Текст книги "Солнце (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 52 страниц)

Бездна открылась под её ногами.

В какой-то момент она осознала, что слышит напевы.

Всюду вокруг неё червяки ритмично педи.

Она не понимала их слов.

Ахнув, когда напевы стали громче, она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого, но звуки становились лишь громче, эхом отражаясь в её черепе.

Змеям не нравились напевы.

Они им вообще не нравились.

Они извивались быстрее, шипели в пространстве её головы, их тела и зубы были из серебристого металла, глаза – цвета тёмной мочи. Они шипели на неё, и она чувствовала их холодные укусы, их острые как бритва зубы, впивавшиеся в её разум.

Напевы становились громче, вибрируя в костях её лица, черепа.

Она стискивала голову руками, пытаясь сдержать это, удержать внутри.

Она больше не могла удерживать это внутри.

Она не могла удерживать это внутри.

Как только это по-настоящему ударило по ней, как только это отложилось в её мозгу, каждая её часть захотела прогнать это. Она хотела прогнать это любым возможным способом. Она чувствовала, как напевы притягивают её… притягивают её свет, её затылок, и на сей раз она отдалась этому, стараясь не противиться.

Ахнув от боли, она силилась блевануть, закричать.

Что угодно. Что угодно, лишь бы прогнать это из неё.

Она знала, что умрёт, когда это уйдёт.

Она знала, что умрёт, но ей было уже всё равно.

«Пусть это заберёт меня, – прошептала она в своём сознании безмолвной молитвой. – Пусть это заберёт меня. Пусть я больше не причиню вреда. Если я не могу принести пользы, заберите меня, и хотя бы я не причиню больше вреда».

Напевы сотрясали её тело, её уши, зубы, язык, и она больше не могла слышать свои мысли. Напевы сотрясали её грудь, и она уже была уверена, что у неё случится сердечный приступ, что её сердце взорвётся, и она умрёт на месте. Она застонала, позволяя дрожи сотрясать весь её скелет вперед-назад, как молот, ударяющий по колу.

Пар становился гуще, им сложнее было дышать.

Напевы становились громче…

Затем, словно из ниоткуда, пришла тигрица.

Она выплыла из огня перед ней, синяя с тёмно-красными глазами.

Чандрэ смотрела на неё, тяжело дыша и не в силах пошевелиться. Она пришла за ней.

Она убьёт её. Уже не крича, она рычала на неё, ревела в темноте похожего на пещеру пространства. Она рычала на неё, и её тёмные глаза сияли в свете огня. Затем, пока она смотрела на тигрицу, та взревела, обнажив зубы цвета слоновой кости.

Она бросилась на неё…

И Чандрэ больше ничего не помнила.

Глава 42. Отходняк

Я смотрела на землю через овальное окно, испытав наплыв эмоций, когда различила ландшафт, на который наш самолёт отбрасывал тень.

Мои пальцы отрешённо гладили черноволосую голову, лежавшую на моих коленях.

Облака периодически заслоняли мне вид – белые, размером с гору, и их яркий контраст делал темнее синеву неба, которое я видела через окно справа от себя, а также оттенял кроваво-красную землю, которая появилась, когда я посмотрела прямо вниз.

Ревик заворочался на моих коленях. Его пальцы обхватили моё бедро и сжали крепче, а из его света вышел жаркий импульс боли. Его лицо напряглось. Я смотрела, как он терпит эту волну боли и желания, подавляя её, пока та не начала постепенно отступать.

Когда это произошло, он расслабился, и его ладонь тоже разжалась, но не отпустила меня полностью. Он продолжал крепко держать моё бедро через бронированные штаны, уткнувшись головой в мой живот.

Я подавила свою боль, посмотрев на него.

Он отошёл от кайфа телекинеза примерно через четыре часа после начала нашего трансатлантического перелета в Лэнгли, Вирджиния. К счастью, Балидор предупредил меня, что у Ревика может быть очень жёсткий отходняк, иначе я была бы в шоке, когда его настроение и свет резко изменились.

