Текст книги "Сокровища"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)
Лицо обрамляла белая шляпка, отделанная синей лентой. Стефано подумал, что она похожа на цветок и пахнет весной.
Они были поразительной парой. Он – все еще красивый мужчина. Война, унесшая его юношеский идеализм, придала его чертам новые свойства, и он по-прежнему умел хорошо одеваться – серый, в тонкую полоску, костюм, крахмальная белая рубашка и хорошо вычищенная фетровая шляпа. У него было ощущение, словно он вновь оказался в юности – он, молодой энергичный человек, разглядывающий всех хорошеньких девушек в Милане, вводя их своим взглядом в краску.
– Надеюсь, что тебе понравится «Радио Сити», – сказал он по дороге.
– Я там никогда не была, – ответила она своим мягким музыкальным голосом.
– Тогда тебя ждет удовольствие. Я побывал там в первую же неделю после приезда в Нью-Йорк. Это было самым американским поступком, который, как мне казалось, я мог совершить.
– Не статуя Свободы? – спросила она, весело его поддразнивая.
– Она для иммигрантов. А я хотел немедленно стать американцем. Поэтому я отправился в самый большой кинотеатр, который смог найти. Они называют его «кинодворец» – как будто фильмы в нем короли. Я, когда пришел в него в первый раз, даже не понимал английских слов, но он мне все равно понравился. Тебе тоже понравится.
– Постараюсь, – сказала она с такой торжественностью, что он едва не заподозрил ее в какой-то издевке.
– Попытаюсь, чтобы тебе понравилось.
Она улыбнулась одной из своих редких улыбок, которые ее полностью преображали, наполняя радостью сам воздух вокруг нее, так что Стефано поставил себе целью добиться побольше улыбок на ее печальном лице.
В «Радио Сити» он купил воздушную кукурузу, и она ела ее, как голодный ребенок, набивая рот, пока щеки не раздувались, облизывая масло с пальцев. В этом был определенный шарм, думал он, однако его поразило странное несоответствие поведения и выдержанного внешнего вида воспитанной леди.
Шел фильм «Френсис», глупая чепуха. Гримасы Дональда О’Коннора и говорящий армейский осел вызывали у нее громкий смех, чистый, звонкий, почти что беззаботный. Но еще больше ее привело в восторг эстрадное шоу – огни, оркестр, костюмы, вспыхивающие блестками. Ее широко раскрытые глаза метались с одного конца огромной сцены на другой. Когда Рокетс начали танцевать и публика разразилась аплодисментами, она сжала его руку.
Выйдя из кинотеатра, Стефано ощущал себя человеком, успешно справившимся с важной миссией.
Они шли по Пятой авеню. Беттина радостно смотрела на витрины дорогих магазинов, которые привлекали к себе жаждущих покупателей со всего света.
– Это норка, – сказала она, когда они стояли перед магазином «Best & Company». – А рядом с ней белая лиса. Лиса очень теплая, но не такая, как соболь.
– Я не разбираюсь в мехах, – признался Стефано.
– Итальянцы никогда не разбираются, – сказала она и рассмеялась.
Вся витрина у «Peck and Peck» была уставлена обувью, и Беттина все смотрела и смотрела, переводя нежный взор с одной пары туфель на другую – бальные туфельки и босоножки, ботинки и башмаки, и туфли на «платформе». Ей показалось чудом, что в мире столько обуви.
– Те подойдут к новым весенним костюмам, – сказала она об одной паре. – А те не выдержат длительной ходьбы, но они прелестны. Ботинки довольно безвкусны, ты согласен со мной? А босоножки превосходны, на самом деле превосходны.
– Вот уж никогда не знал, что можно так много сказать о туфлях, – заметил он.
Она застенчиво улыбнулась ему.
– Извини, я тебя утомила. Но эти вещи так долго…
– Я понимаю.
– Когда-нибудь у меня будут туфли к каждому платью. И ботинки на сырую погоду, и меховые ботинки на зиму, и красивые домашние тапочки.
