Текст книги "Сокровища"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
Глава 5
Когда дело доходит до раскалывания, алмаз не прощает. Либо оно сделано безупречно, либо алмаз уничтожен. Среднего не дано.
Джозеф стал фантазировать над камнем, часами исследовал его под двойным ювелирным микроскопом. Он схематично изображал свои идеи окончательного изделия. Он сделал несколько алебастровых моделей и изучал их. Он изготовил другие модели из туго натянутых нитей, вколотых в бальзовые палочки, чтобы представить кристаллическую структуру камня. За обедом он делал из белого хлеба шарики, представляющие необычный, с плоским основанием, алмаз, недолго катал их, потом задумчиво жевал. Алмаз Ивера стал практически членом семьи.
Часто, испытывая потребность выговориться, Джозеф поверял свои мысли Пит. Стив не вмешивался, но следил, хмурясь, за тем, как волшебное поле камня засасывает его любимое дитя. Неужели такова судьба Д’Анджели, размышлял он, своеобразный рок, поддаваться соблазну сверкающих драгоценных камней?
Беттина тоже ощущала магическое притяжение камня. Захваченная его тайной, она внимательно слушала разговоры Джозефа об алмазе. Она воображала, что набирается силы от непоколебимой твердости алмаза, ухватившись за его совершенство, как символ того, что в конце концов выжить можно.
Иногда Джозеф просто держал камень, меря комнату шагами, пытаясь проникнуть в его суть. Прежде чем он коснется алмаза своим молоточком, ему необходимо узнать его, его поверхность и сердцевину и его историю, охватывающую миллиарды лет, так же хорошо, как он знает свое лицо в зеркале.
– Я должен быть как скульптор, – говорил он Пит, а она с готовностью слушала его завораживающий рассказ. – Я должен видеть законченный бриллиант, сияющий внутри грубого камня, как скульптор видит статую внутри безжизненной глыбы мрамора.
Он расширил окошечко у основания камня, чтобы заглянуть поглубже в центр. Только тогда он может убедиться, где лежат все включения.
– Я должен вползти в него, пройтись внутри и увидеть то, что смогу увидеть, – говорил он Пит.
– Как медведь, который бродит по горе, – захихикала девочка.
– Да, именно, как медведь.
Прошло девять месяцев, прежде чем Джозеф был готов сделать раскол. Сообщили Клоду Иверу, и он телеграфировал из Парижа, что прилетит. Это событие было назначено на воскресное утро в конце марта. Пригласили всех резчиков и администрацию нью-йоркского отделения «Дюфор и Ивер» – в действительности, приказали – присутствовать, мероприятие было обставлено как гала-шоу. В комнате огранщиков стояли коробки с шампанским, которые откупорят, когда камень будет расколот.
Для Джозефа это было важное событие, и он пригласил свою семью. В последнее время Беттина чувствовала себя гораздо лучше, внушая им в очередной раз надежду на полное выздоровление от каких бы то ни было страхов, все еще таящихся в ее душе. Джозеф представлял, что раскол камня, его высвобождение из тьмы, может быть, освободит и его дочь. Он хотел, чтобы пришла Пит, потому что девочка проявляла к камню интерес, который он осторожно подогревал.
Утреннее солнце освещало переполненную людьми комнату, в которой от волнения почти различалось жужжание электричества. Беттина нарядила шестилетнюю Пит в самое красивое платье, ярко-синее с белым набивным рисунком и поясом из тафты. Ее густые черные непослушные волосы были завязаны сзади синей лентой, ноги украшали новенькие с иголочки черные кожаные туфли. Она все смотрела вниз, чтобы убедиться, сможет ли она увидеть себя в их сверкающей поверхности.
Дедушка сидел на рабочей скамье, готовый приступить к делу. Он уже отметил на камне линию раскола индийскими чернилами и прикрепил его к зажиму клеем собственного приготовления из шеллака, смолы и кирпичной пыли. Другим алмазом с острым краем он сделал желобок. Потом вставил зажим в отверстие в рабочей скамье, чтобы удержать его от покачивания.
Беттине принесли стул. Все остальные стояли.
– Мистер Зееман, – произнес Клод Ивер, нервно прочистив горло. – Вы готовы?
– Да, – ответил Джозеф. Он приспособил свою головную лупу. – Не отступите ли вы немного назад?
Он взял небольшое прямоугольное лезвие, сделанное из стали. Не торопясь, с идеальной точностью поставил его в желобок в алмазе. Поднял деревянный молоток. Капли пота струились по лбу. Пит чувствовала, как ее мать затаила дыхание.