Вскоре после того, как мы закончили групповую проверку, лидер Адипана послал сигнал в мою гарнитуру, сделав послание приватным.

Увидев сообщение, которое он приложил к сигналу, я нахмурилась.

«ЗАПРАШИВАЮ ПРИВАТНЫЙ КОНТАКТ, – говорилось там. – ПРЕДЛАГАЮ СУБВОКАЛКУ».

Всё ещё хмурясь, я глянула на Ревика, который по-прежнему держал меня за руку, но говорил с одним из новых видящих на сиденье рядом с ним. Поколебавшись долю секунды, я переключилась на субвокалку, затем набрала приватный ID Балидора, вызвав виртуальный экран.

Лидер Адипана ответил сразу же.

– Я просто хотел предупредить тебя насчёт Ненза, – сказал он, говоря натянуто, но быстро, будто не был уверен, не брошу ли я трубку. – …Мне пришлось накачать его большим количеством света. Чтобы обрушить Базилику и все те пещеры внизу, ему понадобилось много, – добавил он, не ожидая моего ответа. – Чертовски много, Элли. Те стены были толщиной почти два метра в некоторых местах. Ему пришлось взорвать их изнутри. Я никогда в жизни не направлял столько света в одного видящего. Чёрт, да я не направлял столько света в целые эскадроны своих людей.

Поколебавшись, Балидор добавил:

– Он также настоял, чтобы мы нашли и убили все тела Менлима. Ну… все, за исключением одного, которое я убедил его взять с нами. Он потратил достаточно много света, убеждаясь, что эта цель достигнута. Он уничтожил всё их биологическое вещество, чтобы нельзя было извлечь образцы. Он также отыскал образцы в генетических хранилищах – не только для клонов Менлима, но и для всех клонов его самого, и биологическую материю, которая у них имелась на тебя. Затем он разрушил каждую конструкцию, которая имела в себе отголосок Дренгов. И всех эмбрионов, которые мы нашли.

Слегка поморщившись от образов в свете Балидора, я кивнула.

– Ладно, – сказала я. – Он в порядке?

– Он в норме. Но сейчас он практически под кайфом от света. И просто от применения телекинеза, я подозреваю. Но до того, как мы доберёмся в Штаты, у него начнётся отходняк; скорее всего, в следующие три-четыре часа. Скорее всего, его эмоции будут нестабильными. Думаю, большая часть его деяний за сегодняшний день ещё не отложилась в его сознании. У него была ослепительная улыбка на лице, пока он уничтожал армейские бараки в Ватикане. Он постоянно твердил мне, как прекрасно посылать все эти души «домой». Возможно, после отходняка он иначе посмотрит на вещи…

К тому времени я уже сообразила.

Теперь я полностью понимала, что пытался сказать мне лидер Адипана.

– Поняла, – перебила я. – Я всё понимаю, 'Дор. Спасибо за предупреждение.

– Дай нам знать, если понадобится помощь, – сказал Балидор. – Я не знаю, насколько сильными бывают эти отходняки. Я мало имел с ними дело.

– Я разберусь, – я послала ему импульс тепла. – Спасибо, 'Дор. И за то, что вытащил его оттуда живым. Я знаю, что в таком состоянии с ним приходится нехило нянчиться.

Лидер Адипана фыркнул.

– Скажем так, теперь я понимаю, почему Менлим всегда приставлял к нему несколько кураторов, – помедлив, он добавил: – Знаешь, ты никогда не рассказывала мне, каково это. Полагаю, ты тоже становишься такой, когда используешь телекинез. Я знаю, что…

Он поколебался, оборвав себя на полуслове.

У меня сложилось отчётливое впечатление, что он собирался упомянуть Касс.

– …Вы, элерианцы, как будто наполовину развоплощаетесь, чтобы творить телекинез, – продолжил он мгновение спустя. – Вы оставляете большую часть своего тела позади, хоть и используете его материальность как своеобразный якорь и канал, который трансформирует свет в материю. Должен сказать, с технической точки зрения это поистине поразительно. Но, похоже, это помещает вас в совершенно иную реальность, возможно, схожую с религиозным трансом…

Я рассмеялась. Не сумела сдержаться.

