Текст книги "Солнце (ЛП)"
Автор книги: Дж. С. Андрижески
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)
В подземной постройке уже было жарко.
Стены состояли из брёвен, покрытых глиной.
Дверной проём и ступени, ведущие на нижние уровни восьмиугольной постройки, состояли из высушенных на солнце глинобитных кирпичей. Дыра в потолке находилась прямо над открытым огнём – квадрат, через который Чандрэ видела крошечные точки звёзд, хотя теперь они затмевались дымом от горячих углей внизу.
Вокруг огня лежали раскалённые камни, светившиеся почти белым.
Чандрэ наблюдала, как человек ещё старше Макса выливает черпак воды на один из этих горячих камней, порождая шипение и водяной пар.
Другой человек, сидевший рядом, пихнул её в руку и передал слегка помятую металлическую кружку.
– Пей, – сказал он. В отличие от Макса, у него почти не было акцента. И всё же он, похоже, посчитал, что она не говорит по-английски. Он стал жестикулировать рукой, изображая процесс питья из жестяной кружки. – Пей всё, светящиеся глаза.
Слегка вздохнув, Чандрэ несколько секунд посмотрела на жидкость, помедлив, чтобы по привычке понюхать. Что бы там ни было, пахло плохо, как плесень, которую обмакнули в лошадиный навоз.
Мужчина снова пихнул её.
– Пей всё, – он опять изобразил процесс. – Всё. Пора.
Пробормотав себе под нос короткую молитву на прекси, Чандрэ вздохнула, затем залпом осушила кружку, запрокинув голову.
Поначалу она не ожидала ничего, кроме дурного запаха и вкуса, но когда она опустила подбородок, по ней ударила волна головокружения. Когда сидевший рядом мужчина протянул руку, она отдала ему кружку. Улыбнувшись ей, он кивнул, затем налил себе кружку этой субстанции из бурдюка из коровьей шкуры и тоже выпил залпом.
Чандрэ наблюдала, моргая от дыма и пара, как он передал бурдюк с дурно пахнущей жидкостью следующему человеку в круге.
Она осознала, что была здесь единственной женщиной.
Она также была единственной видящей.
Отбросив этот факт, она настроилась ждать.
Но её разум рассматривал вероятность, что эти люди обратятся против неё – может, по привычке. Она пожалела, что не потрудилась добыть себе нож или другое оружие. Конечно, они отобрали у неё всё оружие, когда Луриаал и остальные впервые наткнулись на неё в пустыне.
Деклан всё равно потребовал бы этого, если бы Луриаал сама этого не сделала.
Вытерев пот со лба, Чандрэ уставилась на бело-красные угли в костре.
Она не ожидала, что что-то случится.
Человеческие организмы были слабыми. Что бы они ей ни дали, скорее всего, доза недостаточно сильна, чтобы как-то на неё повлиять.
Но в киве стоял жар и сильная влажность.
Она уже просидела здесь слишком долго. Старик рядом теперь вообще не смотрел на неё, а уставился прямиком в огонь. Его карие глаза отражали золотистое и красное пламя. Что-то в его неподвижности нервировало Чандрэ.
От пара она начала испытывать клаустрофобию.
Её майка насквозь промокла от пота. Каждый вдох ощущался горячим и влажным в её лёгких, отчего казалось, будто она тонет. Чандрэ отодрала майку от влажной кожи, пытаясь вызвать какое-то движение воздуха, но тут ничего не было.
Может, так они собирались её убить.
Накачать наркотиками. А потом задушить влажным воздухом и запахом своих тел.
Они с самого её детства хотели её смерти.
Однако она не могла уйти. Она не могла выбежать отсюда. Больная нога ей не позволит, даже если она захочет. Они помогли ей спуститься по лестнице, забрали трость.
В любом случае, Чандрэ подозревала, что они этого и хотели.
Если она уйдёт, это послужит дополнительным доказательством.
Доказательством, что она зло. Доказательством, что она несёт в себе «тёмный дух», о котором говорила Луриаал, когда они её нашли. Тот же дух был причиной, по которой старые червяки делали жест защиты от зла, когда видели её. Как будто она была чумой. Как будто что-то в ней было заразным.
