Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

Мой смех громко и издевательски разносился над пехотным войском. А кровавое безумие ярко и люто полыхало в почерневших глазах. И оно начало овладевать моими глубинными желаниями. Клыки удлинились, и я принялся рвать ими тела, не обращая внимания на доспехи. Я хватал пальцами шлема и сдавливал их вместе с головами, как яичную скорлупу. Я метался, будто голодный волк в овчарне, а мясистые барашки жалобно блеяли и пытались остановить меня безобидными копытцами. Я дико рвал их, разбрасывая ошметки плоти и доспехов, и не могла меня остановить их тонкая шкурка. Бедные маленькие барашки…

Когда дело пахнет кровью, когда жизнь висит на волоске, когда смерть парит над тобой, едва не касаясь своей черной мантией, тогда и вырываются на свет глубинные желания. Глубинные и сокровенные. Сокровенные и изначальные. Тогда-то и выплескивается неведомая древняя сила, что живет в каждом из нас. Она дремлет до поры, ожидая лишь удобного момента. Правда, бывает, она дремлет всю жизнь, так и не сумев высвободиться. Но тот, кто дал ей волю, становится настоящим героем, пускай для кого-то и палачом. Ведь иначе – никак. Невозможно обрести победу, не принеся кому-то поражение. И сколько в мире случилось громких побед, столько же мир и познал горьких поражений. Это закон, и не мне его отменять. Но мне, как и каждому, дано стремиться к победе. И я стремился.

Сколько длилось это сражение, а точнее бойня, я не помню. Время было на стороне кнехтов – оно ничего не могло поделать. Оно лишь замерло, и в страхе смотрело со стороны, наблюдая как один… не человек, разметывал многотысячное войско. Ибо был этот… не человек, вне времени. И законы времени потеряли власть над ним. А войско давило щитами и панцирями, било мечами и алебардами, чеканами и кинжалами, топорами и шестоперами, но совладать не могло. Десятники и сотники выкрикивали разномастные команды, отряды и шеренги перестраивались, меняли порядок, пытались окружить и сбить с ног. Командиры испробовали все свои методы пехотного боя, но ничего не помогало. Особо одаренные пробовали придумывать новые, но вскоре и их запас творческих сил иссяк. В конце концов, войско превратилось в механизм, лишенный управления. Он крутился лопастями мечей и алебард, он скрежетал оковками щитов и нагрудников, он щелкал и трещал арбалетами. Но медленно и верно редел и рассыпался. Я упивался жизненной влагой, жизненной силой. Я упивался жизнью. Как своей, так и чужой. Хохотал и шел дальше.

Никто ничего не понимал – меня видели далеко не все. Задние ряды так и вовсе не могли взять в толк, куда подевалась их славная конница. И с кем они вообще сражаются. Ведь войско неприятеля так и не показалось. До них никак не могло дойти, что один человек способен на такое. Если б они знали, что не только люди могут жить среди людей. Но они не знали. Даже не догадывались. А когда догадывались, становилось слишком поздно – рядом возникал стремительный ураган. Глаза раскрывались сначала в изумлении, а потом в ужасе. Кто-то бросал оружие и наивно закрывался руками. Кто-то пытался бежать. Но находились и такие, кто с последним яростным хрипом кидался на меня. Я же убивал всех. Но смельчаки были самые желанные. Именно их сердца рождали сильные, искренние, пускай и безумные желания. Мне же иного не надо. Мне нужна сила. Мне нужна искренность. Я щедро брал и то и другое. А безумия мне не занимать.

Вскоре я стал неузнаваем. Я выглядел, словно окунутый в чан с кровью. Вернее, так и есть. Весь липкий, скользкий и темно-багровый. Лишь расширившиеся глаза жадно блестели на этом фоне. Но в них тоже отражалась кровь, обильно выплескиваясь через края. Хотя, на самом деле, то были мои желания.