– Это такой вежливый способ сказать, что это делает нас чокнутыми, 'Дор? – поддразнила я. – Всё хорошо, ты можешь это сказать. Это делает нас рехнувшимися. И не супер-надёжными.

– Это подобно наркотику, не так ли?

– По сути, да, – призналась я. – Проблема в контроле. Сохранять сдержанность – это серьёзная проблема. Сложно смотреть на вещи логически. Ещё сложнее видеть вещи так, как они проявятся здесь, внизу. Смерть реально выглядит иначе в том пространстве, – помедлив, я добавила. – Вот почему я потеряла контроль в Бразилии. Ревик осыпал меня комплиментами за то, что я лучше контролировала себя, чем он в начале пути, но правда в том, что я практически истратила все силы перед тем, как остановилась.

– Ах.

Я ощутила, как на Балидора снизошло иное понимание.

– Я всё гадал, что там случилось, – сказал он. – На кадрах ты не выглядела испуганной. Ты не выглядела терзаемой противоречиями. Ты выглядела… счастливой, – в его голосе прозвучали лёгкие виноватые нотки, когда он признался: – Должен сказать, в то время я подумал, что это означает, будто ты полностью покорилась Дренгам. На тех кадрах ты выглядела социопаткой. Я не видел отходняка, так что просто предположил, что ты наслаждалась этим.

– Ну, в некотором смысле я наслаждалась, – призналась я. – Но я по-настоящему «поняла» всё лишь позже. Вот тогда я была близка к сумасшествию. Ревик меня успокаивал. По его словам, я справилась хорошо просто потому, что не убила Врега и всех остальных наших видящих вдобавок к команде охранников «Чёрной Стрелы». Полагаю, его первым разом в настоящей операции было то сражение в Сербии, которое принесло ему скандальную известность… то, в котором он уничтожил обе армии, а не только ту, с которой он пришёл сразиться. Менлим и Дренги проследили, чтобы у него имелся неограниченный запас света, и он совершенно утратил контроль. Только через несколько часов он понял, что случилось, и скольких он убил.

– Ах.

И снова я ощутила понимание в видящем из Адипана. На сей раз это было другое понимание, а может, то же понимание на более глубинном уровне.

Его голос сделался задумчивым.

– На самом деле, это многое объясняет, – сказал он. – Это определённо объясняет религиозный фанатизм Сайримна в Первую Мировую Войну и его догму касаемо более жестоких версий текстов. Я всегда знал, что там присутствует некий элемент самооправдания, но конфликт намного сильнее, если человек не может полностью примирить свои поступки с тем, кем он является в обычном состоянии.

Явно размышляя вслух, он добавил:

– Я также понимаю, почему Менлим сначала обучил его убивать оружием и голыми руками вместо того, чтобы учить убивать только телекинезом. Ему надо было ожесточить его, и один телекинез вряд ли сделал бы это. Телекинетическая версия убийства наверняка казалась Нензи почти безобидной в сравнении.

Продолжая размышлять, он добавил:

– И наоборот, это также объясняет, почему сама война травмировала его намного меньше, чем его личные переживания в тот же период. Он наверняка почти не помнит войну, если не считать эмоциональных отголосков, которые Менлим несомненно смягчал различными способами. Телекинетическая работа Нензи наверняка откладывалась в его сознании более отрешённо, возможно, даже в отрыве от остальных его ментальных процессов.

Я кивнула, обдумывая его слова.

– Логично, – признала я.

– В такой ситуации приходится искать способ примирить две реальности и оправдать их исходы. Для этого нужна крепкая идеология, – добавил Балидор. – Дать ему религиозную структуру для осмысления всего этого, на самом деле, гениально.

– Ага, – фыркнула я. – Менлим много кем был, но идиотом его точно не назовёшь.

– Само собой.

Между нами воцарилось молчание.

Осознав, что это мой самый нормальный разговор с Балидором с тех пор, как я узнала, что он спит с Касс, я умолкла, внезапно почувствовав себя неловко.