Она посмотрела на огонь, и на долю секунды зрение сыграло с ней шутку. В клубящемся белом пару она увидела танцующих духов – мужчину, держащего перья; его руки были покрыты перьями, он шаркал ногами вокруг костра, а его голову покрывала гигантская маска птицы.
Чандрэ сморгнула пот с глаз, и человек-птица исчез.
Теперь она мало что видела.
В глубине души ей хотелось закричать.
Жёсткий узел душил её, давя на грудь. Она хотела прокричаться, орать и рыдать в ту дыру в крыше. Этот крик казался более давним, чем Лэнгли, чем события в тех зданиях, которые она не помнила и не хотела помнить. Это казалось давнее её сознательной памяти, первобытным в своей ярости, бездонным в своём горе.
Она хотела умереть.
Пар клубился, ослепляя её, искажая её зрение.
Всюду вокруг неё был свет. Золотистый свет, сиявший вместе с углями на дне костра. Она видела света людей, сидевших с ней вокруг костра. Она вообразила, будто слышит, как они напевают вместе с мужчиной в маске орла, но в подземном помещении царила тишина, если не считать шипения пара и потрескивания костра.
Старая рука взяла черпак, вылила ещё воды из деревянного ведёрка, послав ещё больше облаков пара, заставляя Чандрэ задыхаться от горячего влажного воздуха. Её руки липли к бокам, её ноги и босые ступни потели на земле.
Она умрёт здесь.
Она умрёт.
Возможно, это и было той услугой, что оказал ей старик.
Она закрыла глаза…
Капитулируя перед этим подарком.
Глава 41. Тигрица
– Она слишком тёмная, – сказал крепко сложенный мужчина, трогая пальцами её подбородок, поворачивая лицо то в одну сторону, то в другую. – Её глаза слишком странные. Она слишком выделяющаяся.
Нахмурившись, он посмотрел на мужчину, стоявшего рядом, в тени дерева с толстыми ветками, увитого зелёными лианами.
У второго мужчины была аккуратно постриженная чёрная бородка, большие, красивые карие глаза и светлая золотистая кожа. Он носил тюрбан, подходивший по цвету под эту кожу, и у тюрбана имелось драгоценное украшение с пером, приколотым к месту над его глазами.
На нём была надета самая прекрасная курта, что девочка видела в своей жизни. Материал цвета павлиньих перьев и золотой листвы сиял даже в тени сада, где они стояли.
От него хорошо пахло. Он пах цветами – гардениями, розами и лимонным льдом – в отличие от мужчины, который трогал её сейчас и пах в основном потом. Его дыхание представляло собой тошнотворную смесь кофе, сладостей и сахара.
– Ты не мог найти другую? – спросил потный мужчина на хинди, всё ещё трогая её лицо пальцами. – Она не вызовет симпатии у англичан. Она слишком экзотична. Они не подпустят её достаточно близко, чтобы она была эффективна. Она же чёрная как африканка!
Её владелец, мужчина, который привёл её с собой в сад богача, улыбнулся.
У него были седые волосы, длинная седая с каштановым борода и тёмные глаза, которые могли казаться добрыми и даже сострадательными, когда он того хотел. Он был одет в орехово-коричневую курту с красными штанами – простая одежда в сравнении с шёлком цвета павлиньих перьев у другого мужчины, но вещи были сотканы из отличного хлопка, украшены замысловатым зелёным и золотым шитьём спереди.
Он не имел королевских кровей, но и бедняком не был.
Его также, похоже, не тревожили слова крепко сложенного мужчины.
– Она особенная, – заверил седоволосый мужчина, опустив тяжёлую ладонь на её плечо. Когда она обернулась и посмотрела вверх, то увидела, как он одним пальцем дотронулся до места под глазом, открыв его пошире и улыбнувшись белыми зубами. – У неё есть способности видеть.
Девочка увидел, как оба мужчины вскинули брови и переглянулись.
Седоволосый мужчина улыбнулся шире, своей самой располагающей улыбкой.