Сухо ломались древки алебард и копий, трещали кости, мечи вспахивали землю, но не меня. А я все бил и бил, все рвал и рвал. И с каждым новым сердцем становился все сильнее и сильнее. Щедро брызгала кровь, окропляя кирасы и шлема, щедро выплескивался страх из обезумевших глаз. Но солдаты продолжали свои тщетные попытки совладать с неведомым порождением неведомых сил. Они пытались бороться с суеверием, но оно цепко держало их в своей власти. Они даже не догадывались, насколько легко можно справиться со мной. Я, разумеется, подсказывать не спешил, но всячески намекал. Как? Да очень просто – своими действиями. Ведь сила моя налицо. Однако никто не мог догадаться и понять ее первоисточник.

Я шел дальше.

Наконец, мне все это попросту надоело. Я понял, что все они безумны, напористы, и отступать не собираются. Не все, но большинство. Меня это радовало. Настоящие воины – молодцы. Даже суеверный страх не мог заставить их разом развернуться и бежать прочь. Хотя, то стал бы самый разумный поступок. Если б они все бросились врассыпную, я просто не смог бы гоняться за каждым. Да и не стал бы. Лишь вздохнул бы облегченно, да побрел дальше. Но я оставался на месте, равно как и они. Их сознание покорилось чужой воле, той, что заставила броситься их в последний бой. Той, что заставила их выплатить кровавую плату. Я же щедро принимал эту плату, и был им непомерно благодарен.

Я стремительно ухватил ближайший щит, и разорвал его, словно пожухлый бумажный свиток. Мелькнули испуганные глаза щитника, но вдруг погасли. Струйка крови выплеснулась изо рта. Я уже держал его сердце. На миг все отпрянули, образовав широкий круг. Высоким частоколом застыли алебарды, норовя снова ринуться в бой. Многие, правда, мелко дрожали, но то не беда. Главное – не сдаются без боя. Страх, ненависть, ужас и зависть – все мелькало в обезумевших глазах воинов. Даже затаенное восхищение. Некоторые представляли себя на моем месте и откровенно завидовали. Иные задумывались о том, в какую бы силу превратилась пехота, если б я пополнил ее ряды. Да, интересные, порой, бывают желания у тех, кто стоит пред ликом смерти. Я искренне улыбнулся, но получилось зловеще. Все мигом отпрянули на шаг.

Я стоял в самом центре, слегка раскачивался и скалился. Тело облеплено плащом, с волос, клыков и одежд капает кровь. В сапогах хлюпает. В вытянутой руке дымилось и пульсировало сердце. Сердце простого пехотинца – смелое, гордое и… безвольное. Сердце, привыкшее выполнять чужие приказы. И чужие желания. Сердце, привыкшее умирать во имя господина. Сердце обычного солдата – как символ всего пешего войска. Я смотрел на него и отчетливо представлял, как сила всего войска сливается в это простое живое сердце. Все войско вошло в него и замерло, ожидая решения.

Но вдруг из моей груди вырвался страшный рев. Он прокатился над полем и унесся в бескрайние просторы, всколыхнув далекие темные ельники. Я упал на колено, и сердцем ударил в землю. Земля отозвалась дрожью и болью. Она вздрогнула в мучительном изломе, изогнулась в тяжелой судороге. Казалось, покачнулся весь мир. Удар породил сильный гром, за ним волну страшной ярости и злости. Она стремительно вырвалась из центра, коим стало мое желание, и понеслась во все стороны. Страшная сила, подобная чудовищной океанской волне.

Кнехтов сдуло, словно ураганом. Мечи пики и алебарды падали из слабеющих рук, люди валились под натиском силы, идущей из неведомого центра. Воздух прорезал пронзительный свист. Солдаты хватались за голову – из ушей, ртов и носов хлынула кровь. Они срывали шлема, силясь заткнуть уши. Они тряслись в агонии, стуча латными руками и ногами по земле. Они пытались хоть как-то совладать с новой напастью. Но все было тщетно. Ничто не могло уберечь от пронзительного проникающего свиста. И от яростных невидимых волн, плещущих из центра, где я стоял на колене. Из самых недр простого солдатского сердца, откуда я вычерпывал силу. Из недр того источника, что есть в каждом человеке. Смерть расправила призрачные крылья и неслась над войском герцога Вельмарка де Грисса. Над бывшим войском.

