Текст книги "За чертой милосердия. Цена человеку"
Автор книги: Дмитрий Гусаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц)
– Ползи сюда, сволочь! – во всю глотку заорал Бузулуцков.
Партизан услышал его, повернул на голос лицо, попробовал выползти из-за дома, но как только впереди него веером рассыпались пули, вздымая фонтанчики песка, трусливо повернул обратно.
– Погибать из-за него будем, что ли! – взвыл пулеметчик.
Бузулуцков тщательно приложился и дал короткую очередь, целясь чуть позади затаившегося партизана и надеясь хоть этим подогнать его. Партизан вздрогнул, оглянулся и вдруг поспешно пополз назад, к крыльцу.
– Трус, сволочь! – орал Бузулуцков и вдруг скомандовал; – Бей по нему!
Пулеметчик не сразу понял, даже огонь прекратил. Секунду-другую они смотрели друг на друга,
– Огонь по предателю!
Бузулуцков приник к автомату, но было уже поздно – в ту самую секунду ноги в зеленых обмотках мелькнули и скрылись за бревенчатым срубом крыльца.
Все было кончено. Страшно матерясь, Бузулуцков торопливо пополз вслед за пулеметчиком к ольховым зарослям, за которыми начинался спасительный лес, пули свистели где-то высоко над головой и с сухим треском разрывались впереди, осыпая на землю ветки, но это уже были чужие, нестрашные пули, пускаемые противником наугад для острастки,– Бузулуцков был почти убежден, что по открытому месту финны не станут преследовать, они не любят лишних потерь, а судя по плотности огня, их было не так уж и много; бригада, если бы решилась принять бой, легко раздавила бы их, и это особенно злило Бузулуцкова, ибо бой, начавшийся для его взвода столь успешно, закончился таким постыдным случаем.
Радовало одно: оставшийся в поселке предатель – по-другому Бузулуцков теперь не называл его – был бойцом не его взвода: все-таки позора меньше.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
(квадрат 24 — 94, 18 июля 1942 г.)
1
Минут через двадцать взвод прикрытия догнал бригаду. О случившемся Бузулуцков сразу же доложил командиру отряда Попову. Александр Иванович заметно побледнел, несколько секунд молчал, глядя на двигавшуюся мимо цепочку бойцов, потом справился с растерянностью и вполголоса, как он делал всегда, приказал еще раз проверить людей, а командирам взводов лично доложить ему о потерях. Связной Ваня Соболев, придерживая правой рукой автомат, а левой – вещмешок, побежал в голову колонны. Слышавший все это комиссар отряда, ни слова не говоря, направился в противоположную сторону, чуть ли не поименно пересчитывая шагавших ему навстречу партизай.
Вскоре выяснилось, что не хватает бойца Симакова, который пришел в отряд в Сегеже, за две недели до выхода, вместе с пополнением. Кто он – трус или предатель? Когда стали разбираться, то оказалось, что и политрук, и командир взвода, и товарищи по отделению знают о Симакове совсем не так много, как теперь хотелось бы. Тихий, замкнутый, исполнительный, он пришел в партизаны добровольно, за плечами имел девять классов, любит читать и даже в этот поход взял с собой одну книгу. Политрук интересовался книгой—это был роман Алексея Толстого «Черное золото».
Услышав это, Андрей Бузулудков насторожился. До прихода в партизанский отряд он служил библиотекарем в воинской части, однажды при регистрации новых поступлений обратил внимание на эту книгу, так как она имела двойное название, начал ее читать, но почему-то бросил, однако второе название хорошо запомнил, ибо оно-то и привлекло его тогда, в сороковом году, а теперь вдруг приобрело особый смысл и значение.
– Пошли на доклад к комбригу! – приказал Попов Бузулуцкову, когда все сведения о Симакове были собраны. Они вышли из цепочки и начали обгонять колонну.
– Неудивительно, что он таскал с собой эту книгу,– раздумчиво произнес Бузулудков. Он уже нисколько не сомневался, что Симаков не трус, а предатель, только странно как-то вел себя в поселке.
– Почему? – спросил Попов, обернувшись к нему.
– У этой книги есть второе заглавие. Она называется «Эмигранты».
– Ты читал ее? О чем она?
– Да нет. Теперь жалею, что бросил... А о чем – ясно из заглавия. О беляках, предателях Родины...
Выслушав доклад Попова, Григорьев вскипел. Резная тросточка, с которой он не расставался в походе, нервно защелкала по сапогу.
– Ты что, не мог пристрелить этого труса, что ли? – повернулся комбриг к Бузулуцкову и посмотрел на него взглядом, не обещавшим ничего хорошего.– Смалодушничал, рука не поднялась?
– Я стрелял, но запоздал... Он успел скрыться. Да и кто знал, что он предатель.
– А ты зачем в прикрытие оставлен был? Думаешь, чтоб только от финнов отбиваться? Нет. Обеспечить полный отход бригады – вот главное. В общем, ты, Бузулуц-ков, задачу свою выполнил наполовину... Вернемся на базу, будем разбираться. Другие потери есть? – обратился комбриг к Попову.
– Нет. Двое легко ранены.
– Идти могут?
– Могут. Ранения пустяковые, царапины.
– Ступайте по своим местам!
Комиссар Аристов неожиданно мягко напутствовал:
– Об этом случае прошу не распространяться. Не надо будоражить людей. Политруку взвода передайте мое замечание о недостаточной воспитательной работе. Вам ясно?
– Ясно,– за двоих ответил Попов.
Когда командиры из отряда «Мстители» отстали, Аристов попросил:
– Иван Антоныч, отойдем в сторонку.
Григорьев подтянул повыше вещмешок и недовольно сошел с тропы. Связные Воронов и Макарихин двинулись следом, но Аристов остановил их:
– Нс ходите. Мы сейчас догоним.
Бригада шла по пологому каменистому склону, поросшему сосняком. Параллельно ей, на расстоянии видимой связи, по гребню кряжа двигалась редкая цепочка правого боевого охранения. Где-то внизу, почти невидимое отсюда, пробиралось сквозь кусты и мелколесье левое охранение, которому сегодня не повезло, так как кряж тянулся нескончаемо и все время с севера на юг, прямо по курсу бригады. Иногда угадывалась близость Унут-озера – над верхушками леса внизу распахивались ширь и простор, но самого озера так ни разу и не увидели – ведущему было приказано не подходить к берегу.
– Иван Антоныч,– сказал Аристов, поправляя очки,– боюсь, что с такими случаями нам придется иметь дело и дальше.
– Это еще почему?
– Есть тут одно обстоятельство,– мягко улыбнулся Аристов.– Я виноват, что не сказал тебе раньше, но с бригадой двигается несколько фронтовых разведчиков. Одни из них должны незаметно скрыться, другие – сдаться в плен. Подробностей я и сам не знаю. Но пришли они к нам с пополнением в Сегеже. Возможно, Симаков из них.
– Это уж черт знает что! – возмутился Григорьев.– Командир бригады последним узнает о таких делах.
– Не последним, а третьим,– поправил его Аристов.– Да ты не сердись, дело это деликатное, сам понимаешь.
– Кто еще зиает?
– Занимается этим Ситников. Только прошу тебя, об этом никому ни слова.
– Вершинин знает об этом?
– Возможно, и нет. Все это идет по другим каналам. Меня доверительно предупредил Куприянов.
– Вот что, комиссар. Коль так, то ты мне ничего не говорил и я ничего не слышал. Теперь, после случая с Симаковым, я еще строже прикажу стрелять по каждому, кто будет замечен в трусости или попытке перейти на сторону врага. Ясно?
– Ну и отлично,– улыбнулся Аристов.
– Не понимаю, чему ты радуешься. Ведь мы постреляем этих разведчиков.
– Это уж как выйдет. На то их и готовили, чтоб уметь сделать свое дело. В противном случае, кто из финнов им поверит?