Проблеск чувства вины проскользнул в мой свет, когда я подумала о том, как я с ним обращалась. Часть меня гадала, стоит ли пошутить над этим, затем осознала, что определённо слишком рано шутить об его отношениях с моей бывшей лучшей подругой и почти-убийцей.

Слишком рано для нас обоих.

Я задалась вопросом, может, вместо этого стоит извиниться.

В особенности я гадала, стоит ли извиниться за те слова, что я сказала в резервуаре, когда впервые застала их вместе.

– Нет, Высокочтимый Мост, – мягко сказал он. – Всё хорошо. Я полностью понимаю, – помедлив, он добавил тише: – Мне стоило рассказать тебе.

В ответ на это я фыркнула, почти смеясь.

Не смогла сдержаться.

– Вообще не представляю, что заставило тебя колебаться, – сухо ответила я.

Он расхохотался, словно ничего не сумел с собой поделать.

Сдержав свой свет, словно поняв, что, может, смех – неправильная реакция на мои слова, он сказал:

– Надеюсь, ты знаешь, что я правда понимаю, Элли. Я правда понимаю. Я ужасно чувствую себя, когда оглядываюсь назад и смотрю на объективную реальность того, что она сделала с тобой и твоим мужем. И с Лили. Я правда не могу объяснить, почему…

– Пожалуйста, не надо, – перебила я, поморщившись. – Правда. Между нами всё хорошо, 'Дор. Но ничего не объясняй. Я пока не готова услышать это. Правда не готова.

После моих слов воцарилось молчание.

Я почувствовала, что он снова колеблется, то ли сказать что-то, то ли нет.

Выдохнув в знак поражения, я снова поморщилась.

– Ладно, – сказала я, вздохнув и позволив ему услышать. – Если ты очень хочешь объяснить, бл*дь…

– Нет, – перебил он. – Нет, ничего такого. Просто… – снова поколебавшись, он неохотно сказал: – Касс. Она сейчас очень счастлива.

Его голос сделался ещё тише, и я почувствовала, как он закрывается щитом, возможно, от самой Касс.

– Она думает, что в ситуации с тобой наступил переломный момент, – сказал он. – Она думает, что может быть, в конце концов всё будет хорошо. Что между тобой и ней всё может быть хорошо.

Я посмотрела в окно, увидев, как стая птиц летит V-образным клином параллельно самолёту. Яркая синева неба подчеркивала их силуэты, в унисон хлопавшие крыльями и вытянувшие шеи в полете.

Я слышала надежду в голосе Балидора. Я чувствовала это через коммуникатор.

– 'Дор… – начала я, выдохнув.

– Знаю, – сказал он, перебив меня прежде, чем я успела собраться с мыслями. – Я знаю, Элли. Правда. Я просто подумал, что стоит тебе сказать. Я не говорю, что ты должна что-то с этим делать. Я ни о чём тебя не прошу. Богами клянусь, не прошу.

Последовала пауза.

Затем, подумав об его словах, я невесело фыркнула.

– Хрень собачья, – буркнула я. – Хрень собачья, 'Дори.

На связи воцарилось очередное молчание.

Затем Балидор вздохнул, и из его света исходило поражение.

Но он мне не ответил.

Как и сказал 'Дори, у Ревика случился мощный отходняк.

Он также сделался эмоциональным.

Не помогло и то, что мы делились воспоминаниями в тот период, когда наступил его отходняк. На самом деле, это сделало всё намного хуже.

К тому времени мы находились на настоящем самолёте.

Атвар не шутил про количество самолётов.

У него имелось более чем достаточно самолётов для всех людей и видящих в его анклаве в Дубровнике, пожелавших поехать с нами, и осталось предостаточно места для двух с лишним сотен людей и видящих, которые жили за пределами Старого Города и тоже захотели поехать.

Многие решили остаться, и полагаю, это неудивительно.

Атвар не настаивал, только сообщил оставшимся лидерам о возможных рисках и сказал, что они могут найти убежище в одном из городов Тени, если найдут такой, который ещё не захватили Миферы.

Но, похоже, он беспокоился об этом, когда я увидела его на взлётно-посадочной полосе в Хорватии.