Над бывшим…

Она пронеслась над железными головами, пересчитала жертв, запомнила в лицо каждого, чтоб не улизнул, и блаженно оскалилась. Ее бездонные провалы источали полное удовлетворение. Сегодня у нее пир. Сегодня она пересытилась, и тяжело вздохнув, опустилась за границей линии войск. Я чувствовал ее желания. И тоже довольно улыбался.

Все кончилось. Все прошло. Все замерло. Завершилась самая легендарная и необычная битва всех времен и народов. Осталось ждать мифов. Ведь не сохранилось никого, кто мог бы описать все то, что произошло сегодня. Остался лишь я. А мне никто не поверит. Но я уже говорил, что могу поведать истину лишь немногим, явившись лишь к тем, кого сам выберу. Правда, они мне тоже не поверят. Но это уже неважно.

Время стряхнуло оцепенение, зашевелилось и снова потекло в своем размеренном русле. Но все еще с опаской оборачивалось. Бесчисленные тела разбросало в разные стороны, словно соломенные куклы. Усатые крепкие мужи, и юные рекруты валялись грудами, безвольно разметав руки и ноги. Не говоря о тех, кого я жестоко растерзал. Расколотые синие щиты с жалкими скорпионами валялись повсюду. Тут и там лежали или торчали из земли разноцветные флаги дворян, последовавших за Вельмарком. Рваные, грязные, униженные, они трепетали на ветру, любезно выстилаясь передо мной, будто моля о пощаде. Весь этот бравый зверинец.

Поздно. Слишком поздно…

Я стоял и лицезрел плоды своих желаний. Или чужих? Теперь уже не важно. Самые страшные и лютые желания взошли сегодня из глубины моей души. Хотя изначально зародились в душах моих противников. Вырвались наружу в облике адских церберов и растерзали голодными пастями беззащитных людей. Тех, кого я ценю и уважаю, за их смелость и мужество. Но именно они и дарят истинную силу. Кровь трусов и лжецов горька и неприятна, и слишком разбавлена водой. Нет смысла пить ее. Я люблю кровь смельчаков. Хотя люблю наказывать и трусов.

Одиноко стояли подводы с походными кухнями, лекарскими запасами, бронями, оружием, инструментами, пуками болтов и стрел, скатанными шатрами, и кузнечными инструментами. Кони фыркали и внимательно смотрели на меня. Надо бы их распрячь – пусть будут свободны. Их вины вообще нет никакой. Разве могли они желать моей смерти? И вообще, чего они желают, кроме свежего овса? Хотя, солдаты тоже не желали моей смерти. Да и вообще ее никто здесь не желал, кроме командующего войском.

Неожиданно мое внимание привлекло странное всхлипывание. Я резко обернулся, разбрызгивая мелкие капли. Возле одной из телег на коленях стояла одинокая фигура. Стояла и рыдала. И такими искренними и неподдельными звучали те всхлипывания, что пробирали до глубины души. Наверное, они могли бы вызвать сострадание даже у мертвого. Но не у меня. Я хищно усмехнулся, облизнулся, и бодро зашагал к стонущему человеку.

Кто ж это?

Да, это был он.

Дэ Грисс стоял на коленях, крупно дрожал и жалобно скулил. Шлем с короной валялся поодаль. Темно-русые волосы, остриженные горшком, слиплись от пота и кровавых брызг. Благородное белое лицо все в кровоподтеках, ссадинах и грязи. Обезумевшие зеленые глаза испуганно блуждали. В них отражались груды мертвых тел, коими недавно он так легко командовал, посылая их на смерть. Он считал их жалким ничтожным орудием, призванным выполнять его волю. Он считал, что все они обязаны были умереть по первому его велению. Что ж, он домечтался – вся пехота мертва. Посмотрим теперь, что он представляет из себя, когда его желание воплотилось в жизнь. Ведь не мое желание погубило его солдат, но его. Я искренне желал им счастливой и долгой жизни. Я искренне надеялся на их благоразумие. Но чужая воля победила, и им пришлось умереть во имя ее.