– Ну, смотри. Задал ты мне задачу. Уж лучше не говорил бы совсем. Будто других забот у меня мало... Через час привал и совещание командиров. Будем думать, что делать дальше.
Григорьев сказал «будем думать», а сам уже держал в голове твердый план. Он решил как можно скорее вывести бригаду к глухому озеру Пизанец, занять круговую оборону и ждать продуктов. Озеро большое и там возможна посадка гидропланов, а главное – вокруг на десятки верст ни селений, ни дорог, ни троп. На подходе к озеру он развернет бригаду фронтом, чтоб не оставить никаких следов. Такой маневр наверняка введет в заблуждение финнов, а главное – избавит партизан от переправы через реку, соединяющую Пизанец и Тумбасозе-ро. Речушка невелика, но переправ Григорьев не любил. По опыту пограничной службы он знал, что следы даже небольшой группы людей легче всего обнаруживаются при переправах.
Район озера Пизанец выгоден и в другом отношении. Если теперь, после обнаружения, командование решит изменить задание, сочтет нецелесообразным дальнейшее движение бригады к Поросозеру, то отсюда нетрудно будет развернуть диверсионные действия на дорогах Совд-озеро – Паданы, Поросозеро – Медвежьегорск и даже Паданы – Масельгская. При случае можно будет разгромить гарнизоны в селениях Янгозеро, Совдозеро и Сельга.
Конечно, Григорьев пока еще ке имел никаких оснований рассчитывать на такой поворот событий, но на всякий случай прикидывал и этот вариант...
Сейчас главное – поскорее выйти из междуозерья, получить возможность свободного маневра.
Однако сделать это незамеченными не удалось...
2
Произошло странное преображение.
Короткий бой у поселка Тумба, принесший столько забот и трудностей командованию бригады, на рядовых партизан подействовал самым неожиданным и отрезвляющим образом. После двадцати дней молчаливого блуждания по лесам, в котором все было непонятно, таинственно и потому напряжено до предела, он как бы вернул их в знакомое и привычное состояние.
Через двери и окна люди выскакивали из бараков, не-домывшиеся в бане наскоро натягивали на мокрое тело белье, хватали вещмешки и оружие и все бежали к линии обороны: одни по команде, другие, кто не слышал команды, по нехитрому воинскому правилу действовать так же, как действует товарищ. Люди разных отрядов бежали навстречу друг другу, и эта сумятица в первые минуты была похожа на панику. За протокой слышалась яростная пальба из пулеметов и автоматов, случайные пули посвистывали над головами, и никто еще не знал, где противник и сколько его. Не все еще успели добегать и залечь в оборону, как поступила новая команда: поот-рядно сниматься и отходить к лесу. Бой за протокой начал стихать, он перешел в размеренную перестрелку, потом перестрелка стала опять нарастать и приближаться к поселку, но это никого уже не страшило и по-своему даже успокаивало: отряды в сборе, а отходить под звуки боя спокойней – по крайней мере знаешь, где противник. Все это не один раз было испытано во время зимних операций на Онежском побережье, и потому привычно.
Отстающих не было. Реальная близость противника заставляла даже ослабевших действовать быстро и на пределе сил. Вначале шли ходко, почти беглым шагом, потом приняли обычный походный ритм с частыми остановками для коротких разведок.
Стрельба позади давно уже затихла, тучи гнуса вились над потными людьми – все было, как вчера, как пять – десять дней назад, и вместе с тем все было по-иному. Стычка с врагом, пусть короткая и не совсем понятная по исходу, так как участвовал в ней лишь один взвод, а вся бригада зачем-то стала поспешно отходить, все же эта стычка была началом дела, ради которого партизаны вот уже третью неделю бродят по лесам. Не успел взвод Бузулуцкова догнать бригаду, как по отрядам невесть каким образом распространился слух, что засада вышла удачной, что пулеметчики кинжальным огнем положили в болотине целую гору трупов, что финнам теперь уже не до преследования – и все это радовало, воодушевляло, так как нет ничего хуже для настроения людей в таком походе, чем неудачное начало. Эта короткая радость затмила на время все другие заботы. Потом, когда одна за другой опять потянулись долгие лесные версты, усталость и голод вновь напомнили о себе, первое воодушевление схлынуло, и все, что произошло в Тумбе, не то чтоб утратило свое значение, а как-то постепенно начало отдаляться, и вновь разговоры на коротких остановках стали вертеться вокруг старой и по-прежнему самой острой темы – о продуктах, о самолетах, об оставшемся пути.