Внезапно Стефано схватил ее за тонкое запястье и потащил от витрины.
– Что ты делаешь? – запротестовала она.
– Когда мечты такие скромные, зачем долго ждать их осуществления?
Он протолкнул ее в магазин через вращающуюся дверь. Через несколько минут они были в обувном отделе. Он заставил ее примерить пару зимних ботинок на кроличьем меху, к счастью, на сезонной распродаже, и пару тапочек из овчины.
Она примеряла их почти что с благоговением, потом повернулась и прошлась, и опять повернулась, осматривая их со всех сторон в угловом напольном зеркале.
– Мы берем обе пары, – объявил Стефано продавцу.
– Очень хорошо, сэр, – ответил тот и начал упаковывать их в коробки, выложенные папиросной бумагой.
– О, нет, ты не должен. Я не могу…
– Пожалуйста, позволь мне.
Она поискала глазами его глаза, словно пытаясь найти скрытые мотивы. Но буквально через секунду улыбка озарила ее лицо.
– Спасибо.
Он наблюдал, как комиссионные за неделю юркнули в пневматическую трубу к кассиру наверху. Но это была небольшая цена за улыбку, которая не сходила с ее лица во время их возвращения домой на троллейбусе. Она крепко прижимала к груди сверток.
Позднее Стефано размышлял, был ли разумен его жест. Что для него было не чем иным, как щедрым капризом, Джозефу, со своими стойкими обычаями Старого Света, несомненно, увидится в этом настоящий подарок к помолвке, первый взнос в приданое!
И все же всю дорогу домой в свою собственную серую комнату и на следующий день ему было приятно думать об улыбке, которую он заслужил от прекрасного, такого печального лица.
Глава 3
Я определенно не подхожу ей. Каждый раз, когда Стефано видел Беттину Зееман, он, возвращаясь домой, повторял одно и то же. Ей нужен кто-то более терпеливый и необремененный грузом дурных воспоминаний. Она заслуживает человека, который будет любить ее, как никогда не смог бы я.
Он давал себе обещание мягко объяснить ей, почему она не должна рассчитывать, что он осуществит какие-то ее мечты, большие, чем пара тапочек. Когда он заглядывал в мастерскую Джозефа, и двое мужчин говорили о Беттине, Стефано всегда объяснял, что никогда не сможет стать ей подходящим мужем.
– У тебя есть кто-то еще? – всегда спрашивал Джозеф.
Когда Стефано подтверждал, что нет, старик убеждал его предоставить времени делать свою работу.
– Восхитительно, когда любовь приходит как удар, как гром среди ясного неба. Но молния ярко вспыхнет и через мгновение ее уже нет. Любовь, которая приходит медленно, может жить дольше. Не отворачивайся от нее, Стив, с тобой у нее есть шанс быть счастливой. У тебя есть шанс…
Каждый раз Стефано уходил, тронутый призывом старика. Он не остался равнодушен к ее призрачной красоте. Несмотря на сумерки ее души, когда свет пробивался сквозь них, это походило на радугу, внезапно осветившую голый, заброшенный пейзаж. Поэт в нем еще не окончательно умер, чтобы он мог устоять против радуги.
Поэтому, когда наступал уик-энд, он вновь назначал ей свидание. Как туристы они осматривали достопримечательности города. Они ездили на пароме к статуе Свободы, тяжело дыша, забирались наверх к факелу. Ходили в музеи, любовались видом с Эмпайр-Стейт-Билдинг. Часто вместе ели. Беттина любила «Автомат», где за никелевый пятицентовик из металлической пасти льва лилось кофе, а за несколько монет, опущенных в щель, можно было купить какую-нибудь еду, выставленную за многочисленными стеклянными витринами.
«Когда голодаешь неделю за неделей, начинаешь думать, что рай похож на это место».
Стефано стал осознавать, что последствия военных переживаний никогда не оставят Беттину. Если счастье приходило к ней только вспышками, если ее глаза были всегда омрачены печалью – даже страхом – это было потому, что какую-то ее часть еще нужно освободить от крошечной комнаты на чердаке в Роттердаме.
