Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Гадалка удивленно вздрогнула, на миг стушевалась и задумалась. Глаза ее широко распахнулись и на долю мгновения раскрыли дно ее души. Я заглянул в них, и понял, что был прав. Но в следующий момент упала плотная завеса, и искренность померкла во тьме. Хотя мне не привыкать – я хорошо вижу и во тьме.

Теперь уже ее многогранный ум искал подвоха. Но отступать некуда – она уже потратила на меня много времени и сил. В конце концов, ей просто стало интересно – кто ж я такой на самом-то деле? Бедная ты моя гадалка! Как бы я не хотел разочаровывать тебя! Как бы хотел ответить на твой вопрос! Но, увы, право отвечать на него я предоставляю лишь тебе, равно как и любому другому человеку. И каждый на него ответит правильно. Потому что ответит по-своему.

– Ты очень интересен, путник, – уже без тени иронии заговорила она. – Теперь я вижу – ты даже не тот, кто скрылся за тем, кем хочешь ты прикрыться.

– А я вижу – ты имеешь истинный дар, – лаконично дополнил я, тронутый ее глубокой проницательностью. – И снова повторю: ты хочешь предсказать мне судьбу? Это твое искреннее желание? Или ты хочешь золота? Скажи – и я дам тебе его в избытке, не требуя даже предсказаний. Чего ты истинно хочешь?

Она вдруг погрустнела, с серьезным видом подалась назад и выразительно вскинула скрещенные руки.

– Нет, я не хочу предсказывать твою судьбу!

Я довольно усмехнулся, с новым интересом рассматривая ее. И спросил:

– Но все же ты чего-то хочешь. Причем, очень страстно. Я это чувствую.

– Да, путник, ты прав. Я хочу… я… – дыхание ее неожиданно сбилось, будто вокруг воцарилась страшная духота. Она открывала рот, но слова умирали, не в силах вырваться на волю.

– Чего же? – допытывался я. – Скажи, и если то в моих силах, я постараюсь исполнить твое желание.

– Это в твоих силах, – голос ее почему-то надломился и задрожал, словно она входила в клетку со львом. С голодным львом. Лев пристально следил за каждым ее движением, за ее побледневшим взглядом, за ее охладевшими желаниями. Но она оказалась на удивление мужественной женщиной. Или догадливой?

– Тогда скажи, – мягко настаивал я.

Гадалка собралась с духом и тихо, словно боялась спугнуть, попросила:

– Просто… просто покажи мне свою руку.

Я ухватился за щетинистый подбородок, глубокомысленно потер его и исподлобья взглянул на свою предсказательницу.

– Боюсь, тебе то придется не по нраву.

– Потому и прошу, – едва слышно взмолилась она.

– Но ты же предсказательница. Ты должна ведать, что там.

– Я не могу этого ведать, – с тенью скорби призналась она. – По крайней мере, до того, как ты протянешь мне ладонь.

– Это опасно, – сверкнул я глазами, пытаясь напугать ее.

– Все таинственное опасно, – парировала она. Ее снедало жгучее любопытство. Оно и стало тем глубинным желанием, что теплилось в недрах ее сердца. Истинным желанием. А она, судя по всему – сильный человек. Да вот только всегда есть тот, кто сильнее. Я, право, не хвастун. Просто не склонен приуменьшать, равно как и преувеличивать. А еще я не склонен никого лишать жизни. Хоть и делаю то временами. И право то черпаю лишь в искренних человеческих желаниях. А точнее – в отсутствии их. Ведь смерть – это отсутствие желания жить.

– Не делай этого! – уже строже предупредил я. Предупредил искренне, хоть и знал – то лишь разжигает любопытство.

– Покажи, – она не обратила внимания на мою скрытую угрозу. – Я должна видеть твою руку.

– Ничего ты не должна…

– Должна, – как-то мягко и обреченно кивнула она. И молящими глазами уставилась на меня.

– Ты хорошо подумала? – в последний раз осведомился я.