– …Она может попасть в те места, куда не пройти никому из нас. Она умеет убеждать. Она умеет очаровывать. Они подпустят её достаточно близко. Поверьте мне в этом. Вы не найдёте никого лучше моей маленькой коричневой воительницы. Она детёныш тигра. Она сделает работу.
Два других мужчины переглянулись во второй раз.
Их удивление от слов её хозяина сменилось скептицизмом.
Девочка чувствовала, как этот скептицизм шёпотом витает вокруг неё, словно к её телу прикасаются десятки крохотных пёрышек. Говорить о «способности видеть» было нормально для йогов и мистиков из ашрамов и храмов. Но ненормально для чернолицых девочек с животными глазами.
И всё же она чувствовала, что они отчаялись.
Они хотели сделать это сегодня.
Им был нужен кто-то, кого нельзя отследить до них.
Это означало, что они не могли использовать слуг из этой части Бенгалии, имеющих связи с дворцом. На деле они хотели чужестранку, которой она явно являлась; просто они хотели чужестранку, которой могли посочувствовать англичане.
Толстяку не понравилось выражение глаз девочки.
Он посчитал, что она выглядит как демон.
– У нас есть всего одна из тех китайских игрушек, – пробормотал толстяк, глянув на своего господина в павлиньей тунике. – Мы не можем позволить себе ошибку, если хотим привлечь внимание англичан. Потребуются недели, чтобы сделать или добыть ещё одну.
Седовласый мужчина улыбнулся.
– Она вас не разочарует, – заверил он их. – Я использовал её для многих деликатных вопросов. Она хорошая девочка. Послушная. Она сделает так, как ей скажут. Она знает, что будет с ней в противном случае… и ей нравится ублажать меня.
Последовала очередная пауза.
Мужчина в павлиньей тунике показал одной рукой деликатный жест толстяку, склонив голову в знак признания. Крепко сложенный мужчина, который пах потом и сладостями и явно работал на мужчину в павлиньей тунике, вздохнул, но не в адрес господина. Покорно поклонившись мужчине в синей тунике, он как будто смирился с неизбежным.
Повернувшись к её хозяину и его седой бороде, он нахмурился.
– Лучше бы ей сделать так, как ты сказал, – предостерёг он, глядя в её красновато-чёрные глаза. – Или мы скормим её королевским тиграм живьём. Мы заставим тебя смотреть, старик.
Хозяин девочки лишь улыбнулся, склонив голову в знак понимания.
Коробка, которую несла девочка, была красивой.
Квадратные углы были обернуты розовым шёлком, разноцветными ленточками и побрызганы парфюмом. Сверху находился бледно-кремовый бант, а в ленточки и шёлковую ткань вплетались веточки маленьких голубых и розовых цветов. Коробка пахла цветами и корицей, и девочка несла её аккуратно, не желая как-то испортить её идеальный вид.
Старик показал девочке, кому именно отдать этот идеальный подарок.
Он сделал это, представив персону в точности так, как она выглядела. Он это хорошо умел. Девочке легко было выудить образ прямиком из его разума, когда он приказал ей.
Они одели её в новую одежду.
Это всё равно была одежда слуг, но богаче всего, что девочка когда-либо надевала. Она даже носила украшенный драгоценными камнями ободок поверх своих густых, курчавых и тёмных волос – в основном для того, чтобы удержать на голове шёлковый покров, спадавший до самой спины. На ней были серебряные браслеты на обеих руках, серебряное ожерелье поверх яркого нефритово-зелёного сари, и новые сандалии.
Она аккуратно шла в новой одежде, держа подарок перед собой так, словно он был сделан из тончайшего стекла.
Она нашла другую маленькую девочку, для которой предназначался подарок – она сидела на резном деревянном стуле на газоне. Она выглядела как принцесса. Рыжевато-золотистые волосы, кремовая белая кожа, рыжеватые веснушки – она выглядела как рисунок из книжки со сказками про волшебных существ, которую девочка-служанка как-то раз пролистала.
Её одежда была странной.
И в то же время такой красивой, что девочке-служанке захотелось плакать.
