Текст книги "Сокровища"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
К тому времени, когда они собрались уйти из парка, обе знали, что нашли друг в друге то главное, чего так долго не хватало им в жизни, – друга.
Когда они ждали автобус на Пятой авеню – Пит не захотела воспользоваться машиной Уолшей, – девочки скрепили начало их дружбы официально. Во-первых, они обменялись телефонами. Потом Джессика сказала:
– Послушай, Пьетра, у тебя красивое имя, а мое мне всегда казалось высокомерным. Поэтому, если мы хотим быть друзьями, зови меня просто Джесс.
Пит покачала головой и рассмеялась.
Джесс посмотрела на нее немного обиженно.
– В чем дело, что смешного?
– Дело не в тебе. Во мне – я важничаю. Меня все зовут Пит.
К остановке подошел автобус.
– Пока, Джесс.
– Пока, Пит.
Но после того как автобус уже отъехал, Джесс побежала рядом с ним, стараясь привлечь внимание Пит.
– Эй, Пит… Пит! Позвони мне завтра, ладно? Или я тебе позвоню.
Звук выхлопных газов автобуса был слишком громким, чтобы крик Пит мог заглушить его. Но, вероятно, подумала Пит, она позвонит сегодня вечером.
Джесс Уолш стала для Пит другом, наперсницей, окном в другой мир и другое мышление.
В течение многих лет мир богатства и роскоши был чем-то, что Пит разглядывала в глянцевых журналах или сквозь стеклянные роскошные витрины. Люди, живущие в том мире, были сказочными существами, в сознании Пит наравне с волшебной бабушкой, украшенной драгоценностями, которую она никогда не знала. Она, конечно, никогда не думала, что богачи могут простужаться, что у них может болеть голова, как у других людей, которые вынуждены подниматься с постели, когда им не хочется, которым приходится заниматься перед экзаменами и которым иногда бывает страшно по ночам.
Через Джесс она знакомилась с этим миром по-иному. Она не стала его частью, но, по крайней мере, званым гостем. Весь июль Пит курсировала между Кухней ада и Парк-авеню, где она просиживала в лавандово-зеленой спальне Джесс, застланной ворсистым ковром, с коллекцией кукол и огромным телевизором. Они сплетничали и ворчали, пробовали лак для ногтей и говорили о том, как неприятны спазмы во время месячных, и строили догадки, какая из кинозвезд лучшая в постели. Познакомившись с Джесс, Пит захотелось вновь стать двенадцатилетней девочкой, только для того, чтобы прожить эти годы с ней.
В первый уик-энд августа Джесс позвонила Пит и пригласила ее провести выходные дни в их доме в Монтауке.
– Где это?
– На берегу.
Пит вздохнула. Она любила пляж, но, кроме двух поездок с отцом на Кони Айленд, ей не доводилось проводить там много времени. И она никогда прежде не соглашалась поехать вместе с Джесс на уик-энд. Субботу она посвящала маме. Всегда.
– Мне очень жаль, Джесс, – сказала Пит, помедлив. – Ты ведь знаешь, я не могу.
– Послушай, Пит. Может быть, твоей маме будет полезнее, если ты будешь обращаться с ней почти что как со мной. Я имею в виду, что ты единственный человек, который дает мне возможность забыть, что я хрупкая. Поэтому… напиши своей маме письмо или позвони и скажи, что уезжаешь на уик-энд, или объясни в следующий раз, когда увидишь ее. Но дай ей шанс быть матерью, которая хочет, чтобы ее дочь взрослела и у нее была бы личная жизнь.
Пит так долго молчала, что Джесс засомневалась, не прервалась ли связь.
– Пит, ты здесь?
Пит так переполняли эмоции, что ей потребовалось время, чтобы вновь заговорить.
– Мне так чертовски повезло, что я познакомилась с тобой, Джесс.
Она написала матери славное письмо, такое, как если б мама не находилась в сумасшедшем доме, рассказала ей много о новой подруге и как приятно быть приглашенной в красивые места.
Уик-энд в прекрасном доме Уолшей, обращенном окнами на океан, был самым лучшим в жизни Пит. И он натолкнул ее на мысль о русалке.
