Текст книги "Солнце (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 52 страниц)

Не думаю, что я в итоге ответила ей.

Но всё же её слова задержались, эхом отдаваясь в моём свете.

Глава 16. Видения будущего

К тому времени, как мы закончили есть, на улице полностью стемнело.

Звёзды усеивали небо, и их было так много, что я запрокинула голову, откинувшись на кресло и для равновесия упираясь ногой в перила. Сделавшись приятно сонной от еды и вина, я поймала себя на мысли, что здесь не хватает только джакузи.

Ревик, сидевший рядом, издал фыркающий смешок.

Я так наелась, как не наедалась несколько месяцев.

Они подали нам мексиканскую кухню – возможно, по просьбе моей матери или моего мужа, учитывая, что он знал, как я люблю такую еду. Буррито со свининой и зелёным чили, тако с говядиной, фаршированные перцы, фасоль с петрушкой и томатной сальсой.

Я поверить не могла, сколько здесь было еды.

Я не спрашивала, как они это организовали, и не говорила ничего, кроме благодарного «спасибо», когда Тензи и Сита принесли очередные порции напитков.

Вот ещё один плюс во всей этой еде – это слегка уменьшало опасность того, что я по-настоящему опьянею.

Ревик подвинул своё кресло поближе к моему и положил руку на спинку моего кресла, давая моей голове некое подобие подушки, пока я смотрела на звёзды. Другой рукой он курил hiri, старательно выдыхая дым в сторону от меня и столика, хотя я никогда не возражала против дыма hiri.

После того, как мы все просидели там несколько минут, и я со вздохом выпрямилась, чтобы отпить ещё вина, Ревик нарушил молчание, посмотрев на Уйе и Кали.

– Вы сказали Элли, что было какое-то видение? Нечто, что вы хотели бы обсудить с нами?

Он помедлил, глядя на моих родителей по очереди.

– Сейчас подходящее время? – вежливо уточнил он.

Уйе и Кали переглянулись, затем Кали кивнула.

– Да, – ответила она серьёзным тоном.

Снова взглянув на Уйе, она показала приободряющий жест.

– Я точно не уверена, что означает видение, – призналась она. – И такие видения… всё, что включает истинное предвидение… вещи, увиденные мной, склонны несколько изменяться. Мне говорили, что обычно мы видим наиболее вероятную хронологию развития событий, с точки зрения верхнего уровня закономерностей, развивающихся на протяжении длительных периодов времени.

Я уперлась локтем в другую свою руку, делая глоток вина и обдумывая её слова.

– Насколько длительных? – спросила я. – И насколько эти закономерности неизменны?

Её взгляд скользнул ко мне.

– Это варьируется, дочь, – призналась она. – Иногда это месяцы. Иногда годы или десятилетия, в зависимости от движущей силы, которая управляет событием. Иногда появляются более длительные закономерности. Вещи, которые веками прятались в нитях времени… даже тысячелетиями. Такие видения склонны менее всего изменяться с ходом времени. Они также наиболее редкие.

– И к какому типу относится данное видение? – спросил Ревик. – Вы знаете?

Её глаза помрачнели.

– Боюсь, это одна из более длительных закономерностей. Тем не менее, намерение в ней казалось несколько односторонним. По одной лишь этой причине я подозреваю, что это всё равно лишь один из возможных исходов, а не нечто, высеченное на камне.

Я сглотнула, глянув на Ревика. После небольшой паузы я снова посмотрела на неё.

– Ты расскажешь нам, что видела? – спросила я.

– Расскажу, – ответила она. – Однако я бы хотела сначала показать вам. А потом я скажу, как я интерпретирую увиденное, и что мы с Уйе обсуждали. Так будет приемлемо для вас? Так вы будете менее предвзяты из-за призмы моих взглядов. Однако отчасти это, конечно, просочится и в самом воспоминании.

Я кивнула, подумав. Это казалось логичным.

– Ладно, – я стиснула подлокотники, выпрямившись в кресле.

Бросив на Уйе слегка нервный взгляд, Кали посмотрела мне в глаза и один раз кивнула.

