355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Бойнтон Пристли » Добрые друзья » Текст книги (страница 15)
Добрые друзья
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:00

Текст книги "Добрые друзья"


Автор книги: Джон Бойнтон Пристли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

Иниго честно ответил, что нет, но сделал это с видом человека, который вполне мог быть высшим критиком, если бы его волновали громкие титулы.

– Ну вот, опять я заболтался, – сказал мистер Тимпани. – Я хотел попросить вас об услуге – пожалуйста, поедемте со мной в Оксуэлл. Вас ждет радушный прием, мистер Джоллифант. В полшестого у нас чаепитие – люди съедутся со всех уголков страны, – а потом собрание. Вы будете просто моим гостем, моим другом, если можно вас так называть. Вы ведь не против? Наверняка нет, правда? Ну, что скажете? Мне бы очень хотелось задержаться и рассказать вам об учении Вторых ресуррекционистов, но – вы ведь и сами видите, не так ли? – я очень спешу. – Тут он широко улыбнулся, сверкнув всеми бесчисленными кривыми зубами, а затем провел рукой по мокрому лбу и каштановым кудряшкам.

Устоять перед таким приглашением было невозможно. Иниго вместе с вещами погрузился в машину (и плащ, и рюкзак устроились рядом с цитатами из «Откровения» в багажнике), и они поехали. Медленно колеся по извилистым дорожкам, они кое-как одолели полдюжины деревень – мистер Е. Г. Тимпани оказался невероятно осторожным водителем, так что у прохожих было время прочесть надпись на лобовом стекле: «Берегитесь, ибо приближается конец ваш». Когда люди хихикали (а чаще всего так и происходило), Иниго бросал на них мрачный и пророческий взгляд, а когда вдруг пугались – одна девчушка и один молочник, похоже, испугались по-настоящему, – он одаривал их широкой улыбкой человека, несущего радостную весть. Его спутник почти не разговаривал, уделяя все внимание бесчисленным поворотам, перекресткам и прочим дорожным препятствиям, однако время от времени он сообщал Иниго сведения либо о Вторых ресуррекционистах, либо о себе самом. Насколько Иниго смог уяснить, Вторые ресуррекционисты строили свое учение на некой фантастической интерпретации двенадцатой главы «Откровения» и верили, что примерно в 1914 году дьявол получил едва ли не безграничную власть над миром, после чего без отлагательств принялся за дело: стал вводить в заблуждение целые народы, сталкивая их друг с другом, и впредь будет только хуже – грядут новые войны, потопы и землетрясения, и мир обымет небесный огонь. Все это должно случиться в ближайшие два-три года; потом море отдаст всех мертвых, бывших в нем, а солнце, луна, звезды и сама земля испарятся подобно облакам в небе, и всему материальному придет конец. Вдобавок к этой апокалиптической фантазии мистер Тимпани поведал несколько диковинных теорий о десяти потерянных коленах Израиля и Великой пирамиде. Все это звучало крайне путано, как будто Иниго пересказывали чей-то ночной кошмар. Биография мистера Тимпани – или те ее обрывки, суть которых Иниго удалось ухватить, – оказалась весьма незатейливой. Главным ее фактом было то, что однажды он решил продать «одну из лучших страховых контор Вулвергемптона» и посвятить остаток жизни (в лучшем случае – три года) Вторым ресуррекционистам. Иниго искренне восхитился его отвагой и верой, а мистер Тимпани смущенно подчеркнул, что не мог работать страховщиком, придерживаясь новых взглядов на будущее.

– Я хочу посвящать людей в наше учение, – сказал он. – С моей стороны нехорошо брать с них деньги, как считаете? Разве можно уговаривать человека застраховать свою жизнь на двадцать лет вперед и выложить за это, скажем, тысячу фунтов – с накруткой в пятьдесят один фунт десять шиллингов – когда я всеми фибрами души верю в грядущий конец света? Помню, в последний день ко мне пришел один господин – хотел накопить денег на учебу двух малолетних сыновей. Ну, я ему сразу сказал, что его мальчики никогда не получат образования, – по крайней мере в общепринятом смысле. А что мне оставалось делать? С моей стороны было бы нечестно продолжать дело, согласны? Я в общем-то и не хотел, но даже если б хотел, это нечестно, верно?