Джозеф склонился над камнем. Он поднял свой молоток в ритуале, которому больше пятисот лет, и решительно опустил на лезвие.
Лезвие сломалось.
Нервный смех пронесся по комнате.
– Может, нам позвать доктора и держать наготове кислородную подушку, – со смешком сказал кто-то, – как сделала Каплан, когда разрезал «Джонкерс». – Джозеф, казалось, не слышал. Он спокойно взял другое лезвие и поместил его в желобок, подвигав взад-вперед, чтобы опробовать позицию. Опять взял молоток и, подняв его, резко опустил лезвие.
Алмаз рассыпался на сотню кусков.
Толпа зрителей мгновенно окаменела в изумленном молчании, словно сама комната и все в ней превратилось в камень. На рабочем столе сейчас лежало не главное средоточие триумфа, а груда бесполезных осколков.
Джозеф неверно прочитал камень, катастрофически неверно. В мгновение ока уникальный алмаз, стоящий миллионы долларов, был превращен в ничто.
Наконец молчание прервалось, волна голосов начала катиться по комнате, поднимаясь все выше и выше. Пит не была уверена, в чем причина всего волнения, но знала, что произошло нечто ужасное. Дедушка смотрел на маленькие кусочки камня, словно был статуей. Рука папы больно сжала ее плечо. Мама стала плакать, сначала молча, слезы катились по ее красивым щекам, потом она зарыдала. Громче и громче, пока не перешла на крик, и папе пришлось ее ударить, чтобы заставить замолчать. Мистер Ивер протолкнулся через толпу, глаза его пылали, когда он кричал дедушке убираться, убираться и никогда не мечтать больше о разрезании камней ни для него, ни для кого-либо еще! Комнату наполнял шум и гнев; боль и ошеломленный взгляд на лице дедушки. Пит хотелось помочь ему, помочь им всем, сложить вместе все кусочки камня, чтобы он опять стал целым. Но что она могла сделать?
С расколотым алмазом разбилось то, что держало семью Д’Анджели вместе, на кусочки с острыми, колющими краями, которые ранили до крови.
Джозеф мгновенно потерял работу. Он понимал, что ничего сравнимого с ней долго не получит, если вообще такое случится. Хотя известно, что любой мастер может совершить подобную ошибку, никто не рискнет вызвать неудовольствие Клода Ивера, нанимая на работу человека, который попал в черный список. Пошатнувшаяся уверенность Джозефа в своем решении проявилась в плохом настроении, и яростные громкие споры со Стивом стали частым явлением. У двух мужчин не было никого, кроме них самих, чтобы изливать гнев и возмущение.
Беттина была словно привидение. Когда алмаз рассыпался на обломки, ее сознанию был нанесен такой тяжелый удар, как и камню. Она погрузилась в депрессию более глубокую, чем прежде, проводя дни и ночи в постели, не вступая в разговор.
После того как Джозеф лишился работы и явно не имел возможности ее получить, Стиву пришлось зарабатывать на жизнь для всей семьи. Он с неохотой вернулся к занятию, которое, он знал, принесет ему стабильный доход. Ненавидя его всей душой, он вернулся в ювелирный бизнес, опять совершая обходы отдельных владельцев магазинов в пассажах, мастеров по ремонту ювелирных изделий и занимающихся оправкой камней и нанизыванием бус, нося свой чемоданчик, полный дешевых изделий. Его заработка было недостаточно, чтобы содержать комфортабельную квартиру на Риверсайд Драйв. Они переехали в небольшую четырехкомнатную квартиру на Сорок пятой улице, неподалеку от реки Гудзон – район назывался Кухней дьявола, где все время маячили в дверях проститутки, на углах собирался всякий сброд и банды крутых парней царили на улицах.
Пит была предоставлена самой себе. Часто представляя, какой бы обеспеченной и замечательной была их жизнь, если бы дедушка правильно разбил алмаз, она доставала карандаши и рисовала бриллиант, который мог бы получиться, великолепные оправы для него, кольца и броши в окружении изумрудов, рубинов или сапфиров.