Я остановился напротив, и изучал достославного герцога. Он даже не обратил внимания на страшную кровавую фигуру, которая подошла к нему. Он не смел поднять взгляда, нашептывая неразборчивые слова. С моих одежд, облепивших тело, стекали темно-красные струи, позади оставались мокрые следы, в сапогах чавкало. Я стоял и спокойно взирал на недавнего героя.

– Здравствуйте, благородный герцог, – отвесил я короткий поклон, обдав его свежими каплями. Он никак не отозвался, продолжая что-то шептать. Глаза отрешенно смотрели сквозь меня.

– Как самочувствие?

Снова то же самое. Губы шевелятся, глаза вращаются. Я усмехнулся, присел напротив, скрестив ноги.

– Надеюсь, вы поняли, в чем ваша ошибка?

Он смотрел сквозь меня.

– Дэ Грисс? – тихо окликнул я, пощелкав перед его носом скользкими пальцами.

При звуках знакомого имени он зашевелился и перестал шептать. Глаза его на миг обрели свет здравомыслия. И в них отразилось все. Но лишь на миг. Пелена безумия вновь подернулась и заволокла его сознание. Он снова заскулил:

– Время уходит, уходят наши дни… а кто, кроме них сможет окрасить этот мир, кто… кому нужен наш мир… и где взять краски… где их взять, чтобы окрасить дни, без которых вечность становится одним днем? Где найти время? И зачем его искать? Оно есть у всех? Так зачем же искать большее? Нужно лишь знать, где взять краски… краски… краски… О! Я знаю, где их взять! Я видел их, и не раз! Я знаю! Они на щитах… и на знаменах… они на гербах рыцарей. Их нужно лишь соскоблить, и растворить в крови… и выпить все это. И тогда мир расцветет и окрасится… и всем будет хорошо… О…. О… Да… Нет!!! Нет!!! Не будет, – вдруг завизжал он. – Всем никогда не будет хорошо. Всем всегда будет плохо! Потому что всех много, а рыцарей мало. На всех краски не хватит, не хватит… о, горе! На всех не хватит краски… О, что же мне делать! О, горе мне горе! Где же мне взять столько щитов?!

Я кашлянул, пытаясь привлечь внимание обезумевшего герцога.

– Вельмарк, ты… ты что? Спятил?

Он не слушал меня. И твердил дальше:

– И все же я знаю, где взять столько щитов. Я видел их! Я помню! Я знаю, у кого нужно спросить. Нужно спросить у времени. Оно все знает. Все… Оно укажет дорогу к краске… и тогда можно все разукрасить… и наслаждаться временем… и краской… и кровью, как символом краски. И всем… что было во времени. И всем, что будет, если выпить всю кровь… и тогда все возродится… и будет всем благо. Когда прольется вся краска, и впитает ее земля…

Я внимательно слушал его. Он хоть и сошел с ума, но не до конца. В глубине хаоса его мыслей отчетливо звучали истинные желания.

– Дэ Грисс, – властно перебил я его, и он умолк. – Ты спятил, дэ Грисс. И это хорошо. Возьми свою корону, возьми свои золотые шпоры, золотой пояс, золотую цепь с крестом, и ступай к Вальгреду. Обменяй все это на полновесные гульдены, и обратись к королевскому лекарю – пусть он изгонит недуг. И ты снова вернешься к жизни. Но уже в образе нормального порядочного человека.

– Корону? – переспросил он, подбирая покореженный шлем с приклепанной короной. – Но я не вижу короны.

– Это хорошо, – довольно отозвался я. – Значит, ты более не жаждешь власти. Не ослеплен ее безжалостным блеском. Не одержим черным призраком мании величия. Очень хорошо. Жаль только всех твоих рыцарей и солдат. Очень жаль. Но такова судьба, и ее не изменишь. Потому что она уже в прошлом. Менять нужно было раньше.

Он поднял на меня чистый взгляд, напоенный первородной детской прозрачностью.

– Я… я… я уже там?

– Да. Ты уже там, – дружелюбно улыбаясь, кивнул я. – Но пока еще здесь.

– Я хочу туда, – захныкал он. – Я хочу домой. В верхний Альвирк. В Стонберри-Крон.

– Будешь, будешь там еще, – успокаивал я тронувшегося герцога.