– Ладно, – сказала она. – Прямо сейчас я покажу вам.

Последовала небольшая пауза.

Затем пространство сместилось.

Столик, уставленный нашими напитками и остатками карамельного пудинга, который мы ели на десерт, обеспокоенные глаза моей матери и её поджатые губы, настороженность моего отца, флаги, развевавшиеся над контрольной вышкой прямо за креслами моих родителей…

Всё это исчезло из моего поля зрения.

Почти не было пробела, перехода между состояниями сознания.

Образы бомбардировали моё сознание, сочетаясь с чувствами, эмоциями, мыслями, ощущением времени и безвременности, которое ударило по мне со странной знакомостью. Оно не казалось знакомым так, как сама Кали – скорее, эти образы воплощали нечто, о чём у меня имелось смутное воспоминание; я знала, видела, может, даже чувствовала это прежде.

Я старалась поспевать, просеивать всё, что поступало в мой разум, осмысливать это.

Я чувствовала, как Ревик рядом силится сделать то же самое.

Затем картинка внезапно выправилась.

Передо мной поднялось солнце, заполонившее всё перед моими глазами.

Массивная оранжево-золотая сфера беззвучно висела на тёмном, практически чёрном ночном небе, и во все стороны от него расходились волны жара, затмевавшие далекие звёзды. Всё перед моими глазами было заполнено кипящей, бурлящей, живой, дышащей поверхностью.

Я парила рядом с ней, не в силах отвернуться.

Её мощь струилась сквозь меня, вибрировала в моём aleimi гулкими ударами расплавленного света. Оно висело там, огромное и ослепительно яркое – поразительные оранжевые, жёлтые и золотые вспышки пульсировали, дышали, вращались так, отчего всё это казалось дремлющим, но живым.

Вспышки отлетали в стороны величественными арками, беззвучно парили в космосе, после чего изгибались обратно, чтобы слиться с кипящей поверхностью. От каждой арки исходил жар с таким количеством энергии и яркости, что я приподняла перед собой свою световую руку в Барьерном пространстве.

Ощущалось всё не так, будто мы смотрели на Солнце; казалось, будто мы почти были в нём, резонировали с каждой его частицей, ощущали его как отдельное существо.

Такое чувство, будто мы парили над ним в космосе, только Ревик и я.

Нечто физическое привлекло моё внимание. Нечто не в Солнце и не в нашем местоположении в космосе. Пульсирующая и ослепляющая боль силилась тисками сокрушить мою голову. Мой череп ощущался так, будто он сгибался, трескался…

Я осознала, что чувствую Кали.

Я чувствовала, как она сдерживает эту боль, старается скрыть её от нас – и от меня, и от Ревика. Я мельком видела, как она кричала в серо-зелёной комнате в глубине корабля, крепко зажмурив глаза. Из её носа шла кровь, и она лежала на полу, а Уйе обхватил её руками и пытался успокоить её своим светом.

Её сознание аккуратно подтолкнуло мой разум обратно к самому видению.

Я повернулась к тому поразительному виду на солнце, на пылающую сферу в космосе, на звёзды, видимые вдалеке по обе стороны.

При этом я осознала, что мы с Ревиком не одни.

Я слышала голоса.

Поначалу далекие, но они становились громче, когда я на них сосредоточилась.

После безмолвного отрезка времени я осознала, что эти голоса находились не в космосе, как мы.

Я обернулась назад и увидела сине-зелёный мир, который был моим домом и ярко освещался жарким светом Солнца. Я наблюдала, как Луна продолжает свой ход вокруг планеты, вращаясь в космосе. Я видела, как свет меркнет с одной стороны и тут же появляется на другой, постепенно открывая взору каждый дюйм поверхности Земли.

Голоса доносились оттуда.

Теперь я видела их, похожие на пылающие костры, искрившие и вспыхивавшие по всему земному шару.

Голоса взывали к Солнцу.

Они отдавались эхом в унисон, но не были разными голосами – это не походило на обычную толпу со всевозможным разнообразием тонов, тембров и звучаний. Голоса звучали зловеще одинаковыми, словно углеродные копии друг друга, эхом возносящиеся к небесам.

