Текст книги "Сокровища"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)
На рыбном рынке Пьетра вдыхала запах рыбы и соли. Скользкие угри, лобан с яркими глазами, осьминог, сверкающий на солнце опаловым отливом, просили обратить на себя внимание.
– Эй, красотка, – позвал ее торговец рыбой. – Не хочет ли молодая красивая девушка красивую рыбу? Мы можем сделать обмен. Моя рыба… за твою девственность. – Он протянул к ней рыбу, но она отмахнулась и поспешила дальше, мимо ослика, нагруженного мешками с каменной солью, и рыбака, чинящего сеть.
Вскоре она очутилась у двери синьоры Гризелли. Женщина поблагодарила ее за сверток, потом пристально посмотрела девочке в лицо и нахмурилась.
– Тебе следует быть осторожной, мое дитя, – таинственно сказала она. – Здешние матросы, не задумываясь, затащат тебя в кусты… – Женщина перекрестилась и закрыла дверь.
Пьетра подумала о замечании синьоры Гризелли, когда возвращалась в лавку. Но вдруг ее мысли прервал голос.
– Эй, красотка, – закричал один из матросов, стоящий в дверях кафе. Когда она повернулась, чтобы взглянуть на него, он схватился за сердце. – Красавица! – завопил он. Она, возможно, была бы польщена похвалой ее красоте, но он испортил впечатление, схватив руками место между ног и непристойно засмеявшись.
Даже в четырнадцать лет Пьетру Манзи, несомненно, уже окружала аура, присутствие которой наполняло собой сам воздух вокруг нее, ореол, излучающий тепло и запах, которые привлекали к ней внимание, Она уже пережила однажды оскорбление, когда шумные уличные неаполитанские мальчишки преследовали ее всю дорогу до дома, как собаки по следу.
Когда несколько месяцев назад у нее пошла кровь, она прибежала к Джемме, опасаясь, что это может быть какой-нибудь запоздалый признак болезни, убившей ее семью. Успокоив ее страхи, Джемма добавила:
– Теперь ты женщина, Пьетра, больше уже не просто девочка. Храни сокровище, которое Господь дал тебе.
– Сокровище? У меня нет…
– У тебя есть твоя чистота – твоя невинность. Тебя не коснулся ни один мужчина, а это и есть сокровище. Девственницей ты желанна мужчине, который разделит с тобой все, что имеет, взамен этой драгоценности. Но если ты слишком быстро отдашь ее человеку, который оставит тебя, тогда ты станешь не лучше самой обыкновенной проститутки среди подонков общества. Поэтому храни свое сокровище, как если бы ты хранила бриллиант, и никому не отдавай его, кроме мужа. – Пьетра поклялась своей тетке, что будет беречь свою «драгоценность», и была полна решимости сдержать клятву.
Дойдя до лавки, она тайком вошла внутрь. Все было тихо. Лена, должно быть, опять ушла на рынок в поисках еды на ужин.
Пьетра заглянула в крошечную мастерскую за прилавком, где Джованни занимался резьбой. Он поднял глаза.
– Не надо так бояться, дитя, – сказал он. – Она успокоилась. Ты можешь остаться.
Перспектива остаться пугала почти так же, как и быть выброшенной на улицу, но Пьетра кивнула. Потом пошла в лавку, как велел Джованни, чтобы обслужить покупателя, который мог зайти так рано.
– Позови меня, если будет кто-то важный, – добавил он.
Пьетра стояла в лавке, обегая глазами полки – черепаховые гребни, рамки для зеркал и фотографий, изящные резные вещицы из коралла. Неужели она все еще осмеливается выбирать подарок? Лучше забыть о своем дне рождения.
Зазвенел колокольчик у двери, и Пьетра, вздрогнув, повернулась к входу. Женщина, стоящая в дверях, была видением, невозмутимо изысканная, в закрытом летнем платье из тончайшего батиста, с узором из зеленых лепестков цветущих фиалок. Темно-пурпурные бархатные ленты украшали корсаж платья и закреплялись сзади в виде небольшого кокетливого турнюра. С зонтика свисали оборки в тон платью. Она была похожа на рисунок из книжки с картинками, даже пахла фиалками.
