Текст книги "Сокровища"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)
– Моя личная гордость, – сказала она. – Он кажется подходящим символом моего волшебного возрождения из пепла неаполитанских трущоб.
Она изучала лица своих сыновей. Лицо Стефано выражало благоговение, не жадность. Ей было приятно видеть, как он прикоснулся к нитке безупречно подобранного жемчуга. У Витторио выражение было совсем иным, когда он слегка пробегал кончиками пальцев по водопаду бриллиантов в специально для них изготовленном и выложенном бархатом футляре. Стефано поднял глаза и встретился с ней взглядом. Он покачал головой.
– Так много, так прекрасно! Как, должно быть, вы сверкали, когда носили их!
Она рассмеялась и положила на грудь руку.
– Они заставляли меня сверкать здесь, даже когда я не носила их. Без них… – Она взяла маленькую шкатулку, открыла ее, и взорам предстал неоправленный бриллиант с совершенной огранкой в виде розы. – Я всегда считала, что они сделали меня тем, что я есть.
Стефано заметил в ее глазах воспоминания и ожидал продолжения рассказа. Но спустя мгновение она закрыла шкатулку с бриллиантом.
– История для другого раза, – спокойно заметила она.
– В самом деле, – начал Витторио, перебирая пальцами короткое бриллиантовое колье. – Вы сказали, что у нас есть дело, связанное с коллекцией.
– Значит, мои украшения для тебя не декадентские? – весело заметила она. Потом добавила: – Это хорошо. Потому что часть их принадлежит тебе. Они – ваше наследство.
Чтобы дать им время свыкнуться с мыслью, что они наследники огромного состояния, она зажгла сигарету, подошла к окну и погрузилась в созерцание дождя. Когда наконец она заговорила, то это была уже деловая женщина.
– Драгоценности должны быть сразу же вывезены из Ла Таны в безопасное место. Витторию, ты доставишь их в Швейцарию.
Стефано с тревогой посмотрел на нее. После всего, что она видела и сказала, неужели она доверяет Витторио?
Возможно, она перехватила его взгляд, хотя открыто и не признала этого, потому что последовало объяснение причины ее выбора.
– Благодаря своим партийным связям, Витторио, у тебя есть определенные привилегии, которых нет у Стефано. Ты можешь получить разрешение на поездку и пересечешь границу без серьезного таможенно о досмотра. Ты доставишь драгоценности в Женеву, где я договорилась об их хранении в банке при определенных условиях. Будучи положенной в банк, вся коллекция может быть взята только при предъявлении двух особых опознавательных предметов.
Она грациозно направилась к туалетному столику, возвратившись с маленькой резной шкатулкой из нефрита.
– Здесь ключ к моей жизни и вашему богатству.
Она открыла крышку на петлях. Внутри на бархате лежал драгоценный флакон для духов. Жемчужные плечи, бриллиантовая юбка и рубиновый корсаж вспыхнули, заблестели и засверкали в янтарном свете. Но красота самой фигурки превосходила драгоценные камни – она была волшебная, не от мира сего.
Витторио с трудом выдохнул:
– Шедевр. Никогда не видел ничего подобного. Челлини? – спросил он, приписывая работу величайшему ювелиру эпохи Возрождения.
– У тебя хороший глаз, – заметила она. – Это в его стиле. Но это не Челлини. Фигурка сделана несколько лет назад в Амстердаме. Моя копия. Когда-то мои глаза были такими же синими, как эти сапфиры, – почти шепотом произнесла она, поглаживая пальцем с длинным ногтем темно-синие камни. – Мы очень сильно любили друг друга.
«Человек, сделавший для нее эту фигурку, мог быть моим отцом», – подумал Стефано.
Он, вероятно, спросил бы, но она его остановила. Повернув фигурку, она разделила ее на две части и протянула их сыновьям, в каждой руке по фрагменту. Верхнюю часть она дала Стефано, нижнюю – Витторио.
– Это те опознавательные предметы, которые надо предъявить, чтобы забрать драгоценности из банка. Без них обоих коллекцию получить нельзя. Когда вы отправитесь за ней, вы должны ехать вместе.
Витторио повертел свою часть в руке.