Самыми лучшими днями для нее были те, когда дедушка брал ее на прогулку к ближайшим пирсам реки Гудзон. Пройдя всего несколько кварталов, они оставляли позади себя пустыри Кухни дьявола, одиноких матерей с печальными глазами и целым выводком детей, работоспособных мужчин, которые сидели на улице, целыми днями играя в домино, потому что в этом большом городе для них не оказалось работы. Пит и дедушка могли отвернуться от всего этого, обратить свой взор к реке и представлять, что они в другом мире. Пит нравилось считать чаек и вдыхать соленый воздух и наблюдать, как огромные океанские лайнеры входят в порт.
– Доки похожи на Роттердам, – с задумчивой улыбкой сказал дедушка. – На дом.
Пит знала о Роттердаме, где родилась ее мать и умерла ее бабушка, Аннеке, убитая дурными людьми, которые назывались нацистами. Она знала, что он находится через всю голубую часть карты, очень далеко от Нью-Йорка. И еще она знала, что дедушка скучал по нему. Он никогда не говорил, но она знала это.
Она немного знала о своей другой бабушке – что ее тоже звали Пьетра и, конечно, что она была родом из Италии, где родился ее папа. Пит хотела знать больше, но когда она просила об этом, тень печали заволакивала его глаза, и он рассказывал мало.
– Она была королева с черными как смоль волосами и кожей цвета слоновой кости и тысячами драгоценностей. Она жила далеко отсюда. Я не знал ее очень хорошо.
– Я бы ей понравилась, папа?
– Она полюбила бы тебя, бамбина, как люблю я. – Потом он поменял тему разговора, и Пит каким-то образом знала, что больше его спрашивать не стоит. Возможно, не всегда. Но втайне она всегда думала о своей царственной бабушке как о волшебной крестной матери.
Однажды вечером в начале весны Джозеф вернулся домой в приподнятом настроении. После почти года поисков в ювелирном квартале, докучая каждому старому знакомому и стучась в каждую дверь, он нашел работу. Настоящую работу огранщика камней. О, он не будет иметь дело ни с чем подобным тому камню, который уничтожил у Ивера. Он примирился с мыслью, что никто и никогда не доверит ему такой работы. Но он будет заниматься огранкой небольших рядовых алмазов, может быть, время от времени изумрудов или сапфиров. И будет приносить деньги, хорошие деньги. Он сможет позволить оказать своей дочери помощь, в которой она нуждается.
С легким сердцем и легкой походкой, которая скрывала его возраст, он ступил на тротуар с букетом розовых роз, любимых Беттиной, в одной руке и бутылкой вина в другой. Сегодня вечером они отметят это, и Беттина опять будет улыбаться. Он весело помахал соседу, который дышал свежим воздухом на крыльце, и поднялся по ступеням.
Как только он открыл дверь в квартиру, запах ударил в нос. Газ. Газ из кухни!
Он уронил цветы. Бутылка вина разбилась на желтом поцарапанном линолеуме. Он бросился в кухню, почти задыхаясь от едкого запаха. Под столом, накрытом клеенкой, Беттина скрючилась над Пит, держа ее внизу. Она включила духовку и четыре горелки.
Джозеф быстро выключил газ. Попытался открыть окно на кухне, но оно не поддавалось. Сжав кулак, он вышиб раму, потом кинулся в гостиную, настежь распахивая там окна. Затем притащил Беттину и Пит в коридор, подальше от ядовитых испарений.
Хотя они кашляли и глаза у них слезились, он увидел, что с ними все в порядке. Он опустился рядом на пол.
– Зачем, Тина? – простонал он, качая взрослую дочь на руках, как младенца. – Почему ты сделала это, дорогая?
Она шепотом ответила:
– Я не позволю взять ее, папа. Только не Пьетру, только не моего ребенка. Я никогда не позволю ей узнать, что это такое.
– Ах, моя бедная любовь, моя бедная liefje.
– Почему они не убили меня, папа? – закричала она резким голосом. – Было бы лучше, если б они убили меня. Почему они не отправили меня в газовую камеру, как маму?
Он держал ее и качал, и гладил волосы. Слезы струились из его глаз, и он шепотом обращался к призраку:
– Ох, Аннеке, что эти ублюдки сделали с нашей дочерью?
Опасаясь того, что может натворить Стив, Джозеф решил скрыть попытку самоубийства Беттины и смертельную опасность, которой она подвергла Пит. К тому времени, когда Стив вернулся домой с работы, не осталось и следов от происшедшего. Окна были открыты несколько часов, чтобы выветрить газ, а кухонные занавески были задернуты, чтобы скрыть разбитые рамы. Беттина уложена в постель, успокоенная транквилизаторами и чашкой травяного чая.
Но Пит была уже достаточно большая, чтобы осознавать, что произошло, даже если она не могла понять причин этого. Когда пришло время ложиться спать, она спросила Стива:
– Почему мама меня ненавидит? – И тут вся история вышла наружу.
Как взбесившийся бык Стив вылетел из стенного шкафа, который они превратили в альков, где спала Пит. Бросившись в свою комнату, где лежала уснувшая Беттина, он сорвал с нее одеяло.
– Как могла ты это сделать? – закричал он, схватив жену за плечи и тряся ее. – Что ты за чудовище, если могла сделать подобное со своей дочерью? – Если б Джозеф не оказался дома, Стив завершил бы то, что не удалось сделать его жене.
Крики Стива и вопли Беттины заставили Джозефа выбежать из своей комнаты. Он оттащил зятя от дочери и пригвоздил к стене.
– Genoeg! – закричал он. – Достаточно! Все кончено!
При взгляде на жену, съежившуюся на полу возле кровати и защищавшую хрупкими руками голову, у Стива испарилась вся ярость, на смену которой пришла полная решимость уберечь свою дочь.
– Нет, Джо. Это никогда не кончится, пока она в этом доме. – Он повернулся и вышел из комнаты.
Пит наблюдала эту сцену из коридора, пока отец не отнес ее в постель.
Стив и Джозеф проговорили всю ночь. Ужасная печаль сменила гнев, и они были в состоянии разумно обсуждать создавшуюся ситуацию. Наконец они неохотно согласились, что больше невозможно держать Беттину дома. Ее надо поместить в какое-то заведение, где она может получать необходимое лечение. Это надо сделать, чтобы Пит была в безопасности.
Даже теперь, когда Джозеф вновь работал, они не могли позволить себе устроить ее в дорогой санаторий. Сколько раз они ни пересчитывали, как ни старались урезать расходы, долларов все равно не хватало. Оставался только один выход.
Беттину отправили в Йонкерс, в нью-йоркский государственный институт для душевнобольных.
Долгое время Пит не понимала, куда ушла ее мать и почему. Когда Стив попытался объяснить, что мама больна и ей пришлось отправиться в больницу, где ее могут вылечить, Пит мрачно кивнула и, казалось, смирилась с этим. Но она часто просыпалась с криками после дурных снов. И если Стив или Джозеф подхватывали небольшую простуду, либо у них болела голова, девочка начинала нервничать, у нее портилось настроение, она становилась сама не своя.
Однажды, когда Беттина пробыла в больнице уже полгода, Стив слег с тяжелой формой гриппа. Пит заползла к нему в постель, хотя ее предупреждали держаться подальше от отца, чтобы не заразиться.
– Ты тоже уйдешь, папа?
– Что? – спросил он, смутившись.
– Дедушка сказал, что ты болен. Ты тоже уйдешь в больницу, как мама, и не вернешься никогда?
– Конечно, нет. Это только грипп. Я никуда не собираюсь.
– Обещаешь?
– Обещаю. – Он прижал к себе дочку, гладил ее по волосам, целовал в лобик, не беспокоясь, заразится она этим чертовым гриппом или нет.
Пит начала быстро расти. В школе ее жестоко дразнили безумной матерью, которая жила в сумасшедшем доме. Однажды она явилась домой с синяком под глазом после того, как Томми Галлагер прошелся за ней по улице, мяукая вслед, потому что ее мать была «сумасшедшая кошка», и Пит злобно бросилась на него.
Изо дня в день Пит жила в постоянном ожидании каких-то ранних признаков очередного кризиса в ее жизни. Она научилась ждать плохое. Разбитый алмаз. Потеря удобного дома. Сумасшедшая мать. Какие бы небольшие минуты радости ей ни выпадали, они не могли восполнить потери. Она своими глазами видела, насколько хрупким может быть счастье, как легко его разрушить одним неверно направленным ударом. Если она не сможет полностью уклоняться от ударов судьбы, поняла Пит, тогда ей придется укрыться крепким панцирем, крепче самого алмаза. Ей нужны такие же неуязвимые доспехи, как у сказочного рыцаря, защищенного волшебными чарами.
– Он такой красивый, папа, как кинозвезда. – Восьмилетняя Пит сидела на корточках перед большим новым телевизором «Сильваниа» и смотрела, как молодой человек с лучезарной улыбкой махал своим сторонникам в предвыборной президентской кампании. Стив и Джозеф сидели молча, ничего не говорили друг другу, едва отвечая ей. Поскольку сегодня проводились выборы, ни один из них не работал полный день, и Пит знала, что они навещали маму. Когда они возвращались домой из той специальной больницы, они часами потом были мрачны и неразговорчивы.