Она покорно склонила голову. Я вздохнул. И в напряженном молчании протянул ей руку ладонью вверх. Протянул и замер. Потому как ведал, что будет дальше. Тут и предсказывать ничего не нужно. Гадалка, не сводя взора с моего лица, взяла кисть и вздрогнула от неожиданного холода. Я в последний раз пытался испугать ее. Но она неотвратимо шла к своему желанию. Медленно, будто во сне, перевела она взгляд на саму руку…

Как вдруг ее отбросило, словно молнией. Она отскочила на добрых пять шагов, будто увидала на ладони змею. Следом завизжала, замахала руками, задевая других людей, и в панике попыталась бежать. Но с размаху налетела на широкоплечего грузчика, опрокинула его большую корзину с фруктами, затем отпрянула в сторону и сбила с ног какую-то рыжеволосую девушку. Та, в свою очередь, упала, зацепилась за торчащую из-под прилавка палку, и с треском разорвала платье. Девушка тут же вскочила, истошно завопила и бросилась на обидчицу с растопыренными пальцами.

Разумеется, последовала суматоха, паника и неразбериха. Раздались недовольные голоса, вопли продавцов, крепкая ругань грузчиков, взбешенный девичий визг. Затем душераздирающий крик – кому-то наступили на ногу. Тут же поднялся истошный собачий лай. А следом кто-то завопил: «Держи вора»! Разумеется, предприимчивые и внимательные воры воспользовались внезапностью ситуации. А может то просто на всякий случай вопил продавец, чей товар оказался опрокинут, чтобы возможные воры сразу бросились врассыпную.

Так или иначе, воцарился настоящий хаос. Я стоял в сторонке и пристыжено молчал, в то время как все вокруг галдели, орали, визжали, толкались, бранились и лаяли. И безмолвие мое было ярче всех этих выкриков, шума и суеты, ведь я и был возмутителем рыночного спокойствия. Но его, разумеется, никто не слышал, потому как нет таких людей, кто мог бы слышать безмолвие. Его могу слышать лишь я.

Но я не человек.

Последнее обстоятельство, кстати, и породило всю эту неразбериху.

Однако здесь, как и в ином людном месте, оказалось много стражи. Загрохотали доспехи, засверкали железные гребни шлемов, зазвенели мечи и алебарды, застучали копыта. Со всех концов к месту происшествия ринулись задоспешенные вооруженные солдаты короля. Они грозно кричали, расталкивали древками нерасторопных зевак, щедро раздавали тычки и затрещины. Конные стражи то и дело вскидывали плети, тоже громко кричали и отдавали приказы пешим.

Я стоял и молча любовался результатами своих желаний. Хотя, я настойчиво отговаривал гадалку не предсказывать мне ничего. Я не единожды переспросил, готова ли она взглянуть на мою руку. Эх, любопытство. Да, ты порождаешь героев, которых гонишь на свершение подвигов. Но очень часто титул героя присваивают тогда, когда он уже и не нужен. То есть – посмертно. Неужели люди всегда готовы обменивать жизнь на это пустое слово? Нет, слово не пустое, но становится таковым после смерти героя, в то время как смыслом наполняется при жизни его. По крайней мере, для самого героя. А ведь это одно из истинных глубинных желаний каждого – быть героем. Но как можно быть героем, если тебя уже нет? Останется лишь символ, но не истина. Символ же будет жить до тех пор, пока тебя не забыли.

Однако многие люди склонны забывать истины…

Я спокойно поднял руку, разжал ладонь, взглянул на нее и загадочно улыбнулся. Улыбка исполнилась не то гордостью, не то грустью. Со стороны невозможно было определить, ведь на меня никто не обращал внимания. Потому как на таких оборванных и нищих никогда не обращают внимания. А я стоял посреди всеобщего хаоса и с интересом разглядывал свою ладонь. И в очередной раз убедился в том, что я не человек.

Ладонь моя была пуста.

А точнее чиста.

На ней не виднелось ни единой линии.

Вот же бывает как.

Пусть и нечасто…

– А ну расступись! – громко кричали стражи.

– Посторонись!

– Разойдись!

– Эй ты, брось! – конный воин ткнул плетью в сторону какого-то паренька, ловко подхватившего репу. Паренек распрямился, воровато огляделся и нервно сглотнул.

– Брось, тебе говорят! – грохотал страж. В тени открытого шлема рассерженно сверкали суровые глаза.

Но паренек его уже не слушал. Он бежал. И бежал проворно.

