Текст книги "Сокровища"

Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Несомненно, он собирался превысить свои полномочия.

– Лиам, я не могу допустить…

Но прежде чем она успела сказать еще одно слово, он – благослови его Господь – был уже за дверью.

– Принцесса…?

Пит положила голову на сложенные на столе руки и заснула. Когда голос Лиама разбудил ее, она минуту приходила в себя.

– Дуглас?

Все еще в костюме Ричарда III, он чопорно стоял рядом с Лиамом О’Ши. Немного позади них виднелось хмурое лицо детектива Латанзи. Похоже, что он дал одному из своих полицейских некоторую свободу действий – докажет ли тот свою правоту или нет, будет видно.

Мак-Киннон поднял густую бровь.

– Я не принимал тебя за обыкновенную воровку, Пьетра. К тому же я не думаю, что ты сама считаешь себя посредственностью, в противном случае я плохо разбираюсь в людях. Я все же люблю Лилу.

Он, кажется, не сердится, подумала она. Скорее… расстроен.

– Дуглас, я могу вам все объяснить.

– Лучше быть хорошей.

Прежде чем она успела начать, Лиам выступил вперед и протянул альбом рисовальной бумаги, который держал под мышкой.

Пит благодарно улыбнулась ему, потом опять повернулась к Мак-Киннону. Она уже собралась сделать несколько вступительных замечаний, но потом передумала. Пусть работа говорит за нее. Если он собирается понять, простить, рисунок того, что она хотела бы сделать, будет стоить больше, чем тысяча слов. Она раскрыла альбом на странице, где акварельными красками была изображена оправа для гигантского сапфира, и повернула его к Мак-Киннону.

Он минуту смотрел на рисунок, потом выхватил у нее блокнот и подошел к окну поближе к свету. Порывисто тряхнув головой, он громко рассмеялся. Снова повернувшись к Пит, он сказал:

– Хотите узнать, как я впервые получил роль?

Она озадаченно кивнула. Полицейские молча смотрели за происходящим.

Мак-Киннон играл перед своей восхищенной аудиторией.

– В бристольском театре ставили «Юлия Цезаря». Я отправился на просмотр, но меня забраковали. Поэтому, когда пьеса пошла в театре, я пробрался на сцену и затесался среди статистов. Никто не заметил, на следующий вечер я проделал то же самое… и так далее. Потом это стало несколько приедаться, и, в конце концов, однажды вечером во время спектакля, когда все выкрикивали: «Приветствуем тебя, Цезарь!», я закричал: «Ave!» – Он пожал плечами и улыбнулся. – Меня взяли. – Он подошел к Пит. – Именно так поступила и ты, прелестная Пьетра. Ты заставила обратить на себя внимание. Ave!

Детектив Латанзи вышел вперед:

– Итак, каков приговор, мистер Мак-Киннон? Вы собираетесь подписывать жалобу или как?

Мак-Киннон посмотрел на Пит.

– Пьетра, думаю, Лиле понравится твой рисунок. И мне хотелось бы удивить ее на моей премьере через четыре недели. Ты сможешь к этому времени все сделать?

Пит подавила улыбку.

– Это зависит от того, придется ли мне работать в тюрьме или нет.

Подмигнув полицейским, Мак-Киннон сказал:

– Право выбора за тобой, моя дорогая. Но, думаю, ты предпочтешь уединиться для работы где-нибудь в другом месте, тихом и спокойном. – Он повернулся к полицейским. – Отпустите девчонку. – И исчез из комнаты.

Наступила тишина. Латанзи опять хмуро посмотрел на О’Ши.

– Тебе повезло, полицейский. Чертовски повезло. – Он вышел.

Оставшись наедине с Лиамом, Пит неожиданно для себя обнаружила, что обнимает его, потом он поднял ее и завертел по комнате в головокружительном вихре.

Глава 8

Пит воспользовалась небольшой мастерской Джозефа в ювелирном квартале. Там были все необходимые инструменты, рабочий стол с газовой горелкой, если ей потребуется расплавленный металл; за телефон и электричество было уплачено.