Желание вызвать улыбку на ее лице, воскресить хоть на миг искрящееся остроумие и веселость, которыми обладала та довоенная девочка, стало для Стефано навязчивой идеей. А постоянное усилие оживило некоторую непринужденность и хорошее настроение бойкого молодого человека из Милана. Он начал все больше и больше ждать их встреч.
Однажды теплым субботним днем в конце июня они отправились на Кони Айленд. Неделю назад Беттина просила его: «Не возьмешь ли меня на море? Когда я была маленькой, мы проводили лето в Шевенингене недалеко от Роттердама. Мне так этого не хватает. Пляж, вода, бесконечное пространство». Он не мог отказать.
Когда они вышли из метро, улицы были заполнены людьми, шумом, смехом и музыкой, раздающейся с карусели, визгами катающихся, когда «Циклон» мчался по парящей эстакаде. Но Беттина едва замечала все это. Она потянула его сразу к дощатому причалу.
– Я уже сейчас чувствую его.
Стоя высоко на настиле, она широко открытыми глазами вбирала в себя раскинувшуюся перед ней панораму – длинную полосу пляжа, волны, постоянно набегающие на берег. Она вытащила шпильки из длинных шелковистых волос. Когда они упали, она встряхнула головой, и они веером легли по плечам, обрамляя лицо и вздымаясь от свежего соленого ветра.
Стефано думал, что привык к ее красоте, но сейчас у него вновь перехватило дух. Ему припомнилась фреска с изображением Мадонны, которую он видел в церкви, когда путешествовал по Тоскане до войны – время, когда он самонадеянно считал себя поэтом – в поисках вдохновения. Фреска была высоко на стене, главным образом в тени, но в определенное время дня солнечный свет золотыми лучами проникал сквозь сводчатые окна, освещая лицо Мадонны. Это было самое прекрасное произведение искусства, которое ему доводилось видеть.
Когда Беттина вдыхала покой моря, она казалась Стефано не менее удивительной.
Он мягко положил свою руку на ее, лежащую на перилах, протиснув свои пальцы между ее. Она с любопытством повернулась к нему… недоуменно нахмурившись.
В следующий миг она бросилась с настила и помчалась по ступенькам к песку. Хотя солнце светило ярко, но купаться было холодно. Однако Беттина скинула туфли и побежала в воду, пока она не закружилась у ее лодыжек, потом икр и, наконец, не начала вздыматься у коленей. Подол ее ситцевого платья промок, хоть она и подняла его к бедрам. От края прибоя Стефано наблюдал, как она повернула лицо к солнцу, закрыла глаза и раскинула руки, чтобы обхватить океан. Впервые с тех пор, как он познакомился с ней, он прочитал на ее лице полное удовлетворение.
Пока она счастлива, как сейчас, подумал он про себя, легко испытывать к ней желание. Боязнь, что его страсть может захлестнуть ее и разрушить нечто хрупкое, исчезла. Он дал волю глазам, наслаждаясь ее красотой. От ветра и морской влаги легкое платье прилипло к ней, обрисовав мягкие изгибы и углы ее тела.
Мог ли он полюбить ее, думал Стефано? Или он ее уже любил? В этот момент ему начало казаться, что такое возможно.
Она неохотно вышла из моря. Зубы стучали от холода, когда она отжимала подол платья, но лицо ее светилось. Накинув ей на плечи свою ветровку, Стефано повел ее в кафе на дощатом настиле и заказал две большие кружки чая.
Они нашли столик у окна и обхватили руками кружки с дымящимся чаем. Но не успела она поднять свою кружку, улыбаясь ему, как ее взгляд привлекло что-то за окном. Вся краска совсем схлынула с ее обычно бледного лица, в то время как ее остекленевшие глаза, напоминавшие в этот миг голубой холодный мрамор, уставились в одну точку. Кружка выпала из рук, расплескивая обжигающий чай, и разбилась на куски об пол.