– Добрый день, синьора, – приветствовала ее Пьетра, присев в почтительном реверансе. Ей стало стыдно, когда она посмотрела на свое грязно-коричневое ситцевое платье. Когда она вновь подняла глаза, то заметила мужчину, вошедшего следом за женщиной. Одетый так же прекрасно, как и его спутница, в сизо-серый костюм, с вычищенной шляпой и тростью с золотым набалдашником, он тоже показался Пьетре самым изумительным мужчиной, которого она когда-либо видела. Густые серебристо-седые волосы были зачесаны назад, глаза цвета зимнего неба, полные губы, а кожа такая светлая, что, казалось, ее никогда не касались солнечные лучи.
Пьетра почти забыла о присутствии дамы, когда мужчина вышел вперед.
– Я герцог Ди Монфалко, – объявил он и тростью указал на набор пряжек из слоновой кости, лежавший на полке. – Мне хотелось бы посмотреть те… – Он говорил скорее по-итальянски, чем по-неаполитански, и Пьетра подумала, что она слышит самый мелодичный звук в своей жизни. В нем все было удивительно. Герцог! Никто с таким высоким титулом раньше не посещал их магазин.
Наконец к ней вернулся дар речи.
– Я позову хозяина. – И она направилась в заднюю комнату.
– Нет, останься, – строго сказал мужчина. – Я хочу, чтобы ты обслуживала меня. – Пьетра обернулась и увидела, что он смотрел на нее. Мгновение она не отводила взгляда – не могла. Его глаза, словно магниты, притягивали ее. Потом она вспомнила о пряжках и направилась к полке, чтобы спять их.
– Как она тебе? – услышала Пьетра, как герцог спрашивал свою спутницу.
Когда Пьетра вернулась с пряжками, красивая дама взяла ее за руку и поставила перед собой, изучая с головы до ног.
– Très belle, très charmante[7]7
Очень недурна. Прелестна (фр.).
[Закрыть], – произнесла она наконец. – Забавный антракт, – добавила она с гортанным смешком. Откинула назад голову, и изумруды на шее вспыхнули зеленым огнем, она подняла руку в лайковой перчатке к подбородку Пьетры и повертела ей голову и так и сяк. – Да, très delicieuse[8]8
Восхитительна.
[Закрыть].
Пьетра не могла понять, хотя знала, что дама говорит по-французски. Она слышала этот язык в порту, когда причаливал корабль из Марселя. Но никогда он не звучал так восхитительно, как из уст красивой дамы.
– Я их беру, – сказал герцог, все еще глядя на Пьетру. Он ни разу не взглянул на коробку с пряжками.
Звук голосов поднял Джованни, и он поспешил из мастерской в лавку. Мгновенно узнав герцога, он неуклюже поклонился.
– Я сделал у вас покупку, – быстро сообщил герцог Джованни. – Доставьте ее завтра. В шесть.
– Конечно, ваша светлость, – ответил Джованни, нетерпеливый, как щенок. – Я сам принесу ее вам.
– Нет. Пусть принесет девочка. – Он повернулся и вышел, женщина следом за ним, сдавленно смеясь.
– Ну вот, посмотри, как судьба вознаградила тебя, дитя мое. У тебя есть шанс увидеть палаццо Монфалко. Говорят, оно великолепно.
– Это была герцогиня?
Он рассмеялся.
– Конечно, нет. Он никогда не привел бы жену в подобное место – к тому же она, насколько я слышал, в основном живет за городом. Это его любовница, Мария Бланко, известная оперная певица.
– Она очень красивая. Я думаю, я ей понравилась…
Он улыбнулся ее юной восторженности.
– А почему бы нет? Возможно, она будет во дворце, когда ты принесешь пряжки.
– Дворец, – повторила Пьетра, глядя через открытую дверь на экипаж, увозимый парой белых лошадей. – Дворец, – еще раз произнесла она. Слово осело у нее на языке, как вкус странного, экзотического фрукта.
Пьетра остолбенела, впервые увидев палаццо Монфалко. Воздвигнутое на скале в горах Посиллипо и обращенное к Неаполитанскому заливу, оно было сложено из розового камня и оттенено красным кирпичом и красной черепичной крышей. Башни подчеркивали каждый угол. Она не упустила ни одной детали – деревья, подрезанные в форме животных внизу террасы, обнаженные статуи на верху стены, кусты бугенвиллеи, усыпанные розовыми и пурпурными цветами.
Наконец она заставила себя тронуться с места. Джованни предупредил ее, чтобы она не входила во дворец через парадную дверь, а обошла бы кругом и отыскала вход для прислуги. Ей потребовалось время, чтобы найти его. Она поднималась и опускалась по мраморным ступеням вокруг огромного здания.