– Держи его! – истошно заорал продавец, словно у него увели супругу.

– Стой! – загремел вдогонку голос конного стража. Он развернул гнедого коня и попытался пуститься за лихим воришкой. Но неугомонная толпа напористо лезла к месту происшествия.

– Прочь с дороги! – гаркнул страж. – Прочь!

– Прочь! – запоздало вторил тучный продавец, подпрыгивая на месте, будто это что-то меняло. – Прочь, раззявы!

Окрики не действовали. Тогда конный воин взмахнул плетью и принялся стегать направо – налево. Подействовало. Такое всегда действует. Раздались сдавленные крики и вопли, наполненные болью и злостью. Толпа панически раздалась в стороны, явив ему дорогу. Страж порядка порывисто пустил коня в образовавшуюся брешь, но было уже поздно. Паренек с репой растворился в пестрой подвижной массе. Воин снова осадил коня, поднялся в стременах, обвел взглядом непокрытые вжавшиеся головы. Но, поняв всю тщетность, а главное – бессмысленность поисков, опустился и снова развернул скакуна. Пузатый продавец раздосадовано кусал пухлую губу.

Да, в том и состоит круговорот рынка – переход материальных ценностей от одного к другому. И не всегда это происходит по установленным правилам. А точнее – каждый сам устанавливает свои правила. Хотя извечным остается лишь одно правило – материя никуда не исчезает. Так или иначе, она остается здесь, в нашем материальном мире. Меняются лишь ее хозяева. А точнее – желающие обладать ею. Выходит, хозяин – это тот, кто желает чем-то обладать. Но желание, оно ведь нематериально. Его можно назвать духовным проявлением. Что ж, значит наш материальный мир, окружающий нас – есть отражение духовного. И все те ценности, которыми мы обладаем – отголосок наших желаний. Искренних желаний. Именно тех, которые мы сумели воплотить.

– А ты чего встал, босяк ободранный?! – взорвался над ухом сильный и раздосадованный голос стража, прервав размышления. – А ну прочь!

Я благоразумно шагнул в сторону, пропуская его. Нет, я не испугался. Просто не хотел привлекать внимания до поры. Вернее, уже привлек, но лишь внимание одной женщины.

Гадалку, наконец, подняли и принялись тормошить, засыпая вопросами. Она немо вращала растрепанной головой, дрожала и силилась что-то произнести. Молодая девушка бранно кричала поодаль, и норовила вцепиться в ее волосы. Но ее оттаскивал тот самый разносчик фруктов, пресекая самое страшное, что только возможно в нашем мире (после конца света). Правильно – женскую потасовку. В длинном рваном разрыве призывно мелькало белое полное бедро. Многие мужчины откровенно пялились туда, с завистью посматривая на простого грузчика. Женщины же взрывались негодованием и злостью при виде того же самого. Хотя в глубине их желаний гнездилась простая зависть. Они бросали строгие взгляды на своих мужчин, и те понуро отводили глаза, прикованные всего лишь к одной ножке. И мечты их рушились, как песчаные замки в прилив.

Но взгляд их приковывала не прелестная девичья ножка, обнаженная волею случая. Они взирали на оголившуюся истину, не так давно плотно скрытую под длинным платьем. Ту самую, которую всегда вожделенно жаждут. Притягательную и неизведанную. Вернее – то оказалась ее малая часть. Она манила длинным разрывом, и фантазии всякого силились продолжить его. Всей истины им вовек не изведать и не познать. Но им было достаточно и этого, дабы жадно сглатывать и наслаждаться видением. Мечтать же о всей истине у многих не хватало духу.

Я тоже посмотрел туда. Но иным взглядом. Хотя я умею смотреть по-всякому. То есть так, как пожелаю. Да, фигура у девицы хороша – ноги стройные, бедра полные. Поднял взгляд выше и тоже остался доволен – голосистая (даже горло видно). Но я подумал о другом. О том, что незримую истину ту она открывает лишь кому-то одному. Самому дорогому, самому любимому, самому достойному. А может и двум друзьям – соперникам, дабы выбрать из них лучшего. Ну, в крайнем случае, в самом крайнем случае – группе избранных. Но не всем, далеко не всем…

Хотя, как знать?

Ведь всякое бывает.

Однако рыжая крикунья меня интересовала меньше всего. Я отвел глаза, и поискал гадалку. Вдруг предсказательница подняла взор, и наши глаза снова встретились. Не знаю, уж что она увидала в моих, но ее глаза расширились до невозможности. В них по-новому полыхнуло пламя недавнего страха. Она на миг оцепенела. И не понимала она, что видит там свое отражение. Но в следующее мгновение ее крупно передернуло, и она принялась пятиться прочь. Я призывно улыбнулся – я не желаю ей зла. Другое дело – не все готовы узнать правду. Да, нечасто встретишь человека без судьбы. Я, по крайней мере, таких не встречал. И гадалка, судя по реакции, с таковым столкнулась впервые. Зрачки ее ошалело метались, тело трясла крупная лихорадка, лоб покрылся холодной испариной.

– Пусти, пусти, потный болван! – визжала тем временем юная девушка, пытаясь вырваться из крепких рук грузчика. Судя по всему, ему понравилось удерживать ее повыше живота. – Я покажу ей, как рвать мое платье. Вчера только пошили…

– Да уймись ты, дуреха! – рокотал в ответ немолодой высокий разносчик.

– Сам дурень неотесанный! – она попыталась лягнуть его, но больно ушиблась косточкой о его колено. – Ууууу! Истукан вонючий! Пусти! Я тоже выдеру ей клок!

– Успокойся! – настойчиво повторял мужик.

– Пусти! – яростно вырывалась рыжая девушка. Копна ее волос распалась веером и дергалась в такт движениям. Ножка то и дело вылетала из разорванной юбки.

– Видишь, плохо ей! – попытался втолковать он, но пылкая мстительница не сдавалась.

– Сейчас станет еще хуже!

– Да…

– А мне, думаешь, хорошо?! – огрызнулась она, скаля ровные белые зубы. – Мне теперь платье чинить…

Но внезапно их перепалка прервалась. Предсказательница снова истошно завопила, перекрыв тем самым все остальные вопли, вскинула руки, будто защищаясь, и стремительно метнулась в сторону. От нее остро пахло безотчетным страхом и паникой. А желания уже запахли безумием.

Она столь проворно рванулась, что никто ничего так и не понял. Никто, даже один невысокий алебардщик, который бранился и отталкивал древком каких-то людей от разбросанных фруктов и репы. Никто, кроме меня. А когда поняли, оказалось слишком поздно.

Раздался омерзительный хряст, судорожный вопль, переходящий в глухой стон и хрип. И предсказательница вцепилась пальцами в окованное железом древко. Стражник ошалело уставился на нее. Угольные глаза пожилой женщины дрогнули и начали закатываться, словно в неземном блаженстве и облегчении. Из уголка рта засочилась тонкая алая струйка. Все ахнули, кто-то вскрикнул, девушка обмякла, мускулистый разносчик ослабил хватку и невольно опустил ее. Все оцепенело взирали на предсказательницу. Их глаза наполнял бескрайний ужас.

В живот гадалки впилось длинное острое жало алебарды.

Наступило кратковременное затишье. Все недоуменно молчали. В том числе и я. Но я не просто молчал – я ждал. И дождался.

Запахло кровью.

Она проступила сквозь цветные одежды и начала капать на каменную площадь. Я замер, наравне со всеми, принюхался и облизнулся. Кровь несла ее последние желания. Она изгоняла жизнь из немеющего тела, но еще несла и облегчение. Словно очищала от губительного яда, смывала старые обиды, или выплачивала какой-то древний обещанный долг…

Гадалка умирала в блаженстве.