Белые пушистые юбки пышно расходились ниже широкого розового пояса на талии. Вырез платья состоял из кружевных белых цветов, в которые вплетались зелёные и розовые нити. На ней была широкополая шляпа с настоящими розами, её рыжевато-золотистые волосы лежали идеальными локонами. У неё были самые яркие тёмно-синие глаза, что девочка-служанка видела с тех пор, как попала в эту часть света.
Девочка-служанка могла лишь таращиться на них, потерявшись в этих синих глубинах.
Она не видела глаз такого цвета с тех, пор как её забрали от родителей вблизи горных городов Лех и Ладакх.
Эти глаза были цвета лазурита.
Вокруг девочки в красивом белом платье («не девочки, принцессы», – прошептала в своём сознании девочка-служанка) широким кольцом сидело несколько десятков других детей, смотревших, как она открывает подарки. Другие девочки, сидевшие на стульях на газоне, тоже носили пышные платья, но не такие красивые и вычурные, как у девочки на центральном месте.
Мальчики носили короткие брючки, кепки и жилеты поверх хлопковых рубашек. Несмотря на жару, они все выглядели такими чистыми. Девочке-служанке эта чистота казалась поразительной, как и пухлость их рук и ног, их мускулистые светлокожие тела.
Никто не выглядел таким красивым, как девочка с рыжеватыми волосами и цветами на шляпке, но все они принадлежали к её миру.
На фоне стук копыт раздирал на ошмётки траву и землю, иногда прерываемый замахом и ударом клюшки по газону, криками зрителей, следивших за матчем. Взрослые сидели на садовых стульях, их обмахивали маленькие девочки в сари служанок, но они всё равно потели от индийской жары. Девочка-служанка видела, как они принимают напитки со льдом от мужчин-слуг в полностью белых куртах и белых тюрбанах.
Девочка-служанка стеснительно подошла к девочке с рыжевато-золотистыми кудрями.
Увидев, что эти синие глаза с любопытством посмотрели на неё, девочка-служанка улыбнулась.
Вспомнив, чему её учили, она сделала реверанс на манер англичан.
– Для вас, thoda maalakin2, – пробормотала девочка-служанка.
Она аккуратно протянула коробку, держа глаза опущенными.
Мужчина-слуга шагнул вперёд, нахмурившись.
– Позвольте мне забрать это, юная мисс, – нетерпеливо сказал он.
Он потянулся к коробке, но те тёмно-синие глаза посмотрели вверх, а идеальные губки-бантиком изогнулись.
– Это мой подарок, – огрызнулась она раздражённым тоном. – Я возьму его, узкоглазый.
Девочка-служанка вздрогнула, её взгляд от шока метнулся вверх. Она никогда не слышала, чтобы ребёнок так обращался к взрослому мужчине. С другой стороны, она не привыкла к английским детям.
Может, они все так разговаривали со взрослыми.
Богатая белая девочка посмотрела своими синими глазами на девочку-служанку.
– Отдай мне, – приказала она, протянув руки. – Я открою его следующим.
Девочка-служанка осторожно передала ей розовую коробку.
Как только девочка в белом платье поставила её себе на колени, девочка-служанка на долю секунды поколебалась, затем снова сделала реверанс и начала вежливо отходить.
Она пятилась назад, как её научили, держа голову слегка опущенной, пока не очутилась в стороне от круга остальных детей, которые все были примерно одного возраста с ней. Достигнув достаточно вежливого расстояния от них, она развернулась и ушла обычным образом, в ту же сторону, откуда пришла. Она не смотрела на девочку с рыжевато-золотистыми волосами, зная, что это тоже будет порицаться.
Она хотела бы остаться, посмотреть, что внутри коробки.
Однако её хозяин дал ей очень четкие инструкции не оставаться.
– Отдай девочке коробку, моя маленькая bhoore shikaaree3, – сказал он, гладящими движениями убирая её волосы от лица. – Отдай ей коробку, а затем возвращайся сразу ко мне. Поняла? – он предупреждающе поднял палец, и его губы и слова были суровыми. – Сделай в точности так, как я скажу. Не мешкай. Не возись с англичанами или их слугами. Возвращайся прямиком сюда. Я буду смотреть.
Она кивнула, поклонившись.