Она работала каждый день, включая и выходные, часто засиживаясь допоздна, питаясь бутербродами либо консервированным супом, который она разогревала над бунзеновской горелкой, обычно используемой для разогрева золота и серебра. Кроме редких звонков Стива, Анны или Джозефа, которые интересовались, как идут у нее дела, и поддерживали морально, ее никто не беспокоил. Она звонила только, чтобы заказать нужный ей материал, и пару раз вечером обращалась к Филиппу Мишону узнать некоторые технические детали.

Что касается ее работы, то она просто не вернулась. Пит была слишком зла на Марселя и считала, что не обязана проявлять учтивость и лично распрощаться с ним. Дуглас прислал ей цветы и любезно позвонил вечером после ее освобождения, чтобы извиниться за то, что ей пришлось пережить. Пит узнала в разговоре с ним, что буря, вызванная ее исчезновением, исходила от Лилы и Андреа, которая оказала давление на Марселя.

– Бедный парень сказал пару слов в твою защиту, но леди решила исход битвы, – объяснил Мак-Киннон. – Разумеется, я не очень-то им помогал, – застенчиво добавил он.

Пит без труда представила сцену. Зная, что Марсель сказал «пару слов», она не смягчила своего отношения к нему. Несмотря на то, что он верил в ее невиновность, Марсель тем не менее уступил Андреа.

Вечером в пятницу, в конце первой недели ее самостоятельной работы, Пит ответила на телефонный звонок и услышала голос Марселя. Прежде чем он заговорил, она повесила трубку. В течение следующего получаса она бормотала что-то себе под нос, но потом овладела собой и вновь сосредоточилась на работе.

В субботу он звонил – дважды. В первый раз она сразу же бросила трубку, во второй – сказала, что им не о чем разговаривать.

В понедельник после обеда, когда она ждала посыльного с золотой проволокой, в металлическую дверь постучали. Она открыла и увидела перед собой Марселя. Нарядно одетый в пальто из тонкой шерстяной ткани каштанового цвета с поясом, он выглядел пришельцем в коридоре этого грязного здания, переполненного дилерами-оптовиками.

– Бесполезно хлопать дверью перед моим носом, – сказал он. – Я никуда не уйду.

Как бы то ни было, ее гнев угас. Она пригласила его в мастерскую и закрыла дверь. Они постояли в неловком молчании, глядя друг на друга. Она – в своем рабочем халате, он – со взлохмаченными легким апрельским ветром волосами, свисающими над бровью.

Он заговорил первым.

– Что вы от меня хотели?

– Я вам уже говорила: я хочу быть дизайнером. Вы не дали мне такой возможности.

– Это на самом деле все, что вы хотели, Пит? Или вам нравится устраивать небольшую бурю? Посмотреть, как слегка пострадает репутация магазина, – дать повод публике думать, что мы не защищаем наших клиентов, что у нас нет творчески работающих дизайнеров.

Пит отступила назад, пораженная и оскорбленная.

– Марсель, я не хотела причинить вам вред. Если бы вы поверили мне, подождали день, дали мне возможность вернуться в магазин и показать рисунок Мак-Киннону… я сделала бы оправу в ваших мастерских под маркой Д и И.

Марсель изучал ее. Едва заметная печальная улыбка тронула его губы.

– Поверить. Я помню – это был ваш секрет. Вам нужно было лишь поверить мне, и вы смогли найти бриллиант. – Он коснулся ее руки, и она не испугалась, потому что в его жесте не было ничего угрожающего; он скорее был платонический, чем романтический. – Но мне вам верить так нелегко. Я по-прежнему не уверен, что вы хотели от меня.

В его тоне слышится любопытство, подумала Пит. Голос скорее печальный, чем сердитый.

– Но я же сказала вам…

Он тихо прервал ее.

– Не все. Вы не сказали мне, что вы внучка того человека, который уничтожил самый лучший алмаз из всех, виденных моим отцом.

Внезапно Пит почувствовала себя опустошенной. Она предполагала, что из-за ареста это может выплыть наружу.

– Если бы я вам сказала, приняли бы вы меня на работу? Ваш отец внес моего деда в черный список.

– Поэтому вам было так важно работать у меня? Вы ждали дня, когда сможете свести счеты?

Она покачала головой.