Улыбка тронула ее окровавленные губы, когда она подняла на меня прощальный взгляд. Он наполнился благодарностью и непреодолимой грустью. Ей было грустно расставаться с жизнью. Но в то же время она понимала – ее ждет нечто большее. Я тоже отзывчиво улыбнулся. Но никто, кроме нее не приметил моей улыбки. Я постарался сделать так, чтобы меня не заподозрили в злодействе и тем более в злорадстве. Нет, не злорадствую я, когда убиваю людей. Хотя сегодня не я обагрил руки ее кровью, пусть и стал причиной…

Кряжистый алебардщик запоздало опомнился, едва не вскрикнул, и поспешно выронил смертоносное оружие. Женщина покачнулась и упала вместе с ним. Раздалось металлическое звяканье, и кровь обильно хлынула из страшной развороченной раны. Она пульсирующими толчками заструилась по серым камням, словно омывала их от грязи, и уходила в неплотные стыки. Но гадалку это уже не тревожило. Черные глаза разом померкли и остекленели – жизнь быстро покинула их. (Хотя при таком ранении человек долго еще корчится в предсмертной агонии). А душа свободною птицей рванула в бескрайнюю высь. Теснота тленной плоти уже не имела над ней власти.

Я невольно вскинул голову. Со стороны казалось, я выискиваю в небе далекие стаи. Но не певчих хозяев поднебесья высматривал я. Даже не редкие волнистые облака, которые сегодня оказались особенно красивы. И даже не лучезарное солнце, хоть оно и подернулось неожиданной багровой завесой. Я снова неприметно улыбнулся, подмигнул, и опустил голову.

Толпа мгновенно сгустилась. Люди толкались, перешептывались, выглядывали из-за спин друг друга. Над ними сгущался страх. Тот самый первородный страх, который гнездится в глубине каждого – страх перед судьбой. И не понимают они, что боятся прежде всего себя. Ведь каждый из них творец своей судьбы. Но не каждый об этом знает. А точнее – верит.

Со всех сторон набежали стражи и снова начали всех расталкивать. Но алебарды уже держали лезвиями вверх. Они быстро расширили пространство вокруг лежащей женщины. Для убедительности подъехало несколько конных. В их кольчужных руках змеями извивались темные плети. Люди возмущенно гудели, роптали, но все ж покорно расступались. Все с опаской поглядывали на плети. Но еще боязливее – на серповидные кованые лезвия.

Возле нас возник какой-то высокий знатный человек, мрачный как одеждой, так и взглядом. Все, кто стоял рядом, поджали языки. Черные хваткие глаза впивались во всех и вся. Орлиный нос и черная борода дополняли тревожный облик. Лишь золотой крест на шее сиял ярким пятном. Но блеск его казался каким-то зловещим. Так мерцают глаза голодного хищника, идущего на охоту. Я пристально наблюдал за необычным человеком. Он возник словно по волшебству – даже я не понял когда и как. От него веяло сырым пронзающим холодом. Он напоминал большого могильного ворона. Человек придирчиво осмотрел место происшествия, обвел враз притихшую толпу гнетущим взглядом и развернулся к виновнику. Невнимательный стражник тут же принялся бегло лепетать что-то оправдательное. Он указывал дрожащей рукой то на алебарду, то на холодеющий труп гадалки. Она лежала среди разбросанных фруктов, в разрастающейся луже крови. Человек в черном сурово взирал то на тело несчастной (или счастливой?) женщины, то на алебардщика. Губы его крепко сжимались. Он подозвал двух ближайших стражей, коротко распорядился, и они подхватили под руки собрата. Алебардщик принялся громко возмущаться. Высокий мрачный человек погрозил ему золотым крестом, и солдат безропотно сдался. Его быстро повели куда-то прочь.

Воины прибывали. Девушка, которая минуту назад желала отомстить этой гадалке, понуро молчала в сторонке. Глаза ее таили тяжелый влажный блеск. В них отражалось и мелькало что-то красноватое, когда она смотрела вниз и сдерживала подступающую тошноту. Разносчик тоже окаменел и до сих пор не мог прийти в себя. Он стоял с опущенными руками и чуть присев. Люди вокруг охали и причитали. Некоторые суеверно оглядывались и поспешно отступали подальше. Даже собаки перестали лаять.

Не странно ли?

Да, странно.

Но не для того, кто ведал истину.

А таков здесь был один…

Человек в черном коротко распорядился. Откуда-то появился полосатый полог. Солдаты поспешно завернули в него тело, подхватили и проворно понесли прочь. Толпа без лишних окриков в траурном молчании раздалась в стороны. Холщовый полог напитался темной влагой – за процессией тянулся четкий кровавый след. Все со смешанным чувством суеверного страха и недоумения провожали взглядом неудачливую гадалку.