Глава 7
Нью-Йорк. Декабрь 1968-го
Это был самый лучший рождественский подарок, о котором только могла мечтать Пит. Она чувствовала его приближение, как трепет в крови. Она даже смущенно молилась, хотя совсем не была уверена, что верит в Бога. Но она боялась даже надеяться.
Беттина возвращалась домой.
За прошедшие два года она стала лучше. Пит это ясно видела. Современные транквилизаторы отгоняли ее дневные страхи и ночные кошмары, не превращая ее в некоторое подобие безжизненного зомби. Она редко без видимой причины пускалась в слезы. Смеялась шуткам, хмурилась, сталкиваясь с глупостью, и даже бранила Пит за то, что та чересчур увлекается губной помадой или за взлохмаченные волосы.
К 1968 году неоспоримое умение Пит обращаться со своей матерью убедило врача Беттины разрешить ей провести уик-энд в кругу семьи. Поскольку не возникло никаких крупных проблем, решение было принято. На Рождество ее насовсем отпустят домой.
Морозным декабрьским днем вся семья отправилась в Йонкерс в стареньком «шевроле», который Стив одолжил у приятеля.
– Теперь запомните, – втолковывала им Пит, когда они ехали по кольцевой дороге, – она будет нервничать. Это место может быть ужасным, но оно служило ей домом девять лет. Оно означает для мамы безопасность.
– Да, доктор, – с улыбкой подтрунивал над ней Стив. – Мы запомнили.
– И мы дадим ей новое безопасное место, – решительно добавил Джозеф, он тоже широко улыбался.
Пит одарила их обоих улыбкой.
– Тогда пошли, – воскликнула она и, схватив их за руки, потащила за собой по хрустящему снегу к большому серому зданию.
Везя Беттину в Манхэттен, все трое без умолку болтали с ней, так что у нее не было времени испугаться этого прыжка на свободу. Она просто смотрела в окно на город, который не видела почти десять лет, и улыбалась своей семье, которая окружила ее, словно кокон. Когда они добрались домой, она тихо засмеялась, увидя праздничные украшения – падуб на камине, елку, наряженную бумажными цепями, ленточками от воздушной кукурузы и другими самодельными украшениями. От одной до другой стены был натянут ярко-зеленый с белым плакат: «Добро пожаловать домой!»
После торжественного бокала шампанского уставшую Беттину уложили в постель вздремнуть. Пит сидела в кресле-качалке своей матери у ее кровати и наблюдала, как она спит. Теплое чувство благодарности наполняло ее. А за окном снег мягко укрывал уродство Кухни ада.
В ту ночь в уединении своей спальни Стив и Беттина оказались лицом к лицу. Они не знали, как себя вести. Стив настолько привык к жизни без нее, что ее возвращение вызвало в нем смешанные чувства. Во время одного ее пребывания дома в выходные он не прикасался к ней, за исключением невинных поцелуев и случайного объятья. Теперь, когда она вернулась насовсем, он не был уверен, что хочет большего. Он наблюдал, как она расчесывает все еще красивые волосы щеткой, которую ей два года назад сделала Пит.
– Ты прекрасно воспитал нашу дочь, Стефано, – сказала она, глядя на него в зеркало. Он улыбнулся, услышав свое имя. За многие годы никто, кроме Беттины, не называл его Стефано. – Мне жаль, что я возложила на тебя ее воспитание.
– У тебя не было выбора, Тина. И Джозеф делал не меньше, чем я.
– Да. – Голос ее угас. Она мысленно порадовалась чуду вновь очутиться дома, иметь возможность наблюдать за дочерью, слушать отца, смотреть на своего все еще красивого мужа сколько угодно. Она словно очнулась от долгого кошмара и не собиралась вновь погружаться в него. Она уберет в своем сознании серое заведение в маленькую шкатулку с надписью «история» вместе со всем тем, о чем никогда не хочется думать или вспоминать, и никогда не извлечет наружу. – Мне бы хотелось подарить тебе полдюжины таких, как Пьетра.
– Они мне не нужны. Достаточно одной Пьетры.
Беттина положила щетку и направилась к кровати, где он лежал, вытянувшись, в пижамных брюках и курил сигарету.