Но у нас оказалось предостаточно самолётов.

Их хватило даже для того, чтобы выделить нашей маленькой команде свой небольшой самолёт.

Когда мы поднимались на борт, Ревик взял меня за руку и повёл в заднюю часть салона, что едва ли было для него нетипичным.

Однако вместо того чтобы занять сиденье посередине, как он сделал бы, если бы мы планировали военную операцию, он привёл меня к ряду с правой стороны самолёта. Показав подбородком на последний ряд сидений, он вопросительно вскинул бровь, глянув на меня.

Меня всё устраивало.

Более чем устраивало, правда, поскольку я могла откинуть сиденье назад.

На самолёте имелась конструкция, но примитивная и предназначавшаяся только для целей военных операций.

Вместо этого Ревик поставил щит, чтобы обеспечить нам уединение, снял гарнитуру, положил её в карман куртки и бросил куртку на свободное сиденье в конце нашего прохода.

Затем он откинул спинку своего сиденья и поднял подлокотник. Растянувшись на месте у окна, он несколькими взмахами пальцев показал мне присоединиться к нему.

Меня не нужно было просить дважды.

Я устроилась у него под боком, и он запустил пальцы в мои волосы, осторожно вплетая в меня свой свет. В тот момент он до сих пор был весьма наэлектризованным, и я подпрыгнула, подавив резкую вспышку боли, когда мой свет сильно отреагировал на него. Я почувствовала, как он вздрогнул в ответ, но не отпустил меня и не отстранил свой свет.

– Мы можем это сделать? – пробормотал Ревик мне на ухо. – Хотя бы быстренько.

Поначалу я думала, что он имеет в виду секс.

А может, я просто очень, очень хотела, чтобы он имел в виду секс.

Моя боль сделалась жидкой, когда его слова отложились в сознании, и сложно было дышать в те несколько секунд, пока я неправильно поняла его.

Затем я ощутила тычок от его разума и света и осознала свою ошибку.

Признаюсь, было очень сложно не ударить его, бл*дь.

– Я хочу покончить с этим, – уговаривал он, ласково убирая волосы с моей шеи, водя пальцем по моему лицу и подбородку. – Я хочу покончить с этим, Элли.

Он притягивал меня своим светом, предельно ясно давая понять, почему он становился нетерпеливым, почему он заставлял меня работать над этим дерьмом сейчас, когда мне хотелось лишь поспать или потрахаться.

Ревик усмехнулся, и его грудь под моей щекой шевельнулась.

– В этом ты не одинока, – пробормотал он, целуя моё лицо. – Всего разочек, – уговаривал он. – Мы можем сделать эту сессию короткой. Ну… коротковатой. Мы всё равно не сможем потрахаться здесь, в присутствии их всех. И я не хочу тратить двенадцатичасовой полёт впустую, если можно в это время проделать кое-какую часть работы.

– Как романтично, – раздражённо проворчала я в ответ.

Ревик крепче обнял меня рукой за спину.

– Ты хочешь сначала поспать? – спросил он. – Ворчливая возбуждённая беременная леди?

Подумав над этим, я заскрежетала зубами.

– Нет. Я сейчас не смогу уснуть.

– Ага, – он вздохнул. – Я тоже.

Последовала очередная, более долгая пауза.

Учитывая всю ситуацию, сказать было нечего.

Конечно, к тому моменту я ещё не начала думать о деталях самой сессии. Я толком не продумала, на чём мы остановились после последней сессии на лодке Атвара, и к какому моменту нашей общей хронологии мы подошли. Я не осмыслила реальность проведения этой сессии здесь, где у нас были зрители, пусть и относительно немного.

Наверное, я бы изначально намного сильнее разозлилась на него, когда он предложил такое, если бы я успела подумать обо всём этом… особенно о том, на что мы будем смотреть.

Как только я вспомнила, что случилось после того, как мы впервые переспали в той хижине в Гималаях, я сказала Ревику, что буду показывать первой. Я сказала, что мне нужно показывать первой. Я сказала, что в противном случае не уверена в своей способности справиться со всем этим.