Иниго задумался.

– Мне кажется, вполне честно, – как можно авторитетней заявил он. – В конце концов, люди страхуются только для успокоения души, чтобы уверенно смотреть в будущее. Ну так пусть себе страхуются! Согласно вашему учению, их будущее все равно предопределено. Они получат за свои деньги то, что хотели, понимаете?

Мистер Тимпани не понимал, но решить вопрос они не успели, поскольку прибыли в Оксуэлл. Он оказался жалким городишкой, и мистер Тимпани объяснил, что общество выбрало Оксуэлл местом встречи лишь потому, что здесь живет один из предводителей Вторых ресуррекнионистов, который выхлопотал для собрания зал и чаепитие.

– Мистер Гради – один из наших старожилов, очень волевой и вдумчивый человек, – продолжал мистер Тимпани. – Своими выдающимися успехами он обязан исключительно самому себе. Он фермер – торгует зерном, лошадьми, да чем только не торгует! Один из самых состоятельных членов нашего общества, эдакий патриарх. Я как раз относил письмо одному из его женатых сыновей – перед нашей с вами встречей, – добавил мистер Тимпани, словно это каким-то образом решало дело.

Перед кирпичным зданием весьма скромных размеров и еще более скромного достоинства – горожане явно устраивали здесь танцы, – стояли несколько автомобилей, пара двуколок и небольшой автобус. Люди, в основном женщины, уже вовсю разгуливали туда-сюда между залом и двориком, и мистер Тимпани, торопливо извинившись, нырнул в толпу и на несколько минут скрылся из виду. Иниго остался во дворе глазеть на публику и большие плакаты рядом с дверью. Надписи на них были даже апокалиптичнее тех, что обнаружились в машине мистера Тимпани. Алыми буквами, яркими, словно артериальная кровь, они предрекали скорый конец всему сущему. «В те дни, – кричали они, – люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них» [38]38
  Библия. Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова, 9:6.


[Закрыть]
. Вторые ресуррекционисты, умытые и причесанные, в лучших нарядах, чопорно входили в зал и выходили из него, здороваясь даже с незнакомыми. Иниго подошел к двери, и в нос ему приятно ударил аромат жареной ветчины. Он вспомнил, что с самого завтрака ничего не ел, кроме пары бутербродов с сыром в таверне. О да, он зверски проголодался. Тут его взгляд упал на очередную яростную надпись алыми буквами: «Для сего потрясу небо, и земля сдвинется с места своего от ярости Господа Саваофа, в день пылающего гнева Его» [39]39
  Библия. Ветхий Завет. Книга Пророка Исаии, 13:13.


[Закрыть]
. Вдобавок Иниго почувствовал себя грязным неряхой.

– А вот и мистер Джоллифант! – Перед ним вновь вырос сияющий мистер Тимпани. – Познакомьтесь, это мистер Гради.

– Мы чрезвычайно рады, что вы решили к нам заехать, – пробубнил мистер Гради очень низким голосом. В этом сухопаром, безупречно одетом старике действительно было что-то от патриарха. Грозные кустистые брови, нос с властной семитской горбинкой, длинные белые усы, словно попавшие сюда из другого мира, – такое лицо сразу представлялось в обрамлении дыма от жертвенного костра.

Иниго ответил, что тоже очень рад, а потом отвел мистера Тимпани в сторонку и спросил, где можно умыться и почистить одежду. Мистер Тимпани вспомнил, что ему надо подыскать ночлег. Он посоветовался с мистером Гради, и тот вновь навис над Иниго.

– В моем доме есть свободная комната, – объявил он. – Вы заночуете у нас.

Иниго хотелось ответить ему в столь же величественной манере, но он лишь выдавил жалкое «спасибо, не стоит, так неудобно, столько хлопот, я уж где-нибудь заночую», однако мистер Гради не удостоил вниманием его слова.

– У нас есть свободная комната, – повторил он. – Моя супруга сейчас хлопочет на кухне, готовится к чаепитию, так что вас проводит моя племянница. – С этими словами он отбыл, а следом ушел мистер Тимпани.