– Тебе не надо меня бояться, – проговорила она и улыбнулась медленной улыбкой, которую он слишком хорошо помнил. – Я тебе уже как-то говорила раньше. Помнишь? – Он помнил. Она скинула халат и осталась лишь в одной нейлоновой ночной рубашке, почти прозрачной, подарке Пит. Она легла подле него. – Я не хрустальная, Стефано. Я не разобьюсь.
Она нежно положила руку на его обнаженную грудь и на какое-то время просто оставила ее там. Потом рука начала медленно скользить по коже. Он схватил ее, чтобы не дать блуждать по телу, но вскоре отпустил и позволил делать свое дело.
За эти годы у него было много женщин. Он никогда всерьез не ожидал возвращения Беттины в его постель. Однако через несколько минут она возбудила его до такой степени, что не удавалось никому, кроме Марины. За все годы своего затворничества она не забыла, как прикасаться к нему, подвергать танталовым мукам, сводить с ума. Ее губы и пальцы, скользящий язычок и длинные сплетающиеся ноги не потеряли ни капли своего волшебства, своей способности взбудоражить его чувства, пока он полностью не растворился в ней. Она заставила его забыть, что ему уже за пятьдесят.
Может, в конце концов, все образуется, подумал Стив, и у них будет настоящий брак.
Это было одной из редчайших радостей праздника, белоснежное Рождество, и Пит проснулась, трепеща от предвкушений.
Не только она была в таком состоянии; сам воздух в доме Д’Анджели-Зееман потрескивал от ожидания. Аккуратная стопка подарков лежала под маленьким красивым деревом. По квартире плыл запах миндаля и корицы. Беттина пекла особый голландский торт со специями. Как только его вынули из духовки и разлили кофе, семья с удовольствием набросилась на нарядные свертки.
Пит следила, как отец и дедушка сначала развернули подарки от Беттины. Стив восторженно воскликнул при виде шарфа и объявил:
– Именно то, что нужно.
Джозеф сразу же надел перчатки, но потом снял, чтобы развернуть пластинку.
– Uitstekend! – воскликнул он. – Я должен немедленно это послушать. – Он поставил диск на стерео, и комната наполнилась бодрящими, радостными аккордами Малера, идеальным аккомпанементом к рождественскому утру.
Для Беттины был флакон духов и мягкая голубая блузка из «шалли»; новая трубка для Джозефа, кошелек для мелочи, полный жетонов на метро, для Стива, потому что у него никогда не оказывалось под рукой жетона, когда нужно.
Самая большая стопка свертков была предназначена для Пит – сумка для книг, бледно-розовая губная помада и вызывающе короткая мини-юбка – все от мамы.
– Я знаю, знаю, – сказала Беттина, когда Стив начал возражать. – Я их сама не люблю, но они в моде, Стефано. Девочке важно быть модно одетой. А у Пьетры ноги как раз для мини.
Он продолжал хмуро смотреть на миниатюрный квадратик юбки, но больше не возражал.
Каждый подарил Пит что-то для чтения, вызвав у нее смех, когда она увидела названия: биография Фрейда от Стива, огромная книга, полная красивых цветных фотографий знаменитых драгоценностей от Джозефа; а от Беттины подписка на «Семнадцать».
– Что ж, никто не сможет обвинить эту семью в излишней утонченности, – сказала, смеясь, Пит, обнимая каждого по очереди.
Свой подарок матери Пит приберегла напоследок и извлекла его с нетерпеливой улыбкой. Это был небольшой квадратный сверточек, красиво завернутый в серебряную бумагу и перевязанный темно-красными и серебряными лентами, рассыпающимися у него наверху. Когда она вручала его Беттине, руки Пит дрожали от волнения и от переполнявшей ее гордости.
Она несколько месяцев трудилась над подарком, сначала зарабатывая деньги на материал. Она подрабатывала после школы и в некоторые выходные в ювелирном квартале, печатая заказы, отвечая на телефонные звонки, доставляя товар, делая все, что требовалось. Ей удалось скопить около сотни долларов, она знала, что они все ей понадобятся. Ее больше не устраивали те безделицы из пляжного стекла и оберток от жевательной резинки, как бы изобретательно они ни были использованы. Для этого особого Рождества ей нужен и особый подарок – настоящая вещь.
Беттина улыбнулась дочери, когда развязывала ленты и снимала серебряную бумагу. Она с нетерпением открыла голубую бархатную коробочку и в изумлении воскликнула:
– Ой, Пьетра, как красиво!
На подушечке из белого атласа лежала большая брошь в виде русалки. Растущие познания Пит в ювелирном искусстве вместе с дедушкиными профессиональными связями и создали этот подлинный шедевр.
Тело русалки было вырезано из переливающегося, как жемчуг, и мерцающего куска раковины морского ушка.
Для головы, рук и волнистого рыбьего хвоста Пит сначала сделала формочки из воска. Потом заплатила Хайму Гроссману, серебряных дел мастеру, у которого мастерская была в одном доме с Джозефом, чтобы он отлил их в серебре. Изящные ручки существа, извиваясь, протягивали пресноводную жемчужину как подношение. Лицо и волосы были из перегородчатой эмали. Два крошечных темно-синих сапфира, которые Пит удалось купить по себестоимости, были глазами русалки.
Почему-то верхняя часть фигурки далась ей просто. С самого начала она ясно видела ее мысленным взором. Но хвост почти озадачил Пит. Форма наконец стала вырисовываться, но она не могла придумать, как сделать чешую. Но однажды, проходя по одному из пассажей на Сорок седьмой улице, она увидела, как Мэнни Либерман разрезал на тонкие пластинки опалы для недорогих оправ. Она купила три дюжины крошечных радужных розовато-голубых пластинок и уложила их на хвост, как чешуйки. В конце хвоста она укрепила по одному маленькому пурпурному аметисту в каждый плавник, как глаз у павлиньего пера. Общее впечатление было поразительным.
После первой похвалы Беттина стала задумчивой. Она взяла украшение с белоснежного ложа и опустила на руку.
– Это на самом деле мне, правда? – спросила она после минутного разглядывания русалки.
– Тебе? Что ты имеешь в виду, мама?
– Она выглядит, как живая, даже красивая, – продолжала Беттина, – настолько живая, что может обмануть любого, кто не видит, что скрывается под внешним видом.
– Что, мамочка? – спросила Пит тихим нежным голосом.
– Западня.
Пит озадаченно посмотрела на нее.
Беттина провела пальцами по опаловой чешуе хвоста.
– Посмотри. Она закрыта в своем собственном мире, потому что у нее нет необходимого умения выжить в реальном мире.
Стив беспокойно поглядывал на жену.
– Ты не закрыта, Тина. Ты…
Джозеф оборвал его, как всегда готовый отвлечь внимание от странностей Беттины.
– Замечательная работа, Пит! Вдохновенная. – Он все это время знал, что Пит что-то делает, хотя она тщательно держала это в секрете, но он не представлял, какая изысканная получится вещь. Джозеф был в восторге от ее мастерства.
Несмотря на возражения зятя, он не оставлял мечты, что однажды Пит пойдет по его стопам в какой-нибудь области ювелирного ремесла. Она такая одаренная, с таким врожденным вкусом. В шестнадцать Пит могла оценить бриллианты так же – нет, лучше, чем он. Только неделю назад клиент принес для оценки очень хороший бриллиант. Изучив его целиком за пятнадцать минут, Джозеф не был абсолютно уверен в градации его цвета. Он попросил клиента оставить бриллиант до прихода партнера. Потом он показал камень Пит, чтобы она классифицировала его. Ее ответ был более быстрым и уверенным, чем его, и она оказалась права.
Сейчас он смотрел с восхищением, близким к благоговению, на творение своей внучки.
– Какая оригинальность! Какая техника! Я знал, что в тебе это есть, Пит. Брошь это подтверждает. Если ты будешь усердно работать и развивать свой талант, из тебя выйдет великий ювелир.
– Джо, – начал Стив, но Джозеф оборвал его.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Стив. Ты хочешь, чтобы она стала врачом, но у девочки поразительный врожденный талант. Ты только посмотри на это. Нет ничего зазорного в том, чтобы быть художником, как Челлини или Фаберже, или Картье.
Стив посмотрел на брошь и нахмурился, между бровями залегли две параллельные морщины.
– Что ты думаешь, папа? – робко спросила Пит, явно ожидающая от него похвалы.
Он сразу не ответил, вместо этого продолжал рассматривать брошь. Джозеф, который не хотел, чтобы Пит почувствовала себя обиженной, опять быстро вмешался в разговор.
– Что натолкнуло тебя на эту идею, Пит? За все годы моей работы я никогда не видел ничего подобного.
Когда глаза отца встретились с ее глазами, в памяти Пит вспыхнул один эпизод. Чтобы яснее вспомнить его, она заговорила тихим голосом, воссоздавая детали этой сцены.
– Я помню, когда я еще была маленькая, я нашла даму, прекрасную даму, украшенную драгоценностями. Она была спрятана в Раффи. – При этом она усмехнулась. – Мама, помнишь Раффи, моего игрушечного жирафа? У этой дамы плечи были сделаны из жемчужины, эмалевая головка и сапфировые глаза. Она сверкала, как сказочная принцесса.
Стив так пристально смотрел на нее, словно мог взглядом заставить ее замолчать, даже забыть об этом. Потом он улыбнулся.
– Драгоценности в жирафе? – Всем своим тоном он хотел показать, что это нелепость.
– Неужели ты не помнишь, папа? Я ведь показала ее тебе, а ты мне сказал, что она злая, и убрал ее. Ты велел мне забыть о ней, что я и сделала. Вероятно, я могла принять это за сон, но, когда стала делать наброски для маминой броши, дама уже жила в моем сознании. Русалка просто выплыла из-под моего карандаша.
– Пит, – начал Стив, – не думаю…
Джозеф подался вперед в своем кресле.
– Когда это случилось, Пит?
– Когда? – переспросила Пит. – Не знаю. Я… подожди, я вспомнила. Кеннеди только что был избран президентом, значит, это… 1960-й. Мне тогда было восемь лет. – Она повернулась к отцу. – Почему ты сказал, что она злая, папа?
– Потому что так оно и есть.
Джозеф резко перебил его:
– Так оно и есть? Ты хочешь сказать, что она была на самом деле? На что похожа та таинственная дама?
Пит вновь заговорила.
– Это было что-то вроде куколки, но маленькой, и только ее верхняя часть. Она была усыпана драгоценными камнями, бриллиантами, рубинами – думаю, настоящими.
– Если тебе тогда было восемь лет, – рассуждал Джозеф вслух, – тогда ты уже могла отличить настоящие камни от подделок. Я к тому времени уже многому тебя научил, что касается бриллиантов.
– Это был не сон, правда, папа?
Стив резко подался вперед, локтями уткнувшись в колени, голова повисла, все тело выражало поражение. Он не ответил.
Смущение в глазах Джозефа сменилось ледяной суровостью.
– Что это Пьетра нам рассказывает?
Беттина молча наблюдала, как в комнате нарастает смятение и напряженность. Она обратила широко раскрытые испуганные глаза к мужу.
– Стефано? Что это было?
От голоса дочери внутри Джозефа что-то щелкнуло, и он, взметнувшись из своего кресла, бросился на Стива, схватил его за лацканы вельветового пиджака и рывком поднял на ноги.
– Говори мне!
– Хорошо! – закричал Стив. – Да! Она права! Вещь на самом деле была. И бриллианты настоящие, целое состояние.
Ярость Джозефа прорвалась.
– В 1960-м! У тебя в 1960-м было целое состояние, а ты позволил своей жене гнить в той змеиной яме, потому что не было денег платить за лучшую клинику? – Он тряс Стива за лацканы.
– Дедушка, – кричала Пит. – Прекрати!
Но Джозефа нельзя было остановить.
– Ты допустил, что моя дочь разбилась, как яйцо, когда ты мог платить двадцати докторам, чтобы вылечить ее?
– Да! Хорошо! – закричал Стив страдальческим голосом. – Возможно, это было неправильно, но я…
Джозеф продолжал трясти его, осыпая голландскими ругательствами.
– Rotvent! Sodemieter! Ублюдок! Вонючий, мерзкий, проклятый ублюдок!
– Не надо, – кричала Пит, хватая Джозефа за руку и пытаясь оттащить его. – Пожалуйста!
– Посмотри на нее, – гремел Джозеф, указывая на Беттину, которая сейчас съежилась от страха в своем кресле и переводила глаза с одного лица на другое. – Посмотри, что сделало то заведение – что сделал ты!
– Дедушка! – опять закричала Пит. – Позволь ему объяснить. – Она посмотрела огромными молящими глазами на отца. – Ты можешь объяснить все, папа, правда? Расскажи нам.
– Да, Стив, расскажи нам. Расскажи своей дочери, почему она все эти годы жила без матери, потому что ты был так чертовски эгоистичен, чтобы платить за частную клинику, в которой она бы выздоровела.
– Все было не так, – закричал Стив как раненый зверь.
– А как тогда было? Просто послал жену к черту, а сам припрятал состояние в драгоценностях и сидишь ждешь, когда она умрет или исчезнет, чтобы ты мог один насладиться тем, чем не захотел поделиться? Как это было, ты, ублюдок?
Стив тихо ответил:
– Это был ад. Это по-прежнему ад.
– По-прежнему? Ты хочешь сказать, что она все еще у тебя? Где она? Где, черт побери, эта вещь? – Он опять схватил Стива за лацканы пиджака, но Стив с такой силой отбросил его руки, что Джозеф растянулся на полу.
– Остановитесь! – закричала Беттина, погружаясь еще глубже в кресло и закрывая голову руками, словно прячась от их гнева. – Пьетра, заставь их остановиться.
Пит бросилась к матери, склонилась над ней, как бы защищая от всего.
– Все хорошо, мама, все хорошо. – Она повернулась к двум мужчинам. – Посмотрите, что вы с ней сделали. Прекратите, оба. Немедленно!
Наступила полная тишина, в которой слышалось лишь прерывистое дыхание Джозефа, всхлипывания Беттины и заключительные аккорды первой симфонии Малера.
Стив смотрел на жену, тестя, дочь. Все тело его обмякло. Что он мог рассказать им? Как мог он объяснить им то, чего не понимал сам – что у него целое состояние в драгоценностях, которое он не в силах продать, и что у него нет выдержки, чтобы отыскать свое потерянное наследство? Вина, гнев, стыд, возмущение, крушение надежды, смущение – все это выплеснулось наружу, вызывая волну ярости и ненависти в нем к себе и остальным.
Они все смотрели на него в ожидании, надеясь на объяснение, которого у него нет. Вдруг он почувствовал, что не может дышать в этой комнате. Он больше не мог оставаться в ней. Ему надо отсюда выбраться. Он схватил пальто и бросился из квартиры.
– Стефано, – захныкала Беттина, когда за ним с грохотом захлопнулась дверь. – Папа! Куда он ушел, папа?
– Надеюсь, к черту. Не волнуйся, Тина, мы позаботимся о тебе. Он нам больше не нужен.
Но она, казалось, его не слышала.
– Стефано, – всхлипывала она. – Пьетра, папа. – С каждым именем ее голос подымался. – Пьетра, мое дитя. Где мой ребенок? Дайте мне моего ребенка. Дайте мне моего ребенка! – Это был первобытный вопль, причитание, вой волка. Пит захотелось закрыть уши руками и зарыться головой в диванные подушки. Но вместо этого она строго сказала деду достать лекарство для Беттины, схватила руки бьющейся в истерике матери и повторяла ей вновь и вновь:
– Я здесь, мама. Это Пьетра. Я здесь. Все хорошо. Я твой ребенок, мама. Со мной все в порядке.
Прошел час, прежде чем Беттина заснула в кровати, успокоенная большой дозой транквилизатора. Пит обозревала кучу оберточной бумаги на ковре, тыквенный пирог, сгоревший в невыключенной плите. Русалка лежала на полу среди лент, куда она упала из рук Беттины. Пит опустилась на колени, чтобы поднять ее, нежно держа в руках, она поглаживала драгоценную головку существа.
Здесь, на коленях, она обозревала руины их «прекрасного» Рождества.