– А, девочка из коралловой лавки, – произнесла женщина плотного сложения. Пьетра была поражена заурядностью ее неаполитанского выговора. Она ожидала чего-то более экзотического, словно очутилась в другой стране. Женщина оглядела девочку сверху вниз. – Герцог ждет тебя в музыкальном салоне, – неодобрительно сказала она. – Гидо! – Появился юноша, немного старше Пьетры, и велел следовать за ним. Они прошли через большую кухню, затем по коридору сквозь такое количество дверей, что и не сосчитать, и вошли в зал с высоким сводчатым потолком и такой тяжелой и большой хрустальной люстрой, что ей было страшно проходить под ней. На стенах висели портреты в золоченых рамах.
Она услышала музыку, которая зазвучала громче, когда Гидо открыл пару двойных дверей и они вступили в сверкающую белую комнату: стены, потолок, мебель – все было белым, кроме золотой отделки и золотой арфы, стоящей в углу.
Самое большое зеркало, которое она видела в своей жизни, висело над камином и отражало всю комнату вместе с ней.
Возле окна, выходящего на море, за белым роялем сидел герцог и играл восхитительную мелодию. Глаза его были закрыты.
Пьетра услышала звук закрывающейся двери и, обернувшись, обнаружила, что юноша исчез. На мгновение ее охватила паника, но музыка успокоила ее, и она подошла поближе к роялю, чтобы посмотреть, как длинные тонкие пальцы герцога двигались по клавишам из слоновой кости. Музыка стала быстрее и громче, голова герцога качалась в такт музыке так, что его шелковые волосы падали на лицо. Пьетре было интересно, сколько ему лет. Он казался молодым и старым одновременно.
Герцог ударил по клавишам в последний раз, и зазвучала долгая низкая нота, потом глаза его открылись и посмотрели прямо на Пьетру. Он, казалось, не был удивлен, увидя ее.
– Ты играешь, синьорина? – Она покачала головой. – Нет, конечно, не играешь, но, возможно, однажды тебе захочется научиться?
Сидеть за таким замечательным инструментом в такой комнате и играть красивую музыку… Да, ей хотелось бы научиться. Но она только сделала реверанс и быстро передала ему коробку.
– Пряжки, ваша светлость.
Он взял коробку и отложил ее в сторону, а Пьетра спрятала руки за спину. Хотя она терла их бесконечно долго, ногти оставались черными от постоянной чистки плиты. Отмыть было невозможно, и она не могла перенести, что он их увидит.
Поднявшись со стула, герцог направился к столику под зеркалом, где стояли графин и несколько кубков.
– Как тебя зовут, дитя? – спросил он, наполняя бокалы из графина вином цвета жидкого золота.
– Пьетра.
– Ах, да, – сказал он, словно слышал прежде, но просто забыл. – Не хочешь ли бокал вина, Пьетра?
– Нет, ваша светлость. Я должна вернуться в магазин.
– Пожалуйста… – Он протянул ей бокал. – Зачем тебе торопиться? Твой хозяин знает, что ты у меня, и я уверен, он рад иметь такого покупателя. Если ты побудешь со мной, я могу вернуться в магазин и купить что-нибудь еще…
Пьетра в замешательстве заморгала глазами. Почему такой важный господин, как герцог, хочет задержать ее еще на несколько минут? Поручение она выполнила, ей нужно уйти.
Но он все еще протягивал бокал.
– Ты пила прежде вино? – спросил он.
Она кивнула. Каждый неаполитанский ребенок, даже самый бедный, с детства имел представление о вине.
– Конечно, ты пробовала. Но это – особенное. Оно называется «Слезы Христа». Я подумал, что тебе оно может особенно понравиться, потому что виноград, из которого его делают, растет на склонах Везувия.
Ее смущение все усиливалось. Неужели он делает намек, что знает о ее дне рождения, о значении этой даты? Такая возможность одновременно и пугала, и волновала ее. Рука, независимо от нее самой, потянулась и взяла бокал.
Она подождала, пока он пригубит из своего бокала, затем сделала то же самое, осторожно подняв бокал к губам, боясь, что он может в любую минуту разбиться. Вино было прохладное и восхитительное, ничего общего не имеющее с той невыдержанной едкой бурдой, которую ей регулярно давали за столом. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы лучше почувствовать его на языке. Когда вновь открыла их, герцог, улыбаясь, смотрел на нее.
– Я вижу, ты знаешь, как почувствовать вкус, Пьетра. Ты знаешь, как наслаждаться своими чувствами.
– Я… я должна идти, – запинаясь, вымолвила она. Пьетра внезапно ощутила, что в его обществе она будто задыхается. Она вспомнила рыбу, которую вытаскивали из лодок, все еще живую и бьющуюся на причале. Она не могла больше здесь находиться, как и рыба жить без воды. Она здесь чужая.
Но герцог продолжал улыбаться.
– Неужели здесь так ужасно, Пьетра, что ты не можешь дождаться момента, чтобы уйти?
– О нет, – быстро ответила она. – Здесь красиво.
– А ты видела только малую часть. Если ты останешься со мной, гораздо больше увидишь… испробуешь… узнаешь.
Мгновение она молчала, размышляя. Потом необъяснимо, как и выброс из жерла Везувия, вырвался вопрос:
– Почему? Почему вас интересует, что я увижу, попробую, узнаю?
Пьетра закрыла рот рукой, поразившись своей смелости, но герцог одобрительно кивнул.
– Посмотри вокруг себя, Пьетра. Ты говоришь, что здесь красиво. Всю жизнь я хотел окружать себя красивыми вещами. Но без мастерства и заботы немногое может быть красивым. Зеркало… стекло когда-то было песком на берегу; золото его рамы было затеряно в груде темной земли… пока они не превратились в произведение искусства. Мне нравится выявлять красоту. Мне бы хотелось показать и твою.
– Зачем? – не смогла она удержаться от вопроса.
– Потому что мне нечего больше делать.
Она помедлила, а потом пошла к двери. По-прежнему рыба без воды, думала она.
Но он быстро настиг ее, схватил за руку и привлек к себе.
– Я знаю, ты считаешь, что из тебя не может получиться ничего другого, чем то, что ты есть сейчас… – Он резко толкнул ее к зеркалу и заставил взглянуть на себя. – Ты можешь видеть, что видят другие? Или твоя красота скрыта от твоих глаз туманом нищеты, невежества и безнадежности? Ты прелестна, дитя. Чудо. В тот миг, как только я увидел тебя, я понял, что могу создать из тебя шедевр.
Пьетра неопределенно покачала головой. В зеркале она увидела только грязное лицо, взлохмаченные волосы. Ногти на руках по-прежнему черные, как смола.
– Ваша светлость, пожалуйста, пожалейте меня. Не вбивайте в мою голову мечты, которые никогда не сбудутся.
– Но я имел в виду все то, что сказал. Взгляни…
Опустив руку в карман, он вытащил тусклый серый камень величиной с голубиное яйцо и протянул ей, как раньше вино. Всего лишь камень. На этот раз она взяла его, не задавая вопроса, позволив ему положить его ей на ладонь.
– Все, что ты можешь сейчас видеть, – сказал он тихим, мягким, как шелк, голосом, – это простой и непримечательный камень. Но в нем спрятано чудо, ожидающее художника с необходимыми инструментами и знаниями, чтобы выявить его. Однажды человек изучит камень. Сделает точные измерения, применит знания физики, математики и феномен света. У него должны быть храбрость и терпение. Но когда у него все будет сделано, когда он проявит все свое искусство на камне, результат… Что ж, позволь мне показать тебе результат.
Быстро двигаясь, словно, как показалось Пьетре, танцуя, он направился к шкафчику, стоящему между двух окон, украшенных роскошными занавесями, и взял из ящика бархатный мешочек. С быстротой волшебника он смахнул необработанный камень и перевернул мешочек вверх дном на пустую ладонь. Из него выпал ослепительный алмаз, бриллиантовой огранки, вспыхнувший на солнце, которое лилось сквозь окна, превращая его лучи в радугу на ее лице.
Взгляд широко раскрытых глаз Пьетры замер на камне. Он увлек ее в свои чарующие глубины, опутал паутиной своего света. Она чувствовала, что своим блеском он может опалить ей кожу.
– У бриллианта лишь одна цель, – продолжил герцог ласковым голосом, – быть красивым, доставлять удовольствие. Тебе это нравится?
– О, да, – как молитву, тихо произнесла она. – Да.
– Ты похожа на необработанный алмаз, Пьетра. Я вижу в тебе такое совершенство. Ему нужен только подходящий художник, чтобы выявить красоту и заставить сиять. Я могу это сделать.
Ошеломленная, она перевела взгляд от сверкающего алмаза на его сверкающие глаза.
– Как?
– Обучая тебя красоте и наслаждению. Наслаждению, которое женщина может дать мужчине – и получить в ответ от него. Это форма искусства, возможно, величайшая из всех. Ты создана для любви, Пьетра. Я вижу это, если ты еще не в состоянии понять. Я могу превратить тебя в величайшего художника любви всего Неаполя, всей Италии. – Он наблюдал за ней по мере того, как она впитывала слова, как ее взгляд метался между ним и бриллиантом. Наконец он добавил: – Если ты отдашь себя в мои руки, станешь моей ученицей и позволишь научить тебя любить и быть любимой, бриллиант будет принадлежать тебе.
Она мысленно вспоминала, что говорила ей тетя Джемма. У нее есть свое собственное сокровище. Стоит ли менять его на то, которое предлагает герцог?
Выражение его лица, его напряженность напугали ее. Рука медленно потянулась, пока не оказалась над его рукой, потом она уронила бриллиант обратно в его ладонь. Без этого блеска ее руке стало холодно. Когда пальцы герцога сомкнулись, день словно погас.
– Уже очень поздно, – пробормотала она. – Я должна идти.
– Да, малышка, иди. А когда надумаешь, возвращайся. – Он опустил бриллиант в карман. Она повернулась и пошла к дверям. – И еще, Пьетра, когда ты вернешься ко мне, ты можешь войти через парадную дверь дворца.
Говорят, что Неаполь – город дворцов и церквей. Покинув первый, Пьетра побежала во второй, Джезу Нуово в Спакке, церковь своего детства. Внутри было сумрачно, прохладно и тихо. Служба недавно закончилась, в воздухе все еще чувствовался сильный запах ладана. Она направилась прямо к статуе девы Марии, зажгла свечу и упала на колени.
– Пресвятая дева Мария… – начала она, потом остановилась, неуверенная в молитве. Что она хочет? Ищет ли она смелость, чтобы отвергнуть соблазны герцога, или смелость, чтобы принять их? – Пошли мне знак, – молила она.
Ей послышался голос, но не богородицы. Эхом отозвались слова Джеммы. «Невинность – это драгоценность… более дорогая». Она пыталась представить свою невинность как сверкающую звезду. Она смотрела в пламя свечи и воображала, что это свет сокровища, предназначенного только для мужа.
Но единственное, что она могла разглядеть мысленным взором, был бриллиант, сверкающий ярче, чем невинность, более острый, чем боль, и вечный, как солнце. Каким пустым и безжизненным казалось ей свое собственное сокровище. Ей хотелось поверить, что герцог сможет отыскать подобную красоту в ней, как и те люди, которые находят бриллиант в невзрачном камне.
Но даже если ему это удастся, стоит ли терять ради этого свою душу?
Стена рядом со статуей девы Марии была покрыта маленькими серебряными ручками, ножками, сердцами в благодарность за исцеление от болезней. «За услышанные молитвы», – было начертано на ней.
– Почему ты никогда не слышишь мои молитвы? – плакала Пьетра, колотя кулаком по деревянной ограде.
Голова упала на руки. Новая мысль медленно проникала в сознание. Может быть, предложение герцога и есть ответ на ее молитвы? Стать чем-то большим, учиться, жить среди красоты, а не в нищете и отчаянии. Может, это и есть путь обретения своей души?
Свеча мерцала, пламя уменьшилось, почти исчезло. В танцующих тенях губы девы Марии, казалось, зашевелились. «У тебя есть одна вещь, более драгоценная, чем бриллиант. Не расставайся с ней так просто».
Она вздохнула.
– Пусть будет так, – прошептала Пьетра и с трудом подняла одеревеневшее тело; колени ее болели. Она приняла решение. Она послушается совета девы Марии и Джеммы. Она не вернется в палаццо.
Но когда Пьетра покинула церковь, ноги едва слушались ее. У нее было чувство, будто кто-то заставил ее закрыть ставни в солнечный день.
В лавке было пусто, но сверху, через обшивку хозяйской комнаты раздавались голоса Лены и Джованни, они яростно спорили.
– Торговка девочками! – кричал кроткий Джованни, который редко поднимал голос. Пьетра ужаснулась, услышав его крик. – Ты хуже любой проститутки, если занимаешься подобными делами с таким человеком, как Хамак.
Хамак? Конечно, Пьетра слышала о Руджиеро Хамаке. Кто не знал турка? Без него не обходилось ни одно грязное дело в портовом районе.
– Я хочу избавиться от нее! – визжала Лена. – Лучше избавить нас от проклятья и получить за это деньги.
Святая Мария! Они говорят о ней, дошло до Пьетры.
– Мне не нужны такие деньги!
– Но ты ведь взял золото герцога за пряжки! Что плохого, если он заплатит за девчонку Хамаку, а Хамак мне? Пусть герцог заберет ее, Джованни. Она ведьма!
– Ты бесплодная старая карга, – завопил он. – Ты ненавидишь ее только потому, что я ее люблю. Неудивительно, что ты не можешь родить. Ребенок был бы проклят с такой матерью.
Крик Лены, пронзительный и острый, как нож, огласил дом сверху донизу. Послышались шаги, направляющиеся к лестнице. Пьетра спряталась за прилавок от безумной женщины.
Лена ворвалась в комнату, ее лицо от ярости было покрыто пурпурными пятнами. За ней Джованни, размахивая руками. В одной из них он держал мешок с монетами.
– Завтра! – кричал он. – Завтра ты вернешь своднику его монеты. Пьетра не продается ни за какие деньги.
Лена увидела Пьетру, и ее ярость прорвалась с силой Везувия. Она устремилась в кухню и мгновенно вернулась, держа в поднятой руке большой нож для резьбы.
– Аа! – издала она один из своих воплей и кинулась на девочку. Пьетра стояла как вкопанная, застыв от ужаса.
– Нет! – закричал Джованни и бросился перехватить жену. Но он опоздал; ее нельзя было остановить, нож уже очертил свою нисходящую дугу. Она вонзила его в сердце собственного мужа.
Он привалился к Пьетре, глаза смотрели с удивлением. Его тело дернулось, как марионетка, и соскользнуло на пол. Из горла вырвался булькающий звук; из груди хлынула кровь.
Пьетра упала на колени рядом с ним.
– Нет, – простонала она. – Синьор Сакко… поднимитесь. – Она положила руки на бьющую струей рану, пытаясь остановить кровотечение, но кровь просачивалась сквозь пальцы. Через мгновение она вся была перепачкана кровью.
– Убийца! – кричала Лена. Пьетра подняла смущенные глаза и встретилась со взглядом, полным Ненависти. – Ты убила его, ты убила моего Джованни. – Пьетра поднялась, пятясь в ужасе. Лена подняла мертвого мужа и стала качать его на руках. – Убийца! Убийца! Она убила его!
Пьетра выскочила на улицу, а ей вдогонку, пронзая ночь, неслись крики Лены.
Спустя час после убийства Джованни она прокралась по улицам к лавке, прячась за углами. Собралась толпа, и у всех на устах было ее имя. Скоро карабинеры начнут искать ее.
У нее не было друзей, к которым она могла бы обратиться за помощью. Несколько месяцев назад тетя Джемма вместе с детьми подалась на север Италии в поисках работы. Пьетра не могла пойти даже в церковь; она вся была перемазана кровью Джованни. Идти было некуда.
Три дня она скрывалась в лабиринте аллей вокруг приморского района, парализованная страхом и онемевшая от горя. Она спала в самых темных углах, питалась отбросами на рынке, когда там никого уже не было. Ей приходилось сражаться с крысами за каждый кусок.
На смену первым страхам пришла печаль. Джованни Сакко был единственным человеком во всем Неаполе, который заботился о ней. Теперь у нее никого не осталось. И некуда идти. «Я Пьетра, я камень», – повторяла она вновь и вновь, но литания больше не помогала. Ей было так больно.
В те дни, темные дни, и еще более темные ночи один образ преследовал Пьетру. Одно сохранило ей рассудок – бриллиант, такой сверкающий, крепче всех камней, чистый и совершенный, как звезда в мире, который без нее казался бы злым и безжалостным. Бриллиант был единственное, во что она могла верить.
После мрака третьего дня, слабая от усталости, с головокружением от голода, она пустилась в длинный путь к Посиллипо.
Она едва подняла тяжелое дверное кольцо. Слуга открыл парадную дверь и провел ее прямо в комнату, где возле горящего камина сидел в шелковом халате герцог. При виде ее он широко раскрыл руки.
– Ты пришла, – сказал он, когда она упала перед ним на колени.