– Зачем рисковать, вывозя их из страны? Почему просто не спрятать?
– Приближается война, кто не видит этого – слепец. Когда она придет, Италия будет разрушена.
Витторио вновь ощетинился.
– Италия победит!
Она пожала плечами.
– Верь в то, во что ты должен верить. В любом случае Европа вскоре погрузится в хаос. Однако я верю, что в Швейцарии драгоценности будут в безопасности.
– Если они благополучно будут доставлены туда, – заметил Витторио с вызовом.
Стефано взвился.
– Если ты сомневаешься, что можешь переправить их, тогда это сделаю я.
– Не надо беспокоиться, – уверенным тоном сказала Коломба. – Ты можешь быть фашистом, Витторио, но при этом ты еще практичный человек. Мы оба знаем, что не в твоих интересах, если дружки прознают о твоем происхождении или твоем богатстве. Уверена, что ты выполнишь мои указания до мельчайших подробностей.
– Какие указания?
– Драгоценности должны быть доставлены господину Линднеру в Гельветия Кредитансталт в Женеве. Как только он получит коллекцию и убедится, что она вся целиком, мне немедленно сообщат. Если я не получу от него известий в течение трех дней, я вынуждена буду заявить о краже некоторым членам правительства. И я, не колеблясь, сообщу им, что доверила драгоценности тебе. Моему сыну.
– Три дня мало, – запротестовал Витторио.
– На дорогу уйдет меньше одного дня. Два дня останется, чтобы получить необходимые разрешения. У тебя, с твоими связями, не будет проблем пройти сквозь столько бюрократических препон, которые как раз фашисты и смогли создать.
Витторио не смог сдержать улыбки.
– Вы поистине хитрая женщина.
– Когда вынуждают обстоятельства, – согласилась она. – Никогда мне не была нужна хитрость так, как сейчас. – Она посмотрела на них. – Я надеюсь обеспечить сохранность не только драгоценностей, но и вашу.
– Нашу? – переспросил Стефано. – Как можете вы защитить нас?
– Вы ничего не знаете о войне, ни один из вас. Я знаю больше, чем бы мне хотелось. Война не только поднимает одну нацию против другой. Она может повернуть брата против брата. И вот сейчас я стараюсь не допустить этого. Когда кончится война и настанет время заявить права на драгоценности, вам придется объединиться. Я гарантирую, что вы будете делать все возможное, чтобы защитить друг друга и выжить. И у вас будет состояние, чтобы начать новую жизнь, когда окончится хаос. Но друг без друга ни у одного из вас ничего не будет.
Она поднялась, лицо было опустошенное и уставшее.
– А теперь, думаю, нам пора спать. Буря за ночь утихнет. Утром вы сможете пуститься в обратный путь. Я уложу драгоценности в твою машину, Витторио. – Она взяла Стефано под руку и сделала жест другому сыну. – Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты.
К утру ливень стих. К тому времени, когда Стефано распахнул ставни своей роскошной спальни, солнце уже осветило вершины холмов и как растопленное масло полилось на рыжевато-коричневые поля и серебристо-зеленые оливковые рощи. Мир выглядел обновленным. Дальние холмы окутывала голубоватая дымка. Воздух был свеж и нежен, как молодое белое вино.
Началась осенняя пахота, и Стефано наблюдал, как неподалеку по охровому полю брела пара быков. Песня жаворонка взметнулась ввысь, приветствуя его. Никогда прежде ему не было так спокойно, и никогда прежде он не ощущал такой полноты жизни. Сознание, что у него есть мать – женщина такой красоты и глубины, – усилило его понимание своей участи, участи тонко чувствующего человека. Поэта.
Снизу доносились голоса. Он посмотрел вниз, как раз в тот момент, когда Коломба появилась из-за угла дома. Он удивился, что она так рано проснулась. Из того, что он знал о своей матери, казалось, она ведет ночную жизнь. Ее утренний вид был отступлением от того образа великолепия, в котором она предстала прошлой ночью, – летящая юбка и блузка под шерстяной, плотно облегающей шалью, защищающей от утреннего ветра. Волосы небрежно заколоты назад.
Она оживленно разговаривала с человеком в рабочей одежде.
– Я поговорю об этом с плотником, – услышал Стефано ее слова. Все, что ему удалось разобрать из слов крестьянина, было почтительное «Донна Пьетра», прежде чем он удалился.
Когда крестьянин ушел, она посмотрела вверх, словно чувствуя присутствие сына у окна.
– Доброе утро, – окликнула она его с радостной улыбкой. – Надеюсь, тебе хорошо спалось.
– Очень хорошо, – отозвался он.
– Спускайся ко мне завтракать. Внизу лестницы поверни направо.
Через пять минут он вошел в солнечную комнату с французскими дверями, открывавшимися в сад за домом. На длинном столике стоял кофейник, тарелки с сырами и мясом, которые по виду были домашнего приготовления, корзинка со свежеиспеченными булочками, горшочки с джемом и маслом. Утренний воздух наполнял комнату через широко распахнутые двери.
Прямо за дверями за столиком сидела Коломба, глядя на сад, его клумбы и фонтан, журчащий в центре. Стефано положил себе в тарелку еду, налил кофе и присоединился к ней.
– Ты знаешь, – сказала она, не отводя взгляда от кипарисов на вершине холма, похожих на мечи, вонзенные в землю, – мне, кажется, была уготована участь сельской девочки.
– Вам? – Он не смог сдержать смешок, вырвавшийся из горла. Женщина, которую весь мир знал как Коломбу, самая известная куртизанка в Европе, женщина, всего несколько часов назад сверкавшая драгоценностями, которая свободно чувствовала себя в обществе принцев и великих князей, сельская девочка?
– Не смейся, – сказала она, тоже усмехнувшись. – Это правда. Да, мне нравятся Париж и Рим, дворцы и шампанское. Однажды я даже дала совет махарадже. Но нигде я не чувствую себя так легко, как в Ла Тане, – трудясь в саду, наблюдая, как оливки загружают в пресс, обсуждая урожай. Это так… так успокаивает.
Он потягивал кофе и изучал ее профиль, изящный и чистый и, несмотря на годы, все еще молодой. Его взгляд привлекли ее руки. Длинные пальцы обхватывали чашку, и до него внезапно дошло, что на ней не было ни единого украшения. Но руки от этого не стали менее прекрасны.
– Вы необыкновенная женщина. Мне бы хотелось лучше узнать вас.
Она поставила чашку и нахмурилась.
– У нас, возможно, не будет на это времени.
Порыв гнева охватил его, застилая солнечный свет и гася радость, с которой он проснулся.
– У нас могло быть время! Целых двадцать четыре года!
Она отпрянула назад, словно от пощечины.
– Ты считаешь, я обманула тебя?
– Разве не так? Вы лишили меня матери. Все эти годы я думал, что вы умерли. В то время, когда я гадал, какая вы были, чем интересовались, мы могли бы быть вместе, знать друг друга. Разве вам не хотелось узнать меня? Неужели вам было безразлично?
– Ах, Стефано, – со вздохом сказала она, и он едва не потерял самообладание, услышав, с какой любовью она произнесла его имя. – Мне хотелось, так сильно хотелось, что временами, казалось, я умру от этого. Разве ты не понимаешь? Я удалила тебя, беспокоясь о твоей судьбе. Но ты всегда был в моем сердце и часто в поле зрения.
– В поле зрения?
– Я наблюдала, как ты, вихляя, ездил на первом велосипеде по площади. Я видела, как в двенадцать лет выиграл медаль по плаванью. Как разрывалось мое сердце, что я не могла обнять тебя в тот момент. – Она посмотрела ему в глаза, так похожие на ее, и подняла руку, чтобы убрать с его лба черный завиток. – Можешь ли ты себе представить, как я мечтала о таком простом поступке, как этот?
Он схватил ее руку и закрыл глаза, чтобы сдержать чувства, кипящие в нем.
– Ты помнишь стихотворение, которое написал, когда тебе было пятнадцать, то, что напечатали в газете? Как я гордилась! Но как ты смущался, когда у тебя брали интервью. Ты волновался, что-то бормотал и был таким застенчивым, что не мог посмотреть журналистке в глаза.
