго не постеснялся – ему сейчас было не до стеснений – вытащить два плаката и прочесть сперва одну надпись: «И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих» [34]34
  Библия. Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова, 6:13–14.


[Закрыть], а затем вторую: «И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!» [35]35
  Библия. Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова, 8:13.


[Закрыть]Осторожно убрав плакаты на место, Иниго растянулся на траве рядом с удивительным апокалиптическим автомобилем.

Стояла необыкновенная тишина. Вдалеке что-то потрескивало и чирикало, но звуки эти словно доносились из другого мира, другой жизни. Лежа в сени деревьев, Иниго смотрел на дивную зелень и золото, раскинувшиеся перед ним. Пейзаж казался иллюзорным, словно его написали на тонком шелке, трепещущем при каждом дуновении. Его хрупкость пугала Иниго; он смежил веки. Однако земля, на которой он лежал, оказалась весьма твердой, а травинки неприятно кололи шею. Иниго вновь открыл глаза. Автомобиль, хоть и слегка помятый, явно был материален: недавно ему даже поменяли шины. Возможно, владевший этой машиной пророк надеялся ездить на ней и тогда, когда города пожрет пламя, а горы растают, точно дым. Он думал проехать прямиком сквозь Армагеддон. Вот это был бы рекорд: безостановочный автопробег к новому небу и новой земле. Бедные духи журналистов и рекламных агентов кусали бы свои призрачные локти, ведь их последнее издание давным-давно отпечатано, продано и забыто! От этой мысли Иниго почувствовал себя еще лучше, хотя внутри по-прежнему зияла маленькая пропастишка – такая же пустая, как мир вокруг. Иниго зевнул, закрыл глаза, подумал, кто мог бы быть хозяином этой машины, и уснул.

Примерно через час он проснулся, сел и обнаружил, что хозяин машины вернулся и возится с двигателем. Минуту или две Иниго мог только моргать, однако вид незнакомца показался ему в высшей степени непророческим. Их взгляды встретились.

– А, здравствуйте! – вскричал пророк. – Никак, я вас побеспокоил? Наверняка разбудил, а? Но вас же тут не было, когда я приехал, верно? Невероятно теплый денек, не находите? – Он разговаривал довольно высоким, напевным голосом, при этом все лицо его светилось. У него были кудрявые каштановые волосы, слипшиеся на бугорчатом лбу, золотые очки, выдающиеся скулы, маленькие усики и слишком много зубов. В аккуратном темно-синем костюме с черным галстуком и вообще во всей его внешности чувствовалось что-то евангелическое.

– Нет, вы меня не побеспокоили, – ответил Иниго. – А если и так, ничего страшного. Глупо спать среди дня – потом голова по швам трещит, – но я страшно утомился. – Он зевнул.

Незнакомец сверкнул очками на рюкзак.

– Путешествуете пешком, не так ли? Решили устроить себе выходной, верно? Чудесная погодка, как считаете? Гляжу, спутника у вас нет, так?

– Да, брожу, как тучи одинокой тень [36]36
  Вордсворт У. Нарциссы. Пер. А. Ибрагимова.


[Закрыть]. – Иниго с трудом поднялся на ноги.

– A-а, Вордсворт, не так ли? Стих про нарциссы, верно? Чудесные строки, не находите? Смотрю, вы сегодня не расположены к ходьбе, правильно? Хотите, я вас подброшу? Я направляюсь в Оксуэлл. Бывали там? Или вам в другую сторону?

– Честно говоря, я сам не знаю, в какую мне сторону, – признался Иниго. – Просто брожу по горам и долам, знаете ли. У меня что-то вроде отпуска.

– Шикарно, не правда ли? Хотя, признаюсь, я вам нисколечко не завидую. По долгу службы мне приходится разъезжать по стране, а такая работа лучше любого отпуска, намного лучше! Знаете, чем я занимаюсь? Хотя откуда вам знать. Я оргсекретарь Вторых ресуррекционистов. Может, вы и сами Второй ресуррекционист?