– Я… я больше не буду…, – словно нашкодивший мальчуган, хныкал он.

– А больше и не надо! – весело подмигнул я.

Я встал и оглядел его с жалостью. Глаза смотрят в разные стороны, рот приоткрыт, на губах пузырилась пена. Он заплакал и уронил длинную слюну.

– Прощай, мой доблестный герцог. На самом деле нет твоей вины. Ведь ты таким родился. Таким стал. Просто… тебе не повезло. Не повезло, что любое действие имеет обязательное последствие. Лишь в том твоя вина, что ты таков. А потому и меня не вини за то же самое. Прощай, герцог, прощай…

И я бодро зашагал по полю, переступая через трупы кнехтов. Они провожали меня довольными, пускай и перекошенными взглядами. Ведь я высвободил их из плена чужих желаний, приказов и команд. Да, цена свободы слишком высока. Я бы сказал – непомерно. Но так было и будет всегда. И не я назначал эту цену. Истинное желание свободы всегда было и будет превыше желания жить. Если желание свободы не истинное, то человек становится рабом. Во все времена люди сражались за свободу и независимость. Времена, хоть и изменчивы внешне, но не меняются в своей сути. Равно как и люди, что сопутствуют времени. Меняются лишь их лица, но не меняются их сердца. И те желания, что теплятся в них, разгоняя по телу живительную влагу.

Я облизнулся.

Кажется, с холма я видел озерцо, мелькавшее вон в той заросшей низине. Следовало обмыться. Хоть я и люблю кровь, но в таком виде нельзя показываться на люди. Иначе я не узнаю их глубинных желаний, – они в панике разбегутся. Обмоюсь, отдохну. Нет, я не устал. Просто следовало хорошо поразмыслить. А потом побреду дальше, на поиски новых людей, новых желаний и новых приключений. Ведь где-то должно быть то место, куда я стремлюсь. И там должен быть тот, кого я ищу.

Ведь это и есть мое изначальное желание.

Эпилог

Я не ведал – где я. Не знал, куда иду. Не ведал – зачем.

Но упорно шел.

Я шел по огромной заснеженной равнине. Стояла глубокая ночь. Дул резкий пронзительный ветер. Бесноватая вьюга неистово свирепствовала, швыряя в лицо колючие пригоршни. Небо заволокли тяжелые непроглядные тучи. Они жадно глотали одинокие звезды и большую луну, словно норовили лишить мир последней надежды. Но ночные огоньки изо всех сил боролись за право существования. Потому и вспыхивали изредка в прорывах черной пелены.

Внезапно ночь содрогнулась в муках. Ее пронзила ослепительная вспышка. Следом докатился оглушающий грохот. Мир покачнулся. На краткий миг показалось, что я бреду по морскому дну, сквозь сонм серебристых брызг, которыми неожиданно взорвалась вся вода. Большие снежные хлопья сияли и горели, освещенные резким светом молнии. Или то звезды, набухшие от тяжести, ниспадают с высоких небес?

Далеко впереди черной ломаной линией проявились силуэты гор. Застывшие каменные исполины недружелюбно взирали с огромной высоты на незваного гостя. Властные и могучие, они насмешливо всматривались в одинокую фигуру, облепленную снегом и ледяной коркой. Кто-то пробивался сквозь плотный заслон вьюги, и спешил припасть к их стопам. Но не для того, чтобы выразить свое почтение, а для того, чтобы взобраться на недосягаемую высоту.

Неведомо куда, неведомо зачем…

Свет молнии погас, мир снова низринулся во мрак. Но для меня то не помеха. Поэтому я собрался с силами и поспешил дальше, сквозь пронзающую стужу и ветер, навстречу неизвестности. Не помню, сколько прошло времени, не помню, как я брел. Не помню даже холода, пробирающего до костей. Помню лишь пологие склоны предгорий, покрытые глубоким снегом. Но я странным образом не утопал в нем, а спокойно шагал, как по земле. Помню высокие сосны и ели. Ветер нещадно клонил их к земле, стволы жалостно скрипели, сопротивляясь яростному натиску. Но стойко держались. И я черпал силы в их стойкости. Потому и шел дальше.

Блеск молний вспарывал темноту, гром бил по ушам оглушающей дробью. Снег завихрялся, крутился, мешал идти. Но я не останавливался. Я знал – останавливаться нельзя. Здесь, в странном загадочном месте я чувствовал себя беспомощным и жалким. Здесь я впервые почувствовал себя человеком. Тем, кто не способен противостоять мощи природы. Всех моих талантов не хватало, чтобы справиться с чудовищными силами. Но я справлялся. Потому как сам пользовался той же силой.

Наконец, я добрался до подножия гор. Запрокинув голову, долго всматривался куда-то ввысь. Снег густо облеплял лицо, приходилось временами протирать глаза. Неприступные бастионы нависали холодными громадами камня и льда. Ветер злобно свистел в расщелинах и трещинах, пурга яростно билась о вековую твердь дремлющих стражей. Казалось, они стерегут вход в древнюю страну, где хранятся ответы на все вопросы. В страну, существующую со дня сотворения мира. В страну неразгаданных тайн. Я остро ощущал, как меня манит туда, в эту странную обитель гранитных великанов.

Я стоял и завороженно рассматривал горы. Вспышки молний украшали их глубокими тенями. Но они тут же исчезали в единой тени ночи. Ледяные шапки вспыхивали ослепительными отблесками. Однако ночь пожирала и их. Это была невообразимая и впечатляющая картина. Манящая и пугающая. Чем чудовищнее стихия, тем она больше поражает воображение. Потому-то и мое воображение она пленила своей возбуждающей силой. Ведь та сила передавалась и мне.

Неожиданно, у макушки самой высокой горы вспыхнул едва заметный огонек. Робкий и одинокий. Кто может разжечь костер в это время, в этом месте? Или не костер то вовсе? Я присмотрелся, даже принюхался. Скорей всего костер. Кто же там? Как туда вообще кто-то попал? Ко всему прочему пронзило острое чувство, что костер разожгли намеренно для меня. Словно маяк, указывающий путь, он притягивал мой взор. Я мысленно потянулся к неприметному огоньку. И вдруг услышал, как он отозвался приглашающим теплом. Это и завершило раздумья. Я усмехнулся, смахнул снег с лица, и воодушевленно двинулся вперед. Раз туда кто-то взобрался, то неужели я не смогу? Да, что может быть слаще вызова для силы? Ведь цель любой силы – применение.

Путь выдался долгим и неимоверно трудным. Я карабкался по холодным склонам, взбирался по неприступным стенам. Шел по дну заснеженных ущелий, скользил по заледенелым чашам озер. Отыскивал тропы животных, ныне заметенные глубоким снегом. Преодолевал перевалы, нырял в седловины. Иной раз даже перепрыгивал пропасти. Это невероятно, но на самом деле не трудно, если умеешь обуздывать ветер. Достаточно лишь дождаться нужного момента, чтобы оседлать вьюгу и использовать ее силу. Однажды, правда, я не рассчитал и не долетел до конца. Ветер в последний момент усилился, разозлился и швырнул меня прямо на заснеженную стену. Страшная боль пронзила тело, но я выдержал. Затем полетел вниз, ударяясь о выступы. Но все же нашел силы вскинуть руки. В конце концов, все же впился окоченевшими пальцами в заледенелую трещину. Ветер набросился на меня с удвоенной яростью и принялся тормошить, словно щенка. Я бился о гранитную твердь, но упорно держался, повиснув на одной руке, на одних пальцах. В итоге дождался момента, разжал руку и взлетел вверх, на гребне воздушной волны. На мгновение воцарилось затишье. Я торжественно улыбнулся, переводя дух. Да, любая стихия – живая. И любая стихия, как и любой человек, поражается наглости и дерзости, когда они перерастают в самоотверженность.

Я поднял голову и понял, что стою у подножия той самой горы, где мерцал огонек. Огонька не было видно, но я чувствовал незримую нить тепла, что долетала сюда с вершины. Тонкая невесомая нить. Но она вливала такие силы, что я ухватился за нее, как за самую прочную веревку. И начал опасное восхождение.

Долго ли продолжалось оно? Трудно сказать. Здесь странным образом ощущалось, будто времени совсем не существует. Время превратилось в загадочное мерцание костра, до которого я силился добраться. Казалось, время и рождалось в том костре. Это приносило опьяняющее чувство тайны, которую во что бы то ни стало нужно раскрыть. И ради нее я готов был идти на все. Потому и шел дальше. Пальцы сами отыскивали выступы и трещины, ноги опирались на отвесные склоны. Иногда приходилось висеть на одних руках, держась за скользкий лед. И перебирая руками, продвигаться дальше и выше, над мрачной коварной бездной.

Однажды произошел обвал. Плотные слои снега сорвались вниз тяжелыми липкими комьями. Падая, они увлекали за собой обломки камня и льда. Вся эта чудовищная тяжесть низринулась на меня, словно спешила сорвать непокорного человека со скалы и унести вниз. Благо не человек я. Потому и удержался. Я стал частью горы, я слился с ноздреватой стеной, по которой карабкался. Камни и лед больно били по голове и плечам, но я терпел. Я знал – любая боль проходит. Нужно лишь уметь ждать.

Лавина прошла и унеслась в чернеющую бездну. А вместе с ней унеслась и боль. Последние отголоски рокота замерли внизу. Я поглядел вниз, вздохнул и продолжил восхождение. Неведомое тепло усиливалось и окрыляло новыми силами. Теперь я уже точно знал, что не сорвусь, не оступлюсь, не поскользнусь. Странным образом это поняла и стихия. Она будто осознала всю тщетность своих усилий и внезапно успокоилась. Ветер поутих, в нем уже не звучало той угрозы и ярости, что раньше. Вьюга смирила свой гнев, и теперь словно сама подталкивала меня к загадочной вершине. Молнии сверкали не так озлобленно, словно норовили не ослепить, а осветить мне путь. Гром не взрывался оглушающими раскатами, а приглушенно рокотал вдали. Так ворчит старый пес, завидев чужака в своем дворе, но при этом трется о ноги хозяина. Он чувствует: раз хозяин спокоен, то и чужак не опасен. Но службу знать надо – потому и ворчит.

Тепло, исполненное жизненной силы, снисходило с высоты, усиливалось и крепло. Стужа все еще кусала ледяными клыками, но уже не так люто. Закоченевшие пальцы стали гибче, тело подвижнее. Я карабкался, упиваясь своими силами и могуществом, поправшими мощь горной стихии. Плащ вился и хлопал за спиной, словно крылья повзрослевшего птенца, что впервые пробовал свои силы. Птенца, жаждущего полета, жаждущего испытать себя и покорить все ветра бескрайнего мира. И как бы не была могуча бесстрастная стихия, она не имела власти над простым желанием. Потому-то каждый может покорить и использовать ее во имя своих желаний. Каждый, кто познал ее тайны, ее нрав, ее природу.

Вскоре над головой показалось бледное мерцание. Оно пробивалось сквозь толщу снежных завихрений и наполняло меня благодатным теплом. На миг облака разошлись, из ползущих мрачных хлопьев выглянула большая луна. Ледяные венцы призрачно засветились под лучами пепельного света. Я глянул вверх. Надо мной нависал укромный каменный утес. Острым клином он торчал из тела горы и напоминал длинный перст, вытянутый в указательном жесте. Там-то и сиял таинственный огонек. Но вот беда – до него тянулась ровная стена, облитая гладкой ледяной толщей. Ни единой трещинки, ни единого выступа. Словно перевернутая озерная гладь.

Я нерешительно замер. Отпустил одну руку, слегка откинулся назад, вытянул шею. Подо мной чернела бездна, но она уже не владела моим вниманием. Его привлек утес. И неведомый огонек. Взгляд снова изучающе заскользил по мерцающей ледяной поверхности. Ничего. Ни одной зацепки. Голый обледенелый утес словно насмехался надо мной. Над тем, кто преодолел неимоверно трудный путь. Путь, неподвластный ни одному смертному. Неужели я останусь здесь, у самой цели, когда до нее один лишь шаг. Самый последний. Самый трудный.

Нет, этого не может быть. Да, это так, но этого не может быть. Потому что все может быть иначе. Так, как я пожелаю. Пусть здесь с моими желаниями никто не считается, но теперь и я не считаюсь с теми, кому я безразличен.

Я в отчаянии стиснул пальцы, собрал всю свою волю. Мне во что бы то ни стало нужно преодолеть последний шаг. Я готов был жертвовать всем, что имею, во имя последнего шага. Во имя своей цели. Во имя всего смысла существования. И я возжелал…

Внезапно совсем близко вспыхнула яркая молния, ночь огласилась чудовищными раскатами. Гора пошатнулась, едва не скинув меня к подножию. Оживился ветер. Снег новым порывом взвился и окутал мир. Вот тогда я решился: разжал пальцы и оттолкнулся ногами от стены. И полетел…

Куда?

А куда можно полететь, оттолкнувшись от скалы?

Куда может полететь простой человек?

Правильно.

Да вот не человек я.

Потому и полетел, куда возжелал изначально.

Снежный ветер охотно подхватил меня, высоко подкинул и услужливо подтолкнул в спину. Ночь в страхе расступилась и метнулась прочь. Навстречу ринулся яркий ослепительный свет. И я, словно мотылек, бросился в его объятия.

Мелькнул оледенелый край, рыхлые сугробы, гранитные зубья. И вот я мягко приземлился, угодив по колено в снег. И замер. Поначалу верилось с трудом. Но после сознание пронзила отчетливая мысль – я достиг утеса. Я добрался до цели. Я сделал то, чего хотел.

И вдруг я оробело съежился. Да, стоял холод, дул ветер, валил снег. Но не они стали причиной. Просто я задумался – чего же я хотел, куда добирался, зачем стремился сюда? Мысль пронзила, точно каленая стрела, угодившая прямиком в сердце. Я стоял в мокром снегу, и во все глаза смотрел. Смотрел и не мог оторвать взгляда. Смотрел и не мог понять…

Долго ли я простоял так? Это не важно. Важно иное – впереди действительно потрескивал небольшой костерок. От него веяло то самое тепло, что манило меня издали. От него шел красноватый свет, что вдохновлял к преодолению любых трудностей. Но я смотрел не на костер. Возле него, в большой круглой проталине лежало бурое сосновое бревнышко, облепленное комьями снега. И даже не оно привлекло внимание, хотя здраво задуматься – откуда все это здесь взялось? Внимание привлекала маленькая фигурка, греющаяся у огня. Поначалу я не мог сообразить – кто это? С первого взгляда заснеженный комок пушистого голубоватого меха. Но вот он зашевелился, повернулся…

Нет, я не ахнул и не воскликнул изумленно. Хотя изумление мое не ведало границ. Я просто стоял, не в силах пошевелиться, хотя и чувствовал прилив неведомой силы. Да, невозможно быть всесильным и бессильным одновременно. Но здесь возможно было все. Потому я и стоял, обессиленный своим всесилием и не мог оторвать даже взгляда…

Передо мной сидела маленькая девочка, облаченная в меховую безрукавку, толстую шерстяную тунику, такие же штанишки. На ногах смешные, неуклюжие с виду сапожки, отороченные густым мехом. Длинные волосы темными водопадами спадали на спину. Большие карие глазки лучезарно искрились на милом детском личике. На вид ей было лет десять. Но это если смотреть взглядом простого человека. Я же смотрел на нее по-иному. Хотя даже простому человеку ясно – здесь не может быть маленькой девочки. Даже тот, кто наделен неземной силой и то с трудом поднялся сюда. Чего тогда говорить о простом ребенке? Поэтому я точно знал – передо мной не просто девочка. И ей далеко не десять лет. К тому же, помимо уверенного осознания, я еще чувствовал это.

Вторым моим удивлением стало отсутствие удивления в ее глазах. Они светились отдаленной радостью и одновременно печалью. Они мерцали бесстрастным спокойствием, но в тот же миг таили древнюю безграничную мощь, способную обернуть все, что ни есть во все, что угодно. Хоть целый мир в руины, хоть руины в целый мир. Они таили глубокую мудрость, но она казалась чистой детской наивностью.