Стефано повернулся, чтобы узнать причину такой реакции. В поле его зрения стоял высокий усатый мужчина и разговаривал с миниатюрной женщиной в цветастом платье.
– Ублюдок! – прошипела Беттина. Она тряслась, глаза горели, устремленные на человека за окном. – Не прикасайся к ней, – кипела она. – Оставь ее в покое!
Стефано протянул через стол руку и схватил ее за запястье.
– Беттина? – Другие посетители с интересом уставились на них.
Ее глаза помутились от ярости, и он опять посмотрел в том же направлении. Высокий мужчина наклонился поцеловать свою спутницу в щеку.
– Беги! Убегай быстрее!
Парочка рассталась, и мужчина ушел. Беттина подняла глаза на Стефано, и весь огонь в них мгновенно погас, как затушенная свеча.
– Кто это был?
Беттина тряхнула головой, словно пытаясь прийти в себя после обморока.
– Тот человек?.. – подсказал Стефано, кивая в сторону удаляющейся фигуры. – Кто?
– Я ошиблась, – тихо ответила она. – Это был не тот, на кого я подумала.
– Ты можешь мне рассказать об этом? – спросил он наконец.
– Нечего рассказывать.
Случай на Кони Айленд укрепил Стефано во мнении, что в общении с Беттиной нужно большое терпение и более определенные обязательства, чем он мог когда-либо дать. Когда он вез ее в тот вечер домой, он хотел извиниться, что не сможет видеть ее некоторое время.
Но оказавшись в пропахшем коридоре перед металлической дверью, она заговорила первая.
– Ты испугался меня, верно?
Он с минуту помолчал, прежде чем ответить:
– Нет, я испугался за тебя.
– Поэтому ты никогда не прикасаешься ко мне? Я имею в виду… как мужчина касается женщины?
Бесстыдство, так контрастирующее с ее обычной притворно-скромной сдержанностью, лишило его дара речи. Она пододвинулась к нему поближе, настолько близко, что он мог чувствовать запах морской соли на ее коже. Глаза Беттины мерцали, как лунные камни.
– Ты думаешь, я разочарую тебя? Там на пляже ты так не думал. Я видела, как ты смотрел на меня. Ты хотел меня… – Музыка ее голоса уже больше не была сладкой успокаивающей мелодией, а тихой и трепещущей песнью обольщения.
– Беттина, – начал он, окончательно смущенный, не уверенный, то ли отвергнуть ее, то ли поощрить. Не успел он для себя это решить, как она поднесла губы к его губам. Легкое быстрое прикосновение растопило его последнюю сдержанность, и, когда он близко притянул ее к себе и прижался ртом к ее рту, она зажглась, словно он приложил раскаленный уголек к сухому дереву.
Рот у нее раскрылся, и выскользнул язычок, заставляя разомкнуться его губы. Она обняла его за шею и погрузила пальцы ему в волосы, потягивая их и крутя. Она всем телом вжалась в него.
Он обнял ее за талию, потом руки поднялись к маленьким высоким грудям, потом опять вниз, обхватив круглые ягодицы через мятое ситцевое платье. Рот ее раскрылся шире, будто она собралась проглотить его, если б смогла.
Затем, так же внезапно, как началось, все кончилось. Она отстранилась, слегка покраснев, и посмотрела на него. Глаза ее казались чернее ночи.
– А теперь, думаю, мне пора прощаться, синьор Д’Анджели, – сказала она и открыла дверь квартиры. Запах табака Джозефа выплыл им навстречу. – Вот видишь, дорогой Стефано, – прошептала она, прежде чем исчезнуть за закрывшейся дверью, – нет причины для страха. Вообще никакой…
Но он по-прежнему боялся. Сейчас, однако, он был возбужден и хотел встретиться с Беттиной как можно скорее, чтобы открыть тайны, таящиеся за ее изменчивой маской. Больше всего он мечтал прикоснуться к ней. К ней целиком.
Но с утренним светом нового дня осторожность вернулась. Совершая свой дневной обход, Стефано размышлял, когда вновь встретится с ней, и стоит ли вообще встречаться.
Те неистовые объятия так не соответствовали всему тому, что он знал о ней, что Стефано начал сомневаться в своей памяти. Возможно, это была просто проснувшаяся мечта о страсти, вселившаяся под воздействием долго подавляемой тоски по пылкой любви. В конце концов, это был всего лишь навсего поцелуй и ничего больше. Страстность ее движений, оттенки голоса, они, должно быть, расцвечены в большей степени его ожиданиями, чем ее намерениями.
В конце того дня он стоял перед мастерской Джозефа в поисках любых ключей к характеру Беттины.
– А, Стив, – сердечно приветствовал его голландец, поднимаясь с рабочей скамьи. – Или мне называть тебя Стефано? Беттина сказала, что так ей нравится больше. Говорит, более романтично.
– Что еще она вам рассказала?
– Ну… что вы прекрасно провели день на пляже.
– Это все?
– Не будь застенчивым, мой друг. Мне надо что-то знать?
Глядя на его ожидающую улыбку, Стефано понял, что старик ждет от него некоего счастливого сообщения.
– Нет, – решительно ответил он. – Но на берегу произошел любопытный случай… – Голландец озабоченно склонил голову, и Стефано поведал ему о незнакомце за окном кафе. – Она вела себя, словно он был какой-то злодей, нечто вроде злодея.
Глаза Джозефа сузились, и он медленно кивнул.
– Вы знаете, за кого она его приняла?
Джозеф опустил голову и пожал плечами.
– Никого, кого бы я мог назвать, но она… у нее видения, связанные с матерью. Она думает, что ее увел злой человек, а не группа неизвестных солдат. – Он поднял глаза. – Моя ошибка. Когда ее мать не вернулась домой – Беттина была еще так мала, – я не мог сказать ей правду. Я сказал ей, что она ушла с другом в гости. Я ожидал, что она вернется через несколько дней. Когда же она не возвратилась, Беттина начала задавать бесчисленные вопросы о друге. Прошло время, прежде чем я смог сказать ей правду.
Стефано задумчиво кивнул. День за окном угасал. Джозеф выключил лампу, взял с крючка пальто и шляпу.
– Почему бы тебе не зайти сегодня ко мне домой? Работу ты, должно быть, закончил. Беттина приготовит тебе обед. Ты еще не пробовал ее стряпни, верно? Если, конечно, она…
– Я еще не пробовал, – ответил Стефано.
– Тогда пойдем со мной, – объявил Джозеф, когда они вышли вместе на сумеречную улицу. – Пошли домой.
Стефано поколебался, но то последнее слово оказало свое магическое действие.
Когда он вошел в квартиру с ее отцом, она неожиданно засмущалась. Одетая в простое запахивающееся домашнее платье, она явно не была готова принимать гостя.
– Папа… как ты мог? Посмотри на меня! И у меня нет достаточно еды для…
– Еды у тебя всегда достаточно и выглядишь ты прекрасно, – успокоил ее Джозеф. – К тому же, разве ты забыла, что я сегодня приглашен в голландский клуб? Мне повезло, у меня будет и селедка и копченый угорь – настоящая голландская еда, – сказал он. – Поэтому думаю, тебе приятно будет провести вечер в компании.
Стефано изучал лукавого старика. Неужели все было заранее подстроено с согласия Беттины? Нет, они не могли знать, что я зайду в мастерскую. Однако, почему у него было чувство, что его все больше и больше загоняют в угол? Как называют американские ковбои, когда они хватают корову, чтобы поставить ей клеймо? Корралед[15]15
Корралед – загон для скота.
[Закрыть]?
Беттина застенчиво улыбнулась.
– Я рада, что вы пришли, но если вы не хотите остаться…
– Конечно, я хочу, – ответил он, вспоминая еще раз ощущения, когда держал ее в своих объятиях. Даже сейчас он чувствовал запах ее духов, напоминающий аромат гардений после весеннего дождя.
Джозеф опять взял пальто.
– Развлекись, папа, – сказала Беттина, вручая ему шляпу.
Он надел ее, небрежно сдвинув набок.
– И вы тоже хорошо проведите время.
Когда дверь за ним закрылась, Беттина повернулась к Стефано, ее глаза, напоминающие лунные камни, были спокойны.
– Ты сейчас займешься со мной любовью, – небрежно спросила она, – или после обеда?
Его взволновала сама холодность этого предложения, такого полного, не вызывающего сомнений, на любых условиях, которые он пожелает. Он ответил ей, прижав ее к себе и закрыв ртом ее губы.
Прижавшись к нему, она язычком исследовала его рот, а руки шарили по его груди, развязывая галстук, нащупывая пуговицы на рубашке и расстегивая их так быстро, что одна оторвалась и покатилась по полу. Она спустила рубашку с плеч. Ее руки погрузились в темные вьющиеся волосы на его груди, она провела ногтями по нежной коже, прихватив ими сосок. Потом отпустила его рот и стала спускаться вниз, по шее и груди к правому соску. Она нашла его зубами и сильно укусила.
Его реакция была мгновенной. Пенис дернулся в брюках с такой настойчивостью, которую он не помнил с тех пор, как был мальчиком. За считанные секунды он стал твердым, как железо, и трепещущим, потребность росла, пока она покусывала один сосок, пощипывая другой ногтями. Другая рука занималась с поясом, освобождая ремень от пряжки. Она расстегнула ремень и крючок на брюках и опустила «молнию». Он начал раздевать ее, но она оттолкнула его руки.
– Нет, – тихо, но резко сказала она и толкнула его обратно к стене так, что он не мог пошевелиться.
Через мгновение она держала пенис в руке, поглаживая бархатистую кожу, проводя ногтем по всей длине. Рука скользнула вниз и обхватила его яички, ноготь щекотал невероятно чувствительную кожу у основания. Потом она нежно сжала руку – приятно мучительный момент, но с подразумеваемой угрозой. У него перехватило дыхание, и ему показалось, что он услышал ее сдавленный смех. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, таким уязвленным. Или таким возбужденным. Ему было больно, он трепетал от этого. Где она научилась так искусно обращаться с мужчиной, подумал он, хотя в тот момент его это не особенно занимало. Он просто не хотел, чтобы она останавливалась.
Она спустила его брюки с ягодиц. Он все еще не мог пошевелиться, а сейчас он полностью был открыт ей. Ее стройное тело скользнуло вниз, пока она не опустилась перед ним на колени. Губы сомкнулись вокруг пениса, сначала играя с головкой, поглаживая ее кругом, похлопывая и слегка покусывая. Потом погрузила его целиком в рот, твердый и крепкий. Головка пениса касалась задней стенки ее горла. Казалось, она полностью проглотит его. Она двигала головой вверх и вниз, язык кружил вокруг пениса, зубы прикусывали головку, пока он не застонал.
Он никогда не испытывал ничего подобного. В один миг просветления Стив подумал, что, должно быть, так чувствует себя бабочка, только что пойманная и наколотая на доску, но еще живая. Он не мог дотронуться до нее, не мог пошевелиться, не мог уйти, даже если б захотел. Он полностью был в ее власти.
Давление нарастало, пока он не убедился, что вот-вот взорвется. Тогда она внезапно остановилась, поднялась и отступила от него. Она улыбалась, глаза блестели. Но не было выражения счастья, подумал Стефано, а был триумф.
Она поднесла руки к поясу домашнего платья, и оно соскользнуло с нее на пол. Под ним на ней ничего не было. В свете единственной лампы, горящей у противоположной стены комнаты, он смог увидеть, как она великолепна. Не чувственные, округлые формы Марицы, а прекрасно вылепленная фигура. Ее груди были небольшими и крепкими, с бледно-розовым ореолом вокруг сосков, твердые, как галька, талия тонкая, бедра в меру округлые, чтобы быть женственными. От мягкого света лампы ее алебастровая кожа светилась, как теплый жемчуг. Треугольник волос между ног блестел, словно золотые нити.