И добавила «иди ты нахер», потому что это никак не могло стать коротенькой сессией.

Ревик не спорил… ни с чем.

Я также почувствовала, как он послал Балидору сигнал и предупредил о том, что последует дальше. Я ощутила, что Балидор прислал подтверждение и дал добро, сказав, что он и остальные по возможности будут поддерживать щиты над остальной частью салона.

Охотно или неохотно, я понимала логику Ревика. Нам предстояло убить одиннадцать часов.

Ни один из нас не сможет проспать одиннадцать часов, или даже семь часов, или хоть пять часов, что бы мы себе ни говорили. С таким же успехом мы могли провести это время с пользой.

У нас наверняка будет намного меньше свободного времени, как только мы доберёмся до другого конца океана.

Так что я стала показывать воспоминания первой.

И это было так же отстойно, как и при переживании этого в первый раз.

Честно говоря, он чувствовал намного больше во время всего этого опыта, чем я ожидала.

Поначалу я думала, что это лишь остаточные реакции от того, что он услышал, увидел, почувствовал и испытал мои переживания. Мои переживания были сложными для нас обоих. Я чувствовала, что это причинило Ревику боль. ещё до того, как он начал плакать, я чувствовала боль, которую он испытывал, пока смотрел моими глазами на всё, что случилось со мной в Вашингтоне.

Не только конец, когда я вошла и увидела, как он играл роль видящего-проститутки с Кэт и Уллисой и бог весть кем ещё, но и всё, что творил со мной Териан до этого. Я показала ему, как боялась, что он умер, будучи прикованным цепями к ступеням той хижины. Я показала ему, как они держали меня прикованной в подвале, и всё, что я вытерпела от людей, от Териана, от Рейвен.

Я показала ему тот день, когда Териан едва не убил меня. Я показала ему всё, хоть и не позволяла себе думать обо всём этом или вспоминать это с тех пор.

Я позволила ему увидеть всё, что сделал Териан.

Я позволила ему услышать всё, что говорил мне Териан.

Я показала ему, как Нензи, детская, сайримновская версия самого Ревика, пытался спасти мне жизнь, и как Мэйгар пытался помочь.

Я позволила ему увидеть всё.

Возможно, в этом был какой-то садистский элемент.

Может, я злилась на него за то, что он заставлял меня снова чувствовать и испытывать это всё. Может, на каком-то уровне я до сих пор винила его за всё, что случилось со мной в Вашингтоне, и не только потому, что я вошла и увидела, как он трахает Кэт. Может, я до сих пор считала себя какой-то мученицей, раз прошла через всё это и забыла… а может, я никогда и не забывала.

Может, я до сих пор злилась из-за всего этого на каком-то уровне, не признаваясь в этом самой себе.

Я чувствовала, как Ревик принимает это всё.

Я ощущала, что он чувствует до сих пор жившую во мне злость из-за этого – из-за того, что застала его с Кэт, из-за того, что это ощущалось абсолютным предательством после того, как я сделала всё в своих силах, чтобы выжить ради него. Я чувствовала боль в его сердце, пока смотрел на это всё, а когда я толком не знала, как его утешить, он заплакал.

Я всё ещё слишком злилась, чтобы утешать его. Я больше не хотела притворяться, будто не злюсь.

Я чувствовала, что он не хочет, чтобы я притворялась, так что он плакал один, а я практически наблюдала за ним, всё ещё негодуя, что он каким-то образом вопреки всему оказался жертвой в этой ситуации.

Я понимала, что все мои чувства не совсем рациональны.

Я знала, что сам Ревик сейчас не был рационален.

Я знала это потому, что все в моём окружении – мой брат, Чандрэ, Балидор, Врег, Касс, Вэш – говорили мне, что тогда Ревик не вёл себя рационально. Мне в тщательных подробностях рассказывали, насколько иррациональным был Ревик, пока я сидела взаперти в Белом Доме Териана.