Иниго ожидал увидеть какую-нибудь высокую костлявую девицу с крупным носом, дочь Ефрема или Гада. Каково же было его удивление, когда мистер Тимпани вернулся с румяной и улыбчивой девчушкой лет двадцати, весьма и весьма хорошенькой. Ему будет прислуживать племянница самого мистера Гради, первая красавица племени! Иниго, более чем впечатлительный юноша, пылко пожал ей ручку и в приподнятом настроении пошел за ней к дому, находившемуся в каких-то пятиста ярдах от зала собраний. Там Иниго в самом деле передали пожилой даме, которая проводила его в чистую аккуратную комнатку; однако, когда он умылся, почистился и вернулся в гостиную, там его ждала мисс Ларч, все такая же румяная и улыбчивая. Ему захотелось вновь пожать ей ручку. На ней было прелестное голубое платье до колен – там, где заканчивался подол, начинались чулки самых изящных очертаний; пять очаровательных веснушек украшали ее нос, а огромные голубые глаза с густыми ресницами вспыхивали всякий раз, когда обращались к Иниго. Ему не верилось, что эта милашка – дочь Ефрема или Гада.

– Вы совершенно не похожи на Вторую ресуррекнионистку, – смело признался ей Иниго на обратном пути. Тут ему, конечно, пришлось объяснить, как в его представлении выглядят Вторые ресуррекционисты, и обрисовать яркий образ костлявой носатой дамы. Мисс Ларч рассмеялась. Она ведь выглядит несколько иначе, не правда ли? Разумеется, заверил ее Иниго, отчего она сделалась еще румянее и улыбчивей. Но и он, добавила мисс Ларч, ни капли не похож на ресуррекциониста. А это потому, что он не ресуррекционист. Как же он здесь очутился? Иниго вкратце рассказал свою историю и потребовал того же от мисс Ларч. Как выяснилось, она живет здесь всего полтора года. Миссис Гради – ее тетя по маминой линии. Приходится целыми днями помогать ей по хозяйству, и все это очень, очень скучно, хотя дядя и тетя ужасно, ужасно добрые, вот только делать тут совершенно нечего, а все, кто приходит к ним в дом, – либо старики, либо ханжи, либо то и другое вместе. Только и знают, что твердить про Библию, потерянные колена и пирамиды, и иногда ей кажется, что это глупости, а иногда приходится верить, потому что все знакомые миссис и мистера Гради глубоко в этом убеждены, и еще она чувствует себя немножко подлой, и временами ей бывает страшно, да, ужасно страшно. Мисс Ларч – Фреда – тараторила без умолку, задыхаясь, и Иниго сразу понял, что ей уже давно некому излить душу. До зала они добрались если не друзьями, то по крайней мере сообщниками, ведь юность, когда ее ссылают во владения старости, сразу становится самым могущественным из тайных обществ. У входа Иниго многозначительно посмотрел на алые буквы, и Фреда тоже. Потом их взгляды встретились.

Дверь была закрыта, но они тихонько отворили ее и заглянули внутрь. За длинными столами сидели шестьдесят или семьдесят человек. Они еще не приступили к еде, а слушали мистера Гради, который, по-видимому, заканчивал речь, стоя на помосте в дальнем конце зала. Он бубнил несколько минут, прежде чем Иниго смог разобрать слова, однако последняя цитата из Библии, которую он держал в руках, прозвучала вполне четко. Услышанное так потрясло Иниго, что весь Оксуэлл показался ему причудливым сном.

– И будет в тот день, – взревел мистер Гради, – снимется с рамен твоих бремя его, и ярмо его – с шеи твоей; и распадется ярмо от тука. Он идет на Аиаф, проходит Мигрон, в Михмасе складывает свои запасы [40]40
  Библия. Ветхий Завет. Книга Пророка Исаии, 10:27.


[Закрыть]
. – Немного помолчав для приличия, мистер Гради сошел с помоста. – Давайте пить чай, – уже тише произнес он, и началось столпотворение.

– Да тут у них и впрямь Михмас, определенно, – пробормотал Иниго. Мистер Тимпани занял им места рядом с собой, но за столом было так много народу и сидели они так давно, что втиснуться между ними оказалось нелегкой задачей. Сначала села Фреда, а Иниго кое-как устроился между ней и Тимпани, от которого чуть не шел пар.