Она точно знала, в каком скоплении деревьев он будет ждать её.
Она не прочла его, чтобы определить причину таких указаний.
Согласно её выучке, ей не разрешалось читать его, если только он не отдавал такого приказа. Этот урок она давным-давно выучила на своей шкуре, после множества бессонных ночей боли и горя. Хотя теперь она стала старше и лучше скрывала такие вещи от него и других представителей его вида, она всё равно старалась не нарушать это правило.
Ну, если только не было серьёзных причин.
Например, если она боялась за свою жизнь. Или если она опасалась, что он причинит ей сильную боль, если она не поймёт его правильно.
Она прошла почти через весь газон и только тогда увидела его в тени деревьев. Он стоял с двумя другими мужчинами, они пили чай и курили.
Она изменила направление так, чтобы идти по прямой к ним, зная, что теперь он увидел её, каким бы занятым ни казался.
Она услышала крик позади неё, на поле для поло, затем восторженный смех группы женщин, которые сидели на садовых стульях у трибун…
И тут над газоном прогремел взрыв.
Девочка-служанка ахнула от ужаса, развернувшись.
Долю секунды она смотрела на облако чёрного дыма.
Затем она бросилась бежать.
Поначалу она не понимала, от чего бежала, но слышала вокруг крики, когда остальные тоже побежали. Она обернулась на бегу и едва не упала, увидев завиток чёрного дыма, поднимавшегося в небо с места, откуда она только что ушла.
Затем она увидела их.
Стул, где сидела девочка в белом платье, теперь горел вместе со стульями детей, которые сидели вокруг неё. Девочка-служанка увидела горящие участки травы рядом с дырами в газоне. Она видела тёмные силуэты, лежавшие странными фигурами на траве. Она осознала, что смотрит на тела детей, разбросанные кусками по аккуратно подстриженному газону.
Некоторые тела шевелились. Многие – нет.
Многие горели.
Девочка-служанка видела оторванные ноги и руки, проломленные и кровоточащие грудные клетки.
Она слышала крики.
Одна девочка сжимала обеими руками своё пухлое бедро и кричала. Её ступня и лодыжка были изувечены и кровоточили под бледно-голубым платьем. Девочка снова закричала, широко раскрыв глаза, и синий бант сбился на её тёмно-каштановых волосах.
Девочка-служанка смотрела на них, парализованная шоком.
Поначалу она не видела тело девочки с рыжевато-золотистыми волосами.
Затем она заметила, как что-то горит за стулом, на котором сидела маленькая принцесса. Это тлело на газоне, не шевелясь, и девочке-служанке показалось, что она различила туфельку из белой кожи, выглядывавшую из-под низа некогда пышного кружевного платья.
Затем она увидела, как горят золотисто-рыжеватые кудри, превращаясь в пепел.
Она не могла пошевелиться.
Она стояла там, застыв и глядя на горящий газон, на кричавших английских женщин и мужчин, скакавших на их лошадях с крошечными седлами, выглядевших странно разодетыми в плотной красной, коричневой и чёрной одежде с круглыми кожаными шляпами.
Она не осознавала, что застыла на месте, пока кто-то не схватил её за руку.
– Ты что творишь? – прошипел голос. – Пошли со мной, идиотка! Пока кто-нибудь не сообразил поискать тебя!
Девочка-служанка посмотрела вверх и увидела сердитые глаза её хозяина.
Когда она сглотнула, не сумев оторвать от него взгляд или заговорить, он помрачнел. Раздраженно выдохнув, он потащил её за руку за собой.
Она не сопротивлялась, но спотыкалась, пытаясь поспеть за его длинными ногами.
Только тогда она заметила, что пока бежала по газону, потеряла одну из своих новеньких сандалий – новеньких сандалий, которые дал ей принц.
Она обернулась через плечо, продолжая быстро переставлять ноги.
Она нигде не видела сандалию.
Однако она увидела кое-что другое.
Между ней и горящими останками девочки в красивом белом платье стоял мужчина. Седовласый, с идеально подстриженной короткой седой бородкой, он наблюдал за ней своими странно светлыми глазами – глазами цвета грязной воды в отхожем месте.
Он смотрел прямо на неё.
Он не смотрел на её хозяина.
Он не смотрел на бегавших вокруг англичан, которые кричали и вопили.
Он не смотрел на горящие останки самых чистых, самых толстых и самых красивых детей, которых малышка видела в своей жизни. Он не смотрел на пожары или на мужчин, которые скакали на пони для поло и кричали от шока при виде детей.
Он смотрел лишь на неё.
Всё его тело оставалось абсолютно неподвижным, пока он пристально смотрел, словно старался заглянуть в саму её душу. Его ладонь сжимала трость костяного цвета. Он был одет в тяжёлую и плотную одежду англичанина, но она осознала, что смотрит сквозь одежду, сквозь высокую чёрную шляпу, также похожую на английскую, сквозь короткую странно подстриженную бороду и тёмные кожаные ботинки.
Он стоял там, осунувшийся и зловещий, наблюдая за ней.
Он выглядел очень по-английски. Костюм был идеальным, без изъянов, вплоть до того, как он излишне напряженно стоял там с натянутым лицом и бледной кожей. Она не видела ни единой ошибки в его манере держаться, ничего конкретного, но всё равно осознала, что видит сквозь иллюзию.
Кем бы ни был этот мужчина, он не англичанин.
Он также не походил на индийских людей, африканцев или тибетцев, китайцев или арабов, или других людей, которых девочка видела за свои годы. Он не походил на людей, потому что на самом деле не был человеком.
Он был таким, как она.
Он мог видеть её. Он видел сквозь её костюм, как и она видела его насквозь.
Эта мысль должна была принести облегчение.
Она должна была вызвать прилив восторга, надежды, даже радости. Вера, что однажды она сможет найти таких, как она – это единственное, что поддерживало её ночами.
Люди её хозяина убили её родителей. Они разграбили её деревню, насиловали и убивали. Он забрал её из жалости, увидев, что они сделали, и девочка пошла с ним, зная, что у неё нет выбора, ведь не осталось людей её крови, к которым она могла бы обратиться.
И всё же однажды она надеялась, что другие придут за ней.
То воссоединение с её людьми, с её расой было её грёзами наяву столько, сколько она себя помнила.
Она должна была испытать облегчение при виде этого мужчины.
Она должна была воспрянуть духом, увидев мужчину-видящего в Индии, как бы он ни одевался, как бы он ни наткнулся на неё, как бы он ни смотрел на неё… зачем бы он здесь ни очутился.
И всё же при виде его девочка испытала совсем не то, что ожидала.
Это не вызвало надежды, радости, чувства родства, семьи или возвращения домой, как она представляла.
Вместо этого по её спине пробежала холодная тёмная дрожь.
Её глаза распахнулись, сердце гулко стучало в груди, ужас раздирал её кровь и свет. Она силилась контролировать свой страх.
Она не могла.
Паника стиснула её до такой степени, что она не могла думать.
Это смешивалось с головокружением, затруднённым дыханием, жаром, близостью других светов в тёмной киве. Она почувствовала старика рядом с ней, и того, что напротив огня – он пригласил её сюда. Она чувствовала все их света, искрившие и извивавшиеся вокруг неё, и вновь ей пришлось приложить усилия, чтобы не закричать.
Жёлтые глаза светились и смотрели на неё в темноте.
Холодные глаза цвета мочи пронизывали её насквозь.
Комната закружилась, затерявшись в белом паре и лицах, похожих на маски.
Она насквозь промокла от пота, дышала сиплыми затруднёнными хрипами, чтобы получить кислород.
Она стиснула больное бедро, в которое Брукс пырнула её органическим штырём. Держась там, в абсолютно мокрой от пота одежде, она хватала ртом воздух и пыталась успокоить свой разум, напомнить себе, кто она и где находится.
Она видела маленькую девочку с тёмно-синими глазами, рыжевато-золотистыми локонами, в идеально белом платье…
Те глаза приобрели бледный, нефритово-зелёный оттенок.
Она увидела Элли, свой возлюбленный Мост. Она увидела, как та целится в неё из пистолета, и её лицо исказилось от ненависти. Она подняла дуло на уровень лица Чандрэ и нажала на курок.
Чандрэ разрыдалась.
Она не знала, откуда это взялось. Она не осознавала физические проявления этого, обхватив руками свои рёбра и торс, словно пытаясь сдержать всё в себе. Она закрыла глаза, но те жёлтые радужки вернулись, заставив её вздрогнуть и вернув весь тот ужас.
Могло ли это действительно быть воспоминанием?
Она помнила Раджида, мужчину, которому она принадлежала в те годы.
Она не помнила бомбу. Она не помнила маленькую девочку.
Она не помнила силуэт Менлима на том английском газоне в Калькутте.
Могло ли это быть реальностью? Действительно ли это случилось?
Прижавшись лицом к влажной ткани своих штанов, она втягивала вдохи между коленей, опустив лоб на скрещенные руки.
Она снова закрыла глаза и увидела жёлтые радужки. Она увидела его лицо вблизи к своему и сильно вздрогнула, подавив подступившую к горлу желчь. Она видела его скулы как у черепа, ввалившиеся глаза, лёгкую улыбку на губах, пока он шептал ей.
Она слышала его голос, говоривший с ней ритмичными волнами, тихо бормочущий…
– …Ты тигрица, – пробормотал Раджид, убирая волосы с её лица. Его пальцы были тёплыми, ласковыми. – Моя маленькая тигрица. Ты сегодня так хорошо справилась. Такая хорошая. Такая сильная…
Он гладил её как животное.
Она почти не замечала.
Она стояла с закрытыми глазами. Она подавила ком в горле, и крики всё ещё отдавались эхом в её голове. Её грудь болела, отчего сложно было дышать, думать. Она крепче зажмурилась, пытаясь оттолкнуть вид окровавленного белого платья, рыжевато-золотистые кудри, дымившиеся на газоне.
Она не считала тела.
Она не знала, скольких она убила. Она не считала и даже не смотрела на всех; так она твердила себе.
Она не знала, скольких она убила.
Она никогда не узнает.
Её память видящей боролась с её разумом, отказываясь признавать, сколько человек погибло.
От принца, его слуг и её хозяина, Раджида, она узнала, что девочка с тёмно-синими глазами была дочерью Кого-то Важного.
Её отец был англичанином, который не поступал так, как хотелось принцу; который был «наглым», как сказал принц, и «вторгся границы их королевства». Он хотел, чтобы англичанин знал своё истинное место в мире и помнил, кому на самом деле принадлежала Индия.
Тот красивый бело-розовый подарок был посланием.
Принц Бенгалии хотел послать англичанину сообщение посредством идеальной розовой посылки, принесённой маленькой девочкой с красными глазами и слишком тёмной кожей.
Принц в его расшитой драгоценными камнями павлиньей курте был очень ею доволен.
Когда Раджид и девочка вернулись в его дворец, и слуги доложили о том, что она сделала, принц просиял. Он подарил ей маленькую статуэтку тигра, сказав, что считает очаровательным прозвище, которое дал ей Раджид.
Безделушка была маленькой, длиной всего лишь с один её палец, но она была полностью сделана из лазурита. Тигр был изумительным, каждая полосочка тщательно вырезана из камня, каждый зуб, ухо и мягкая лапа воссозданы с поразительными деталями.
В любой другой день девочка была бы в восторге.
А так она могла лишь таращиться на эту маленькую вещицу, лишившись дара речи.
В итоге Раджиду пришлось поблагодарить принца вместо неё.
Девочка не могла отвести взгляда от пасти маленького ревущего тигра, зажатого в её руке. Ей казалось, будто тигр кричит. Синий цвет лазурита в точности повторял оттенок глаз девочки в белом платье… и он кричал на неё.
Теперь, оставшись наедине с Раджидом в его комнате, она лишь стояла там, терпя его прикосновения.
Эта часть их ритуала не была новой.
Обычно она не говорила, находясь в его частных спальных апартаментах с ним. От неё не ожидалось и не требовалось отвечать на его слова.
Он наверняка и не хотел этого.
Синий тигр оставался в её кармане всё то время, что она пробыла там.
Её пальцы время от времени потирали его, напоминая себе.
Она говорила себе, что душа той маленькой девочки с рыжевато-золотистыми волосами теперь жила в синем тигре. Она будет охранять фигурку ради неё.
Она будет беречь её до своей смерти.
Она плакала.
Девочка-служанка теперь лежала на своём тюфяке, в своей маленькой комнатушке возле спальни хозяина. Постелью ей служил соломенный матрас, но она не возражала – здесь было достаточно тепло, чтобы сон на земле не был проблемой.
Единственным её настоящим страхом были змеи, которых она до смерти боялась с тех пор, как в детстве увидела их в полях над Ладакхом.
Шмыгнув носом в подушку из утиного пуха, она вытерла нос рукавом, сжимая в руке резного тигра. Она не могла заснуть.
Она знала, что должна поспать, ведь завтра они снова найдут для неё какую-нибудь работу, но она не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько секунд. Она смотрела на синего тигра в темноте, гладила большим пальцем мелкую резьбу на боках, морде и лапах.
«Чандрэ-ла, – прошептал голос в её голове. – Чандрэ-ла… проснись, маленький тигренок».
Она застыла, задержав дыхание.
Уставившись на заднюю стену маленькой комнатки, в которой лежала, она несколько долгих секунд не шевелилась. Она лежала там, сдерживая короткие, болезненные вдохи и выдохи.
«Чандрэ… – уговаривал голос. – Иди ко мне, маленькая сестра. Иди ко мне».
Она медленно повернула голову и посмотрела назад в темноте.
В её комнате никого не было.
Она была совершенно одна в темноте.
Всё ещё тяжело дыша и почти давясь собственным дыханием, она крепко сжала в ладошке маленького синего тигра и повернулась на соломенном матрасе. Она убрала босые ноги из-под грубого одеяла, аккуратно приподняв край. На ней была лишь длинная рубашка – обноски её хозяина – сшитая из тонкого, но мягкого белого хлопка.
Она сидела там, стараясь контролировать биение своего сердца.
«Не бойся, – послал голос. – Ибо я никогда не наврежу тебе, дражайшая, дражайшая маленькая сестра. Малышка-тигрёнок… не бойся…»
Чандрэ дёрнулась на месте, поперхнувшись собственным дыханием.
Боль переполнила её грудь, её голову.
Дым переполнил всё перед глазами, ослепив её.
Её голова так сильно болела.
Затылок раскалывался, и каждый импульс отдавался раскалённой, испепеляющей болью.
Такое чувство, будто ей в череп вонзили осколок стекла, начиная с затылка и до самого места прямо за глазами. Она опустила веки, ахнув от боли, но стало только хуже. У неё закружилась голова, рот переполнился слюной. Змеи извивались в её сознании.
Боль усилилась, ослепляя её, заставляя рыдать и всхлипывать.
Она хотела умереть.
Gaos di’lalente u’hatre davos… она так сильно хотела умереть.
Она хотела, чтобы это закончилось. Она просто хотела, чтобы это закончилось прямо сейчас.
В своём сознании она видела, как Элисон Мост стоит над ней, держа пистолет, и щёлкает курком, чтобы снять с предохранителя. Её лицо выражало отвращение, омерзение, холодное безразличие. Это не было лицо друга, убивавшего своего друга, или даже врага, убивавшего врага.
Это было лицо человека, избавлявшегося от бешеной собаки.
С самого начала, с самого детства она терпела неудачи.
Она провалилась ещё до того, как узнала о начале войны.
Она издала сдавленное рыдание. Слёзы катились по её лицу.
Змеи извивались в её сознании, вызывая у неё тошноту, делая то бремя в её груди тяжелее, жёстче, толще, гнилостнее. Она умирала, тонула во влажном воздухе комнаты, гибла в черноте собственного сердца. Она силилась застонать, но даже это причиняло боль. Змеи извивались всё быстрее, то проникая в её череп, то выбираясь из него. Их движения порождали парализующую волну дурноты, тошноты, от которой она потела сильнее, от которой её кожа становилась холодной и липкой, и влага выступала из её пор.