Когда человек знает так мало, как мало знали рядовые партизаны о целях и задачах своего секретного похода, каждая примета наполнена для него особым и многозначительным смыслом. И то, что бригада столь поспешно покинула поселок и без привалов двигалась куда-то на юг, родило предположение, что продукты уже сброшены в другом районе, что комбриг торопится как можно скорее туда – и это оправдывало в глазах людей все.
О случае с Симаковым знали немногие. Андрей Вузу-луцков еще заранее предупредил пулеметчиков до времени не болтать лишнего, а теперь, после напутствия комиссара бригады, настрого приказал держать язык за зубами. Он знал, что в Сегеже в бригаду влилось несколько десятков новичков, и для себя слова комиссара истолковал таким образом, что предательство Симакова может вызвать подозрение к новичкам со стороны старых партизан. Сам по себе этот случай он считал скорее позорным, чем опасным. Что может сообщить противник} рядовой партизан, да еще новичок? В лучшем случае, примерный численный состав бригады и фамилии команд диров. Конечно, если он не был завербован заранее как шпион. Но что-то непохоже на это...
Раздумывая об этом, Бузулуцков с каждым разом все отчетливее припоминал жалкую одинокую фигурку, мечущуюся у барака, винил себя за нерасторопность и негодовал, что эта сволочь из чужого взвода лишила его ребят заслуженной похвалы комбрига.
Когда люди долго находятся в лесу, живут тесной, замкнутой в себе жизнью, то, кажется, нет и не может быть такой тайны, которая со временем не стала бы известной всем. И она неизбежно обрастает самыми невероятными подробностями. Так случилось и на этот раз. Через час-другой уже мало кто не знал, что в бригаде произошел случай предательства. Говорили, что предателей было якобы двое, но одного комвзвода Бузулуцков из отряда «Мстители» скосил из автомата, а другому, к сожалению, удалось скрыться.
Как водится, последним о таких слухах узнают командиры. Во время одной из остановок командир отряда имени Антикайиена Николай Кукелев подошел к штабу.
– Правда это? – спросил он у Аристова.
– Что правда? – удивился тот.
– Будто нашлись два предателя...
– Так уж сразу и два,– попытался Аристов отделаться шуткой.– И одного по горло хватает.
– Один, значит, есть?
– К сожалению, есть... Трус остался в поселке.
Кукелев помолчал, сумрачно покусал губу, подбирая
слова:
– Надо людям правду сказать... А то бродят дикие слухи.
– Скажем. Будет привал – скажем. Проведем короткие летучки. А слухи надо пресекать.
– Привал когда намечается?
– Пойдем до озера Пизанец без ночевок.
– Долго идти, километров пятнадцать. Окончательно вымотаем людей.
– Другого выхода у нас нет...
– Люди уверены, что идем к месту выброски продуктов.
– Так оно и есть.
– Все считают, что продукты уже сброшены.
– Возможно и это. Через час будем держать связь с Беломорском. Попросим поторопиться.
– Да, начинаются дни золотые...
Из всех командиров отрядов такой разговор с комиссаром бригады мог позволить себе только Кукелев, да и то лишь в последние полгода и наедине. Они знали друг друга с довоенных времен, но тогда секретаря РИКа и первого секретаря райкома партии разделяла солидная служебная дистанция. В партизанском отряде командирский авторитет Кукелева рос из месяца в месяц, и Аристов, который в январе рекомендовал его на эту должность, сам удивлялся и гордился этим. Кто бы мог подумать, что из скромного, ничем не приметного риковского работника выйдет такой прекрасный партизанский командир – всегда собранный, уравновешенный, мужественный в бою и справедливый в общении с подчиненными. Ему бы чуть побольше образования и военной подготовки– то и цены не было бы! Зимой, после Клименецкой операции, Аристов первым пошел на дружеское сближение с Кукелевым, уже зная, что тот не превратит эту близость в панибратство. Так оно и выщло. До сих пор, даже в разговорах наедине, Николай Иванович стеснялся обращаться к комиссару на «ты», обходился какими-то безличными вопросами и фразами.
Вначале такая манера коробила Аристова, она выглядела не очень уважительной и даже грубоватой, но постепенно он привык, даже стал видеть пользу, так как за этим стояли прямота и откровенность, на которые не каждый решится.
Кукелев, как видно, собирался не то спросить, не то сообщить еще что-то, но в это время цепочка, пропадавшая за поворотом, зашевелилась, дрогнула и стала натягиваться, потом это шевеление и растягивание докатилось до штаба, Аристов, как и все, прежде чем сделать первый шаг, подкинул, поправляя на плечах, вещмешок, шевеление поплыло назад, и началось движение.
Кукелев заспешил вперед, к своему отряду, который шел направляющим.
В семнадцать часов бригада вышла на траверс южной оконечности Унутозера, пересекла старую, давно не хоженую тропу, свернула чуть к востоку, чтобы обогнуть усеянную валунами полуголую высоту.
Колесник, определив местонахождение и отметив его на карте, застегивал планшет, когда неожиданно движение остановилось и потом впереди загремели выстрелы..,
Первый взвод отряда имени Антикайнена шел в головной заставе. Три бойца во главе с командиром отделения – дозором чуть впереди, по бокам – парные наблюдатели, а сам комвзвода все время сверял по компасу азимут, выбирая для бригады скрытный и удобный путь. Тропа петляла, вслед за ней змеилась цепочка людей, и каждый шел, почти в точности повторяя движения товарища. Время от времени головной взвод замедлял шаг и высылал вперед метров на триста разведку. Разведка уходила вперед, и минут через пять, если все было тихо, движение возобновлялось в прежнем ритме. Такие остановки лишь изредка замечались в бригаде. Сейчас как раз подошло время для новой разведки. Командир взвода уже хотел подозвать к себе очередных разведчиков, чтобы дать им задание, как боковой наблюдатель вполголоса крикнул:
– Комвзвод, слева финны!
Партизаны без команды начали расползаться в укрытия, занимая оборону.
Ниже по склону, наискосок к бригадному курсу, двигалась змейка финских солдат. Было их совсем немного, человек двадцать, и шли они медленно, как бы неохотно, командир взвода успел подумать, что это, наверно, тоже дозор или разведка. Но в ту же секунду словно ток пробежал по вражеской цепочке, она без команды рассыпалась, пропала, и сразу же затрещали автоматы.
Выбора не оставалось, и командир взвода приказал открыть огонь. Партизаны, обрадованные, что наконец-то можно опробовать новые пулеметы и автоматы в настоящем бою, открыли такую пальбу, что загрохотала вся округа. Финны, отстреливаясь, начали отступать. Это подзадорило партизан. Перебегая от укрытия к укрытию и ведя огонь, они стали преследовать их. Ведь за плечами у финских солдат были рюкзаки, и кому не хотелось поживиться продуктами за счет врага? Три рюкзака достались взводу, но когда скоротечный бой затих и постепенно улеглась горячка, то все увидели, что трофеи обошлись недешево. Два партизана были тяжело ранены и не могли сами двигаться. Из плащ-палаток и жердей быстро соорудили носилки. Посланный на подмогу второй взвод из отряда имени Антикайнена помог разведчикам, и вся группа заторопилась догонять бригаду, которая уже изменила курс и огибала высоту с запада.
Вторая за день встреча с противником могла бы показаться случайной. Но то, что произошла она в глухом лесу, вдали от селений и дорог, что финны двигались на пересечение с курсом бригады и без всяких опознавательных окриков первыми открыли огонь, говорило о многом. Подробно выспросив об обстоятельствах боя, Григорьев понял, что это было не то вражеское подразделение, с которым они имели дело в Тумбе. То было покрупнее, оно навряд ли успело бы сюда, да и вело бы себя осторожней. Скорее всего, головной дозор столкнулся с поисковой группой противника, не случайно она не приняла боя, стала отходить, хотя со стороны партизан в перестрелке участвовало примерно равное ей количество людей. Выходит, финны знали, с кем имеют дело, они были специально направлены на поиски бригады, и, судя по всему, надолго. В трофейных рюкзаках находилось по восемь дневных пайков, аккуратно, фабричным способом упакованных в непромокаемую бумагу. Несколько пайков голодные партизаны успели распотрошить, пока догоняли бригаду, вероятно, и все остальное быстро разошлось бы по рукам и желудкам, но вовремя вмешался комиссар Макарьев. Значит, движение бригады на юг уже не составляло для финнов никакого секрета и подобных стычек можно ожидать в любую минуту.
Подумав об этом, Григорьев уже пожалел, что в Тумбе, пытаясь скрыть от противника свои истинные силы, уклонился от боя, хотя разгромить и рассеять по лесу тумбинскую группировку не представляло особой трудности.
«Интересно, сколько таких поисковых групп бродит по лесу?» – подумал Григорьев, представив себе положение финнов, вдруг обнаруживших в своем глубоком тылу крупное партизанское соединение.
Ответа на этот вопрос долго ждать не пришлось. Едва бригада миновала высоту 151,8 и взяла курс прямо на юг, как вновь возникла перестрелка. На этот раз финны вышли на середину колонны и завязали бой с левым охранением. Отряд Грекова развернутой цепью ринулся туда и больше километра гнал по лесу отходящего противника.
На этот раз, кроме нескольких рюкзаков и еще двоих раненых партизан, приволокли к штабу бригады плен-
кого – помятого в свалке совсем молоденького белесого парнишку с расширенными от испуга и боли голубыми глазами. Он был ранен в живот и ногу, долго отстреливался, метнул в подбегавших к нему партизан гранату, но та почему-то не взорвалась.
Из допроса выяснилось, что его егерская пограничная рота находилась в деревне Сондалы. Позавчера им выдали походный боезапас и на машинах перебросили в деревню Сельга. Ночью на лодках они переправились по Селецкому озеру на западный берег, километров шесть шли вдоль реки, а потом разбились на взводы и углубились в лес. Им сказали, что идут они на поиски десантников. У каждого взвода есть рация, и они держат по-
стоянную связь со штабом пограничного батальона. О других гарнизонах пленный или ничего не знал, или не смог уже отвечать. Боль в животе, как видно, усилилась, он беспрерывно стонал, скрипел зубами, мотал головой, теряя сознание, и трудно было понять, слышит ли он вопросы комбрига. Колесник послал за бригадным врачом. Петухова прибежала со шприцем в руке, хотела сделать укол, но Григорьев сумрачным взглядом остановил ее:
– Побереги лекарство. Еще пригодится...
Он поднялся и дал команду двигаться дальше.
– Комбриг, что делать с пленным? – спросил Колесник.
– Если можешь, позвони в «скорую», пусть пришлют карету... Видишь же, что уже не жилец...
Григорьев повернулся и, обгоняя строй, зашагал вперед, где уже были подняты на плечи носилки с четырьмя ранеными партизанами...
Шли прямо на юг. Раненые еще не были большой проблемой для шестисот человек. Но и они заметно замедляли движение. Выделенные для их переноски бойцы менялись каждые десять минут, однако они – голодные и усталые – быстро выдыхались, то и дело в цепочке получался разрыв, приходилось одних сдерживать, других поторапливать, так прошли еще два часа, и комбриг, выбрав широкую, поросшую редким сосняком возвышенность, объявил привал.
Приспевала черника, и была надежда, что люди хоть немного подкормятся этой слегка посиневшей, но еще твердой и невкусной ягодой, которой, казалось, здесь было в избытке. Комбриг понимал, что ягода не еда для голодного человека, она не дает сытости, а только развивает аппетит, и что для такой оравы не хватит и трех ягодных сопок,– но ничего другого он предложить не мог; до озера Пизанец оставалось еще не меньше пяти километров, а там – он-то отлично знал это – никаких продуктов еще нет, их предстояло затребовать, ждать, и неизвестно было, прилетят ли самолеты на этот раз или получится так же, как в прошлую ночь.
Как только развернули рацию, комбриг передал радистам текст для радиограммы:
«За день имел три стычки разными группами противника. Имею четырех раненых, которых необходимо эвакуировать. Жду посадки самолетов с продуктами на озере
Пизанец. Сигнал три костра в линию по западному берегу».
Пока передавали радиограмму, возник новый план – не тащить к озеру всю бригаду, не делать лишних километров, а послать туда один отряд, пусть он примет продукты, передаст раненых авиаторам и вернется к бригаде. Конечно, это в том случае, если штаб в Беломорске не изменит задания.
Комбриг обдумывал это, а самого не покидала другая мысль. Он не мог еще утверждать с ручательством, но был почти уверен, что, пока бригада движется на юг, финны не станут предпринимать против нее каких-либо решительных действий. Однако и не оставят ее в покое, будут терзать «блошиными» наскоками, подобно сегодняшним. Они подождут, пока партизаны приблизятся к их коммуникациям, и тогда сразу получат огромное превосходство за счет возможностей быстрого маневра и использования техники.
Было еще не поздно рассредоточиться, разойтись по-отрядно, оторваться от противника и продолжать движение скрытно, разными путями.
Но теперь для этого нужно было осуществить уже не одно, а два условия: получить хотя бы минимальный запас продовольствия и эвакуировать раненых.
Еще вчера хватало одного...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
(оз. Шаргил , 22 июля 1942 г.)
1
Первые продукты были сброшены лишь двадцать второго июля. Как выяснилось позже, до этого самолеты вылетали дважды: в первую ночь летчики вообще не смогли обнаружить партизан, была низкая облачность и шел дождь, потом, через двое суток, в заданном квадрате загорелось столько сигнальных костров, что пилоты заподозрили неладное и улетели обратно. Можно представить себе состояние партизан, когда шум моторов начал удаляться и наконец затих. В Беломорск одна за другой летели требовательные и даже гневные радиограммы. Одну из них Аристов адресовал непосредственно члену Военного Совета фронта, секретарю ЦК партии республики Куприянову с просьбой немедленно вмешаться. Григорьев посоветовал не отправлять ее. Это было похоже на жалобу, а жалоб он не любил.
Следующая ночь опять выдалась ненастной. Дождя не было, но холодный северо-западный ветер нескончаемо гнал по небу низкие облака. Люди мерзли, можно было бы разрешить костры, хотя бы по одному на взвод, но даже в такую ночь ждали самолетов, что стало почти привычкой, и на всякий случай жгли лишь сигнальный «треугольник», у которого согревались раненые и по очереди сменившиеся с постов и секретов бойцы. Сна и отдыха все равно не было. В третьем часу ночи Григорьев, боясь простудить людей, поднял бригаду и медленно повел ее на юг, к озеру Шаргил, оставив на тропе засаду. В отрядах все больше и больше появлялось ослабевших, которых приходилось сначала освобождать от груза, потом вообще вести под руки. Жили надеждой, что прилетят наконец самолеты и все изменится. В семь утра держали очередную связь с Беломорском, а ближе к полудню неожиданно появились самолеты. Они шли с севера, низко над лесом, словно придерживаясь бригадной тропы,– эти два маленьких и привычных биплана. На таких до войны в петрозаводском аэроклубе по праздникам катали ударников труда. Григорьев просигналил ракетой, хотя чувствовал, что на этот раз сигналов не потребуется, что летчики уже заметили партизан и, как ему показалось, первый даже помахал рукой. Самолеты прошли над бригадой, сделали круг, спустились ниже, а пилот все еще продолжал делать какую-то отчаянную отмашку,
Наконец Григорьев догадался.
– Всем в укрытие, освободить площадку! Занять оборону, черт побери! – закричал он и сам первым побежал в сторону.
На третьем заходе самолеты сбросили по два тюка, которые с шипением и свистом полетели не прямо к земле, а куда-то вперед, наконец все-таки ударились о землю так, словно лопнули воздушные шары. Все ждали еще, но самолеты развернулись, еще раз, теперь уже в обратном направлении, пролетели над бригадой, прощально покачались с боку на бок и ушли на север.
Да, тюки, которые так тщательно готовили в Сегеже, упаковывали и переупаковывали, уже не были тюками. Они походили на изодранный брезент, кем-то небрежно накинутый на бесформенную кучу сухарных обломков и помятых консервных банок, вокруг которых брусничник был усеян.хлебными крошками и пылью. Повезло лишь одному тюку, который случайно угодил в болотце, его нелегко было извлечь из воронки, так как сухари начали разбухать, но зато оказался он в полной сохранности и даже ремни не лопнули.
Самолеты вернулись на базу, и штабной снабженец успел радостно доложить в Беломорск, что первая партия продуктов доставлена по назначению, а партизаны все еще ползали на коленях по берегу озера, ощупывая буквально каждый брусничный кустик, ибо под ним мог оказаться обломок сухаря, так как один из мешков ударился о дерево и это было похоже на разрыв шрапнели, даже осколки свистели в воздухе.
Когда все, что можно собрать, было собрано, подсчитано, распределено и роздано, то на долю каждого пришлось по полкотелка сухарных обломков, по две столовых ложки сахара, по горсти махорки и банка свиной тушенки на троих. Это было близко к дневной норме, и если бы авиаторы сделали еще три-четыре таких выброски, то можно было бы приступать к осуществлению задуманного Григорьевым плана.
Комбриг отдал строгий приказ: разделить полученные продукты на четыре порции и расходовать их только под контролем командиров. Для раненых и ослабевших создали в санчасти небольшой резерв, но держали это в тайне, так как среди шестисот голодающих всегда найдутся охотники правдой или неправдой получить лишний кусок.
Пока шел сбор, распределение и дележ продуктов, в отрядах царило счастливое оживление. Каждый кусочек сухаря был в такой цене, что от одного его вида люди испытывали приятное головокружение.
Но еще дороже был сам факт появления самолетов: он подкрепил пошатнувшуюся веру, придал ей силу практической реальности, и теперь, казалось, все наладилось и все будет в порядке.
Ждали еще три часа, но самолеты больше не появились. Когда вернулись одна за другой группы разведчиков и доложили, что противника обнаружить не удалось, комбриг дал приказ сниматься с привала.
Чтобы скрыть следы, развернутым фронтом с километр шли на запад, потом приняли обычный походный порядок и взяли курс на юго-запад, к озерам Большое и Малое Матченъярви.
Уже больше суток противник никак не обнаруживал себя. Это и радовало, и рождало тревожное предчувствие. Последний бой был вчера днем, когда бригада вброд переходила небольшую речушку. Финны наскочили сзади и завязали перестрелку с тыловым охранением. Григорьев выматерился, развернул два отряда, приказал одному слева, другому справа глубоко обойти противника, зажать в кольцо и уничтожить. Он знал, что в такой схватке будут у партизан и убитые, и раненые, которые еще больше осложнят положение бригады. Но постоянные наскоки надоели. И особенно злило то, что финны словно издеваются над ними, нахально применяют их партизанский метод: наскок – отход, наскок – отход. Уж кому-кому, а самому Григорьеву этот метод был хорошо знаком. Он успешно использовал его осенью прошлого года, когда командовал отрядом спецназначения при отходе наших войск на Медвежьегорск. Сто пятьдесят человек не давали покоя целому полку. Теперь, по иронии судьбы, он сам должен был переживать то же, что испытывал тогда командир финского полка, когда больше всего хочется втянуть противника, наконец, в решающий бой и как следует проучить его.