У него было только мгновение насладиться видом, прежде чем она толкнула его на пол. Потом оказалась на нем, жаркая и влажная, и плотно вобравшая его в себя, крепко сжав его своими сильными мышцами. Одна из ее прекрасных грудей была у него во рту. Когда она начала двигаться вверх-вниз, он с жадностью начал сосать ее, пытаясь сделать то же, что и она проделала с ним.
Она отстранилась от его рта, села почти что прямо, продолжая двигаться. Глаза его закрылись, когда стала приближаться острая агония, но прямо перед тем, как ему с криком излиться в нее, он их открыл.
Да, на ее лице было торжество. Она улыбалась, как королева, во власти которой находился ее подданный.
После бурной любовной сцены он влез в свою мятую одежду, пока она, извинившись, ушла в спальню. Вернулась она в темно-синем платье-рубашке, скромном и без украшений, как школьная форма. Лицо было умыто, волосы убраны с лица и скреплены сзади заколкой.
– А теперь мы поедим, – спокойно сказала она.
Когда она сновала между кухней и маленькой гостиной, накрывая на стол, принося тарелки, серебряные приборы, глиняный горшок с маслом, корзинку со свежим хлебом, он смотрел на нее только с немым изумлением.
Такого ошеломляющего секса он еще не знал. Он никогда не предавался ему так самозабвенно. Оргазм; казалось, явился из самой души. Он уже хотел снова ощутить ту напряженность, столь сильную, что она была мучительна, пока не превратилась в головокружительное наслаждение в тот миг, когда он излился в нее. Но у него было стремление удовлетворить не только самого себя. Как мужчине, ему было необходимо знать, что и она достигла той же вершины. Она не испытала того же! Не была даже близка к этому. Она даже не дала ему возможность доставить ей такое же наслаждение, словно это ее не интересовало.
В чем секрет Беттины? Как годы, проведенные в заточении, превратили ее в такой причудливый сплав невинности и похоти, сдержанности и развязности? Неужели он был не прав, опасаясь такой смеси?
Когда она села за стол напротив него, он не мог больше молча притворяться, что только что происшедшее было ординарным событием.
– Я никогда не знал женщины, похожей на тебя, – сказал он, проклиная собственную неловкость, когда произносил эти слова.
– Разве одна не отличается от другой?
– Но… то, как ты меняешься…
Она не спеша намазала хлеб маслом и взглянула на него с озорной искоркой:
– Ты считаешь меня испорченной?
– Нет. Мне просто интересно, почему ты так много прячешь в себе.
– Пряча, я выжила.
– Но не теперь.
– Если я перестану скрываться, я умру.
Он непонимающе покачал головой.
– Беттина, это Америка. Новая страна. Свободная страна.
Она положила ложку и пристально посмотрела на него.
– Позволь мне быть такой, какая я есть, Стефано. Позволь мне… и я знаю, что смогу угодить тебе. Тебе будет хорошо со мной. Только ты будешь знать скрытую часть. Я буду тебе идеальной женой.
У него от изумления раскрылся рот. Не выразить сейчас сомнение – значило уступить ей. Принять ее предложение. Но в этот момент он хотел ее, хотел не только обещанной страсти, которая в ней заключена, но помочь ей, излечить ее боль и вернуть веру. Ее настроения лишали его присутствия духа, ее переменчивость раздражала его, темная сторона души пугала. Но если он бросит ее – особенно сейчас, – то весь остаток жизни будет думать, что сделал это из трусости и слабости.
Чего бы ни лишилось его сердце поэта во время войны, Стефано страстно хотелось верить, что в нем осталось хоть что-то. Взять Беттину Зееман навсегда в свою жизнь – защитить ее, даже если он и не любит – вот миссия, достойная человека, каким он был.
А если она откроет ему свое тайное «я», какая может быть причина у него пожалеть об этом?