– Смешно, что вы так думаете. Я надеялась, что, работая на вас, я каким-то образом смогу возместить ущерб прошлого.

Марсель поднял вторую руку и теперь держал ее обеими руками.

– Тогда, возможно, вы могли бы это сделать сейчас. Мак-Киннон сказал мне, что вы придумали для его сапфира. Звучит замечательно. А не вернуться ли вам и сделать это для меня, для фирмы. Мы вам выделим место в мастерской, оплатим все ваши расходы на материал, дадим зарплату в…

– Нет, Марсель. Слишком поздно. Теперь я работаю на себя. Я уже выплатила вам свой долг. И думаю, не один раз.

Он умолк, но она видела, как ходят мышцы на его лице.

– Этого не достаточно, – проговорил он. И не успела она сделать ни единого движения, как он резко притянул ее к себе и прикоснулся губами к ее губам решительно, но не сильно.

На секунду последняя вспышка ушедшей мечты согрела ее, и ей захотелось его почувствовать. Потом гнев ее прорвался, она одним движением оттолкнула его.

– Уходите! – закричала Пит. – Оставьте меня!

– Прости, – тихо произнес он. – Но я… – Голос смолк, он склонил голову и униженно покачал ею. Спустя мгновение он ушел.

Лишь через несколько часов она смогла опять сосредоточиться на работе.

В «Сардис» было полным-полно народа, цветов, кругом царило оживление. Каждая городская знаменитость хотела разделить с Дугласом Мак-Кинноном его триумф. Его выступление в «Ричарде III» закончилось бурными овациями, которые задержали его на сцене лишние двадцать минут. Сейчас осталось только выслушать приговор критиков, которые, случалось, писали такое, словно были на совершенно другой пьесе в другой день.

Где-то с шумом вылетали пробки из бутылок с шампанским, когда Пит увлек водоворот гостей. Через минуту кто-то протянул ей бокал. Воздух зала, казалось, также сверкал золотистыми искрами, как и холодное шампанское, которое она жадно пила. Ей было немного жаль, что она не могла разделить это событие с кем-нибудь – даже с Чарли или дедушкой, за неимением особого человека в своей жизни. Но Мак-Киннон настаивал, чтобы она пришла одна. Он хотел завершить вечер вручением драгоценности Лиле и подчеркнул, что это интимный момент и присутствовать будут только они трое.

– Думаю, это должно быть даже еще более интимным, – предложила Пит. – Не вижу повода для моего присутствия там.

– Есть все основания, дорогая девочка. Ты создатель. Когда я играю, я должен видеть лица тех, кому я стараюсь доставить удовольствие. А почему у вас должно быть иначе?

Конечно, ей хотелось видеть первую реакцию Лилы, но она вместе с тем понимала, что Дуглас мог мечтать о том, чтобы преподнести свой дар в самый из интимнейших моментов. Пит была не уверена, насколько уместно ее присутствие, но не могла спорить с Дугласом.

Через несколько минут после приезда Пит в «Сардис» в зал вошел виновник торжества, уже «не изуродованный и не грубый», а облаченный в смокинг. Светлые волосы блестели, синие глаза сверкали от возбуждения. В его улыбающемся рту была тонкая длинная сигара. Он великолепен, подумала Пит.

Но ей пришлось признать, что Лила Уивер выглядела еще более захватывающей. Редкий соболь цвета львиной гривы украшал плечи, красное бархатное платье с глубоким вырезом демонстрировало ее длинную шею и потрясающий молочно-белый бюст, А прямо над ложбинкой между двух грудей, поддразнивая, лежала реликвия какого-то прежнего замужества или любовного романа – грушевидной формы изумруд под цвет ее глаз.

Мак-Киннон и Уивер знали все, что необходимо знать, чтобы сделать из своего появления шоу. Театральным жестом он обвел зал и изобразил на лице свою самую искреннюю и покорную улыбку.

– Друзья, – просто произнес он, и в этом слове было больше подлинной игры, чем в дюжине сезонов летних постановок. Рядом с ним Лила подняла руки в жесте, напоминающем боксера-победителя, отчего соболя соскользнули с плеч. Она позволила им упасть, справедливо решив, что кто-нибудь рядом непременно поймает их.

Пит с восхищением наблюдала за их представлением, потягивая второй бокал шампанского, который она взяла с проносимого мимо подноса.

– Уивер – это нечто, не так ли? – услышала она мужской голос в группе недалеко от себя. Пит различила в нем откровенное желание. Уивер обладала той красотой, которую люди хотят пожирать, вбирать в себя в надежде сохранить хоть чуть-чуть ее отблеска.

Но все чувства Лилы, казалось, были устремлены на одного человека подле нее. Пока сверкали вспышки фотокамер и гости выкрикивали ее имя, она посмотрела на Мак-Киннона, словно они были одни на освещенной луной вершине, а не в центре зала, окруженные восторженными почитателями. Потом они поцеловались, не обычным сдержанным поцелуем, предназначенным для публики, а долгим, чувственным, полностью слившимся, глубоким исследующим поцелуем. Весь зал, казалось, затаил дыхание. Пит ощутила зависть, желание узнать самой, какие чувства вспыхивают между этими двумя притягательными людьми. Она не знала, не испытывала подобной страсти. Ей захотелось попробовать, что это такое, однако она начала отчаиваться, что когда-нибудь встретит ее.

Наконец, Уивер и Мак-Киннон оторвались друг от друга, хотя стояли прижавшись, глядя с вожделением, заметным всему залу.

Только когда они повернулись к публике и одарили всех улыбкой, гости перевели дух. Вновь поднялся громкий шум голосов, люди начали смеяться, толкаться, кружить по залу. Куда бы ни взглянула Пит, везде она видела знаменитые лица с Бродвея, Голливуда. Уоррен Бити протиснулся мимо, обаятельно улыбнувшись ей, но когда она смогла выдавить из себя лишь натянутую смущенную улыбку, он пошел дальше. Расслабься, приказала она себе и схватила еще один бокал шампанского.

– Пьеееееетра! – громкий вопль Мак-Киннона внезапно поднялся над всеобщим шумом. Оглянувшись, она увидела, что он зовет ее к себе.

Когда она добралась до него, он наклонился и с нетерпением прошептал:

– Он у тебя? – Пьетра вынула из расшитой блестками сумочки через плечо маленькую старинную серебряную шкатулку, которую ей специально прислал Мак-Киннон, завязанную шелковой лентой такой же синей, как и сапфир внутри.

Мак-Киннон слегка положил руку ей на запястье.

– Будь ангелом, подержи это у себя. Я хочу вручить его Лиле в спокойной обстановке, но пока не вижу, чтобы шум собирался стихнуть.

Перед ними буквально материализовался Леонард Бернстайн, чтобы обнять Мак-Киннона, и потащил его за руку к другой группе друзей.

Пит сделала так, как он сказал. Она опустила шкатулку с ее содержимым в сумочку и держала ее, крепко прижав к себе.

Вскоре после полуночи на стол взобрался продюсер пьесы, чтобы прочитать рецензию в «Таймсе». Такова была редкостная сила игры Мак-Киннона, говорилось в статье, что мысль о ежедневной шумихе, которая окружает его имя и личность, никогда не приходила на ум во время всего спектакля. Он словно перевоплотился в Ричарда III, поддерживая в публике веру, что они находятся не только при его дворе, но проникли в самое тело, разум… короля Англии. Пит присоединилась к неистовым аплодисментам гостей, которые вызвала хвалебная рецензия.

А веселье все продолжалось. Пит выпила еще шампанского и начала расслабляться, с удивлением обнаружив, что обсуждает пьесу или жизнь в Нью-Йорке с Энди Уохол и Бианкой Джегер и еще парой каких-то людей, чьи лица ей были знакомы, но она не могла вспомнить их имена.

Однако два момента беспокоили ее и не давали возможность присоединиться к всеобщему веселью. Во-первых, она волновалась за сохранность драгоценной шкатулки. А во-вторых, ее преследовало странное чувство, что она находится как бы в стороне от всего торжества, словно наблюдает за происходящим сквозь стеклянную стену. Она проследила это с того момента, когда увидела объятья Мак-Киннона и Уивер. В том, что они испытывали друг к другу, было нечто большее, чем любовь. Испытывали ли это только они… или то чувство известно и другим в мире очарования, где красивые люди любят красивых людей, где слава и деньги делали заботы незначительными, позволяя таким образом сосредоточиться на делах сердечных?

Каковы бы ни были корни этого чувства, она горела желанием познать его, пережить. У нее уже так давно не сбывались желания.

Сможет ли сегодня все измениться? Сможет ли джинн осуществить все ее желания, когда маленькая шкатулка, которую она так оберегает, наконец откроется?

Время шло, и она потеряла счет бокалам шампанского, которое выпила, когда рядом с ухом услышала четко звучащий голос Мак-Киннона.

– Мы уезжаем, любовь. Бери пальто и жди нас снаружи.

Пит мгновенно подчинилась и оказалась на улице, прождав десять минут, пока две звезды не распрощались с друзьями и не подписали несколько автографов.

Наконец они нырнули в ожидающий их лимузин, и Пит с ними. Она села сзади на одно из откидных сидений.

Когда машина поехала, Пит почувствовала, что Уивер разглядывает ее. За исключением нескольких кратких моментов, когда Пит обслуживала ее в «Дюфор и Ивер», это был первый раз, когда они встретились по-настоящему.

– Ты прав, Дуглас, – сказала Лила. – Она красавица. Видимо, я ничего не замечала, кроме камней, когда была ее клиенткой. – Голос ее стал чуточку жестче. – Но сделала ли она нечто прекрасное, вот что важно для меня? Ну так как, мисс Д’Анджели?

Пит ответила той самой мыслью, которая вызвала в ней первую искру вдохновения:

– Красота, мисс Уивер, в глазах зрителя. Когда вы увидите то, что я сделала, только тогда – и только вы – сможете ответить на вопрос, который мне задали.

Лила улыбнулась и замурлыкала, как кошка, в роскошный соболий воротник:

– Ммм. Ты к тому же еще и неглупа. Что ж, тогда дайте мне взглянуть…

– Нет, нет, – сразу же вмешался Мак-Киннон. – Не нарушай церемонии. Ее нельзя провести на заднем сиденье в холодной машине.

Лила хрипло рассмеялась и стала тереться о щеку Дугласа.

– Дуги, ну ты ведь знаешь, что на заднем сиденье можно заниматься чем угодно.

– Это что, вызов? – скромно спросил Мак-Киннон.

И снова меж ними промелькнула искра желания, как молния, устремившаяся с небес на землю. В следующее мгновение они переплелись, их руки блуждали по телу друг друга.

Пит продолжала смотреть, странным образом не испытывая смущения. Может быть, это шампанское притупило ее обычное чувство приличия. Мак-Киннон и Уивер жили по собственным правилам, и они распространялись на всех, кто находился в их ауре. Если они чувствовали себя не связанными никакими табу, тогда и Пит ощущала себя свободной от претенциозности и условностей. Ее скорее занимало, чем беспокоило, что парочка влюбленных вскоре может сплестись прямо перед ней в вопиющем акте. Но прежде чем это произошло, лимузин остановился перед отелем «Плаза».

Когда они шагали по коридору, Лила взяла Пит под руку, таким образом они шли фалангой из трех человек.

Пит понравился ее жест; она почувствовала себя раскованной и вовлеченной в некое действо.

В своем номере Мак-Киннон раскупорил бутылку «Дон Периньон», которая была заказана заранее, и наполнил всем бокалы – Пит вряд ли нужно было еще, она и так уже перебрала шампанского на приеме.

– За новые начинания, – объявил он, поднимая бокал. После того как они осушили по половине бокала, он подошел к Лиле и обнял ее.

– Ну что, Пьетра. Пора… – и протянул руку.

Она вынула из сумочки серебряную шкатулку и направилась к нему через всю комнату, чтобы положить ее на протянутую ладонь.

Мак-Киннон посмотрел на Лилу, как юный жених на невесту перед алтарем.

– Как я тебя люблю? – серьезно сказал он, словно собираясь прочесть знаменитый сонет Элизабет Баррет Браунинг. Но потом он озорно добавил: – Не обращай на все это внимания. Просто посмотри. – И вложил шкатулку в руки Уивер.

Она получала много подарков и привыкла к ним. Когда она взяла этот, то медленно улыбнулась, воспринимая его как должное. Она, однако, изобразила некоторое волнение, когда торопливо развязывала ленты.

В тот миг, когда она подняла крышку шкатулки, лицо ее озарилось восторгом.

Творение Пит привлекло к себе знаменитые изумрудные глаза с поистине магической силой – поскольку само по себе было глазом. Звездчатый сапфир изображал большой синий глаз. Пит укрепила его в платиновом гнезде экзотической формы, в которой было что-то восточное, вдоль края век шел ряд крошечных ониксов, словно оно было подведено краской. Ресницы из длинных узких изумрудов в форме багеток были укреплены на платиновых проволочках, настолько тонких, что дрожали от каждого движения. И заключительным штрихом были превосходные круглые бриллианты, разбросанные по ресницам, изображая слезы.

Глаз, который можно было носить как брошку и кулон, обладал несомненной силой. Глядя на него, ощущаешь внешнюю осязаемую красоту и внутреннюю духовную тайну, поскольку этот кусок камня мог казаться не менее живым, чем реальный глаз, смотрящий на тебя. Думая о глазе как о посреднике, через которого человек видит красоту, Пит и нашла ту необходимую форму для оправы сапфира. Какую можно лучше придумать оправу для драгоценного камня, который будет подарен красивой женщине любящим ее мужчиной?

Лила так долго смотрела на сапфировый глаз в безмолвном изумлении – незнакомое для нее состояние, что Мак-Киннон наконец не выдержал.

– Ну что, дорогая, тебе нравится?

– Нравится? Ой, мой Дуглас, – выдохнула она, – это самая изысканная вещь, которая когда-либо была у меня. Мне нравится она. Я люблю тебя. – Она коснулась рукой его щеки и погладила ее, ничего такого страстного и сексуального, как раньше в машине, однако не менее искренне.

Увидев то, зачем она пришла, Пит попятилась назад, собираясь распрощаться с ними. Но Лила остановила ее.

– Мисс Д’Анджели – возлюбленная ангелов, – ты величайшая художница. Но тебе надо остаться и завершить картину.

Пит вопросительно посмотрела на нее.

Лила легкой походкой направилась к ней.

– Драгоценность надо носить, не так ли? Думаю, тебе следует приколоть ее мне.

Пит заколебалась, не зная, какую игру ведет звезда, но чувствовала, что отнюдь не невинную. Однако волнение от того, что она находится одна в обществе двух шикарных звезд, перевесило ее неловкость. Когда Мак-Киннон ободряюще кивнул ей, Пит подошла к Лиле. Лила притянула ее к себе за руку так, что Пит чувствовала ее теплое дыхание, когда она говорила.

– Как ты считаешь, где мне носить его? Здесь? – Лила приложила брошь к плечу. – Или здесь? – Теперь брошь была под ложбинкой.

– Там, – сказала Пит. Она взяла украшение и приколола его. Лила вновь взяла ее за руку.

– Особые драгоценности имеют собственные имена, верно? – нежно спросила она. – Как бриллиант «Надежда». Не думаешь ли ты, что мое сокровище тоже должно иметь имя?

– «Звезда Уивер», – раздался голос Мак-Киннона, который в этот момент наливал себе виски.

– О нет, дорогой. Это так просто. Нет, я просто не могу, чтобы такая драматическая драгоценность имела такое заурядное имя. – Она опять повернулась к Пит, по-прежнему держа ее за руку. – У тебя есть на примете имя?

– С самого начала я думала о нем как о «Глазе любви».

– «Глаз любви», – пробормотала не один раз Лила, опробовая его. – Превосходно. Журналисты на это клюнут. Вокруг нас троих будет такая шумиха. Не упусти свой шанс, возлюбленная ангелов, и ты очутишься прямо на вершине. Ты можешь оказаться там рядом со мной и Дуги. – Она подмигнула Пит и бросила взгляд на Мак-Киннона. – Как тебе это, Дуги, – ты хочешь, чтобы наша ослепительная возлюбленная ангелов была рядом с нами?

Мак-Киннон подошел к ним с ошеломленным выражением на лице.

– Не думаю, дорогая, что мне решать. Конечно, если наша прелестная Пьетра не хочет домой.

– Домой, Дуги? Но она часть моего прекрасного сокровища. Я хочу, чтобы она была частью всего, что происходит сегодня вечером. – Она коснулась рукой щеки Пит. – Останься с нами, возлюбленная ангелов, останься на всю ночь.

Внезапно Пит поняла, к чему все шло с того момента, когда Лила попросила ее закончить картину – нет, даже раньше, когда Мак-Киннон настаивал, чтобы она пришла на прием одна. Пит была шокирована только на мгновение, потом все быстро погасло, как светлячок. Ей было очень любопытно. Она вспомнила, как наблюдала за поцелуем звезд перед всей публикой, когда они пренебрегали условностями. Она вспомнила о своем желании подняться в тот избранный мир особых страстей и чувств. Неужели это и был путь туда?

Ее нерешительность поощрила Уивер. Она снова взяла ее за руку и потащила к спальне.

– Пошли, – хрипло сказала она.

Пит запаниковала. Жизнь, проведенная в рамках условностей, держала ее мертвой хваткой, из которой нельзя было освободиться.

Или все дело в желании? Почему не отдаться минутному наслаждению? Подняться.

И, словно заметив, как она замедлила шаг, Мак-Киннон наклонился к ней и шепотом процитировал Фальстафа:

– «Говорят, есть божественность в нечетных числах».

Пит позволила привести ее в затемненную спальню.

– Ты художник, Пьетра, – зашептала Лила. – Ты похожа на нас… тебе нужно испытать.

– Пьетра, ты по-прежнему можешь уйти, – еще раз заверил ее Мак-Киннон.

Пит медленно покачала головой. Она у нее слегка кружилась от успеха, от надежд на будущее и, конечно, от шампанского, но она контролировала себя. Она стояла, не двигаясь, когда Мак-Киннон подошел к ней и слегка коснулся губами ее губ. Пит закрыла глаза. Поцелуй был таким воздушным, что ей показалось, что он кончился. Потом его губы вернулись, но сейчас уже более настойчивые, его язык проник ей в рот. Тепло прошло по ее телу, теплее и нежнее, чем от шампанского, и она полностью отдалась этому ощущению.

Когда оно прошло, Пит открыла глаза. Дуглас стоял в стороне, улыбаясь, как святой. А у своих губ она увидела чувственный рот Лилы Уивер.

Внезапно Дуглас поднял ее на руки и понес к кровати. Лила быстро выскользнула из туфель, скинула чулки и стала не спеша стаскивать с длинных ног Пит прозрачный шелк. Скольжение гладкой ткани было невероятно чувственно. Пит изогнулась, когда Мак-Киннон спустил узкие бретельки ее платья-трубы с плеч и медленно опустил вниз гладкий атлас, покрывая все тело обжигающими поцелуями.

Ощущения атаковывали ее со всех сторон – Лила лизала кончики пальцев, Дуглас, обняв ее бедра, гладил изгибы ее спины, слегка облизывая ореолы вокруг сосков.

Чувственные волны поднимались из глубины ее существа. Нет, кричал голос привычки. Остановись! Это нехорошо. Но другой, более громкий голос, заглушал первый и убеждал продолжить. Ей надо почувствовать, надо узнать, что это такое – поступать по собственным правилам и не быть связанной общепринятой моралью.

Она почувствовала, как рука заскользила вверх по ее обнаженной ноге, поглаживая бедро, раздвигая ей ноги, забираясь в трусики. Она не могла сказать, чья это была рука, но когда рука тронула самое чувствительное ее место, это уже не интересовало. По телу пробежал трепет, она от изумления открыла рот, и Дуглас прильнул к нему всепоглощающим поцелуем.

Потом все стало происходить очень быстро. Они лежали на кровати обнаженные, все трое. Лила держала Пит сзади, Дуглас спереди. Он целовал ее, потом наклонился к ее плечу и поцеловал Лилу в тот момент, когда его массивный твердый пенис начал искать и толкаться. Лила пробежала ртом по талии и бедрам Пит, осыпая поцелуями, пока не стала лизать между ног.

Пит застонала от удовольствия, когда Лила взяла ее руку и направила к пульсирующему пенису.

– Почувствуй его. Почувствуй, как он хочет тебя, – настаивала Лила. К тому моменту, когда Дуглас наконец толкнул ее на спину и поднялся, чтобы глубоко войти в нее, а Лила резко покусывала сосцы, Пит была настолько возбуждена, что ее сразу начали омывать волны мучительного удовольствия.

Волны едва начали отступать, когда Дуглас, все еще погружаясь глубоко в нее, перевернул ее, чтобы она оказалась на нем. Лила тоже забралась на него, устроившись перед Пит и прямо над улыбающимся лицом любовника. Положив руки Пит на талию, он начал направлять ее вверх-вниз на пенисе, в то время как языком удовлетворял Лилу. Лила взяла в руки лицо Пит и крепко поцеловала.

Мгновение она опять начала воевать с собой, но потом все началось снова – жар, давление, наслаждение, которое было чертовски приятно. Теперь ему не надо было управлять ею. Она не могла остановить настойчивый ритм, даже если б захотела. Его руки скользнули к ее грудям, массируя их, поглаживая кругом и слегка сжимая. Лила опустила руку вниз, как раз к тому месту, где Пит и Дуглас соединились, одним пальцем доводя наслаждение до невыносимой степени.

Когда он лизал ее, Лила со стоном качалась, а Пит казалось невероятно возбуждающим слышать, как знаменитый голос кричал:

– Еще, еще, еще, черт бы тебя побрал! Да, да, да!

В тот самый момент, когда Лила выкрикивала свой оргазм, Пит почувствовала, как Дуглас излился в нее и, скрипя зубами, закричал:

– Кончай! – И ее второй оргазм, более захватывающий и мощный, чем первый, – взрывной, разрушительный, выворачивающий все внутренности наружу – потряс ее из глубины до окончания каждого нерва и конечности, вырвав из горла крик:

– Господи!

Потом они рухнули друг на друга, тяжело дыша, обливаясь потом, сердца их бешено колотились.

Через минуту Лила нежно проворковала:

– Ты была изумительна, возлюбленная ангелов. Правда, Дуги? Одна из лучших, когда-либо…

Разум и душа Пит являли собой ландшафт после землетрясения. До нее из темноты донеслись слова Лилы. Охваченная смущением, чувствуя, что она испортила то, что могло быть самым лучшим вечером в ее жизни, вместо того, чтобы сделать его еще более прекрасным, она вскочила с постели и начала спешно одеваться, собирая разбросанные на полу вещи.

– Пьетра, – сонно пробормотал Мак-Киннон. – Ты не должна. Никаких сожалений, пожалуйста…

Она смотрела на две темнеющие фигуры на кровати, желая заговорить, но лишенная дара речи. Она не могла винить их – если на самом деле было за что их упрекнуть. Это их мир, их правила игры, естественные для них. Но не для нее.

– Пусть идет, Дуги, – произнесла Лила. – Мы с тобой имеем друг друга, – она хрипло рассмеялась, потом добавила: —…и «Глаз любви».

Кончив одеваться, Пит вышла в гостиную, затем в коридор и бросилась к лифту.

Вино и все ощущения испарились, а смущение росло. Зачем она разрешила воспользоваться ею? Из благодарности, что ей дали возможность сделать оправу для драгоценного камня? Или ее просто ослепил шанс раз в жизни предаться разврату с двумя самыми знаменитыми людьми планеты? Она знала себя лучше. В этом было что-то еще, необходимость крепко встряхнуть собственную психику.

Очутившись в ярком холле, она поспешила выйти на прохладный ночной воздух. Напротив отеля, отделенные от широкого тротуара длинной каменной стеной, виднелись силуэты деревьев Центрального парка, на ветках только начали появляться листочки. В темноте извилистые ветки напомнили ей струи дыма, поднимающиеся в воздух. Стена, неясные очертания внушали ей страх, видения из ночного кошмара…

Внезапно она поняла, что это был кошмар ее матери, а не ее собственный. Она думала о стенах вокруг лагеря, высоких дымящихся трубах крематория…