– Жарковато здесь, не находите? – сказал он Иниго. – Но собрание шикарное, просто шикарное!

Быть может, собрание действительно было шикарное, однако сама трапеза показалась Иниго более чем странной. В жизни ему нередко доводилось плотно закусывать перед ужином, но плотнее, чем в тот вечер, – никогда. Скамьи превратились в плотную массу едоков, а столы – в плотную массу пищи. Там были всевозможные сорта ветчины, языки, громадные куски холодной говядины, высокие пироги и яичные салаты; блюда ломились от белого и ржаного хлеба, кексов с изюмом и лепешек, от пирожков с вареньем, ватрушек, пирожных со взбитыми сливками и миндального печенья. На столах красовались ореховые, сливовые, шоколадные и кокосовые кексы, горы сахара, кварты крема; поток чая не иссякал. Впервые в жизни Иниго видел столько еды. Его словно пригласили в огромный продовольственный магазин и попросили съесть все запасы. Червячка тут не замаривали – его безжалостно истребляли. Один вид этих столов мог раз и навсегда уничтожить голод по всему миру; невозможно было представить, что голод вообще существует. Иниго пробовал то одно, то другое, но вскоре перестал замечать, что именно ест – так жарко, тесно и удивительно ему было. Вторые ресуррекционисты встретили врага как подобает: самое плотное из чаепитий обрело в их лице достойного противника. Проведи они сорок лет в пустыне, им не удалось бы расправиться с ним мужественней. Они не болтали, не смеялись, не набрасывались на все сразу, быстро теряя запал, – о нет, они ели молча, методично и стремительно. Неумолимо продвигаясь от первого ломтика ветчины к последнему кусочку шоколадного кекса, за пятьдесят минут они превратили столы в груды пустых тарелок, а чай заструился бледным, едва теплым ручейком. Иниго быстро сдался, однако не ушел спать, а благоговейно глазел по сторонам; справа от него кипятился мистер Тимпани, слева изящно поджаривалась Фреда. Напротив сидели две дамы с длинными желтыми лицами, почти копии друг друга, и круглый беззубый коротышка – он жевал так усердно, что между его носом и подбородком оставалось не больше дюйма. Казалось бы, эта троица не в состоянии потрепать даже фланги колоссального чаепития, однако они проследовали прямиком сквозь него и вышли невредимыми. Над головами едоков висел еще один алый плакат мистера Гради, начинавшийся такой строчкой из Библии: «И свет светильника уже не появится в тебе». Иниго изумленно переводил взгляд с едоков на плакат и обратно. Все это было очень, очень странно.

Чаепитие подошло к концу. Фреда исчезла; мистера Тимпани увели дочери Ефрема и Гада, а Иниго вышел на улицу подышать воздухом, который обрел для него новый, восхитительный аромат. Затем он выкурил трубку и стал бродить туда-сюда по дороге, не сводя глаз с двери, чтобы не разминуться с прекрасной Фредой. В зал торопливо вошли несколько ресуррекционистов, из-за работы опоздавших на чаепитие мистера Гради (а ведь таких чаепитий впереди оставалось в лучшем случае два); затем ко входу подкатила большая машина, из которой аккуратно выгрузились на дорожку несколько человек – очевидно, схватка с чаепитием была им не по силам. Огромной женщине средних лет, властной и багровой, прислуживала, как это часто бывает, понурая девушка в безрадостной и явно ненавистной ей блузке. Сопровождал их высокий джентльмен с военной выправкой и чрезвычайно длинным, тощим и коричневым лицом. Иниго стал смотреть, как эта троица вплывает в зал, когда в дверях мелькнуло заветное голубое платье.

– Ну, – спросил он вышедшую Фреду, – когда начнется собрание?

– Через минуту, – ответила та. – Шишки только что приехали. Видали их? На чаепитии они не присутствовали, это ниже их достоинства. Та женщина с красным лицом и большим носом – миссис Бевисон-Берр, а с ней дочка – она всегда молчит и ужасно одевается. Джентльмен – майор Данкер. Он вообще-то милый, но слегка чокнутый.

– Это ничего, мы все немного чокнутые.

– Может, вы и чокнутый, – обиделась Фреда, – а я ни капельки…

– Я знаю, что вы сейчас скажете, – перебил ее Иниго.

– Неправда!

– Правда. Вы хотели сказать: «Так-то!»

– А вот и нет! – воскликнула Фреда и скорчила умоляющую гримаску – ей хотелось еще, потому что именно так в ее представлении велись настоящие беседы. Просидев полтора года в четырех стенах, слушая стариков и ханжей, которые либо пугали ее, либо несли откровенный вздор, она теперь с наслаждением перечила симпатичному молодому человеку с красивыми глазами – это было чудесно. Иниго пожалел ее и принялся «молоть языком» дальше (так он это называл), невольно отметив, что будь Фреда фунтов на сорок увесистей или носи она очки в стальной оправе, он бы умчался отсюда куда глаза глядят. В данных же условиях он был в восторге от Фреды, от собственного остроумия и ироничных наблюдений.

Наконец пришло время собрания, совещания, конференции – или как еще это назвать. Посуду убрали, чайные столы отодвинули, а все скамьи расставили перед небольшим помостом, на который торжественно взошли мистер Гради, миссис Бевисон-Берр, майор Данкер и мистер Тимпани – вид у них был такой, словно они собрались петь квартетом. Ресуррекционисты бросились занимать места. Фреда и Иниго брели в хвосте толпы, поэтому им достались последние места в последнем ряду. Фреду припечатало к чрезвычайно дородной даме, которая улыбнулась и погладила ее по руке. Иниго присел на самый краешек скамьи и вынужден был вцепиться в нее за спиной Фреды – вторая половина его мягкого места висела в воздухе.

Мистер Гради сделал шаг вперед и окинул толпу благосклонным и одновременно властным взглядом, словно перед ним были его пастухи, лучники, служанки и домашний скот. Затем поднял руку. В тот же миг все собравшиеся подались вперед и прикрыли лица. Иниго не знал, что будет дальше, но невольно дернулся вперед и случайно положил руку Фреде на талию. Она стряхнула ее и что-то прошептала. «Простите, я не нарочно», – начал шептать он, прилагая неимоверные усилия, чтобы убрать преступную руку с талии Фреды. Та яростно шикнула. Мистер Гради приступил к молитве. Молитва оказалась весьма длинной, а Иниго было так неудобно, его тело скрутилось в такой страшный узел, что слушать ее он не мог – зато прочувствовал всеми фибрами (мистер Гради то и дело упоминал рабство и скитания по великим пустыням).

После молитвы все вновь сели, как положено, а мистер Гради минуты две просто стоял на помосте и смотрел на собравшихся. Иниго стал гадать, что же будет дальше.

– И-и-и… – запел мистер Гради.

Все сразу вскочили на ноги – кроме Иниго. Он на секунду замешкался, его конец скамейки резко опустился и скинул Иниго на пол; другой конец взлетел вверх и опрокинул круглого коротышку – того самого, беззубого, – на скамью впереди; поднялись крики и суматоха. Гимн оборвался, коротышку вернули на место, скамью поправили, а Иниго – красный как рак, пыльный и злой – встал на ноги.

– И-и-и-и… – вновь затянул мистер Гради, и тут уж грянули все. Иниго не пел: он впервые слышал этот гимн и чувствовал себя очень глупо. Когда наконец все опять сели, он почувствовал себя еще глупей, потому что от выделенного ему места на краю скамьи ничего не осталось. Он уже хотел отойти и прислониться к стене, когда Фреда отхватила кусочек скамьи у дородной дамы справа и так мило предложила ему сесть, что Иниго не устоял. На этих шести дюймах он и просидел остаток вечера.

Сначала слово дали мистеру Е. Г. Тимпани. Взмокший и гордый, он вышел вперед, сжимая в руках толстую стопку заметок, и весь превратился в золотые очки, зубы и нелепые каштановые кудряшки. Он широко улыбнулся публике – за такие минуты мистер Тимпани без колебаний продал бы весь Вулвергемптон – и принялся сыпать цифрами: сравнил число новообращенных в Ефреме и Дане, доказал, что Гад скоро обскачет Иссахара, и даже назвал процентные соотношения. Мистер Тимпани столь умело пользовался своими бухгалтерскими навыками, что Иниго стал ждать, когда он вспомнит о других пройденных курсах и заговорит на деловом испанском. Не восхититься мистером Тимпани было нельзя, так искренне он радовался, так простодушно гордился своей ответственной оргсекретарской должностью. Иниго с грустью подумал, что мистеру Тимпани недолго радоваться жизни – через два года он поймет, каким был дураком (если, конечно, Вторые ресуррекционисты не оставили за собой право регулярно переносить Судный день на несколько лет вперед).

Потом выступала миссис Бевисон-Берр, деспот и тиран. Темой ее доклада было безбожие. Она говорила о безбожии так, словно это гнусный человек, который завел себе привычку каждое утро и каждый вечер наносить ей личные оскорбления. Мисс Бевисон-Берр приказала бороться с безбожием любыми возможными способами и перечислила многие из них. Впрочем, она не возлагала больших надежд на свою паству: лишь единицы из них угодны Иегове, однако борьба с безбожием – то малое, на что способен каждый. Кроме того, ресуррекционистам напомнили, что безбожие и большевизм – одно и то же. Затем миссис Бевисон-Берр вновь завела речь об Иегове. По ее тону можно было подумать, что это видный политик, остановившийся на ночлег в ее загородном доме. Речь миссис Бевисон-Берр не произвела фурора, однако ее присутствие явно порадовало большинство слушателей.

Следом за ней выступил майор Данкер. Он говорил о пирамидах, международных отношениях и землетрясениях. Уткнувшись носом в свой блокнотик, он стал рассказывать о дюймах пирамиды, по которым легко вычисляются все главные даты мировой истории, однако из-за блокнотика следить за его мыслью было очень трудно. Затем он перешел к международным отношениям – в этой области стремительно назревал страшный кризис. Мы стоим на пороге величайших и последних войн в истории человечества, настоящего Армагеддона. Но это еще цветочки, после них начнется самое ужасное. Землетрясения. Все заметили, что ураганов, наводнений и землетрясений в последние годы становится все больше и больше; этот феномен ставит в тупик самых выдающихся ученых мира, которые пытаются раскрыть причины таинственных катаклизмов. Однако все тщетно. Дело тут не в падении или подъеме столбика барометра, и даже не в пятнах на солнце. Страшные силы, до сих пор пребывавшие в плену, вырвались на волю. Таковы первые деяния освобожденного Князя Тьмы. «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей» [41]41
  Библия. Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова, 20:7.


[Закрыть]
. Этой цитатой, произнесенной тем же сухим тоном, майор внезапно заключил свою речь. Иниго решил, что это действительно очень тихий и порядочный душевнобольной.

Мистер Гради спросил, не хочет ли кто-нибудь из собравшихся взять слово. Минуту или две все молчали, а потом на ноги вскочил человек с черной бородой. Он быстро проговорил, что король Георг V – девяносто девятый по счету после царя Давида, и сразу сел. Затем поднялась сухонькая женщина с пронзительным голосом: ей уже четвертый раз за год снилось, как ангел машет над собором Святого Павла чем-то вроде золотого ведерка для угля. Мистер Гради одобрительно кивнул, но в целом по нему было видно, что этой даме еще рано гордиться своими успехами. Потом вновь наступила тишина. Мистер Гради вышел вперед и хотел еще раз обратиться к слушателям, когда сзади поднялось какое-то волнение.

– О, какая радость, пожаловал наш давний друг, преподобный Хиггинворт Вендерби! – возгласил мистер Гради. – Уверен, он с удовольствием скажет нам несколько слов. Какая честь!

На помост взошел высокий тучный мужчина в черном. Пока слушатели яростно аплодировали, этот необыкновенный человек отдувался и отирал лоб. У него была густая грива темных волос и чрезвычайно широкое, белое и мокрое лицо с впалым лбом и подбородком.

– Друзья! – прогремел он. – Прошу вас немного подождать. Я не могу говорить с вами, задыхаясь, а я так спешил, что не задыхаться не могу. – Зал вновь взорвался овациями. Хлопал даже Иниго: оглядевшись по сторонам, он заметил, что все собравшиеся разом повеселели, выпрямились и приготовились слушать.

Мистер Вендерби поднял большую белую руку.

– Друзья, – мягко начал он, – я очень рад, что вновь могу выступить перед вами, а ведь в нашей юдоли печали и слез так мало радостей! Мы живем во грехе, и Смерть вовсю хозяйничает среди людей. Муж бросает жену, мать льет слезы над покинувшим гнездо сыном. – В таком духе он продолжал несколько минут; голос его звучал мягко и переливчато, словно приглушенные сурдинкой струны. Не имело значения, что он говорил, важно было – как. Даже Иниго, которому мистер Вендерби сразу внушил неприязнь, отчего-то растаял. Остальные же без стеснения предались роскоши простых чувств: некоторые дамы плакали, Фреда взволнованно ерзала на месте, покусывая губу, отчего Иниго стало неудобно и душой, и телом.

Мистер Вендерби умолк и свесил огромную голову, а потом стал поднимать ее все выше, выше, пока его белое мокрое лицо не засияло в солнечных лучах – по крайней мере так всем показалось.

– Но разве я пришел сюда лишь с этой вестью? – спросил он, не повышая голоса. – Неужели вы никогда не слышали о грехах, невзгодах и смерти, а я открыл вам глаза? Неужели мне больше нечего вам сказать? В этом ли вся суть моего обращения? – Мистер Вендерби шагнул вперед и встал на самом краю помоста. – Нет! – прогремел он. – Нет, тысячу раз нет!

– Ефрем!!! – завопил кто-то прямо в ухо Иниго.

– Прошу прощения?! – испуганно вскрикнул тот. Однако подсевший к Иниго человек не обратил на него никакого внимания и продолжал сверлить взглядом проповедника.

– Я искал Слово и нашел его! – прогремел мистер Вендерби всей недюжинной мощью голосовых связок и воздел к небу Библию. – После сего я услышал на небе громкий голос многочисленного народа, который говорил: аллилуйя! Спасение и слава, и честь, и сила Господу нашему! Ибо истинны и праведны суды Его! потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки ее. И вторично сказали: аллилуйя! И дым ее восходил во веки веков [42]42
  Библия. Новый Завет. Откровение Иоанна Богослова, 19:1–3.


[Закрыть]
.

Мистер Вендерби стер мир в прах и одним могучим криком развеял его по ветру. Он сопроводил всех верующих на небеса, стройными рядами провел их сквозь жемчужные врата на улицы из чистого золота, туда, где от престола Бога и Агнца исходила чистая, как кристалл, река воды жизни.

Он воздел руки к небу, и все собравшиеся вскочили с мест. Если раньше они стонали, то теперь закричали во все горло. Лишь миссис Бевисон-Берр и майор Данкер сохраняли спокойствие. Мистер Тимпани снял очки и принялся лихорадочно тереть их платком. Мистер Гради величаво громоздился на стуле, и лицо его сияло в лучах незримых пустынных солнц. Иниго потрясенно глазел по сторонам: в зале творилось неописуемое. Его взгляд заметался от одного исступленного лица к другому. Так вот в чем секрет: эти минуты вакхического буйства скрашивали им бесконечные тоскливые месяцы, сверкали подобно драгоценным камням на выцветших фотографиях их скучной жизни. Жалость кольнула сердце Иниго, но в следующий миг все прошло.

Мистер Вендерби, бледный и мокрый, как никогда, пламенно благословил паству, и на этом собрание закончилось. Все ринулись к сцене.

– Что будем делать? – спросил Иниго Фреду.

– Пойдемте отсюда, хорошо? Сегодня было не так страшно, как обычно, а все же мне не по себе. Я заметила, что на улице легчает.

Они пошли по дороге, радостно понося всех Вторых ресуррекционистов, вместе взятых, но возле дома Фреда замешкалась.

– Мне лучше пойти домой. Тетушка наверняка попросит меня помочь ей с ужином.

– С ужином?! – ахнул Иниго. – После такого чаепития?! Нет-нет, они не смогут ужинать! Если, конечно, не просидят в гостиной всю ночь.

– Очень даже смогут. Они страшные обжоры, поверьте моему слову. И дядя приведет нескольких гостей. Потому я и не хочу домой – они будут говорить, говорить, говорить… Лично я их разговорами уже сыта по горло, а вы?

Иниго признался, что тоже сыт. Они прошли еще милю вверх по дороге, постояли на мосту, болтая обо всякой чепухе, и вернулись к дому. Фреда, однако, не зашла, а подкралась к освещенному окну и заглянула внутрь.

– Они уже там, – объявила она. – Едят сандвичи. Ну, что я вам говорила?

– Потрясающе! – тихонько воскликнул Иниго. – Нет, ну нельзя же так объедаться! Они сожрут весь мир! Я прямо вижу, как зубы Тимпани смыкаются на бедном сандвиче. Кошмар, кошмар! Идемте отсюда.

Заглянув напоследок в гостиную, Фреда пошла за ним.

– Пришел мистер Вендерби. Мне он не нравится, а вам? Жуткий тип, самый жуткий из всех, по-моему. Знаете, он постоянно зовет меня «младшей сестричкой»…

– Какой нахал!

– И еще у меня все время такое ощущение, будто он хочет меня поцеловать. Он не станет, конечно…

– Пожалуй, нет.

– …но мне все равно кажется, что он бы меня поцеловал, если б я не стала сопротивляться.

– Мерзкое животное! – вскричал Иниго. Его охватила ярость. Он положил руку Фреде на талию и, дрожа от праведного гнева, взглянул на беззащитную, покинутую всеми красавицу.

– Вы так думаете? – прошептала она, не шевелясь, только чуть приподняв личико.

– Да еще бледный, как поганка, – твердо произнес Иниго. Ее головка все поднималась, пока на лицо не упал свет. Темный изгиб хорошеньких губ так и манил… устоять было невозможно. Иниго наклонился, однако как раз в эту секунду кто-то открыл входную дверь, и Фреда упорхнула за угол. Иниго бросился за ней, но нагнал лишь тогда, когда они обогнули дом и вновь очутились перед дверью.

В коридоре им встретился мистер Тимпани.

– Шикарное собрание, не находите? – обратился он к ним.

– О да, лучше не придумать, просто чудо! – отдуваясь, выдавили они.

– Надеюсь, вы не пожалели, что заехали к нам, мистер Джоллифант? – продолжал мистер Тимпани. – Только не говорите, что вам было скучно.

– Не скажу! – пообещал Иниго, тряся ему руку.

III

На следующий вечер, в среду, Иниго прогуливался по улицам Ноттингема. Он поехал туда не за мистером Мортоном Митчемом, хотя несколько раз не без волнения напоминал себе, что именно туда направился этот удивительный человек и лодырь, решивший навестить старых друзей. В любой момент, говорил себе Иниго, мимо него может проходить старый друг мистера Митчема. Однако отправился он туда по другой причине: за завтраком Фреда сказала, что едет в Ноттингем к зубному. Иниго, сколь туманными ни были его планы, сразу ответил, что едет туда же. Это поразительное совпадение привело их в один автобус, посадило за один обеденный столик в кафе и в конечном итоге обрекло, по просьбе Фреды, на совместное проведение досуга в Ноттингеме: некоторую часть этого досуга они провели даже чересчур близко друг к другу, в огромной романтичной пещере под названием кинотеатр.

Иниго не питал большой страсти к кинематографу, особенно средь бела дня, когда топорная сентиментальность и глицериновые слезы казались ему откровенным кощунством. В кинотеатре был орган, состоявший целиком из одного гигантского неумолкающего регистра vox humana, и слушать его было все равно что насильно запихивать в себя патоку. Но Фреде, сбежавшей из беспросветной глуши Оксуэлла и от Вторых ресуррекционистов, все нравилось. Она жевала шоколадки, пила чай, ела кексы, выкурила, беспрестанно кашляя, две сигареты; смеялась в смешных местах и скорбно хмурилась, когда все, кроме любви и vox Humana, погибало; в самые волнительные минуты стискивала руку Иниго, а в скучных промежутках между ними вовсю строила ему глазки. Они просидели в кинотеатре так долго, что на улице, в ярком свете дня, Иниго удивленно заморгал: окружавший их мир, вполне материальный и трехмерный, на миг показался ему иллюзией. Отчего-то он почувствовал себя глупо и даже обрадовался, когда наконец посадил Фреду, все такую же улыбчивую и румяную, на шестичасовой автобус. Затем он вернулся в дешевую гостиницу, где оставил рюкзак, и съел прескверный ужин.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю