355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дугин Исидорович » Тревожный звон славы » Текст книги (страница 3)
Тревожный звон славы
  • Текст добавлен: 7 ноября 2017, 23:30

Текст книги "Тревожный звон славы"


Автор книги: Дугин Исидорович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц)

Пушкин соображал. Серьёзного конечно же ничего быть не могло: это не одесские дамы или портовые девы, а дворянские барышни. Флиртовать же, влюбляться, играть и выражать любовь захотелось, разумеется, с первого взгляда, с Алиной Осиповой, но он мгновенно заметил, как поглядывает она на молодого Вульфа. Зизи была слишком юна, Нетти странна; оставалось обратить внимание на старшую, Аннет.

Впрочем, его окружили со всех сторон. На него смотрели, как на какое-то чудо. Он был гений – и для них непостижим. А он, привыкнув к поклонению, лишь одаривал то одну, то другую барышню улыбками.

– Мы круглый год в деревне, – говорила Прасковья Александровна, – но от городских не отстали. Журналы, книги... И радовались вашим успехам. – И она опять обняла Пушкина.

Потом старики заговорили о хозяйстве и уездных новостях, а молодёжь уединилась в зальце.

Он разговорился с Алексеем Вульфом. Тот дважды в году, на рождественские и летние каникулы, приезжал из Дерпта в деревню к матери и сёстрам.

   – Студенческая жизнь – какой-то пир дружбы, – рассказывал Вульф. – Правда, колония русских невелика – большинство прибалтийцев и немцев, – и я вступил в члены корпорации «Дерптский буршеншафт». И конечно, бурсатские пиры, полурусские-полунемецкие, – в общем, разгул вакханалий. Дуэли, – он показал на чуть заметный шрам возле виска. – У каждого на квартире палаши, рапиры, эспадроны, пистолеты... Что сказать о нашем университете? Он в одном разряде со всеми кадетскими корпусами. Профессора – не без достоинств – направляют ум на способы исследования и познания. Читают исторические, географические науки, логику, но офицеру-то, в общем, нужна математика. – Он собирался стать инженерным офицером. – А знаете, кто много о вас говорил? Языков[54]54
  Языков Николай Михайлович (1803—1845) – русский поэт, хороший знакомый Пушкина.


[Закрыть]
.

   – Как! – воскликнул Пушкин. – Поэт Языков?

   – Наш дерптский студент, мой приятель. О, он ищет многого, он хочет обыкновенную жизнь возвысить! Все, даже неприятели – а у кого их нет? – соглашаются в обширности его дарований.

   – Тащите его сюда! Я желал бы знакомства...

   – В обществе, на студенческих наших празднествах он не душа, нет, он молчит, но вдруг скажет что-нибудь и по-новому как-то осветит...

   – Николай Языков! Да он талантище...

   – Прочтите нам что-нибудь... – между тем наперебой просили барышни.

Пушкин отнекивался. Но они не отставали. Он сослался на усталость. Но они настаивали. Он обыкновенно читать своих стихов не любил и из озорства прочитал давнюю свою шалость:


 
J’ai possede maitresse honnete,
Je la servais comme il lui faut,
Mais je n’ai point tourne de tete,
Je n’ai jamais vise si haut[55]55
У меня была порядочная любовница,Я ей служил, как ей подобает,Но головы ей не кружил,Я никогда не метил так высоко (фр).

[Закрыть]
.
 

   – Сашка! – возмущённо вскричала Ольга. – Как не совестно!

Лёвушка хохотал, корчился и так тряс головой, что казалось, он сошёл с ума.

Алексей Вульф сдержанно улыбнулся.

Тригорские барышни напряглись, чтобы сохранить приличие. Они переглянулись, и личики их раскраснелись.

И пошла та болтовня – с двусмыслицами, с намёками на отношения двух полов, – которая всегда забавляет молодое общество. Лишь бы старики не мешали!

Круглолицая Аннет Вульф, видимо, влюбилась в него с первого взгляда.

   – Как вы похожи на Байрона! – воскликнула она.

Что за нелепость! Он, которого всю жизнь мучила некрасивость его лица, похож на английского красавца, сводившего с ума даже чопорных леди! Однако он подумал, что в кабинете рядом с портретом Жуковского следует повесить портрет Байрона. И он произнёс мрачно:

   – Увы, здесь не юг. Здесь небо сивое, а луна точно репка...

Аннет, потрясённая, вскинула на него глаза: вот, значит, как он чувствует! Он чувствует так же, как герои его поэм!

   – Но всё же мы здесь живём... – пролепетала она.

Она, несомненно, была изрядная дура. Ну что ж, пусть так. И он потихоньку пожал ей руку.

Когда гости собирались уезжать, Прасковья Александровна подошла к нему.

   – Рада, рада вам, – сказала она, целуя его в лоб. – Однако, Alexandre, я слышала, что губернатор приглашает вас в Псков?

Он сразу же почувствовал раздражение. Вот оно: Прасковья Александровна уже переговорила с его отцом.

   – Сосед-помещик приезжал и рассказал мне, – поспешно прибавила она, прочитав раздражение на его лице.

   – Если я не получу особенного повеления, – резко ответил Пушкин, – я не тронусь с места!

   – Ну хорошо, хорошо, – поспешно сказала она. – Я говорю это потому, что ваши дела всё равно что мои дела!

Гости уехали.

   – Как завивается – в её-то возрасте, – сказала Надежда Осиповна мужу о Прасковье Александровне.

Тот многозначительно поднял брови.

   – Алексей Вульф интересен и воспитан, не правда ли? – доверительно спросила Ольга у брата.

Пушкин уединился в своей комнате. Он засел за письмо к Дельвигу. Ну да, Кюхельбекер был в Москве, Пущин, первый друг, тоже был в Москве, да и, по правде сказать, уже в Петербурге, ещё до ссылки, жизнь как-то развела их... Дельвига, Дельвига он хотел видеть!

На столе уже стояли табачница, подсвечник, чернильница, лежала всякая памятная мелочь.

За окном было темно, в доме всё успокоилось.

Долго горела свеча в новой его обители.

IV

Домой он возвращался на взмыленной лошади. Река неспешно несла свои воды. Тропинка подвела к самому берегу, лошадь потянулась к воде. Она пила и в то же время хвостом обмахивала круп. Потом широким размашистым шагом пошла в гору.

Женская фигура метнулась впереди. Ну да, это Ольга Калашникова! Накинув нарядный шугай на плечи и повязав голову платком, она стояла на тропинке и вдруг бросилась бежать... И так повторялось изо дня в день: девушка убегала со всех ног, как только видела его, но то и дело попадалась, будто случайно, ему на глаза. Случайно ли это было?..

Подъезжая к усадьбе, он встретил почтовый возок. Боже мой, ведь сегодня почтовый день!

Соскочив с лошади и передав узду подоспевшему Петру, он бросился в дом. Да, на круглом столе в зальце – письма... Сергей Львович тоже читал письмо. Пушкин запёрся в комнате.

Писем было два, оба из Одессы: от княгини Вяземской и от графини Воронцовой.

Будто тончайшим запахом духов повеяло от сложенных конвертами и запечатанных облатками листов, проделавших долгий путь в грубых почтовых мешках. Он едва справился с волнением. Образ прекрасной женщины, которая – он был уверен – могла бы его полюбить, встал перед ним. И хотя письмо графини было краткое и лишь утешающее, ему упорно чудились в нём ноты нежности и признаний. Прекрасной своей рукой она на прощание прикоснулась к его голове. Не был ли полон значения талисман, который она вручила скитальцу, терпящему бедствие?

Он решил сжечь это письмо любви, дабы молва не запятнала святое имя. Пламя жадно искало пищи, бумага чернела, свёртывалась и осыпалась прахом. Всё было кончено!

Письмо княгини было полно весёлыми подробностями, городскими новостями, сведениями о знакомых, театральными вестями и – что для него было немаловажно – слухами о брошенной мужем Амалии Ризнич, слухами, которые из далёкой Италии дошли до Одессы. Княгиня не случайно писала об этом: она для Пушкина была наперсницей и знала, что произошло. У него замерло сердце.

Путы воспоминаний охватили его – жгучие, ранящие. Порывы, ошибки, надежды, признания, опасения – в эти путы вплелись графиня Воронцова, Александр Раевский и он сам, главное, он сам, Пушкин. В его поведении будто два разнородных начала перекликались, соперничали – и побеждало то одно, то другое. Вот в чём была коварность его натуры!

Он сел за стол, обмакнул перо, но, прежде чем писать, плавной линией начертал женский портрет – профиль Воронцовой.

Пушкин писал будто о двух людях, употребляя «ты», «он», «твой», «свой», и совершенно непонятно было, к кому же он обращается. Он, привыкший к филигранной отделке стихов и настоятельно чувствовавший потребность в ясности и законченности, нарочно затушёвывал смысл, и непонятно было, кто же с кем спорит, потому что это были голоса разных начал, составлявших его натуру. Он вскрывал, препарировал свою душу.

Выплеснув чувства, перелив их в стихи, успокоившись напряжённым трудом, он пошёл к сестре. Та писала акварелью. Несколько её картин – пейзажей и портретов – висели на стенах.

   – Я кое-что успела заметить, – сказала она. При нежности, робости и слабости натуры она обладала цепким взглядом.

   – Что же ты заметила?

Она смотрела на него улыбчиво-благожелательно.

   – Твоя печатка, – она указала на перстень, который он носил на пальце, – такая же на письме к тебе из Одессы!..

   – О-о! – Он не нашёлся что ответить. Перстень с печаткой был подарен ему Воронцовой. Но ожила давняя манера производить впечатление на сестру. – Да, – сказал он и вздохнул. – Да! – Он вскинул голову, глядя в пространство.

А она заговорила о том, что все последние годы её волновало:

   – Ведь я чуть не вышла замуж!

   – Вот как?! – воскликнул он.

   – То есть вышла бы, если бы опять не воспротивилась maman. Этот молодой человек – положительно совершенство: умён, имеет прекрасную душу, всеми любим и ценим – природа не отказала ему ни в чём...

Он уже знал развязку. Но Боже мой! Всё ещё повторялось то, что было и в Петербурге.

На глазах у Ольга показались слёзы. Он смотрел на акварели на стенах. Моська соскочила с дивана и слабо тявкнула. Сестра справилась с волнением.

   – Этот Алексей Вульф, – сказала она весело, – aimable ct plein d’esprit[56]56
  Любезный и остроумный (фр.).


[Закрыть]
. И не глуп. И даже весьма привлекателен. – Пушкин посмотрел на сестру. Она покраснела. – Всё же он самонадеян, – тотчас возразила она. – Он моложе меня, а хочет быть моим наперсником!..

Во двор въехала коляска. Лошади ржали; дога на псарне залаяли.

   – Боже мой, это Рокотов, – сказала Ольга. – Меня нет. Я больна. Он недавно сватался, но я сама ему отказала.

...Этот богатый стехневский помещик был средних лет, с изрядным брюшком, в зелёном фраке и с пышно повязанным галстуком. Лицо его дышало добродушием, румяный рот приветливо всем улыбался.

   – Драгоценная... – Он поцеловал у Надежды Осиповны руку. – Почтеннейший... – Он поцеловал у Сергея Львовича плечо. – Александр Сергеевич! – Он протянул руку.

   – Вы изволите знать меня? – спросил Пушкин, пожимая руку.

   – Ах, Боже мой, Александр Сергеевич, кто же не знает вас! – Неожиданно он и Пушкина поцеловал в плечо. – Однако же... – он обвёл зальце глазами, – я не всех вижу.

   – У моей сестры мигрень, – сказал Пушкин. – Она лежит.

Рокотов вздохнул.

   – Что ж... Однако же, Александр Сергеевич, дошло до меня, что новую коляску...

   – Никита! – позвал Пушкин. Дядька остановился в дверях. – Вели карету выкатить из сарая во двор.

Однако исполнительный дядька на сей раз не торопился. Он вопросительно посмотрел на Сергея Львовича. Его барином был Сергей Львович. Тот кивнул головой.

Вышли из дома. Рокотов и его кучер осмотрели коляску.

   – Хорошая вроде бы... Красивая вроде бы... – бормотал Рокотов.

   – А только чеку, ваше благородь, надо б ковать, – вмешался его кучер.

   – Как же, скажешь – ковать! – возразил михайловский кучер Пётр.

   – Сколько же вы пожелаете-с? – спросил Рокотов.

Пушкин назвал цену, которую сам заплатил. Рокотов почесал в затылке.

   – Подумаю-с, Александр Сергеевич. Сейчас, знаете, не при деньгах.

Вернулись в дом.

Рокотов огляделся, будто кого-то отыскивая, и снова вздохнул.

   – Да-с... А слышали новость? – вдруг затараторил он. – Как же-с! Помещик Карамышев[57]57
  Карамышев Александр II – помещик Порховского уезда Псковской губ.


[Закрыть]
, которого вы хорошо изволите знать, имел дочь от своей крестьянки и вот умер – как же, третьего дни, – не успев дать вольную и назначить приданое. И теперь конечно же наследники желают девушку продать. Pardonner та franchise[58]58
  Простите мою откровенность (фр.).


[Закрыть]
, в щекотливых делах нужна основательность. Как вы полагаете? Je tiens beaucoup h votre opinion[59]59
  Я очень дорожу вашим мнением (фр.).


[Закрыть]
. – Произношение у него было ужасное. Пушкин и Сергей Львович насмешливо переглянулись.

Надежда Осиповна всполошилась.

   – Серж, – обратилась она к мужу, – не купить ли взамен Дуняшки, которую мы отдали в крестьянки?

Сергей Львович неопределённо пожал плечами.

   – Какова цена...

   – Впрочем, – сообразила Надежда Осиповна, – девушка воспитывалась в доме, поэтому конечно же ленива и избалованна. Нет!

   – А знаете ли, что дочь Николая Ивановича Бухарова[60]60
  Бухаров Николай Иванович (1799—1862) – помещик с. Михалева, сосед Пушкиных по с. Михайловскому.


[Закрыть]
тайно обвенчалась с штабс-ротмистром полка, расквартированного в уезде? Штабс-ротмистр сватался, получил отказ, уговорил бежать – и они обвенчались в Пскове. Je tiens beaucoup a votre opinion!

Рокотов уехал. Пушкин сел за рабочий стол. Ещё доносился звон колокольчика. Он принялся за свои «Записки».

Вскоре в доме поднялась суета. Тяжёлый дормез подогнали к крыльцу. В него грузили корзинки с бельём и платьем, подушки, сундуки и ларцы. Сергей Львович и Надежда Осиповна собирались к друзьям: к Ивану Никитичу Бухарову в Михалёво, к Григорию Павловичу Назимову в Преображенское, к Николаю Абрамовичу Яхонтову в Кампо.

   – А мы с Лёвушкой в Тригорское, – сказал Пушкин сестре. – Пойдёшь с нами?

У Ольги был несчастный вид. Maman брала её с собой. Надежда Осиповна требовала, чтобы даже на близкие прогулки она испрашивала разрешение.

К вечеру Пушкин с братом дружно шагали верхней дорогой. Их сопровождали два ленивых разъевшихся дога из псарни. Сосновым бором спустились к Сороти и прибрежной тропой вышли к лугу вдоль озера. Это озеро Маленец было куда меньше озера Кучане, и берега здесь были другие, в камышах, и дно илистое. Здесь не купались. Зато луг, напоенный водой, густо зарос высокой травой и цвёл ковром голубоватых и розовых цветов. Сильно пахло водой, тиной, разнотравьем.

   – Первое твоё дело в Петербурге, – наставлял Пушкин брата, – пойти к Никите Всеволожскому[61]61
  Всеволожский Никита Всеволодович (1799—1862) – актуариус Коллегии иностранных дел, позднее действительный статский советник, любитель театра и литературы, переводчик, приятель Пушкина.


[Закрыть]
.

Лёвушка усердно кивал головой. Этот юноша, которому шёл двадцатый год, внешностью и движениями – всем своим обликом – так напоминал Пушкина, что казалось, это один человек раздвоился.

   – Я намерен издать собрание стихотворений! – Желание было давнее, ещё с лицейской поры. – Я составил тетрадку, напечатал билеты и раздал за наличные около сорока. Но, покидая Петербург впопыхах, расплатился с Никитой за карточные долга этой рукописью. Теперь ты, Лев, должен перекупить рукопись за тысячу рублей.

И поручение было не из новых. Ещё из Кишинёва Пушкин писал брату, л тот якобы был у Всеволожского, но поручения так и не выполнил. Впрочем, тогда он был совсем мальчик – и Пушкин обращался даже к Гнедичу и Александру Бестужеву[62]62
  Гнедич Николай Иванович (1784—1833) – русский поэт, переводчик «Илиады» Гомера, член Российской академии, библиотекарь Публичной библиотеки, театрал.
  Бестужев (псевдоним – Марлинский) Александр Александрович (1797—1837) – писатель, литературный критик, издатель (с К. Ф. Рылеевым) альманаха «Полярная звезда», декабрист.


[Закрыть]
. Издать собрание стихотворений было для него настоятельной необходимостью: даже его дядя издал собрание стихотворений, не говоря уже о Жуковском и Батюшкове.

   – Никита имел права издателя – конечно, на определённых условиях. Теперь ты скажешь: Пушкин, мол, сам хочет издать – и отдашь ему тысячу.

   – Где же ты возьмёшь тысячу? – недоумённо спросил Лёвушка. Его отец любил, но и с ним был скуп.

   – Вот именно, – ответил Пушкин. – Может быть, коляску продам. Или – у кого-нибудь. В общем, отдашь тысячу!

Теперь дорога круто потянулась в гору, и здесь был конец Ганнибаловых владений, и на самой границе росли три сосны. Дальше расстилались поля, а вдали виднелись холмы над Соротью.

   – Конечно, – вслух размышлял Пушкин, – прошло много лет, и нужно объявить в газетах, что, если билеты затерялись, достаточно одного имени адресата, ибо – это мы солжём – имена всех господ подписавшихся находятся у издателя. Ты меня понял?

Лёвушка клятвенно обещал исполнить всё в точности.

   – Да, собирались мы у Всеволожского – после спектаклей, как правило, но и по средам... Эх, друзья, друзья! – В самом деле, куда девались закадычные его друзья? – Не верь в дружбу, – сказал он Лёвушке. И снова попробовал исповедаться брату – и снова увидел, что брат воспринимает его слова как скучную проповедь старшего.

Миновали Воронич – высокий холм с плоской вершиной, остатками древнего городища, погостом и Егорьевской церковью; по склону холма раскинулась деревенька.

   – Как же мыслишь ты своё будущее? – спросил Пушкин.

Из путаных слов, междометий и заиканий он понял, что брат всё ещё бредит поэзией.

   – Зачем тебе? – возразил Пушкин. В письмах он своё отношение выразил достаточно резко. – Это не даёт положения в обществе. Просто увеличишь собой ряды горе-поэтов. Пойми, это особое призвание совсем немногих, и никакое желание, даже самое горячее, здесь не имеет никакой власти...

Лёвушка сник.

Но вот они покинули дорогу и извилистой тропинкой взобрались по крутому склону наверх.

Тригорский помещичий дом выглядел ещё проще михайловского, зато был куда вместительнее. Когда-то в этом длинном, приземистом, похожем на сарай здании располагалась полотняная фабрика. Но барский дом от старости развалился, и энергичная Прасковья Александровна обшила сарай некрашеным тёсом, с обоих торцов украсила незатейливыми фронтонами и террасами с деревянными колоннами и внутри всё обновила и переустроила.

Тропа огибала дом и вела мимо пруда к началу парка и аллеям. Всюду были цветники, лужки, куртины, изгороди из кустарников.

Зато как богато и уютно был обставлен дом изнутри: стулья и кресла с накладными подушками, диваны, ломберные столики, настенные зеркала, каминные часы, безделушки, статуэтки... Комнат было множество – столовая, гостиная, спальни, кабинет хозяйки, кабинет Алексея Вульфа, библиотека, классная, девичья. Все комнаты были обжитые и хорошо вытапливались, потому что семья Осиповых-Вульф жила в Тригорском круглый год.

Какими радостными криками обитатели дома приветствовали гостей! Прасковья Александровна на полуслове отставила запись в приходно-расходную книгу; Александра она поцеловала в лоб. Алексей Вульф – теперь уже в студенческом форменном сюртучке – держал в руке раскрытую французскую книжку. Барышни убежали причёсываться и поправлять туалеты, а потом обступили молодых соседей.

Пока ставили самовар и накрывали стол, расположились в просторной гостиной. Здесь на блестящем полу пестрели циновки и дорожки – все домашней работы, в стороне от стены неподалёку от двери стояло тёмное фортепьяно, вблизи камина круглый стол, диван и кресла составляли уютный ансамбль. Специальная игрушка издавала трели соловья.

Закипел разговор. Вы слышали последние уездные новости? Ну как же, Лизет, дочь Бухарова, тайно обвенчалась с...

– Какая прелесть! – воскликнула Аннет Вульф.

Теперь Пушкин пригляделся к ней ближе. У неё был выпуклый лоб, гладкая причёска с затейливыми локонцами от висков вдоль лица и тяжеловатый округлый подбородок.

   – Le Dieu i’est l’amour![63]63
  Бог есть любовь! (фр.)


[Закрыть]
– И она бросила быстрый взгляд на Пушкина.

Он не удержал насмешливой улыбки.

   – Что же ты нашла в этом хорошего? – строго спросила Прасковья Александровна. Она была довольно полная, сохраняя при этом стройность, с пышной причёской из каштановых волос и двигалась быстро, легко.

   – Но они любят друг друга.

   – Ведь они любят друг друга! – подхватила пятнадцатилетняя Зизи.

   – А отца с матерью не любит и не уважает?

   – А я сам бы помог этому молодцу штабс-ротмистру! – воскликнул Лёвушка.

Красивая Алина Осипова молчала, сдержанная и сосредоточенная. Но взгляды, которые она иногда бросала на сводного брата, не оставляли никаких сомнений.

Алексей Вульф в небрежной позе расположился на обитом штофом диване. Пушкин подсел к нему.

   – Наша студенческая жизнь, – начал рассказывать дерптский студент, – ни дня без дуэли. На саблях или пистолетах – и по любому ничтожному поводу. Просто это неистребимый дух рыцарства. В этом потребность. Двое дерутся, а пятьдесят смотрят. А потом примирение к конечно же пьяное застолье...

   – У меня так есть серьёзная причина для дуэли, – произнёс Пушкин. – И дуэль неизбежна. – Он принялся рассказывать об оскорблении, которое ему нанёс Толстой-Американец[64]64
  Толстой-Американец – Толстой Фёдор Иванович (1782– 1846) – граф, участник Отечественной войны 1812 г., офицер; авантюрист, бретёр и карточный игрок.


[Закрыть]
. Клевета, которая, можно сказать, едва не погубила его. – Каждый день в Кишинёве и Одессе я упражнял руку тяжёлой палкой – чтобы не дрожала. У вас не найдётся?

   – Как же, – ответил Вульф, – пойдёмте.

Прошли в его кабинет с письменным и ломберным столами, этажеркой для книг и скрещёнными саблями по ковру на стене. Из угла Вульф извлёк железную, с Т-образной ручкой, с четырёхгранным остриём палку. Пушкин поднял её на ладони – не менее девяти фунтов.

   – То, что мне нужно!

Пушкин задержался в библиотеке. Это была узкая комната со шкафами чёрного дерева «под орех», с круглым столом на массивной ноге и диваном с пёстрой обивкой. На стенах висели картины фламандской школы.

Он открыл полузастеклённые дверцы. Какая мешанина и какое богатство! Здесь были книги и журналы, собранные ещё стариком Вындомским, – «Трутень» Новикова и «Всякая всячина» Екатерины II, творения Ломоносова, Тредьяковского, Сумарокова и Державина[65]65
  Новиков Николай Иванович (1744—1818) – русский просветитель, писатель, журналист, издатель.
  Сумароков Александр Петрович (1717 или 1718—1777) – русский писатель, один из видных представителей классицизма.
  Державин Гавриил Романович (1743—1816) – русский поэт, государственный деятель.


[Закрыть]
– и книга, приобретённые его дочерью, с подписями, в которых отразился пройденный ею жизненный путь: «Prascovie de Windomsky», «Prascovie Woulff», «Prascovie d’Ossipoff»[66]66
  «Прасковья Вындомская». «Прасковья Вульф», «Прасковья Осипова» (фр.).


[Закрыть]
; учебники физики, географии, арифметики, по которым обучались Аннет и Знзи, и читаные-перечитаные знаменитые романы Ричардсона[67]67
  Ричардсон Самюэл (1689—1761) – английский писатель, положивший начало буржуазному семейно-бытовому роману.


[Закрыть]
о Грандисоне и Клариссе Гарлоу; Расин, Корнель, Шекспир, Гёте[68]68
  Шекспир Уильям (1564—1616) – английский поэт и драматург, представитель культуры Возрождения.
  Гёте Иоганн Вольфганг (1749—1832) – немецкий поэт и мыслитель.


[Закрыть]
; домашние лечебники, месяцесловы, календари в сафьяновых переплётах; «Российский Феатр» и «Деяния Петра», творение хозяина «Записка, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку».

Пушкин тотчас отобрал несколько книг и, неся их под мышкой, вернулся в гостиную.

Сразу же послышалось:

   – Прочтите, прочтите!

Вот уж чего он не любил!

   – Хочешь, я за тебя прочту... ну то... начало... «Цыган», – предложил Лёвушка.

Вот память! Лёвушка с раскрасневшимся лицом и живо поблескивающими глазами стоял подле Алины Осиповой. Она смотрела не на него, а на Алексея Вульфа, сидевшего в небрежной позе, закинув ногу на ногу, на диване.

   – Я прочту, – сказал Пушкин, – если мадемуазель Алина сыграет нам.

Красивое лицо девушки оставалось строгим, лишь тонкие брови дрогнули в изломе. Она подошла к фортепьяно, подняла крышку и села на круглую табуретку, так что платье складками стекло по стройным ногам к педалям.

Бравурные звуки сразу заполнили дом, и вдруг стихли, превратившись в грустную жалобу, и снова вознеслись, закружились, призывая и увлекая... Как она играла! И превосходный этот талант, никем по достоинству не оценённый, должен был заглохнуть в деревне...

Алина встала из-за инструмента и взглянула на Пушкина каким-то новым, победоносным и светящимся взглядом.

   – Теперь ваш черёд, – сказала она. В тембре её голоса тоже была музыка. Честное слово, он готов был влюбиться!

   – Что ж... – И Пушкин вышел на середину комнаты. – Ещё не совсем закончил... перевод из Парни... вольный перевод... – И прочитал «Прозерпину».


 
Пред богинею колена
Робко юноша склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И счастливец отпирает
Осторожною рукой
Дверь, откуда вылетает
Сновидений ложный рой.
 

Потом пили чай. Разговор завязался пустячный.

   – Почему вы смеётесь, мадемуазель? – спросил Пушкин у пятнадцатилетней Зизи.

   – Потому что засмеялась она. – Зизи указала на Алину Осипову. – А если кто-нибудь другой смеётся, – пояснила она, – тогда смеюсь и я.

   – Да, да, у неё такая манера, – подтвердила Аннет. Вид у неё был грустный: она ревновала Пушкина к Алине.

   – Она всегда смеётся, – подтвердил и Лёвушка. Он сидел возле Алины.

Алексей Вульф со значительным видом молчал; в нём было что-то фатовское.

На столе кипел самовар, пар поднимался лёгкими облачками; рядом с самоваром стояли банки со сливками.

   – Так отчего же вы засмеялись? – спросил Пушкин у Алины.

   – Этого я не могу вам сказать, – ответила она и засмеялась.

Тотчас опять засмеялась Зизи.

   – Что за глупые манеры, – недовольно заметила Прасковья Александровна.

Ещё не начало темнеть, но сквозь распахнутые окна уже тянуло вечерней сыростью от близких озёр, прудов, Сороти и зелени вокруг. Должно быть, в низине стлался туман.

   – Не надейтесь, что я подумаю, что вы смеётесь надо мной, – сказал Пушкин. – И я знаю, над чем вы смеётесь.

   – Зачем же спрашиваете? – в один голос ответили Алина и Зизи и снова громко засмеялись.

   – Этому будет конец? – сердясь, произнесла Прасковья Александровна.

   – Они всегда так, – взволнованно сказал Лёвушка.

Вдруг послышался звон колокольчика. Кто бы это мог быть? Батюшки, да это Иван Матвеевич Рокотов и помещик того же уезда Пальчиков – в одной коляске.

   – Милости просим, господа. – Прасковья Александровна приказала зажечь свечи.

   – Вы слышали новость? – с ходу начал Рокотов. – Je tiens beaucoup a votre opinion...1 Покойный Карамышев имел дочь от своей крестьянки!.. Pardonner та franchise...[69]69
  Я очень дорожу вашим мнением... (фр.)


[Закрыть]
[70]70
  Простите мою откровенность... (фр.)


[Закрыть]

   – Знаем, всё знаем! – дружно ответили ему.

Долговязый Пальчиков носил полосатые канифасовые панталоны и зелёный сюртук; он был носат и щеголял узкими баками. Рокотов тоже молодился и сильно душился. Оба почитались женихами.

У Пальчикова был странный дефект речи. На вопрос: «Откуда вы родом?» – он ответил:

   – Моя родня вся Псова. – Это вместо Пскова.

Все девушки – Аннет, Зизи, Нетти, Алина – выскочили из-за стола и опрометью бросились из гостиной – хохотать.

   – Умираю! – послышался голос Зизи.

Вернулись они, потупив глаза, с серьёзными лицами.

   – Это что? – строго спросила Прасковья Александровна.

Пошёл помещичий разговор о хозяйстве.

   – У нас, – сказал Пальчиков, – к сожалению, поместья хромают либо на одну, либо на обе ноги. То есть или помещик не имеет от своих крестьян желаемых выгод, или крестьяне от помещика, или обе стороны...

   – Старосты, приказчики – все мошенники, – сказала Прасковья Александровна. – Только сам помещик может наблюдать свои интересы и интересы своих крестьян. Но ведь кто захочет жить в деревне?

Ни Рокотов, ни Пальчиков не желали: на зиму они уезжали, по крайней мере, в Псков.

   – Я в деревне жить не могу, – жаловался Рокотов, поглядывая на девушек. – И управляющему позволяю держать пару лошадей и для оных сена и овса...

   – Скучные разговоры! – воскликнул Лёвушка. – Лучше танцевать.

И все тотчас его поддержали.

   – Je a de la verve, n’eft-ce pas?[71]71
  Он остроумен, не правда ли? (фр.)


[Закрыть]
– сказал Пушкин, восхищаясь юношеской оживлённостью брата.

Местом для танцев летом служила прямоугольная большая площадка в глубине парка, окружённая барбарисовыми кустами, с огромной старой липой посредине – «зелёный танцевальный зал». Оркестр из дворовых со скрипками, виолончелями и дудками, стоя за кустами, наигрывал вальсы и кадрили. Темнота сгустилась, и вдоль кустов расставили горящие плошки. Слабое пламя колыхалось, по площадке метались тени, и всё выглядело сказочным и фантастическим. Кружились пары.

   – Придумайте девиз для моей печатки, – томным голосом попросила круглолицая Аннет.

   – «Я очаровательна», – сказал Пушкин.

   – Вы смеётесь надо мной?

   – «Я совершенство».

   – Боже, какой вы...

   – Maman, я хочу кататься верхом, – сказала Зизи.

   – Ещё что придумала. – Прасковья Александровна села на диван, умелыми руками сооружённый вокруг липы.

   – Но я чувствую, что ослабела, у меня расстроятся нервы...

   – Не болтай!..

Когда Пушкин и Лёвушка спускались с холма, на краю, у самого ската, на площадке, окружённой липами, белели девичьи платья и слышались молодые голоса. С этой площадки, на которой под дубом стояла садовая скамейка, проглядывалась дорога на Михайловское.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю