Текст книги "За чертой милосердия. Цена человеку"
Автор книги: Дмитрий Гусаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 46 страниц)
Преследование партизан длилось уже две недели. Командиры все настойчивее напоминали, что солдаты устали, измотались, им нужен хотя бы короткий отдых, и полковник, чередуя свои батальоны в преследовании и заслонах, пытался уравнять им нагрузку. Он понимал справедливость этих жалоб: две недели без бани, без крыши над головой, средь туч комарья и гнуса, с ежедневными бросками по болотам и скалам – тут было от чего устать и измотаться, но едва лишь он вспоминал, зачем нужно все это, как в душе поднималась ярость на самые робкие и вежливые напоминания об усталости. Черт возьми, а как же русские? Они-то не две, а уже
шесть недель находятся в положении куда более худшем! Да подобные жалобы просто оскорбительны для чести финского солдата, признанного мастера лесной войны! Имея четырехкратное превосходство в численности, третью неделю гоняемся за полудохлой русской бригадой, в которой и батальона теперь не наберется, да еще и жалуемся! Стыдно подумать!
Это чувство, вероятно, и мешало полковнику Мякини-эми просить подкрепления, хотя умом он сознавал, что сил ему маловато, чтобы держать под контролем столь обширный район. Кто знает, куда, в какую сторону повернут завтра партизаны, где ставить им очередной заслон?
А теперь еще это деление на группы. Оно было неожиданной новостью. До сих пор бригада держалась единым кулаком. Важно было как можно скорее установить: временное это разделение или они решили пробиваться в свой тыл разными маршрутами.
Утро 12 августа принесло облегчение. Было установлено, что партизанская бригада вновь сошлась воедино. Русские самолеты сбросили много продуктов. Рота Ремеза и разведотряд Валму попытались навязать партизанам бой, но те дали отпор, а ночью опять скрылись.
Вообще с преследованием дело шло все хуже и хуже. Партизаны часто минировали не только тропу, но и разные, нарочно оставляемые предметы; уже несколько солдат поплатились за свою неосторожность, а иногда тропа пропадала вовсе, ее подолгу приходилось искать, все эго задерживало, потом требовалось спешить, и в такие моменты преследователи чаще всего напарывались на засады, несли потери...
Заслон Пюеккимиеса тоже не удался. Основные силы партизан перешли дорогу перед самым носом у кавалеристов эскадрона Путконепа, а те проехали и даже не заметили следов.
Полковник Мякиниэми приказал эскадрону спешиться, отправить лошадей в Лазарево и включиться в преследование партизан по лесам.
Вновь преследование было возложено на майора Ай-римо.
По следам партизан, опять разбившихся на три группы, шли роты Ремеза, Сегерстреля и эскадрон Путконена.
Все остальные силы полковник Мякиниэми решил сосредоточить на перешейке между Елмозером и Сярго-
зером, где в его подчинение поступали дополнительные роты пограничных батальонов.
Партизаны приближались к реке Волома, и все тревожнее вставал вопрос – куда они двинутся дальше? До сих пор они держались северо-восточного направления, но за Воломой им придется резко менять маршрут – впереди путь преграждало глубокое и узкое Елмозеро, протянувшееся на тридцать километров от Барановой Горы на северо-запад. В своих расчетах полковник Мп-киниэми не исключал и их попытки переправиться через озеро, однако это решение казалось ему самоубийственным. Оно давало возможность финнам не только прижать партизан к тюде, но и встретить огнем на противоположном берегу тех, кому посчастливится переплыть озеро. Он уже имел случай убедиться, что русской бригадой руководят не такие простаки, чтоб решиться на подобное безумие.
Конечно, партизаны повернут или на север, чтоб попытаться пройти по своей старой тропе, а скорее всего – на юг, в более широкий перешеек между Елмозером и Сегозером. Пока же приходилось заботиться о заслонах на всем протяжении главной рокадной дороги от Лазарева до Коргубы.
К вечеру 14 августа пришло донесение, что партизанская бригада переправилась через Волому у бараков. Рота капитана Ссгерстреля вышла к реке в нескольких километрах выше по течению, тоже переправилась и спешила, чтобы застать партизан у реки, втянуть их в бой до подхода подкреплений. Однако, когда она приблизилась к баракам, там никого уже не было. Партизанские тропки уходили на восток, а в лесу неожиданно пропали. Подошли эскадрон Путконена и рота Ремеза. До самых сумерек развернутым фронтом прочесывали лес, искали следы. Солдаты окончательно вымотались, и командиры объявили привал, отправив на поиск три группы разведчиков.
Лишь поздно вечером было установлено, что партизаны двинулись на юго-восток.
Полковник Мякиниэми твердо решил не допустить партизанскую бригаду до основной дороги и дать главный бой на перешейке между Елмозером и Сяргозером.
Семикилометровый перешеек был удобен для этого. Множество болот, озер и лесных ламбушек не только сковывали маневр противника, но и выгодно уплотняли обо-
рону, а проходившая позади дорога позволяла быстро перебросить подкрепления к месту главного прорыва.
К этому времени штаб 12-й финской бригады оценивал боеспособность партизанской бригады очень невысоко. Основываясь на донесениях командиров рот о потерях противника за все дни преследования, считали, что у партизан осталось не более двухсот человек. Вообще-то, если сложить все потери, показанные в журнале боевых действий, то партизанам полагалось быть давно уничтоженными, однако в штабе понимали, что подобная арифметика па войне требует своих реальных поправок, на ней нельзя строить реальных планов, и оценкой силы партизан была избрана цифра двести.
Возможно, поэтому полковник Мякиниэми и считал, что рота, залегшая в оборону и усиленная двумя пулеметными взводами, в состоянии по фронту сдерживать натиск партизан.
Совсем по-иному оценивал силу партизан командир 7-й роты 2-го батальона лейтенант Висрпмаа. За последние две недели его рота несколько раз участвовала в боях, и он-то уже знал, что партизаны дерутся до последнего, даже тяжелораненые предпочитают смерть плену.
На этот раз его роте достался самый ответственный участок на направлении вероятного прорыва. Полоса обороны – больше километра. Невысокую каменистую гряду покрывал светлый березняк с густым подростом, застилавшим видимость. Справа и слева – открытые болота, их тоже следовало прикрывать огнем, и поэтому, когда прибыли выделенные для усиления два пулеметных взвода, Виеримаа расположил их на флангах.
До вечера окопались, протянули связь к штабу батальона в деревне Сяргозеро, расчистили от кустарника секторы обстрела и стали ждать.
Виеримаа дважды звонил майору Пюехкпмиесу, просил подкрепления, тот отказывал, ссылаясь, что каждая рота получила свой участок обороны, резервов в батальоне нет, они обещаны, и как только прибудут, Виеримаа получит усиление.
К вечеру 15 августа из штаба сообщили, что партизаны движутся прямо на его роту, находятся в нескольких километрах. Почти одновременно прибыла на усиление рота из пограничного егерского батальона. Виеримаа хотел сразу положить ее в оборону, но командир пограничников запротестовал, потребовал отдыха (егеря прошли
по лесу более двадцати километров), позвонил в штаб и добился своего. Было решено оставить пограничников в резерве и расположить в полутора километрах от линии обороны.
Напряжение росло с каждым часом.
Лейтенант Виеримаа не выдержал, послал на запад по гряде патруль, приказав ему двигаться до встречи с партизанами.
Через полчаса в обороне заметили, что патрульные со всех ног несутся обратно, а у сержанта нет на голове шапки.
– Они идут! – выкрикнул сержант, еще не добежав до командира роты.
– Приготовиться! – отдал команду лейтенант Виеримаа.
Начинало уже смеркаться.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
(р. Волома, 14—15 августа 1942 г.)
1
Через Волому переправились быстро и хорошо. В десять часов утра бригада подошла к реке, а к двенадцати все отряды уже были на восточном берегу.
День выдался теплым и солнечным, вокруг было тихо и покойно, по прибрежному лесу разносился такой безмятежный птичий пересвист, что невольно казалось – все самое страшное осталось за этой быстрой рекой, вода в которой, если долго смотреть в нее, вроде бы и не текла, а упруго и бесшумно сливалась по каменистому желобу.
Еще рано утром был бой. Финны, обойдя партизанский лагерь, предприняли атаку с востока, стремясь преградить путь к реке, но бригада, отбив атаку и оставив отряд имени Чапаева в прикрытии, глубоким обходным маневром вышла из боя и оторвалась от противника. «Чапаевцы» догнали ее на полпути к переправе.
Минуло чуть больше суток, как Аристов официально вступил в командование бригадой, и за это время все складывалось так удачно – и бой, и отрыв, и форсирование реки,– что он имел все основания быть довольным. Он стоял вблизи переправы и, как это делал когда-то Григорьев, пропускал мимо себя поднимавшихся на берег бойцов, не шумел, не поторапливал, а улыбкой и кивком головы подбадривал каждого. Он мог бы любого окликнуть по фамилии, ибо у него была удивительная для близорукого человека память на лица; он помнил не только тех, кто сейчас проходил мимо, но и тех, кого уже не было в этой цепочке, кто остался за Сидрой, за Тумбой, на той далекой высоте 264,9, откуда началась эта тяжкая и бесконечная тропа отхода. Но те, кого уже не было, помнились совсем по-иному: их лица вставали теперь в памяти обратной связью – через фамилию, через строку в длинном столбце блокнота, через день гибели или какой-либо приметный случай. Он знал, что их нет, он сам заносил их фамилии в списки погибших, умерших от ран или от голода, однако те, кого ему собственными глазами ие довелось видеть мертвыми, в памяти словно бы продолжали оставаться живыми, только почему-либо отставшими и потерявшимися...
В этот ясный солнечный день все казалось ему возможным, доступным, подвластным, даже любовь и уважение подчиненных, даже их теперешнее настроение, которое, как он знал, зависит во многом от его собственного, и это ощущение полной и прямой связи с другими рождало в нем окрыляющую уверенность, что дальше все пойдет так же удачно, как получилось сегодня.
Когда переправа была закончена и отряды, продвинувшись к баракам, заняли круговую оборону, Аристов созвал командиров и комиссаров. Еще вчера он предлагал обсудить план дальнейшего движения бригады на совете командиров, но сегодня пришел к выводу, что никаких обсуждений устраивать не следует – иных приемлемых вариантов перехода линии охранения он не видел, а значит, и незачем оставлять у людей впечатление, что они возможны.
Велев раскрыть карты, Аристов, волнуясь и стараясь говорить по-военному, приказал:
– Отряды «Боевые друзья» и «За Родину», под общим командованием Грекова, выдвигаются до бараков у просеки, резко поворачивают на юго-восток, двигаются в направлении озера Вягиламби, форсируют шоссе Пада-ны – Кузнаволок, громят гарнизон южнее Барановой Горы и переходят линию финского охранения в квадрате 42—24. Есть вопросы?
– Есть! Какова сила гарнизона? – спросил Греков, еще не успев проследить маршрут по карте.
– Раньше числилась пограничная егерская рота. А что теперь – тебе самому предстоит выяснить.
– Ясно, товарищ комбриг.
Аристов остановил взгляд на командире отряда «Буревестник» Николае Пименове, недолго выждал.
– Отряды «Буревестник» и имени Чапаева под командованием Пименова двигаются отсюда параллельно реке Волома. Цель – лесной гарнизон противника в координате 46—18, и далее – переход линии финского охранения.
От Пименова никаких вопросов не последовало. Вчера Колесник рассказал ему о плане Аристова, они вдвоем на всякий случай обсудили его, и хотя оба не были уверены, что партизанским группам удастся оторваться от преследования (а именно на этом строился весь расчет), все же тщательно проработали предполагаемый маршрут на карте.
– Разведвзвод,– продолжал Аристов,– остается на сутки здесь, ждет подхода отряда Попова...
Упоминание отряда Попова вызвало оживление. Все переглядывались, пытаясь выяснить, что кому известно о Попове, недоуменно пожимали плечами, это разозлило Аристова:
– В чем дело? – сурово оглядел он собравшихся.– Ефимов, в чем дело?
– Вы сказали,– поднялся комиссар Ефимов,– «ждет подхода отряда Попова»... Разве от Попова есть какие-либо вести?
– Нет. Но именно поэтому я и оставляю разведвзвод. Ясно вам? До Воломы Попов точно знает наш маршрут. А дальше Николаев даст ему направление на выход южнее Барановой Горы, а сам поведет взвод к Сондалам, чтобы взорвать мост. Повторяю, ждать здесь Попова до завтра, до девятнадцати часов.
Колесник, впервые за все время похода, сидел на оперативке не рядом с командиром бригады, а даже за спинами других. Он, как и все, делал пометки на своей карте, молчал, но тут не выдержал:
– Взвод не может оставаться сутки без движения. По следам идут финны. Мы рискуем потерять взвод.
– Мы рискуем потерять не только взвод,– жестко ответил Аристов, даже не взглянув в его сторону,– мы рискуем потерять всю бригаду, если будем бояться риска... Николаев достаточно опытен, чтоб действовать по
обстановке! Прошу внимания! – Аристов выждал несколько секунд и ровным приказным тоном продолжил: – Отряд Кукелева и штаб двигаются между двумя другими группами. В квадрате 50—08 резко поворачивают на север, выходят на берег Елмозера, громят гарнизон в бараках, переправляются на восточный берег, быстро обходят озеро с востока, выдвигаются к высоте 120,3, заказывают продовольствие и ждут подхода остальных групп. За двое суток им предстоит пройти сорок два километра – в наших условиях это нелегкая задача... Этот план согласован с Беломорском. Нам обещана помощь. На каждое направление перехода линии охранения будет выдвинуто по роте пограничников, они поддержат нас. На помощь нам выходит отряд спецшколы ЦК партии. Есть вопросы? Нет? Сейчас недолгий отдых. В шестнадцать выступаем. Все, желаю успеха!
2
Сводной группе Грекова, состоявшей из отрядов «Боевые друзья» и «За Родину», достался самый беспокойный маршрут. Путь пролегал вблизи основной дороги, связывающей Масельгский и Ругозерский участки фронта, слева все время приходилось держать усиленное прикрытие, а в обоих отрядах уже не насчитывалось и сотни бойцов. Особенно большие потери понес отряд «За Родину». Взвод Мелехова почти полностью полег при прорыве с высоты 264,9, два других – Мурахина и Самсонова – заметно поредели в жестоком бою у реки Сидра, когда сдерживали натиск двух финских рот, стремившихся к переправе.
Шли медленно и осторожно. Чтобы сбить противника со следа, много раз разворачивались цепью, с полкилометра двигались на расстоянии видимой связи друг от друга, снова вытягивались змейкой, минировали тропу, оставляли заслон и лишь после этого садились на короткий отдых. При этих маневрах была опасность растерять людей, ибо стоило кому-то одному проявить невнимательность, как цепь могла оказаться разорванной, а потом – ищи-свищи в лесной глухомани отколовшуюся часть отряда.
Когда усаживались на привал, с востока нередко слышали далекое завывание автомобильных моторов, ближе к ночи оно становилось все отчетливее и тревожней, начало казаться, что дорога совсем рядом, за ближайшей сопкой. Перед сумерками над лесом долго кружил финский самолет – пришлось выжидать, пока он скроется.
К десяти часам совсем стемнело. Идти стало особенно трудно и опасно: видимости никакой, случайный треск еучка под ногами слышен за сотню метров, вражеская засада могла подпустить партизан на десяток шагов и накрыть их огнем на марше. С час еще двигались рывками, то и дело останавливаясь для разведок местности, потом Греков дал команду на привал, и лагерь затих в ожидании рассвета.
После Воломы настроение у людей заметно переменилось. Еще недавно, когда петляли в лесах, стараясь оторваться от преследователей, и впереди ждали партизан финские заслоны у рек и дорог, в собственное спасение мало кто верил. Слишком далеким представлялся путь, чтобы думать о его окончании; слишком мало сил оставалось у каждого, чтобы на них рассчитывать, а смерть – вот она, рядом: она подстерегала за любым кустом, на любой болотине! В те дни жили одним – выдержать, не отстать, не оторваться в спешке от товарищей, отбиться от наседающего противника и во что бы то ни стало уберечь ноги. Ранение в ноги было страшнее смерти. Испытаний, тягот и лишений, которые приносил каждый новый день, с избытком хватало для того, чтобы успевать думать лишь о них и не тешить себя далекими пока надеждами.
Теперь все приблизилось.
Длинное и узкое Елмозеро, за которым начиналась «нейтралка», было всего в нескольких километрах, и хотя путь пролегал в обход озера, эта близость волновала, рождала и надежду, и робкую веру, и нетерпение. Все понимали, что главное препятствие еще впереди – будет бой, будет прорыв, будут смерти и ранения, и еще неизвестно– удастся ли пробиться через вражескую оборону. Но &ее это представлялось теперь не таким важным, как возникшее и с каждым переходом крепнувшее ощущение, что идти осталось не так уже далеко, что физических сил добрести до линии финского охранения вполне может хватить. А там – уж как получится. Там все будет зависеть от них самих, от всех вместе и от каждого в отдельности, там предстоит бороться с врагом, а не с собственным бессилием.
С группой Грекова шло около десяти раненых и больных. Они двигались сами, нести кого-либо на носилках сил не было, и единственную помощь, которую им мог оказать отряд,– это приноравливаться к их темпу передвижения. Так и тянулись, с трудом одолевая в час по километру.
Едва рассвело, двинулись дальше. Вокруг было тихо, уже начало казаться, что так, в тишине и покое, группа дойдет до заданного квадрата, минует дорогу, приблизится незамеченной к гарнизону, который предстояло разгромить, а там, глядишь, удача будет сопутствовать и дальше.
Если говорить начистоту, сам Федор Иванович Греков не верил в возможность выполнения боевой задачи, поставленной ему комиссаром Аристовым. По данным разведки, в гарнизоне еще до начала партизанского рейда стояла финская пограничная егерская рота. А уж те-перь-то гарнизон, без сомнения, усилен и укреплен. Если и удастся перейти без боя дорогу Паданы – Кузнаволок, то разве справиться его отряду с этакой изготовившейся к обороне силищей? Такие операции приносят успех лишь при внезапности нападения, да и то далеко не всегда – зимой в Заонежье бывали неудачи при обстоятельствах куда более выгодных, чем сейчас... А тут – какая же внезапность? Противник висит на хвосте, двигаемся в час по чайной ложке, здоровых бойцов и на три взвода не наберешь... До штурма ли тут? Нет, не додумал чего-то Николай Павлович.
Для себя Греков уже твердо решил, что зря губить людей не станет, и если противник не навяжет ему бой, позволит без шума уйти за линию охранения, то спасибо и на том. Война впереди большая, хватит ее на каждого, и коль уж так нужно разгромить этот пограничный гарнизон, то он готов вернуться сюда недельки через две-три, когда люди окрепнут и не будет позади этого тяжкого хвоста раненых и больных.
Это решение, о котором Федор Иванович до поры не собирался говорить ни своему комиссару Поварову, ни начальнику штаба Аверьянову, показалось ему не только вполне оправданным, но и единственно разумным. Беспокоило лишь одно. Неужели сам Аристов не понимал всего этого? Он хоть и не военный человек, но воюет вот уже восемь месяцев, участвовал во многих операциях и знает, почем фунт лиха. Зачем же серьезно ставить боевые задачи, в реальность которых не поверит даже новичок? Может быть, он хочет, чтоб и группа Грекова и группа Пименова взяли на себя отвлекающую роль? Так почему бы не сказать об этом прямо? Тогда мы должны и действовать соответственно, зря на рожон не лезть, а лишь показывать противнику, что лезем. Есть в плане нового комбрига что-то неясное и даже нехорошее – или Еоенная наивность, смахивающая на браваду, или хитрость, похожая на коварство по отношению к Грекову и Пименову.
Утром, когда отряд уже миновал узкий проход между Хотозером и дорогой, все расчеты порушились. Сначала разведка противника, наскочив сзади, завязала перестрелку с тыловым охранением, а позже егерский взвод, обойдя отряд со стороны дороги, попытался втянуть его в бой. Стало ясно, что финны вновь уцепились за отряд, что вскоре подоспеют их главные силы и надо как можно скорее отрываться, уходить от дороги.
Пришлось принимать все правее, невольно сближаясь с курсом, которым шли штаб бригады и отряд имени Аитикайнена. Перестрелки возникали еще несколько раз, после каждого боя отряд отходил все южнее, и к шести часам вечера соединился со штабом бригады.
Аристов внутренне негодовал: Греков не только сломал его планы, но и привел за собой противника. Однако обстановка складывалась такой, что упрекнуть его можно было лишь за то, что он не решился понапрасну губить людей, и Аристов, мрачно выслушав Грекова, приказал:
– Возьмешь на себя прикрытие слева! Двигайся параллельно, на расстоянии ста метров!
Чуть позже послышалась перестрелка со стороны, где двигалась сводная группа Пименова. Преследователи словно бы намеренно сдавливали бригаду в одно место. Отходить Пименову было некуда – только брать восточнее, и в восемь часов вся бригада сошлась на пологой каменистой гряде, поросшей густым березовым лесом. Впереди, в трех километрах, была шоссейная дорога Пада-пы – Кузнаволок.
Аристов объявил короткий привал, выслал вперед по разным направлениям три группы разведчиков, чтобы избрать наилучшие подходы к дороге. Он, как и все в беигаде, нисколько не сомневался, что дорога, конечно ж?, прикрыта противником, подступы к ней, вероятно, даже укреплены и заминированы – для финнов это была отличная возможность преградить путь бригаде, не допустить ее к линии охранения и, наконец, разделаться с нею на этом узком перешейке между Елмозером и Сярго-зером.
Но он и не предполагал, что противник находится так близко впереди...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
(дорога Паданы – Кузнаволок , 15 августа 1942 г.)
1
Было время выхода на связь. Но не успел радист Паромов со своим новым помощником Дмитрием Лавричен-ко развернуть рацию, как прибежал Борис Воронов, которого теперь в полушутку звали в бригаде уже не «связным», а «адъютантом», и передал приказ:
– Прекратить связь! Складывай бандуру!
– В чем дело? – снимая наушники, спросил Паромов.
– Финны рядом...
...Командир финского дозора, полчаса назад доложивший лейтенанту Виеримаа о приближении партизан, напрасно радовался, что ему удалось выследить их незаметно. Один из партизанских разведчиков, двигавшихся на восток по гряде, увидел мелькнувшую между деревьями фигуру, подал предостерегающий знак, но ему поверили лишь после того, как на земле обнаружили свежесбитый сапогами мох, а потом – и следы.
Отправив в бригаду посыльного, разведчики дальше двигались особенно настороженно, подолгу наблюдали и вслушивались, потом стали переползать по-пластуиски,– и не просчитались. Они еще издали заметили расчищенные от кустарника секторы для стрельбы, услышали чужие голоса, поняли, что впереди – оборона противника, и повернули обратно.
Уже начинало темнеть.
Еще не возвратились две другие разведывательные группы, но Аристов решил не терять ни минуты. Быстро собрав командиров отрядов, он объявил вчерашний свой приказ о делении на сводные отряды отмененным, как потерявший значение, и приказал немедленно атаковать противника, а до этого провести короткие, пятиминутные беседы с личным составом, объяснить, что главная цель – прорыв и форсирование дороги, прорыв, несмотря ни на какие потери...
– Только вперед! Другого выхода у нас нет!
С этой фразой Аристов отпустил командиров, и чуть позже она была повторена комиссарами и политруками в каждом взводе и отделении. Когда командиры удалились, Колесник подошел к Аристову.
– Слушай, Аристов! Не надо атаковать в лоб! Надо что-то придумать.
Уже двое суток они почти не разговаривали и словно бы не замечали друг друга. Колесник после того, как он узнал, чем была вызвана радиограмма из центра о назначении комбригом Аристова, молча и подчеркнуто формально выполнял свои прямые, сильно сократившиеся за последнее время обязанности начальника штаба, большую часть времени проводил в отрядах, сам ни во что не вмешивался, зная, что любая его инициатива может привести к скандалу, особенно теперь, когда его положение стало неопределенно зыбким, а Аристовым владела идея полного единовластия.
Но на этот раз он не мог не вмешаться.
– У тебя есть что-то предложить? – обернулся Аристов с таким видом, словно бы он давно ждет этого предложения, но заранее знает, что оно неприемлемо.
– Не надо действовать в лоб,– повторил Колесник, сдерживая обиду.– Если верить разведчикам, финны держат оборону в самом узком месте гряды. Возможно, они видели нашу разведку. Во всяком случае, знают, что мы двигаемся по гряде. Будь уверен, они уж постараются сконцентрировать силы на этом направлении. Справа и слева – болота. Они, конечно, тоже прикрыты огневыми средствами, но ведь прорываться-то будем ночью, в темноте. На главное направление надо выслать две-три подвижные ударные группы. Пусть завяжут бой, выявят огневые средства противника, отвлекут их на себя. А основной массе надо прорываться через болото.
– Но болото может оказаться непроходимым,– возразил Аристов, и в его тоне уже не было прежней непререкаемости.
– Мы не полезем далеко от берега. Ночью достаточно и двухсот метров. А в случае чего, будем атаковать с флангов. Это все же лучше, чем переть прямо на оборону.
– Черт возьми, куда запропали те две разведывательные группы? – с досадой воскликнул Аристов.– Может, подождать их, как думаешь?
Это уже было почти примирение, и Колесник торопился закрепить его:
– Ждать не стоит. Времени терять нельзя. Финны могут подтянуть усиление.
– Ладно. Действуем. Пименов и Шестаков – справа. Греков и Шабалин – слева. Кукелев и штаб – прямо по гряде. Фланги начинают первыми. Потом ударим и мы... Прорываемся – и прямо на дорогу. Ты иди, ставь задачу Грекову, я схожу к Пименову. Выступать немедленно!
Это было не совсем то, чего хотелось и что предлагал Колесник, но все же лучше примитивной лобовой атаки.
Ставя боевую задачу Грекову, Колесник не удержался и, на свой страх и риск, приказал один взвод с пулеметами пустить по обочине болота, вдоль кустов, с задачей подавлять огневые точки противника.
Как потом оказалось, эта предосторожность в сочетании с находчивостью и отвагой командира взвода «Боевые друзья» Михаила Николаева сыграла важную роль в том, что отряды, прорывавшиеся с левого фланга, понесли меньшие потери, чем могли бы понести.
Было уже совсем темно, когда три партизанские колонны, медленно удаляясь друг от друга, двинулись на сближение с противником.
Долго шли по каменистому косогору, потом Греков, не зная точно, как далеко осталось до финской обороны, передал команду покруче взять влево, и вскоре головной дозор уперся в густые ивовые заросли, за которыми угадывалось болото. Змейка замерла, затихли звуки шагов, наступило то полное и напряженное безмолвие, которое на войне чаще всего разряжается грохотом выстрелов. Это состояние было знакомо по зимним операциям, когда после долгого блуждания по лесам отряд выходил наконец к гарнизону и вокруг было удивительно тихо, деревня еще не видна, но уже угадывалась ее близость, и любой неосторожный шаг мог стоить многих жизней.
Над болотом стлался низкий туман, и сверху оно казалось широким белесым озером.
Греков вышел из цепочки, спустился к самому краю болота. Да, несомненно, когда-то давным-давно оно и действительно было озером, береговая кайма под кустами состояла из россыпи мелкого галечника, какой способны намыть и отполировать лишь волны. Надо думать, что где-то посредине есть и открытая вода – иначе откуда такой теплый туман? Туман радовал, он был хотя и слабым, но прикрытием. Но проходимо ли болото? Если бы было время для разведки!
Но времени не было даже для раздумья.
– Николаев, начинай! – тихо приказал он, вернувшись в голову отряда.
Взвод Николаева отделился от колонны, и бесшумные тени бойцов, одна за другой, пропали на фоне кустов.
Еще с сотню метров отряд продвинулся по берегу вслед ушедшему вперед взводу, потом снова надолго замер, и Греков решил больше не искушать судьбу.
– Выходим на болото! Быстро и без шума! – передал он по цепочке последнее предупреждение.
Прошуршали раздвигаемые кусты, заскрежетала галька под ногами выходящих на болото дозорных, мягко зашелестел оседающий мох, и движение началось. Один за другим подныривали бойцы под ивовый навес, придерживали ветки, чтоб не хлестать по лицу товарища, и выходили на болото. По привычке ступали след в след, мох вскоре не выдержал, и из туманной мглы уже слышалось мерное осторожное чавканье. Цепочка уходила на восток, под острым углом к берегу. Греков стоял и считал: тридцать два... тридцать три... тридцать четыре... Вот уже середина колонны – потянулись раненые, больные, ослабевшие. За ними – отряд «За Родину» и тыловое охранение. Пора!
За тылы можно было не беспокоиться, по традиции они были «хозяйством» комиссара Поварова, а Петр Данилович мужик пунктуальный и предусмотрительный, он обеспечит все должным образом.
– Арсен, за мной! – приказал Греков связному Ку-тину, хотя мог бы и не говорить этого,– Арсен тенью следовал за командиром.
Обгоняя медленно бредущих по болоту бойцов, Греков со связным уже были далеко от берега, и темный лес на взгорье начал как бы нависать сбоку над белесой полосой тумана, когда справа вдали невидимо загрохотало и эхо понесло над головами этот нескончаемый грохот. Он сразу догадался, что в дело вступила правофланговая группа Пименова – ракеты, выпускаемые над местом боя, не были даже видны отсюда, над гребнем леса лишь вспыхивало и мерцало их слабое отражение в белых облаках. Этот дальний и чужой пока бой словно бы подстегнул бойцов: все заторопились, без команды прибавили шагу, тем более, что грохот скрадывал шум их движения по болоту.
Греков переживал трудные минуты.
Отряд уже вытянулся по болоту и, судя по всему, направлялся прямо во фланг финской обороне. Если следовать первому приказу Аристова – прорываться к дороге во что бы то ни стало! – то можно было продолжать движение, благо противник молчит.
Но как сложатся дела у других? Удастся ли им прорваться? Особенно Кукелеву со штабом. «Чапаевцы» м «Буревестник» уже ввязались в бой, там в ход уже пошли гранаты. Не лучше ли, пока не поздно, развернуться и ударить финнам во фланг?..
Командир торопливо размышлял, а отряд продолжал, все прибавляя шагу, двигаться по болоту на восток.