– Откуда вам это известно?.. – Его внезапно осенило. – Вы? Та журналистка с белыми лайковыми перчатками и французской вуалью? И изумрудами… Я думаю, на ней были изумруды.
Она улыбнулась.
– О, Боже, – вздохнул Стефано, – если б я только знал!
– Может быть, нам повезет. Может, у нас еще будет время.
– Я… – Он остановился, чувствуя, как слезы подступили к глазам, чего не случалось с ним с самого детства. – Мама. – Он прижал ее руку к щеке.
В таком положении их застал Витторио. На самом деле он уже несколько минут наблюдал за ними. Чувства, которые всколыхнула в нем эта сцена, были ему не только незнакомы, они были нежеланны. Витторио не нравилось чувство зависти. Когда он заговорил, тон его был более резким, чем обычно.
– Нам нужно ехать, Стефано.
Коломба повернулась к нему и улыбнулась.
– Доброе утро, Витторио.
– У нас долгая дорога, синьора.
– Тебе надо научиться терпению, Витторио. В прошлом году ты был очень нетерпелив с покупательницей, довольно суетливой немкой, которой были нужны канцелярские принадлежности. Своими просьбами она чуть не свела тебя с ума.
Он смотрел на нее с удивлением, пока еле заметная улыбка не выдала его восхищения.
– Вы?
Она утвердительно кивнула и так кокетливо ему улыбнулась, что он не удержался от смеха.
– Кофе, Витторио, – предложила она, когда смех затих.
– Благодарю, синьора. Если драгоценности должны за три дня оказаться в Швейцарии, я должен незамедлительно заняться этим.
– Думаю, ты прав. – Она поднялась и, войдя в комнату, направилась к столику с едой. Она положила в корзинку несколько булочек и пирожных и принесла Витторио. – Возьми по крайней мере это на случай, если проголодаешься в дороге.
– Не слишком ли поздно проявлять материнскую заботу о нас? – спросил Витторио, но в голосе его не было резкости.
– Это, может быть, мой единственный шанс.
Витторио взял корзинку, и она провела их через весь дом и парадную дверь. Витторио сразу же открыл багажник, чтобы удостовериться, что драгоценности упакованы. Они были там, уложенные в простых картонных коробках и прикрытые сверху холщовым мешком.
– Я беспокоюсь о вас, – сказал Стефано, когда Витторио проверял их груз. – Вы говорили, что вам угрожает опасность.
Она улыбнулась.
– Я сказала, что есть люди, которые считают меня опасной женщиной. Но я вставала на ноги чаще, чем ты, Стефано, падал. – Она взяла его руку. – Я увертлива, как старый угорь. И к тому же я предусмотрительно припрятала пару небольших драгоценностей, а также несколько неограненных камней. Они будут соблазнительными аргументами, если мне придется покупать избавление от трудностей. Не волнуйся за меня.
Витторио захлопнул багажник и подошел к ним. Он протянул руку Коломбе.
Вместо того чтобы взять ее, она наклонилась и быстро поцеловала его в обе щеки.
– До свидания, Витторио. Хотя я ненавижу твои политические убеждения, я желаю тебе всего хорошего.
Он неуверенно улыбнулся и, помолчав, сказал:
– И я желаю вам того же. – Потом еще помедлил и добавил: – Мама.
Она повернулась к Стефано, и они долго смотрели в глаза друг другу.
– До свидания, Стефанино, – произнесла она, стискивая руками его щеки. – До свидания, мой сын.
– До свидания, мама, – ответил он и поцеловал ее в щеку. – Я скоро вновь вернусь и увижу тебя, я должен.
– Будем надеяться. А теперь иди!
Он сбежал по ступенькам и сел в машину. Витторио уже нетерпеливо газовал. Когда они повернули на кипарисовую аллею и стали удаляться от дома, Стефано оглянулся и посмотрел в заднее окно. Она все еще стояла на пороге, уменьшающаяся фигурка, одетая в простую юбку и блузку, выглядевшая, однако, как королева. Он не отрывал глаз, пока она не скрылась за поворотом.
Его глаза наполнились слезами, когда он вновь оглянулся, и порыв чувств, неведомых дотоле, охватил его. Он еще увидит ее. Он должен. Ему так много надо узнать у нее. Как она из самых низов смогла подняться так высоко? А когда-нибудь она расскажет ему об отце, хотя он не был уверен, имело ли это значение, кто был его отец. Не наследство дало ему надежду, что он может осуществить свои мечты и посвятить свою жизнь поэзии и приключению. А мать, которая дала ему наследие великой души.
Глава 4
Неаполь. 1886 год
Как обычно в последний год, четырнадцатилетняя Пьетра Манзи проснулась утром все еще во власти ночных кошмаров и кошмара предстоящего дня. «Святая Мария, богородица, – молилась она перед тем, как откинуть одеяло, – избавь меня от этого ада».
Год назад Пьетра думала, что у нее уже больше ничего нельзя отобрать. Все уже ушло – мать, отец, сестры, все умерли от холеры, дом стерт с лица земли, чтобы не дать распространиться болезни, друзья и соседи рассеялись, как простая зола. Ничего не осталось. Когда все ушло, терять нечего, припомнила она слова одного из взрослых, который сказал это, чтобы подбодрить себя после своих собственных потерь.
Но Пьетра узнала, что взрослые были не правы. У нее оставался ее дух, сердце, душа, …а Лена Сакко, казалось, решила взять даже это.
Этим утром, как обычно, Лена сразу же набросилась на нее. Едва только Пьетра поднялась со своего тюфяка около плиты и умылась ледяной водой, которую она принесла из колодца накануне вечером, как занавеска, отделяющая кухню от лавки, была внезапно отдернута.
– Маленькая ленивая девчонка. Ты даже не начала готовить завтрак и еще не почистила печь.
Насупленные брови Лены образовали глубокие складки между ее темных глаз. Ей не было еще и сорока, но злоба, въевшаяся в ее заостренное лицо, делала ее лет на десять старше.
– Извините, синьора, – проговорила Пьетра единственный приемлемый ответ. Любым другим она заработала бы звонкую оплеуху Лениной рукой, на которой красовалось коралловое кольцо, способное порезать. На Пьетре были только ветхие штанишки – единственное, в чем она вынуждена была спать, – и девочка потянулась за платьем. Она ненавидела, когда Лена таращила глаза на ее обнаженное тело, от этого Пьетра чувствовала себя вывалянной в грязи.
Лена схватила ее прежде, чем девочка смогла прикрыться. Она так сильно сжала ей руку, что синяк был обеспечен. Затем она улыбнулась волчьей улыбкой, словно кто-то взял острый резец и раздвинул ей губы, обнажив гнилые зубы.
– Маленькая сучка созревает, – прошипела она, скользя глазами по телу Пьетры. Она прекрасно знала, что мужчины сходят с ума по такому откровенно сексуальному телу, со всеми его изгибами, которых сама Лена никогда не имела. Она протянула руку и провела по свежей коже бедра, гладкой, как алебастр, потом стиснула одну из грудей девочки; они начали наливаться и округляться за последние несколько месяцев. – Как слива, готовая упасть с дерева, а? – произнесла Лена. Она ущипнула сосок, вертя его своими стальными пальцами, и рассмеялась, издав отвратительный звук. Пьетра изо всех сил старалась не проронить ни звука. Любое проявление боли, казалось, только подбадривало ее мучительницу.
Лена отшвырнула девочку прочь.
– Оденься. Скоро мой муж будет готов к завтраку. Я не хочу, чтобы ты выставляла себя перед ним напоказ.
Наконец она ушла. Пьетра быстро надела коричневое хлопчатобумажное платье, завязала сзади тяжелые черные волосы куском пряжи и скатала тюфяк. Потом выгребла золу из плиты, положила свежий уголь и разожгла огонь. Покончив с первым заданием, Пьетра умоляюще посмотрела на Мадонну, спокойно улыбавшуюся в нише кухонной стены. Она протянула руку, чтобы коснуться четок из слоновой кости, висящих на ногах Мадонны.
– Пресвятая Мария, богородица… – тихо произнесла она. Пьетра не переставала молиться, хотя ее молитвы еще не принесли ей облегчения.
Итак, новый день начался. Со вздохом она помешала кашу из кукурузы, сняла со стены круг колбасы и тонко нарезала полдюжины кусочков Джованни на завтрак.
После того как холера сделала Пьетру сиротой, ее тетка Джемма взяла девочку ненадолго к себе. Но семь человек в темной лачуге, похожей на пещеру, обычную в трущобах Неаполя, – это было невыносимо. Овдовевшая после той же холеры, Джемма едва зарабатывала на пропитание детей, стирая на городскую знать. Она старалась как могла, чтобы оставшаяся в живых дочь ее покойной сестры имела кров и была сыта. В захудалом портовом районе, где она жила, было много маленьких лавчонок, и Джемма отыскала место для племянницы у ремесленника по имени Джованни Сакко. За помощь в лавке Сакко обещал позаботиться о девочке.
Основной доход Джованни получал, вырезая из кораллов вещички, столь популярные у неаполитанцев. Сам он был приличный человек, чего нельзя сказать о его жене.
После того как она всю неделю страдала от оскорблений Лены, Пьетра убежала к тетке и умоляла ее разрешить ей вернуться. Хотя сердце у Джеммы разрывалось от жалости, она сказала девочке, что выбора нет.
– Я знаю, что Лена Сакко женщина злая. Семнадцать лет замужем, а детей все нет, не было даже намека. Она чувствует себя проклятой и вымещает на всех свою злость. Но ты, Пьетра, можешь защитить себя от злобы, вот от голода защиты нет, а я не могу накормить тебя. Оставайся с Сакко и его женой – либо кончишь на улице.
Пьетра видела беспризорных детей, которых продавали, как овец, на улицах Неаполя, для любого удовольствия, которое пожелает мужчина или женщина. Джемма считала судьбу юных проституток хуже смерти.
Но иногда Пьетра думала, что их участь лучше ее жизни у Лены Сакко.
Пьетра знала, что Лена делает все возможное, чтобы забеременеть. Целая стена в ее спальне была местом поклонения деве Марии. Талисманы плодовитости висели над кроватью рядом с беременными женскими фигурками. Произносились молитвы, цветы лежали у ног святых, покровителей плодородия.
Молясь за себя, Пьетра также молилась и за Лену. Если б только женщина смогла родить, тогда, возможно, она научилась бы быть доброй, и жизнь с Сакко стала бы более сносной. Сама работа в лавке не доставляла хлопот. Это была одна из дюжины лавок в портовом районе Санта Лючия, торгующих небольшими изделиями из кораллов, кости и черепахового панциря. Некоторые из более крупных магазинов продавали красивые табакерки, искусно вырезанные из рога или слоновой кости четки, украшения, предназначенные для богатых покупателей, которые спускались из вилл, расположенных на окрестных холмах.
Клиентуру Сакко составляли в основном рыбаки и строители лодок, мусорщики и окрестные прачки, мужчины с тощими кошельками и большими предрассудками. Он делал для них амулеты в виде рога, дорогие сердцам неаполитанцев, полных благоговейного страха, талисманы, чтобы оградить от черного глаза. Многое он вырезал сам. Самые замысловатые изделия покупал у других мастеров.
Пьетре нравился Джованни Сакко. Внешне он ничего из себя не представлял. Невысокого роста, толстый, отяжелевший от обильного употребления макарон, с кожей темной, как зрелая оливка, и часто блестевшей от маслянистого пота. Но он хорошо к ней относился, скорее как добрый дядюшка.
– Поставь свою метлу, малышка, – сказал он этим утром, после того как Пьетра немного подмела пол. – Сегодня жаркий день, да и пол довольно чистый. – Он укладывал гребни, с которых смахнул пыль, обратно на поднос. – Пойди на кухню и возьми попить чего-нибудь холодного.
Она благодарно улыбнулась.
– И стакан вина для вас?
– Конечно, – отозвался он с усмешкой, которая приподняла концы его свисающих усов. Потом он подмигнул и добавил: – Но не говори Лене.
Она вернулась с вином для Джованни и стаканом холодной воды для себя и уселась на высокий табурет за прилавок, чтобы отсортировать роговые пуговицы. Это было любимое время для Пьетры. В этот час покупателей мало, а Лены, как всегда, нет дома. Она, коленопреклоненная, на утренней мессе вымаливает у святых даровать ей ребенка.
– Пьетра, – обратился к ней Сакко спустя некоторое время, – есть ли в моей лавочке вещь, которую ты хотела бы иметь?
Она посмотрела на него и заморгала от удивления глазами. Любую? Не было почти что ни одной вещи, которая не нравилась бы ей, ну, может быть, за исключением некоторых амулетов – черепаховые и коралловые гребни, или зеркальца в резных рамках, или маленькие броши.
Читая по ее лицу, он улыбнулся.
– Твоя тетя сказала мне, что послезавтра день твоего рождения. Это памятный день для Неаполя по другой причине, но твой день рождения – веский повод, чтобы сделать тебе подарок.
Пьетра почти забыла о своем дне рождения. А запомнить его было так легко, потому что она родилась в тот день, когда город сотрясло одно из извержений Везувия. Оно было небольшое, но совпадение с днем ее рождения считалось в семье хорошим предзнаменованием. Хотя ее назвали в честь Сан Пьетро, ее имя имело еще и другое значение: Пьетра, камень, как те, выброшенные из глубины вулкана в день ее рождения. Как старший ребенок, она была опорой семьи. Когда она выходила из себя, что часто случалось до гибели семьи, когда печаль подавила гнев – ее отец, бывало, подшучивал над ней и называл «Пьетрина», маленький кремень, из-за искр, которые метали ее рассерженные синие глаза.
– Подумай денек, какой подарок ты хотела бы получить, – сказал Сакко. – Разумеется, не из числа лучших вещей, которые я мог бы продать проходящему благородному господину. Но любую другую, пожалуйста…
– О, синьор Сакко, – с благодарностью воскликнула Пьетра. Она уже было собралась соскочить с табурета и обнять его, но, к счастью, не сделала этого, потому что в тот момент появилась Лена, и Пьетра мгновенно почувствовала, что она была в особо угрожающем настроении.
– Мне нужен еще один фаллос, – объявила она, появляясь в дверях. Взглянув на Пьетру, добавила: – С тех пор, как она появилась в доме, одного недостаточно. Она иссушила мои месячные.
Джованни послушно направился к застекленному шкафу и вынул коробку, которую протянул жене. Она начала рыться среди резных амулетов, наваленных в коробке.
– Среди них нет такого же большого, как тот, который ты уже держишь под матрацем, – заметил Джованни.
Она не обратила на него внимания и выбрала самый большой и самый красный из всех миниатюрных фаллосов, вырезанных из коралла со всеми реалистическими подробностями.
– А как насчет трав и масла, которое я втер тебе в живот прошлой ночью? – поинтересовался он.
– От тех трав мой рот стал сухой, как пустыня, а масло не помогло. – Она схватила маленький амулет обеими руками и прижала к груди. – Я сделала все, Джованни. Ты знаешь, как я шла на коленях к деве Марии, пока не стерла их в кровь, как я постилась, сколько сожгла свечей. – Она умоляла, словно он был в состоянии дать ей ребенка, если только она сумеет убедить его. – Я не пропускала ни одной мессы, с тех пор, как мы поженились.
– Я знаю, дорогая, – сказал он, слабо похлопывая ее по плечу. – Но ты должна быть терпеливой.
Лена взглянула на Пьетру, которая занялась раскладыванием коралловых амулетов, думая лишь о том, как бы ей исчезнуть.
– Это она, – продолжила Лена злобным голосом, – она сглазила меня.
Джованни подошел к Пьетре.
– Синьора Гризелли хотела получить сегодня свою коробку для пуговиц. Отнеси ее сейчас, Пьетра, – спокойно сказал он.
Благодарная за возможность скрыться от Лены, Пьетра схватила сверток, взяла с гвоздя шаль и бросилась к двери. Но Лену так просто нельзя было удовлетворить.
– Да, очень хорошо, если ты уйдешь, – пронзительно закричала она. – Но будет лучше, если ты не вернешься.
Пьетра окаменела в дверях, внезапно перепугавшись, что, сделав шаг за порог, она навсегда будет изгнана на улицу.
– Лена! – закричал Сакко, что случалось с ним редко, особенно когда он говорил с женой. – Нам нужна Пьетра. Она… хорошая работница.
– Да, хорошая, навлекая на меня проклятье.
– Сжалься. Она ребенок, в ней нет злобы. Будь с ней добра, и, возможно, святые вознаградят тебя за это. Послезавтра у нее день рождения…
– Ее день рождения? – повторила Лена, глаза ее округлились и стали безумными, когда она повернулась к Пьетре. Держа все еще одной рукой красный коралловый фаллос, она ритмично водила им вверх и вниз между грудями, наступая на девочку. – Вторник – день твоего рождения?
– Да, – тихо произнесла Пьетра, бочком отходя от нее.
– Двадцать шестое апреля? И тебе будет пятнадцать?
Пьетра робко кивнула, уже предчувствуя приближение чего-то ужасного.
– Аааа! – внезапно завопила Лена, безумно схватившись за волосы. – Все правильно! Это проклятье! Двадцать шестое апреля 1871 года. Она родилась в день извержения Везувия. День смерти и разрушения! – Она колола воздух красным фаллосом. Пьетра отпрянула еще дальше назад. – Рожденная, когда пепел сделал землю бесплодной. Точно, как и меня превратила в бесплодную.
– Лена, – убедительно произнес Джованни, стараясь успокоить ее. – Девочка ничего тебе не сделала.
Ее голос перешел в визг:
– Я хочу, чтобы она убралась вон! Я никогда не рожу, пока она здесь!
Джованни посмотрел на Пьетру темными, печальными, извиняющимися глазами. Боясь услышать, что он может сказать, она повернулась и убежала.
Ей вслед раздавался затихающий звук торжествующего гогота Лены.
На углу Пьетра остановилась и перевела дух. Проклятья Лены все еще звенели в ее ушах. Она побрела по порту, не обращая внимания на улюлюканье моряков, шагая по гниющим отбросам рынка, не замечая их.
«Я превращусь в камень, – повторяла она про себя вновь и вновь в литании, которая стала ее личной молитвой. – Камень вынослив. Он тверд, он не сломается. – Она натянула на плечи шаль и плотно обхватила себя руками. – Я Пьетра; я камень». Подобно камню, ее можно отшвырнуть, но она найдет пристанище еще где-нибудь.
Внезапно она вспомнила, что все еще держит в руках сверток, который дал ей Джованни для доставки. Отнести ли ей его назад или выполнить поручение? Конечно, если она послушно выполнит то, о чем ее просили, Джованни оставит ее. И она отправилась доставить пакет по назначению.
Пьетра могла с закрытыми глазами пройти сквозь сутолоку проходов и дворов, узких извилистых улочек, мрачных и сырых, которые составляли беднейшие кварталы Неаполя. Когда ей везло, она, выполняя поручения, проходила мимо больших площадей – наследия того времени, когда Неаполь был столицей королевства двух Сицилий, домом испанских вице-королей и Бурбонов, которые оставили после себя великолепные дворцы.
Однажды вечером она проходила мимо Театро Сан Карло в тот момент, когда поклонники оперы съезжались на спектакль. Она стояла в тени, загипнотизированная видом дам в изысканных туалетах и драгоценностях, мужчин в черном со сдержанными штрихами золота. Как должны ощущать себя люди в такой одежде, такие красивые, настолько богатые, что весь мир только и ждет их приказаний?
Сегодня поручение привело ее в портовый район, пульсирующий энергией, цветом и особенно шумом, сильным шумом и гамом, без которых невозможно представить жизнь в Неаполе. В доме Сакко она всегда чувствовала себя одинокой, изолированной от мира. Но на улицах города Пьетра могла вновь ощутить себя членом счастливой громкоголосой семьи.
Веревки с бельем свисали с каждого балкона, за каждым окном, через каждую улицу, украшая город, словно яркими флагами, весело хлопающими от легкого морского ветерка. Молодая мать выглянула из окна верхнего этажа, чтобы собрать пеленки. Они отражали солнечные лучи вниз, на улицу, куда солнце не проникало, яркая вспышка света быстро исчезла. Снимая белье, женщина переговаривалась с соседкой.