Я тяжело вздохнул. Разжал кулак и посмотрел на ладонь, которую не так давно поднес предсказательнице. И всего-то – чистая гладкая поверхность! Что в ней такого убийственного? Другой бы так и вовсе не обратил внимания. Эх! Я в очередной раз убедился, что нельзя шутить с истиной! Нельзя так свободно преподносить ее людям, полагая, что им это необходимо! Нельзя! Вот к каким неожиданным последствиям она, порой, приводит. Ее можно лишь давать по крупицам, на что, собственно, и уходит вся человеческая жизнь. Но не так сразу. Иначе то может повлечь смерть. Да, не всякий в состоянии принять истину враз.

Я спокойно опустил руку. И если кто-то посмотрел бы вниз, то теперь ужаснулся бы еще больше – на ладони медленно и торжественно проступали какие-то странные линии. Они незаметно ползли по бледной коже. Казалось, то змеи спешили на охоту. Они замирали, они вздрагивали, бывало – возвращались назад. Иные снова пропадали, их место занимали новые. Некоторые были тонкими и неприметными, другие четкими и длинными. Но это неважно. Важно то, что они были. Теперь. Впрочем, они с такой же легкостью снова могут исчезнуть. Никто не должен ведать о моей судьбе. Особенно те, кто способен ее узнать. Иначе во мне снова увидят человека.

Судьба – удел человека.

У меня нет судьбы.

У меня есть желания.

И пусть говорят, что любое действие предопределено. Пусть это даже и так. Ведь это хорошо. Это порождает связь между всеми действиями, порождает реальность и время. Но не для всех. Особенно не для тех, кто обожает играть судьбой…

Кисть наполнялась теплом. Она наполнялась кровью. Наполнялась желаниями, истинными желаниями, которые толкают нас на предопределение своей судьбы. Да и чужой, как видите, тоже. Толчки отдавались легким шумом в голове. Там рождались новые желания. Откуда они берутся? До сих пор не ведаю. Но говорю – это неважно. Важно то, что они рождаются. И силятся претвориться в жизнь через наши руки. Через наши слова. Через наши мысли.

Я не чувствовал скорби. Не чувствовал и радости. Лишь то неземное блаженство, которое способен ощущать каждый, кто что-то создает. Или творит. То есть, уподобляется Творцу. А мысль о том уже есть неземное блаженство. По крайней мере, для того, кто так мыслит. Для того, кто такового желает. И устремляется из глубин своей мечты в жесткий, прочный мир реальности и чужих противоречивых желаний. В наш мир. Наш родной, милый, непознанный и чудовищно прекрасный мир. Который и есть подлинное желание первейшего Творца. Или, как я зову его иногда – прародитель мысли.

Я усмехнулся и беззвучно растворился среди толпы. Я оставлял ее наедине со своими поникшими и грустными желаниями. Со своим страхом смерти и боязнью потерять то немногое, что способен скопить человек при жизни. Да, лишь смертный человек…

Но не тот, кто живет за оболочкой его плоти, в его сердце и разуме. Не тот, кто вливается в его ноги и заставляет их нести тело куда пожелает. Не тот, кто, проникая в руки, заставляет их брать то пудовый кузнечный молот, то кожевенный нож, то веретено, то плотницкий топор, то рыболовную снасть. Или иное орудие труда.

Однако та же сила может заставить ту же руку поднять меч, палицу или… алебарду. Да, это та же сила, но уже увеличенная. Она растет и становится уже грознее и смертельнее. Шутить с ней опасно, и ее нужно все время держать в узде, отпуская лишь в крайних случаях.

Еще же та сила может наполнить руку, дабы удерживать скипетр. Но то – отдельная история.

Хм, вроде бы все. Кажется, ничего не забыл. Хотя… постойте. Есть же сверхсила. То есть, когда она плещет через край, и уже никакая рука не может вместить ее. Никакая оболочка. И тогда рукой этой можно запросто поднять все, что угодно. И сотворить все, что угодно. Было бы желание…

Но каким неподъемным бывает порой простое гусиное перо. Ведь тяжелее ноши я не встречал. Благо, поднимать его ни разу не пробовал.

И желания такового не имею…