Они все хотели, чтобы я простила его – начиная с Вэша и заканчивая Джоном. Они все хотели, чтобы я видела его жертвой, отчаявшимся, обезумевшим от беспокойства за меня. В следующие несколько лет я таким его и видела. Я делала это логически… но я также видела его таким, потому что заставила себя смотреть на ситуацию с такой стороны.

И в процессе всё случившееся со мной как будто потерялось.

Я ощутила, что теперь Ревик это чувствует.

Я ощутила, что он осознаёт это на уровне, который, возможно, не осознавала я сама, и честно говоря, если бы не это, я вряд ли бы так злилась. Ему понадобилось увидеть, как все мои переживания были стёрты, и только потом он понял, что они были стёрты.

Он увидел, как я подавила это и снова свела всё к нему.

Так что когда мы поменялись местами и стали смотреть его версию событий – его воспоминания обо всём, что случилось, когда Териан похитил меня из хижины и после этого – я не была уверена, что из чувств, которые я в нём ощущала, было отголосками эмоций от моей сессии, а что было его чувствами.

Я ожидала, что его эмоциональные реакции будут несколько приглушёнными, по крайней мере, в сравнении с моими. По словам Джона, к тому времени, когда они покинули Азию, Ревик уже был подключён к конструкции Салинса, работал с Врегом и полностью привязался к Дренгам. Я знала, что в тот период он действовал несколько жестоко и безумно, но я думала, что это скорее безжалостное безумие, а не безумие в духе эмоциональных американских горок.

Я ошибалась.

Не знаю, то ли это отчасти вызвано его близостью с мальчиком, Нензи, или из-за того, что его свет и разум уже были разделены Дренгами и Салинсом. Не знаю, то ли это потому, что он уже терял жену, которая погибла, и теперь испытывал почти парализующий страх (осознанный или нет), что он станет причиной смерти каждой женщины, с которой начнёт отношения или вообще как-то привяжется.

Само собой, мы оба страдали от того, что нашу связь прервали на середине.

Какой бы ни была точная смесь причин, породившая состояние Ревика, Джон не преувеличивал то, каким он был нестабильным.

Когда я побывала в его разуме в тот период, почувствовала и увидела то, что видел он, а также его попытки держать себя в руках, будучи максимально логичным и безжалостным, его решения, принятые в то время, показались мне почти рациональными. Я чувствовала искажённое восприятие из-за конструкции, в которой он жил, её кошмарность для него, её знакомость, то, как она отбросила его к прежней манере мышления и восприятия мира, которой он придерживался в юности.

Не знаю, то ли всё это заставило меня подумать, что ситуация реально сводилась к нему, то ли что он был в этой ситуации большей жертвой, чем я… но это определённо погасило худшую мою злость.

Наблюдая за ним на той перевалочной базе, которую они организовали в клубе видящих в Вашингтоне, за его яростью из-за того, что Уллиса привела Кэт, за тем, как он постоянно пил, пытаясь контролировать свою психическую нестабильность и нехватку сна… мне казалось, что я смотрю, как кто-то сходит с ума.

Я думала, что наблюдение за тем, как он играет роль проститутки в Белом Доме, снова пробудит мою злость, но этого толком не случилось.

Вместо этого я смотрела, как он беспокоился, что сорвётся и поубивает всех в той комнате.

Я видела, как он ненавидел Кэт и хотел её убить, ненавидел Уллису за то, что она пыталась облегчить ему процесс… безумно боялся, что я убью его или, хуже того, разведусь с ним из-за этого его поступка.

Под конец я не знала, что и чувствовать.

Я видела, как он застрелил мальчика Нензи, видела, как он схватил меня, снова теряя меня, умоляя меня не позволять, чтобы это случилось… и моя злость на него полностью испарилась.

Не знаю, почему.

Я не особо пыталась понять, что я чувствовала в плане логики и отдельных способов оправдать или не оправдать поступки, которые он совершил или не совершил. Я просто почувствовала это через него – его отчаяние, его готовность сделать всё что угодно, чтобы вытащить меня оттуда, и почему-то этого оказалось достаточно.

Наконец-то достаточно.

Странно, что в итоге сессия и воспоминания, которых я боялась больше всего, оказались самыми простыми.

Ну, может, не в процессе их просмотра, а после.

Когда мы закончили, Ревик долго говорил со мной, но многое из того, что мы сказали друг другу, словно размылось. Думаю, он тоже испытал облегчение, что этот этап закончился, но больше всего из-за того, что я чувствовала по этому поводу.

– Ты долго злилась на меня, – сказал он, когда мы помолчали несколько минут.

Свернувшись на откинутых сиденьях и прижимаясь к нему, я лишь кивнула.

– Я этого не осознавала, – призналась я. – Толком не осознавала.

– Теперь это всплывает сильнее. Даже до всего этого, – я слышала, что он улыбается, хотя его голова лежала на подушке повыше моей головы. – С самого Китая. Может, беременность делает тебя более честной.

Слегка вздрогнув, я снова кивнула.

– Прости.

Ревик покачал головой, крепче обняв меня рукой.

– Не извиняйся, – пробормотал он, послав мне импульс жара. – Нет, всё хорошо, Элли. Правда, хорошо. Если честно, это стало облегчением, – он покрыл поцелуями моё лицо, прижавшись щекой.

В тот момент у него ещё не начался отходняк.

Не знаю, сколько часов полёта прошло, потому что я забыла следить за временем. Я забыла, что он под кайфом от телекинеза и избытка света. Я забыла о вероятности отходняка, когда это случилось.

Я просто хотела покончить со всем этим, чтобы мы смогли оставить всё в прошлом… поэтому и предложила.

Я предложила продолжить. Сделать ещё одну сессию.

Он согласился – возможно, слишком охотно, как и я предложила это слишком охотно.

Не думаю, что мы оба хорошо подумали о следующем участке нашей хронологии вместе.

– Господи Иисусе! Ревик! Ревик! Отпусти его! Отпусти его, бл*дь! Немедленно!

Я держала Касс за руки сзади, шлёпая по её свету, отвлекая и сбивая её aleimi с курса всякий раз, когда она начинала наполнять свои структуры телекинеза.

Я чувствовала, что ей завладевает иррациональность, паника.

Я чувствовала в её свете искренний страх, и её глаза не отрывались от Ревика, наблюдали за его лицом и руками, пока он удерживал Балидора прижатым к передней перегородке в самолёте, недалеко от места, где они сидели, пока Ревик не прошёл в переднюю часть самолёта.

Я чувствовала, что она тоже просчитывает – просчитывает, насколько крепко Ревик держал его, вредил ли он ему, как сильно он мог его навредить, насколько серьёзно он хотел ему навредить.

Остальные видящие стояли вокруг Ревика, Касс, Балидора и меня разрозненным полукругом. Большинство из них находилось позади меня. Я чувствовала, что они понятия не имеют, что делать.

– Ревик! – рявкнула я. – Отпусти его, бл*дь! Иначе мне придётся тебя вырубить!

В ответ на это он повернулся, уставившись на меня.

Его глаза слегка светились зелёным.

Они искрили то ярче, то слабее, полыхая хаотичными зарядами, словно умирающая батарейка, терявшая энергию, и я видела, как его свет то вздымается, то проседает, и за потерей контроля стояло настоящее горе. Глядя на него, я поняла, что дело не только во мне и не в воспоминаниях, которыми мы только что поделились.

Он отходил от телекинеза.

Всё, что он сделал в Риме, ударяло по нему.

Почувствовав это, я открыла свой свет.

– Эй, – мягко произнесла я. – Ну же, детка. Отпусти его. Ты пугаешь его пару. И меня. Всё это не уже неважно. Это не имеет значения.

Подержав его несколько секунд в своём свете, подпитывая его свет и удерживая его взгляд, я увидела, что он по-настоящему увидел меня. Я заметила, как он подмечает моё лицо, свет, вспоминает меня, вспоминает себя, вспоминает, где мы.

Я почувствовала, как он осознает то же, что и я – о Риме, об его действиях там.

На мгновение он как будто вернулся. Искры, исходившие из его света начали выравниваться, затем смягчаться. Что-то на его лице заметно расслабилось.