Пит просила отца позволить ей задержаться подольше у телевизора и дождаться, когда Джон Кеннеди официально будет объявлен победителем, но подсчет голосов все затягивался и затягивался, а завтра надо идти в школу. В десять часов она поцеловала двух молчаливых мужчин и отправилась спать.
Спустя два часа ее разбудили крики.
Сначала раздался голос дедушки, такой громкий и резкий, что напомнил ей о мистере Ивере в тот день, когда был уничтожен алмаз.
– Нет, Стив, нет! Я не могу тебе позволить дольше держать там Беттину! Отвратительное место – гадючник!
Фраза застряла в сознании Пит вместе с пониманием того, что они спорили опять о маме. Мама в гадючнике? Она уже несколько месяцев в больнице, и ей никогда не позволяли навестить маму. Что за секрет они хранили от нее?
Пит выползла из постели, когда опять раздался голос папы.
– Нет, нет, нет выбора, черт побери, Джо. Что, по-твоему, мы будем делать с ней? Она опасна.
Пит пробралась в коридор. Она заглянула в гостиную и увидела в центре ковра стоящих друг против друга отца и дедушку. Кулаки сжаты, вены на шеях вздулись, они смотрели друг на друга и напоминали боксеров на ринге.
– Врачи сказали, что ее можно поддерживать в спокойном состоянии на лекарствах, – сказал Джозеф.
– Их потребуется слишком много, и даже в этом случае – это игра, и ты знаешь об этом, – ответил Стив. – Допустим, дозировка неверна. Предположим, она… обхитрит нас как-то, не примет пилюли. Ты готов поклясться жизнью Пит, что это сработает?
– Но она там уже девять месяцев. Девять месяцев в этой адской дыре. Ты ведь видел, что она из себя представляет, Стив. Она умрет там. – Стив не ответил. Он беспомощно смотрел на стену. – Ты желаешь ей смерти, верно? – закричал Джозеф. – Ты хочешь, чтобы Беттина совсем ушла с дороги.
Стив повернулся опять лицом к Джозефу.
– Конечно, нет. Она моя жена, черт возьми! Мне больно за то, что она пережила. Но разве я недостаточно отдал своей жизни ее безумию, Джо? Неужели я не заслужил шанса тоже жить?
– Нет, если это убивает мою дочь!
– А я не желаю терять свою!
Пит не могла больше этого видеть и слышать. Она бросилась опять в постель, глубоко зарылась под одеяло, натягивая его на уши, чтобы не слышать крики.
– Заставь их замолчать, – шептала она в подушку. – Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтоб все было опять в порядке.
Она ощупью искала в своем укрытии самую дорогую вещь, Раффи, мягкого игрушечного жирафа, которого купил ее папа, когда она родилась. Повзрослевшая часть ее существа была смущена необходимостью такого успокоения, но она все-таки притянула его к подбородку и так крепко сжала, что послышался треск ниток и шов разошелся.
– Прости, Раффи, я не хотела сделать тебе больно, – прошептала она мягкому зверьку. Но продолжала изо всей силы сжимать игрушку.
В конце концов крики прекратились. Пит ждала долго, прислушиваясь, потом потихоньку выглянула из своего кокона. На полу у кровати горел небольшой ночник – она не могла больше спать в темноте после того случая в шкафу. Небольшой альков озарялся его мягким светом. Теперь она увидела разорванный шов вдоль живота жирафа. Она провела по нему кончиком пальца.
– Может, я смогу зашить его, – прошептала она.
Вата стала вылезать из дырки. Она засунула ее опять и, когда ее палец вошел внутрь игрушки, ноготь ударился о что-то твердое.
– Что ты съел? – спросила она с нежным смешком. – Камешек? – Она вновь вытащила вату и стала копаться внутри животика, пока не извлекла маленький твердый предмет.
Это было нечто вроде миниатюрной куколки. Или, точнее, ее половина, потому что не было юбки и ног. Только голова, плечи и хорошенькая красная блузка. Она не была похожа на тех кукол, которые Пит видела, эта была гораздо красивее – прекрасная волшебная дама, как сказочная крестная мать, вся сделанная из драгоценных камней. Как сокровище из пещеры Аладдина.
Полупроснувшейся, может быть, все еще грезящей Пит показалось, что ее молчаливое желание исполнилось. Вот появилась волшебная дама, которая заставит папу больше не сердиться, дедушке подарит улыбку, а маму вернет домой, волшебная крестная мать, которая все вновь приведет в порядок.
Скатившись с кровати, она побежала в гостиную. В комнате был один отец, который сидел в одном из мягких кресел. Он выглядел очень усталым, веки опущены, хотя и не закрыты. Однако он все еще сидел прямо. На подлокотнике кресла стоял бокал, а рядом бутылка виски.
– Папа! – воскликнула она. – Посмотри, что я нашла. Где дедушка? Он должен это тоже увидеть.
Отец медленно повернулся взглянуть на нее. То, как он прищурился, напомнило Пит, как она пытается разглядеть что-то сквозь туман.
– Почему ты не в постели, бамбина?
Она прыгнула к нему на колени, смахнув бокал с подлокотника кресла, но она была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.
– Я нашла это! – объяснила она и протянула сокровище прямо к его глазам.
Минуту он словно ничего не видел. Потом его взгляд сконцентрировался на предмете. Пит удивилась, что на его лице не отразилось никакого возбуждения.
– Разве это не самая прекрасная вещь на свете, папа? Моя волшебная крестная мать дала мне ее.
Рука Стива медленно поднялась и выхватила у нее верхнюю часть флакона. Озадаченная Пит не протестовала.
– Откуда ты знаешь, кто тебе ее дал? – тихо спросил Стив. Ему не надо было интересоваться, где она нашла ее; он зашил флакон в игрушку давным-давно, зная, что часть фигурки будет все время с ней в безопасности столько же времени, сколько и Пит, – но также зная, что он хотел похоронить ее и спрятать туда, где бы она его больше не терзала.
– Она только что появилась из Раффи. Я знаю, ее туда, должно быть, положила какая-нибудь волшебница, которая дала Золушке экипаж, сделанный из тыквы.
Стив помедлил и посмотрел на ладонь, где на спине лежала половинка женской фигуры.
– Ты знаешь, бамбина, иногда волшебные вещи нам даются не как подарки, а чтобы искушать нас. Как большое красное яблоко, которое колдунья дала Белоснежке.
– То был яд, папа. Это ведь не яд.
– Тем не менее она сделана, чтобы соблазнять нас. Будет лучше, если мы не будем касаться ее, как яблока. Даже говорить о ней. Ты должна забыть, что видела ее. И никогда не должна рассказывать дедушке. Это важно, ты должна обещать.
– Почему, папа?
– Потому что это сильно его обидит. А теперь марш в постель, – сказал он, стараясь казаться решительным. – Иди!
Смущенная, Пит медленно сползла с его коленей.
Но она не уходила.
– Неужели она может быть такой плохой, папа, такая красивая?
– Я знаю только, малышка, что мне она принесла вред. Большой вред.
– Как?
– Она… увлекла меня… в никуда. Если б я никогда не видел этой вещи, думаю, моя жизнь была бы совсем другой.
– Такой другой, что у тебя не было бы меня?
Его лицо смягчилось, и он в первый раз посмотрел на Пит не как сквозь туман.
– О нет, моя драгоценная бамбина, – сказал он и обнял ее. – Ради тебя, ради тебя одной, я рад, что ничего нельзя изменить.
Он поднялся, держа ее на руках, и отнес обратно в постель.
Когда он аккуратно подоткнул вокруг нее одеяло, Пит сквозь сон задала еще один вопрос.
– Папа, если эта вещь такая плохая, зачем ты хранишь ее?
У Стива не было ответа. Он мог только поплотнее укутать маленькую дочь в одеяло, поцеловать в гладкий белый лобик и пожелать спокойной ночи.
– Детям пора спать, – прошептал он.
Когда на следующее утро Пит потянулась за Раффи, у него уже не было дыры, не было разорванного шва. Она ткнула в него пальцем, но не почувствовала никакого твердого предмета в животе. Однажды папа сказал ей после ночного кошмара, когда ей приснилось, будто ее закрыли в холодной черной морозилке, что сны иногда могут казаться ужасно реальными, но они просто картинки в мозгу по ночам, а с приходом утра исчезают.
Но куколка с жемчужными плечами и синими сапфировыми глазами была настоящей. Ведь правда?
Она не была уверена, но инстинктивно знала одну вещь. Она никогда не должна вновь говорить о ней. Ни с кем.