– Нет, боюсь, даже не первый. И вообще я первый раз слышу про такое общество.

– Неужели? – Лицо пророка на миг омрачилось, потом вновь просветлело. – Что ж, зато теперь услышали, не так ли? Я принял вас за своего, потому что сегодня у нас собрание в Оксуэлле, и я подумал, что вы тоже туда направляетесь. Сам я еду как раз туда. Впрочем, я уже говорил, не правда ли? Да, у нас сегодня особое собрание, будут даже представители Ефрема и Гада…

– Ефрема и Гада! – вскричат Иниго. – А они тут при чем?

– А, вас это удивило, не правда ли? Вы про них, конечно, слышали? Я должен все объяснить, так? Но погодите, сперва мне надо представиться. – Тут он посерьезнел и мрачно произнес: – Меня зовут Е. Г. Тимпани. – И он вновь улыбнулся.

– А меня Джоллифант, Иниго Джоллифант – нелепое имечко, правда?

Е. Г. Тимпани поднял руку.

– Нет-нет! Не говорите так. Я знаю эту фамилию. Да-да, одну из наших работниц зовут миссис Джоллифант, она с юго-запада, то есть из Симеона. В Эксетере находится штаб-квартира Симеона, а миссис Джоллифант, если не ошибаюсь, живет в Эксетере. Да-да, у нее там чайная лавка. Не родственница случаем?

– Вряд ли, – ответил Иниго. – Но расскажите мне про Гада и Ефрема, и почему Симеон находится в Эксетере.

– Мы поделили страну так, как Иегова поделил Ханаан между двенадцатью коленами Израилевыми. Я был лишь скромным орудием в руках Господа. На ежегодном съезде общества кто-то пожаловался на путаницу в названиях регионов. Тогда наш президент обратился ко мне: «Быть может, мистер Е. Г. Тимпани нам что-нибудь предложит». И в тот миг я услышал Глас. Глас сказал: «Загляни в Библию». Я сразу понял, что надо делать. «Разве мы не дети Израилевы?» – воскликнул я. Видите ли, мы убеждены, что великий англосаксонский народ произошел от десяти потерянных колен, – англоизраилиты тоже в это верят, но мы копнули глубже. «Мы поделим нашу землю, как Ханаанскую», – сказал я. – Тут Е. Г. Тимпани умолк и посмотрел на часы. – Время летит, не правда ли?

– Похоже на то, – расстроился Иниго. Ему не хотелось отпускать нового знакомого.

– Окажите любезность, мистер Джоллифант. Вы ведь образованный человек, не так ли? У вас есть профессия?

– Я школьный учитель.

– Вероятно, окончили университет?

– Кембридж. Кое-как вытянул французский, вторая специальность – история.

– Специальность, говорите? Так это же шикарно, правда? – вскричал мистер Тимпани, словно разумея под «специальностью» не университетское понятие, а что-то свое, возвышенное. – Я так и знал, так и знал! Это сразу видно, не правда ли? Не то чтобы у меня самого высшее образование. Нет, я самоучка. Бросил школу в пятнадцать лет – обычную дневную школу в Вулвергемптоне. С тех пор только заочные курсы и посещал – по бухгалтерскому делу, убогие, надо сказать, были курсы, очень уж поверхностные, – да еще деловой испанский учил. Но потом я открыл для себя великого учителя, мистер Джоллифант, – Библию. Самую обыкновенную, старую добрую Библию, – Вдруг словно по волшебству он выудил откуда-то увесистый томик. – Вы ведь не из числа так называемых высших критиков [37]37
  Высшая критика, или историко-критический метод, – научный подход к изучению Библии, посредством которого ученые стремились согласовать различные толкования священного текста, используя методологию светских наук.


[Закрыть]?