Голоса также звучали знакомыми.

Когда они стали громче, по моему свету пронёсся шок. Голоса звучали реально знакомыми. Они звучали настолько знакомо, что моё сердце болело.

Голоса звучали как Ревик.

Я слышала голос Ревика…

Это был он, но не он.

Это была искажённая версия его, или тысяча искажённых версий его… словно его разбили на тысячу, миллион фрагментов, каждый из которых был сломленным и одиноким, каждый состоял из резкого, поразительно яркого пламени. Такое чувство, будто каждая из этих копий его кричала на Солнце, их света отличались от его света, а голоса были пугающе похожими.

Их слова отдавались эхом, снова и снова умножаясь, становясь неразборчивыми. В итоге они совершенно сливались вместе и становились одним монотонным напевом. Там были дюжины его версий, может, сотни, может, даже тысячи – и все повторяли что-то, обращаясь к Солнцу.

Это звучало как молитва.

Чем громче становился этот напев, тем более яркие вспышки исходили от Солнца.

Эти вспышки с каждым разом расходились всё дальше, описывая всё более драматичные арки, подобные нимбам вокруг звёзды. Я смотрела, как эти арки всё дальше вырываются во тьму космоса, становясь диаметром самого Солнца и заставляя звезду выглядеть так, будто вокруг неё имелись кольца из золота и расплавленного огня.

Напевы становились громче.

Голоса нарастали, становясь интенсивнее.

Я чувствовала, как они притягивают Солнце, манят его ближе, кричат все вместе, притягивают его и внутрь, и наружу.

Я осознала, что они используют телекинез.

Они притягивали звезду в Землю… а может, Землю в звезду.

Свет наполнял их голоса, бесконечный свет.

Я чувствовала, как они устремляются глубже, их свет вплетается в атомы, тянет и разрывает структуру живой звезды передо мной. Я почувствовала, что изнутри начинает зарождаться дрожь, прокатившаяся эхом по всей Солнечной системе, пославшая облака жара на Землю, вращавшуюся всё быстрее. Я чувствовала силу, направляемую от звезды в те крошечные языки пламени на поверхности планеты.

Я чувствовала, как они впитывают эту силу, притягивают её…

Но она была нестабильна. Они втягивали слишком много.

Я почувствовала, когда началось обрушение.

Что-то внутри Солнца ломалось.

Я чувствовала, как это ломается…

Я закричала в том пространстве, не замечая жара, врезавшегося в меня, прошедшего сквозь меня, раздиравшего моё тело на куски в Барьере.

Это был не жар; это было сродни тому, будто само Солнце живое, а они убивали его, и его aleimi вырывался наружу живыми взрывами света. Радиация раздирала мой живой свет, разрывая меня на куски, разрывая Ревика на куски, рассеивая всё, чем мы являлись.

Это всё равно что наблюдать за смертью бога.

Это всё равно что наблюдать за смертью сознания столь далекого, столь обширного и неизвестного мне, что я могла лишь оплакивать его кончину, не имея возможности осмыслить, что я потеряла. Я понимала, что его смерть убивает и меня тоже, но почему-то это беспокоило меня меньше, чем смерть самого гиганта.

Крики на земле становились громче.

Они делались триумфальными, превращались в волну ликования.

Всюду вокруг меня начали открываться двери.

Я почувствовала их вдалеке. Знакомость эти дверей, тяги, их обрушивающаяся сила создавала впечатление, будто всё это происходило во мне или прямо рядом со мной. Я почувствовала, как триумфальная дрожь света на Земле становится ярче.

Двери были на Земле.

Эти голоса открыли двери, используя Солнце, чтобы дать им силу. Они заставили эти двери открыться за счет грубой силы, жестокого раздирания самой их материи.

Я почувствовала, как существа проходят сквозь и исчезают в воронке, засасывающей свет.

Я почувствовала там Дренгов.

Я ощутила их удовлетворение.

Не радость. В этих серебристых извивающихся нитях не было радости. Но я чувствовала их удовлетворение, их триумф, какой-то злорадный прилив силы и знания. Я чувствовала мщение, финальную победу в битве, в которой они сражались сотнями, тысячами, даже миллионами лет.

Двери наконец-то открылись.

Они наконец-то свободны.

Они пинком распахнули двери, без Моста, без Меча, без богов или Предков.

Они наконец-то свободны.

Глава 17. Двери на другую сторону

Свет погас.

Я осознала, что согнулась в своём кресле, одной рукой обхватывая живот.

Каким-то чудом я всё ещё стискивала бокал вина в другой руке. Теперь я поставила его на стол, и вся моя рука тряслась. Я не сомневалась, что сокрушу стекло пальцами, если не выпущу его.

Я посмотрела на Ревика и увидела в его глазах боль, какое-то неверующее горе.

Он стискивал спинку моего кресла, на которую ранее положил руку, и крепко вцепился в металлическую опору кресла ладонью.

Другая его рука выронила hiri, которая теперь тлела на палубе, и потухший кончик потемнел от смолы. Я чувствовала в нём импульсивное желание дотронуться до меня. Может, это было не просто желание дотронуться до меня. Боль шёпотом выплеснулась из его света, после чего Ревик закрыл глаза.

Затем он отвернулся от меня, как будто с большим трудом.

Впервые с тех пор, как мы вернулись из Пекина, я почувствовала в нём такое интенсивное влечение к сексу, что это вызвало волну тошноты, за которой последовала боль в горле и груди. Его боль становилась всё острее, пока его свет как будто изучал мой, замечая мой свет в нём.

Через несколько секунд Ревик усилием воли сдержал свой свет и боль и закрылся от меня щитами, потянувшись к выроненной hiri.

Я тоже убрала от него свой свет, но с нежеланием, которое граничило с негодованием. Я заставила себя отвести взгляд от его лица, но шок боли снова заставил моё тело напрячься и стиснуть зубы.

Честно говоря, мне так надоело это целибатное дерьмо между нами.

Однако мне не казалось, что я могу сказать ему это.

В конце концов, всё, что он предложил, всё, что мы делали и пытались сделать вместе, было попыткой наладить наши отношения и завершить связь. Более зрелая часть меня ценила это. Я ценила, как сильно он старался. Я даже соглашалась с ним, зная, что это правильный подход.

Менее зрелой части меня было просто наплевать.

Заставив себя перевести взгляд на родителей, которые наблюдали за нами обоими с лёгким беспокойством во взглядах, я взяла свой бокал вина, сделала большой глоток и аккуратно поставила его обратно на скатерть. Моя рука до сих пор дрожала.

Я прочистила горло.

– Что это было? – спросила я. – Что это значит?

Кали продолжала осторожно наблюдать за мной с тревогой в глазах.

Уйе заговорил первым. Его тон был прямолинейным и деловитым.

– Что ты из этого поняла, дочь? – спросил он.

Я нахмурилась, думая об увиденном. На мгновение я отступила в воспоминание, в услышанные голоса, в то чувство присутствия, не имеющее отношения к голосам, в их свет. Я подумала об ощущении тех дверей и воронок, которые я чувствовала за ними.

– Телекинетики, – сказала я, глянув на Ревика. – Это телекинетики делали это с Солнцем, не так ли? Они звучали как…

Я глянула на Ревика, всё ещё стискивая подлокотники своего кресла.

Покачав головой, я посмотрела обратно на Кали.

– Они ощущались совершенно не как он. Даже если бы его каким-то образом разломали на куски, как Фиграна, они всё равно не ощущались как Ревик. Их свет был совершенно не таким. Если бы меня просили предположить, я бы сказала, что они были клонами. Может, такими, как Дракон.

Бросив на Ревика мрачный взгляд, я добавила:

– Они были откровенно пропитаны светом Дренгов. Может, они были сделаны как Лили, их свет и aleimi-структуры искажены, чтобы резонировать с Дренгами с рождения. Скорее всего, даже до рождения, если их вырастили в лаборатории.

Когда никто не заговорил, я продолжила размышлять, хмурясь.

– Их было много. Они находились не в одном месте, но как-то были связаны. Я видела те света в скоплениях, но скопления были разбросаны, расположены на разных континентах по всей Земле.

Я посмотрела на своих родителей.

– Это те горячие точки? – спросила я. – Это те огоньки на карте Локи? Это те же места, куда Миферы приводят всех людей?

– Свет, – заговорил Ревик.

Я повернулась, взглянув на него.

Уйе и Кали тоже посмотрели на него.

Ревик нахмурился, его взгляд обратился внутрь, глаза сосредоточились на столе, но не видели его. Всё ещё уставившись в никуда, он покачал головой.

– Вот зачем им нужны все те бл*дские люди, – пробормотал он.

Его тонкие губы хмуро скривились. Он затянулся hiri, но его взгляд оставался прежним.

– Они – свет. Батарейки для его армии телекинетиков. Дренгам надо, чтобы они питали это… – он неопределенно взмахнул рукой. – Чем бы это ни было. Им нужно огромное количество живого света, чтобы питать то, что они собираются сделать. Ту штуку с Солнцем, которую мы видели… двери.

Он посмотрел на меня, и его выражение оставалось мрачным, а глаза – обеспокоенными.

Я наблюдала за его лицом, хмурясь.

Он выдохнул сладко пахнущий дым hiri, взмахом руки отгоняя его от меня и отворачиваясь. Изучая его лицо, я подумала, что он смотрит на видение Кали верхними уровнями своего света.

Я видела, как там проступает ожесточенное выражение.

Когда Ревик не продолжил в следующие несколько секунд, я снова сосредоточилась на своих родителях.

– Зачем? – сказала я. – Зачем они хотят разрушить Солнце? – я переводила взгляд между ними. – Ведь это они делают в видении, верно? Выглядело всё именно так.

Уйе слегка нахмурился, глянув на Кали.

Выражение лица Кали продолжало казаться мне обеспокоенным. Она также бросила встревоженный взгляд на Ревика, но я увидела в её глазах согласие ещё до того, как она кивнула.

– Не совсем, – поправилась Кали, снова взглянув на Уйе и сжав его пальцы на столе. – Я подозреваю, это лишь побочный эффект от того, что они на самом деле пытаются сделать. Им нужны люди, чтобы питать телекинетиков, как и говорит твой муж. Но им нужна энергия Солнца, чтобы питать нечто более грандиозное и куда более сложное.

Я нахмурилась, переводя взгляд между ними.

Но я уже понимала. Я помнила то ощущение дверей, воронок.

– Открытие дверей, – пробормотала я.

Когда они оба не сказали ни слова, я посмотрела на Ревика.

– Так что это за двери? – спросила я.

Какая-то часть меня уже знала – хотя я не понимала, откуда я знаю, или почему они кажутся мне такими чертовски знакомыми. Но я знала эти двери. Как бы странно это ни звучало, я помнила их. Я помнила то ощущение, как они открывались.

Ревик бросил на меня резкий взгляд.

Судя по его глазам, он определённо меня услышал. Он посмотрел на меня с понимающим озарением во взгляде, хотя то ожесточённое выражение никуда не ушло.

– Это твои двери, Элли, – сказал он. – Вот почему они тебе знакомы.

Я нахмурилась, собираясь спросить, что он имеет в виду, но Ревик уже отвернулся. Он не посмотрел на меня, когда я уставилась на него. Вместо этого он смотрел на океан, поджав губы в жёсткую линию за исключением тех моментов, когда он делал затяжку hiri.

Я посмотрела на всех них.

– Какой смысл разрушать Землю? – спросила я тверже. – Какой смысл уходить? Зачем они построили все эти бункеры, если хотели лишь уничтожить Землю и уйти? И если это «мои» двери, тогда почему вообще Дренги их открывают?

– Я не уверена, что в данном возможном будущем мы видим их абсолютный успех, дочь, – мягко сказала Кали. – Я подозреваю, что Дренги надеются получить господство над этими дверьми, контролировать их, возможно, даже использовать Землю как своеобразную промежуточную станцию между мирами. Эти бункеры, скорее всего, должны вмещать следующее поколение людей, которые станут попечителями. Им понадобится оставить здесь кого-нибудь, пусть даже только ради предоставления света телекинетикам.

– То есть, они терпят провал? – я нахмурилась, глядя на всех них. – Это видение о провале Дренгов? Потому что это не ощущалось как провал. Ощущалось всё так, будто они получили именно то, чего хотели.

Уйе показал жест уступки.

– Возможно, это и то, и другое, дочь, – осторожно сказал он. – Мы с твоей матерью обсудили это и считаем, что их главная цель – открыть дверь и пройти самим. Возможно, в настоящее время Дренги верят, что смогут сделать это исключительно с помощью клонированных телекинетиков и света их человеческих рабов.

Уйе взмахнул рукой в уклончивом жесте.

– …Возможно, они попробуют провернуть это, и это не сработает, – добавил он. – Или, возможно, они получат дополнительную информацию о дверях и о том, как они работают. В любом случае, в какой-то момент Дренги наверняка прикажут своим телекинетикам черпать энергию напрямую из Солнца. Возможно, они посчитают это приемлемым вторичным сценарием, если это позволит им пройти через двери и оставить позади разрушенную Землю.

Глаза Ревика сфокусировались.

Его губы хмуро поджались, пока он смотрел сначала на Уйе, затем на Кали.

После небольшой паузы я почувствовала, как ещё один проблеск понимания выплеснулся из его света.

– Двери, – сказал он. – Я читал об этом сто раз. Несколько сотен раз, наверное. Я читал комментарии к священным текстам о дверях, обо всём, что они якобы символизируют. Небеса. Мир среди многих миров. Разные плоскости существования.

Он посмотрел на меня. Его тонкие губы хмуро поджались.

– Что, если это вообще не символические двери? Что, если предки говорили о настоящих дверях? Что, если они говорили о настоящих мирах?

Я непонимающе нахмурилась, глядя на него.

Я понимала, что он ссылается на что-то в Мифах или, возможно, в комментариях, но я не настолько хорошо была знакома с текстами, чтобы знать, что именно он имеет в виду.

Посмотрев на Уйе и Кали, я увидела, что они наблюдают за Ревиком с искрой согласия, возможно, даже поощрения в их глазах. О чём бы ни говорил Ревик, это согласовалось с теми выводами, к которым они пришли.

Мой взгляд скользнул к моему мужу.

– Всё сводится к Мифу, – сказала я. – Что-то про разные Смещения и расы, и что случится в конце? Та штука с дверями… это тоже из комментариев? Что-то, чему тебя обучал Менлим? – я поколебалась. – Поэтому ты думаешь, что те двери как-то связаны со мной?

Ревик покачал головой, но не совсем в знак отрицания.

– Не только из комментариев, – сказал он, продолжая хмуриться. – Не только из священных текстов, Элли, хотя там это тоже есть. Это присутствует всюду в текстах, которые описывают тайны Дракона. И Моста, – его глаза встретились с моими, губы хмуро поджались. – Я забываю, что ты не была погружена во всё это, как остальные из нас. Но ты ведь слышала Миф, верно? От начала до конца? Ты знакома с изначальным текстом?

Прежде чем я успела ответить, Ревик принялся цитировать.

Я никогда прежде не слышала, чтобы он пересказывал Миф.

Почему-то когда он говорил это, вкладывал свет в слова, в свой низкий лиричный голос, это влияло на меня сильнее, чем в те разы, когда я слышала это от Тарси.

«Дыхание любви вспыхивает в бассейнах золота, но оно не первое…

…И не последнее, и даже не начало. Люди плывут по поверхности Муулда, в мире, отмеченном садом для избранных. Мы пронзаем просто плоскими хвостами и пальцами ног, упиваемся яркостью молодого света.

Численность прибывает, наши конечности простираются, пробуждая нежные волны. Мы завоёвываем миры пугающе быстро. Мы покрываем созидание нашими работами, одновременно уродливыми и чудесными. Время приносит новое, как и каждый цикл рождения, и хаос начался…

Это не может длиться. Первая раса поглощает себя внутри себя. Она взывает к Смерти, и Смерть слушает. Но Смерть не может быть оставлен в его одиночестве, как и первый в нашей боли. Сострадание вызывает слёзы, заставляет чудесный Мост прикоснуться к небу. Они смотрят, боясь.

Для неё Смерть оставляет кости, чтобы накормить новое. Любовь смягчает Смерть, дарует надежду между ними. Приходят другие, чтобы сплести следующее, и…

Те из нас, кто остается, должны расти или погибнуть. Мы творим магию за гранью того, что любой видит потом. Но боги закрыли двери в те другие миры…»

Ревик посмотрел на меня, мрачно поджав губы и подчёркивая эти слова. Отвернувшись, он продолжал цитировать по памяти, и его низкий голос по-прежнему был напитан светом.

«…И им остаётся лишь одно, и это одиноко. И в этом рождается Вторая раса, из деревьев и из-под камней.

Они вырастают по нашему подобию, и всё же верят, что они одни. Их работы покрывают тот одинокий мир, пока они не встречаются с нами и не страшатся. Огни горят чёрным во второй раз, вторая жизнь. Смерть слушает, когда Мост опускается по спирали, освещает путь к небу.

Песнь любви манит, оставляет их одних. Золотой океан закрывает все раны.

Вторая раса следует по пути первой, и те, что остались позади, обречены смотреть, как огни вновь горят. Ибо время ускоряется, и все истории разворачиваются в самих себе.

Что касается первых, самых молодых и глупых, самых волшебных и самых ребяческих, боги призывают нас из камня. И великий плач раздался, когда заговорили боги, ибо дверь в то другое место должна быть потеряна, а те, что на другой стороне, забыты.

Ибо когда приходит Третья Раса, они приносят с собой звёзды. Мы оставляем их, наши Стражи Середины. И Мост простирает свой свет…

…пока наша жизнь здесь не закончится».

Ревик почти не медлил и продолжил с более резким светом в своём голосе.

– Видишь, Элли? – сказал он. – Что, если это никогда и не было символическим? Что, если это не должно быть только религией или каким-то средством понимания наших отношений с другими расами? Что, если это история, бл*дь? то, если они принесли это с собой, чтобы помнить?

Увидев мой, должно быть, ничего не понимающий взгляд, он продолжил.

– «Люди плывут по поверхности Муулда, в мире, отмеченном садом для избранных», – повторил он. – Понимаешь? Миф говорит не об этом месте… не о Земле. «Муулд» – это не ещё одно название для этой планеты. Это совершенно другой мир, Элли.

Покачав головой, Ревик уставился на стол, и его взгляд снова обратился внутрь.

– Всегда существовали разногласия о значении некоторых строк, – сказал он. – О завоевании многих миров… о разных звёздах и созвездиях, увиденных в различных отпечатках воспоминаний с тех разных времен. Всегда существовали теории, что изначальные расы могли быть путешественниками в пространстве, что старая технология потеряна. На самом деле никто не знал, что это значит. Есть лишь предположения.

Не дожидаясь моих комментариев, он продолжил, цитируя:

– «…Но боги закрыли двери в те другие миры, и им остаётся лишь одно, и это одиноко. И в этом рождается Вторая раса, из деревьев и из-под камней».

Ревик посмотрел на меня, затем на Уйе и Кали.

– Видите? Это тоже может быть не метафорой. Что, если они реально отправились во второй мир? Что, если сарки родились не в том же мире, что и элерианцы? Что, если в конце их Смещения они отправились в другой мир?

Он посмотрел на меня, поджимая губы.

– Помнишь? На том круизном лайнере? Тот мир, который мы видели в отпечатках, показанных нам Вэшем? Насколько иным он выглядел? Всё там было другим, кроме самих существ, которые всё равно выглядели более-менее как мы. Помнишь, каким иным было небо? Помнишь, что солнце было другого цвета? Оно было синим, Элли. Это было сине-белое солнце, как на оригинальном символе Syrimne d’Gaos.

Я сглотнула, думая над его словами.

Я помнила то видение.

Я помнила всё, о чём он говорил.

Ревик не замолкал, и в его голосе по-прежнему звучали те нотки открытия.

– Это всё объясняет. Я гадал, почему небо было настолько другим. Я поражался растениям, даже в сравнении с местными ископаемыми находками. Я гадал, как хронология событий увязывается с тем, что нам известно об истории этого мира… о динозаврах, о разных временных периодах, отмеченных геологами. Я интересовался странной технологией, имевшейся у тех элерианцев. То, как они строили, вообще не похоже на антропологические данные здесь, даже в древних цивилизациях.

Повернувшись ко мне, он добавил:

– Это также объясняет, почему обычным видящим так тяжело увидеть те отпечатки, Элли. Это потому что исторические данные вовсе не с Земли. Элерианцы хранят воспоминания о том первом мире. Возможно, также и о втором мире. Некоторые мастера вроде Вэша могли это видеть. Но большинство видящих не может. Это был совершенно иной мир, ты понимаешь? Другая история. Абсолютно другая цивилизация. Параллели существуют, потому что мы здесь. Параллели существуют в том генетическом материале, который мы принесли с собой… но сама планета – не та же самая.

Я сглотнула, видя те же образы, что проносились в его сознании.

Я помнила, как видела Кардека и Халдрена.

Я помнила оружие, которое носили люди, необычную одежду, то бело-синее солнце на просторах тёмного неба… менее крупное, но более жаркое солнце по сравнению со здешним.

Даже темнота там ощущалась другой.

Создания, которых я посчитала Дренгами, тоже ощущались иными.

Я смогла взломать сеть Галейта, потому что мы делили общее воспоминание из совершенно иного мира. Я смогла обойти защитные меры Пирамиды, поскольку то, что мы делили, жило вообще в другой реальности, в другой галактике, может, даже в другом измерении.

Я прекрасно понимала, что говорил Ревик.

Я также понимала кое-что ещё.

– Мост, – я прочистила горло. – Мост открывает эту дверь? Поэтому ты сказал, что это мои двери? Потому что я их открываю?

Ревик помедлил, посмотрев на меня.

Я видела, как он думает о моих словах, прокручивая Миф в своих мыслях.

Через несколько секунд он медленно кивнул, и его тон был осторожным.

– Думаю, да. Миф определённо указывает на это.

Он нахмурился, всё ещё размышляя и глядя на свои ступни.

Когда он заговорил в следующий раз, в его голосе слышалась неохота.

– Если мы будем трактовать Миф буквально… скорее как карту и летопись истории, а не символический и религиозный текст, то логично, что каким-то образом именно Мост связывает предыдущее поколение со следующим, старый мир с новым. Может, именно так она спасает каждую расу, чтобы та могла эволюционировать в следующую форму. Она посылает их в новый дом, где Дренги ещё не существуют. Где они могут начать заново. Когда позднее приходит новая раса, она, скорее всего, является так или иначе местной для мира. Возможно, эта новая раса даже призывает Дренгов на планету, как только они достигают определенной стадии своей эволюции.

Продолжая хмуриться, Ревик смотрел на пол палубы.

– Возможно, каждый раз это новая версия того же мира, но в каком-то доисторическом периоде. Так что они родственны на генетическом уровне, но старшее поколение выступает почти как путешественники во времени. Они приходят в альтернативную версию своего мира, заново заселяя то, что они оставили позади… но только в далёком прошлом, в другом историческом потоке.

Продолжая размышлять вслух, он стал цитировать:

– «…Мост опускается по спирали, освещает путь к небу», – покачав головой, он встретился со мной взглядом, мрачно поджимая губы. – Я не совсем понимаю, Элли. Я не понимаю, что такое двери, как во всё это вписываешься ты, или что подразумевают другие миры на самом деле. Но что-то во всём этом ощущается правильным. Это сходится, Элли. Логично, что дверь должна открыть ты.