Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

– Про страшного я не говорил, – бегло оправдался он.

– Но думал, – с легким вызовом добавил я. – Не бойся, я не обижусь. Потому как я действительно страшный. Но не потому, что уродился таким, а потому, что сам желаю таким быть.

– Зачем тебе? – не мог поверить он.

– Зачем? Да потому как я каждый раз себе и другим доказываю, что истинный лик – не внешний. Не то, что мы видим с первого взгляда, есть истина. Не те слова, что мы слышим от кого-то, есть правда. А лишь то, что стоит за ними. Те действия, которые искусно завуалированы словами. Тот разум, что таится за внешностью. И пусть я омерзителен, но я могу вскружить голову любой дивчине. Я знаю, как надлежит мне мыслить, чтобы ее желания разжечь.

– Ну ты и загнул! – развеселился Пудила. – Это все у вас в Заморье так девок охмуряют? Да… Нет, у нас проще. У нас кто румян да удал, тот и полюбится.

– Вот именно – удал, – согласился я. – А был бы я румян и привлекателен? Разве стало б то интересно. Все равно, что вооруженный до зубов рыцарь, укрытый надежным панцирем, выедет против жалкого крестьянина, у которого из оружия один лишь ухват.

– Ухваты разные бывают! – с видом знатока ввернул Пудила.

– Да не о том речь. Так вот, победа рыцаря гарантирована. И если выехал он силами мериться, то не равны те силы изначально. Тут и так ясно. Только равные силы могут мериться. А зачем мерить большое и маленькое. Это и так очевидно. Так и я. Я без брони. Я безоружен. Но я мыслю. И желаю. И хочу. У меня даже ухвата нет, но я побеждаю. Лишь воля моя – ключ к успеху.

– Ух, ну ты совсем утомил, – недовольно прогудел кузнец. – Ты, Роберт, хороший человек, хоть и странный. Но все одно – голову мне не морочь.

Я вздохнул и пожал плечами.

– Я же сказал, что тебе не по пути со мной, если выкрутасы мысленные тебе не по нраву.

Он тоже обреченно вздохнул.

– Да хоть и по нраву, так все одно я ничего в толк не возьму. А вот как панцирь добротный сладить – это я всегда рад потолковать. Раз сам кузнец, так расскажи чего-нибудь? Чего ты ковал там, в своем Заморье?

Я добродушно улыбнулся. И воззрился в прозрачно-голубую гладь.

– Счастье.

– Это как?

– Да все так же: тяжелым трудом, изо дня в день. Да только подобно оно твоему панцирю – призвано оберегать, но не вечно. Всегда даст трещину, и промнется в самый неподходящий момент.

– Так на то заплаты ввариваем, – напомнил Пудила. – А после для надежи проклепываем.

– Клепай – не клепай, а все без толку. Изначально надо замышлять крепкий и надежный панцирь. Все просчитать, продумать, железо грамотно просеять, расплавить, убрать шихту, сварить, отлить заготовку, отковать, вытянуть равномерно, придать форму. Закалить и в меру отпустить. А там уже и полируй себе, чернь да золото наводи, чекань, режь да трави. Это уже изыски. Можно и без них. Но с ними приятнее, ведь они – удел высокого мастерства. Тут уже высшее мастерство соперничает.

Он с глубоким уважением воззрился на меня.

– Хм, видать и вправду кузнецом был. А на мои панцири взглянуть не желаешь?

– Почту за честь, – склонил я голову в поклоне.

Он развернулся и рывком сдернул холщовый полог. В глаза ударил нестерпимый свет. Яркие блики вспыхивали и сияли на гладких стальных бронях, заботливо уложенных рядами. У меня вырвалось невольное восклицание.

– Ого!

– Чего? – жадно засветились глаза Пудилы.

– Здорово. А ну-ка…

Я протянул руку и взял ближайший нагрудник. С видом знатока постукал его костяшками пальцев, прикладывая ухо и прислушиваясь к звону. Поскреб ногтем, провел ладонью. Да, действительно, работа достойная.

– Хм, Пудила, ты столь же искусен, сколь и силен. Далеко не каждому кузнецу по плечу такое.

– А то! – польщено улыбнулся он.

Панцирь переливался под ярким солнцем, и горел не хуже зеркала. По всему краю шла фигурно прокованная отбортовка, напоминающая свитый канатик. В центре золотом был наведен треугольный щит, с изображением лилии в перекрестье меча и топора. По бокам красовались щитодержатели – лев и олень. А под ними девизная лента. Так, что тут? «Достоинство и великодушие» – гласила надпись на ленте. Как обычно – громкие помпезные слова, высокие идеалы дворянства, как правило, соответствующие их сущности с точностью до наоборот. От герба во все стороны, подобно лучам расходились полосы растительного орнамента – сеть сложных завитушек. И все такой искусной вычурной работы – глаз не отвести. Довершали дело литые золотом пряжки, призванные крепить нагрудник к наспиннику и набедренной юбке. Да, ценитель прекрасного всегда жив во мне.

– Пудила, ты великолепен, – искренне покивал я, проводя ладонью по гравированной поверхности. – А рисунок сам рисовал?

– Нет, меня на такое не хватит, – стыдливо заметил он. – Это герб одного из придворных графов. Так он не единожды отправлял посыльных с рисунком герба. Они и следили за точностью, пока я его начертывал. Надеюсь, ему понравится.

– Не то слово – понравится.

– Посмотрим.

Я приглядывался к позолоченному рисунку, карябал ногтем, и даже принюхивался, улавливая почти выветрившийся запах едкой кислоты.

– И как ты золото наводил? Всечкой?

– Ну да. Сначала рисунок кислотой по воску вытравил, затем резцами прогрыз, а после на горячую вклепал туда золотой пруток. И начистил. Не очень-то и сложно.

– Для тебя. Остальным это не по зубам.

– На то я и мастер, – гордо засиял он.

Я поднял заинтересованный взгляд.

– И сколько за такой панцирь тебе граф платит?

– За панцирь не знаю, но за полный латный доспех – пятьдесят золотых гульденов.

– Сколько?! – ужаснулся я, укладывая нагрудник обратно.

Он непонимающе уставился на меня.

– Пятьдесят, – тихо повторил он, хмуря густые брови. – А чего? Дорого? Так вещь-то непростая…

– Дешево! – выпалил я. – Ему цена – тысяча! Не меньше!

Пудила скорчил кислую гримасу.

– Брось, Роберт, какая тысяча?! Да кто ж такие деньги тебе заплатит?

Легкая усмешка заиграла на моем лице.

– Пудила ты Пудила! У твоего графа золота столько, что он мог бы всю твою телегу под ним похоронить.

Он снова покривил губами и отмахнулся.

– Ну может… но это уж не мое дело. Мне лишь бы вовремя рассчитался.

– Ты низко ценишь свой труд. Такое мастерство должно стоить дороже.

Он мечтательным взором окинул свои творения.

– Хотелось бы.

– Тут годы работы…

– Ну, не годы. У меня ж сыновья в подмастерьях. Так мы заказ графа за три месяца сладили.

– Хорошо, – я поуспокоился, и тоже смотрел на доспехи. – А сколько у тебя, Пудила, ушло золота, дабы эти три месяца прожить?

Он задумался, нахмурил брови и поглядел на лошадку.

– Эй, Гриворыл, ты не помнишь, сколько раз мы за покупками в город ездим?

Гриворыл раздраженно заржал – мол, отстань с глупыми расспросами. Пудила долго соображал, бубня под нос и загибая мозолистые пальцы.

– Ну, наверное с тридцать гульденов будет.

– Выходит, ты заработал всего двадцать? – не поверил я.

– Э… ну… погоди. Так я еще тигли новые брал, ремешки у кожевенника, проволоку золотую… чего еще? Долголобу наконец-то гульден отдал за крышу… сынкам медяки на пряники… жене серебряк на холстину… сам пиво пил…

Я жестом прервал его размышления.

– Ты просто скажи – у тебя осталось чего?

Пудила изумленно взглянул на меня, и раболепно произнес:

– Нет.

Я приглядывался к далекой деревеньке, венчавшей вершину холма. Высокая мельница возвышалась одиноким перстом, медленно вращая широкими лопастями. Едва различимый скрип растворялся в скрипе нашей повозки. Приятный ветерок дул в лицо, навевая свежие мысли.

– Выходит, ты живешь, дабы граф твой щеголял в дорогих злаченых доспехах? Ты тратишь пятьдесят гульденов за три месяца, чтобы эти три месяца жить работать в поте лица на своего графа. А после он платит тебе те же пятьдесят гульденов за твою работу. В итоге у тебя ничего не остается, кроме мозолей да разбитых пальцев, а он получает дорогую вещь, цена которой не меньше тысячи?

Пудила смотрел на меня, как на привидение. Я покивал и продолжал:

– Вот потому-то он богат, твой граф. Потому-то у него горы золота, и всего, чего он хочет. А ты беден. Ты работаешь лишь ради того, чтобы жить. Он же живет, дабы желать. И такие как ты исполняют его желания.

– Мудрено толкуешь, Роберт, мудрено, – пристыжено загудел он. – Не думал я о таком.

– И лучше не думай, – с досадой махнул я рукой. – Лучше не думай! Не то… а, чего тебе объяснишь?!

– Чего? – встрепенулся он.

– Да ничего…

– Нет, скажи!

– Так я и сказал.

– Чего?!

– А того! – подобрался я, словно тетива арбалета. – Труд свой ценить надо. И если ты, Пудила, не сделаешь этого, то за тебя это сделают другие. Не удивлюсь, если твой граф продаст тот доспех тысячи за полторы, а то и две.

– Да кому ж он продаст-то? – не понимал кузнец.

Из моей груди вырвался усталый вздох.

– Поверь, он отчитываться перед тобой не станет.

– Так как он продаст? – ворчал Пудила, бросая на меня колкие взгляды. – Тут же герб его родовой?

– Хоть это радует, – облегченно отметил я, проводя рукой по золоченому гербу. – Но тем самым он еще дороже. Тут уже честь родовая, а она бесценна.

– Так вот! – обрадовался он.

– Но твой труд все равно многократно дороже, – настойчиво повторил я, и снова взглянул на герб. – А не будь герба, так и вовсе ничто его не остановит, если ему выгодную сумму предложат.

– Пусть так, – согласно молвил он. – Да только мне много золота без надобности. Зачем мне тыща? Куда мне ее девать? Я все равно до конца дней молотом стучать буду. А самая лучшая награда – твоя похвала. Ты от души нахваливаешь мой труд. И мне это приятно. И граф доволен останется. И все остальные. Главное – я людям благо несу. Радую их своим трудом.

– Так не благодарны они! – раздосадовано воскликнул я. – О твоем имени никто не вспомнит, когда эту вещь будут одевать!

Кузнец смущенно опустил глаза, задумался и тихо произнес:

– Ну и пусть. Бог отблагодарит.

Некоторое время мы молчали. Я смотрел вдаль, Пудила насвистывал под нос, а Гриворыл тряс хвостом и трусил. Да, я давно это понял. Я давно понял, почему такие люди верят в Бога. Для них Бог – это все, выходящее за рамки понимания. Когда мышление не может найти выход, то они и прибегают к подобному образу. К тому, кто решит все их проблемы. Бог отблагодарит, Бог рассудит, Бог покарает, Бог воздаст, Бог простит, Бог знает и прочее. Такими словами они оправдывают свое нежелание мыслить глубже. И дают понять проницательным, что далее мысль их не идет. Бог, и все тут! Но только не всегда он выполняет то, о чем просят люди. А люди даже не хотят задумываться – почему. И продолжают действовать старыми методами. Хотя и не подозревают, как близко стоят они от порога этой разгадки. Нужно лишь шагнуть… ведь Творец истинно существует.

Телега наскочила на кочку, и меня ощутимо встряхнуло, прервав размышления.

– Значит, Пудила, ты в Бога веришь?

– Ну да. Все мы верим, – отозвался он.

– А откуда знаешь, что он есть?

– Все знают… да и священники постоянно о нем толкуют.

– И ты им веришь?

– Ну да.

– А знаешь ли ты, каким богам поклонялись твои далекие предки?

– Вроде… солнцу… а что?

– Да нет, ничего, – отрешенно ответил я. – Ничего…

Такие темы я просто не хотел затрагивать с ним. И так все понятно – туманный расплывчатый образ всемогущего владыки, который способен на все. Да, на все…

– А здесь чего, – снова обернулся я, всматриваясь в груду начищенного железа. – Хм, да это же бахтерец.

– Ага, – гордо поддакнул он. – Бахтерец.

– Сам плел?

– Я пластинки отковывал, а плели сынки, – сказал Пудила, достав флягу. Сделал пару глотков, протянул мне. Я тоже отпил. Колодезная вода прогнала жажду и влила новые свежие силы. Я утер губы рукавом, вернул флягу кузнецу. Он продолжал:

– Долголоб еще подмог малость – от нечего делать кусочек сплел. Так гордился потом…

– Интересные пластинки, – я провел пальцами по мелким частицам доспеха. – Обычно они прямые – а твои фигурные.

– Да, повозился – будь здоров, – Пудила развернулся и бросил довольный взгляд на свою работу. От него пахло двойной гордостью: за себя, и за своих детей. – Точилом форму придавали. Представь, каждую так обтачивали. День и ночь возились – уж так им это по нраву пришлось. Три недели точили, пока все не выточили. А после еще неделю отлеживались – руки ныли. Так потом еще каждое кольцо склепывали… Но постарались на славу, молодцы. Зато красиво.

– Да, красиво, – согласился я, водя рукой по мелким пластинкам, бегущим сверху внахлест.

– В южных странах они внахлест снизу делают, – вспомнив, пояснил я.

– Слыхали, – кивнул он. – И видали. Это, наверное, чтобы ножом снизу не пырнули. Да только разницы особой нет. Если пластинки плотно прилегают, да еще нахлест тройной, то никаким ножом ты его не пробьешь. Это надо тонкий узкий нож, да еще поковыряться. В бою, разумеется, никто ждать не станет, пока до его сердца доковыряются. Вон туда еще глянь. Там пара колонтарей и юшман. Знаешь, что это?

Я оглянулся и завистливо присвистнул, забыв даже ответить.

– Ого. Сколько их. А зачем они?

Он впился в меня осуждающим взглядом и усмехнулся.

– Вопросы у тебя, Роберт. Сам вроде не дурак. К тому же кузнец. Зачем броня? Чтоб укрывала.

– Я не о том. Кираса на турнир – понятно. А это ж все разновидности кольчуг – гибкие подвижные брони. Ни один рыцарь не отважится одеть такое одеянье, и вступить в конный поединок на копьях. Копье, оно ж как таран – только цельная пластина удержит.

– А, вон ты о чем, – в его глазах отразилось самодовольство. Он оглянулся, еще раз осмотрел свою работу, поправил полог. – Так это ж для городской стражи. Их никто копьями не бьет с размаху. Зато ножом полосонуть в тесном кабаке – это пожалуйста. Потому-то гибкая броня для них как нельзя лучше подходит. Панцирь надежен, да только не шибко удобен. В нем не согнешься и не разогнешься. А ежели резко согнуться, то можно верхним кантом зубы вышибить. А кольчатую бронь надел – так словно кожа вторая. К тому же часто ее под одежду поддевают, чтоб не углядели. А кирасу поддень? Скажут чего, забеременел? А родовитые наши так постоянно на людях только в рубахах слоеных – это я их так прозвал. Сверху шелк, или парча, а снизу лен. А между ними тонкая кольчуга. Она и не тяжела, и от предательского ножичка упасет. Обычно кольчугу туда без рукавов и без юбки делают, чтоб полегче. Грудь – спина прикрыты, и уже за жизнь спокоен. От меча и топора, понятное дело, не спасет, но вот нож остановит.

– Смотря какой нож, – важно уточнил я. – И смотря как бить.

– Это все понятно, – раздраженно промолвил он. – Я так и вовсе голову любому оторву одними руками. Но все же лучше так, чем никак.

– Ну да. Лучше так.

– Особенно когда убийца подосланный видит рубаху, то не думает о сокрытой броне.

– Убийцы тоже разные, – нравоучительно продолжал я. – Если он настоящий мастер, то пользуется тонкой трехгранной иглой, в большинстве случаев отравленной. Там уж ни одна кольчуга не убережет.

Пудила нахмурился и помрачнел.

– Ох, Роберт, жути не нагоняй. Пусть пользуются – мне то что. Главное – чтоб меня не трогали.

Я вздохнул и раздосадовано покачал головой.

– Вот все вы так говорите. Потому вас и трогают.

– Пусть, Бог с ними, – отмахнулся кузнец и подстегнул лошадку.

Когда звучат подобные фразы, то мне они говорят о логическом завершении темы. Они указывают на то, что тема исчерпана, и для меня всегда служат сигналом для прекращения пытки ума собеседника. Что ж, увы, увы.

– Лишь бы Гриворыл не болел, – добавил Пудила.

Гриворыл обернулся, внимательно посмотрел на хозяина, но говорить ничего не стал. Ему было некогда.

Дорога тянулась бесконечной пыльной лентой, петляла между густыми рощицами, зеленеющими холмами, перекидывалась через ручьи и речушки каменными и деревянными мостами, сбегала в тенистые низины и снова карабкалась ввысь. Вдали мелькали небольшие поселения и отдельно стоящие фермы. Они ютились в глубине фруктовых садов, за ярко выкрашенными заборами. А также угадывались еще издали по высоким скрипучим мельницам, струйкам легкого дыма, и звонкому стуку кузнецов. К поселениям тянулись укатанные отростки дороги, испещренные множеством колес, подков и сапог. И везде деревянные указатели с заботливо вырезанными названиями обжитых мест. Да, благодатная и ухоженная страна. Я взирал на нее с любопытством и симпатией.

Временами вдали темнели каменные замки. Могучие и неприступные, обнесенные насыпными валами и глубокими рвами. Глухие непробиваемые стены зияли узкими бойницами. Зубчатые башни изредка взблескивали на солнце – там стояли дозорные. Высокие шпили тянулись высоко в небо, словно силились достать до облаков. Над замковыми стенами и крышами гордо реяли многоцветные родовые знамена. От них пахло вековечным триумфом и славой, прошедшей сквозь столетия. Я зорко всматривался в эти грандиозные сооружения. Некоторые совсем старые и древние, иные и вовсе полуразрушенные. Но встречались и новые, и даже недостроенные. Да, феодальный уклад здесь в порядке, и потомственные аристократы надежно укоренились за толщей монолитных стен.

Возле селений и замков нам часто попадались попутчики или встречные. Кто-то, подобно нам, вез товар в столицу, кто-то спешил с важным донесением, кто-то просто жаждал там развлечений, а кто-то ехал по своим, никому не ведомым делам. Например – я. Но я оказался далеко не единственным.

У одной деревни нас встретила кучка босоногой детворы. Они играли в «разбойников» и нападали на всякого, кто вторгался в их владения. По крайней мере, если этот кто-то не был дворянином, едущим в дорогой карете. Подобная участь не миновала и нас. Шайка загорелых «головорезов» вмиг окружила нашу телегу, грозно выставив палки. Перемазанные рожицы суровы и собраны, горящие глазки насторожены. Они воинственно прокричали свой боевой клич и потребовали достойную плату. Пудила что-то проворчал, но скупиться не стал – выдал им куль пряников. Обрадованные «разбойники», получив желаемую плату, стремглав бросились в ближайшие заросли. Лишь только грязные пятки засверкали на солнце. За ними увязался исхудалый пес. Наверное, тоже желал своей доли, так как он вместе со всеми окружал нас. Мы улыбнулись и продолжили свой путь.

Несколько раз мы соскакивали с телеги и шли рядом, когда Гриворыл медленно тянул ее вверх. Пудила держал его под уздцы, и бодро трусил рядом, подбадривая громкими выкриками. Однажды нам пришлось ее даже толкать, когда колесо угодило в промоину на крутом подъеме. Вот тут-то кузнец порадовался своему попутчику. Я без особого труда вытолкал тяжелую повозку из низины. Гриворыл благодарно пофыркал, а его хозяин одобрительно пробубнил:

– Силен ты. Видать и вправду кузнец.

– Ты бы лучше второго коня завел, – посоветовал я, отряхнув руки. – Или тяжестей поменьше клал.

Он виновато закивал.

– Так заказ срочный – они снова турнир задумали. Я старый-то не успел доделать, а тут навалилось. Вот и пришлось не спать – не есть, а броню мастерить. Ну, вроде успел.

– Не будь меня, так застрял бы.

– Не застрял, – уверенно высказал он. – Я бы сначала выгрузил все, потом вывел Гриворыла налегке, а потом бы бегал да сызнова нагружал. Времени б только ушло.

Я взглянул на гору панцирей, сокрытую под пологом. Усмехнулся.

– Долго б тебе бегать пришлось.

– Ну да, пришлось бы, – подтвердил Пудила.

– Так бери с собой сыновей, – посоветовал я.

– А, ну их, – раздраженно отмахнулся мо спутник. – Они все по девкам разбежались. Брагу у бабок таскают, да с девками на речку бегают. А по вечерам в таверну, если серебряк есть. И даже турнир их не интересует.

– Видать, хорошие девки, – с видом знатока прищурился я.

– Да, справные, – досадно кивнул он. Но в глубине его глаз я все же уловил тлевшую симпатию к противоположному полу. – Да только на втором плане они должны быть.

– Ха, это ты так думаешь, – воскликнул я с некоторым возмущением. – А себя молодым вспомни?

– Так я и работал без устали, – с гордостью выпалил Пудила. – Другое дело – девки сами ко мне бегали.

Я окинул его пронзительным взглядом и, сдерживая смех, произнес:

– Да, видать воистину твой молот могуч и тверд. Раз девки бегали-то.

Он, разумеется, не разгадал подвоха. Гордо выпрямился и прогудел:

– Говорю ж – пудовый. Оттого я и Пудила.

Я посмотрел на него, засмеялся и первым запрыгнул на скамью. Пудила завистливо почмокал, и с кряхтением взобрался следом, словно огромный неповоротливый медведь. Доски седалища жалобно взмолились под его внушительным весом, когда он опустился на место. Он повертелся, устраиваясь поудобнее, и бросил на меня восхищенный взгляд.

– Ты где ж так прыгать-то научился?

– Жизнь всему учит, – загадочно подмигнул я. – По крайней мере, тех, кто жаждет этого.

– Как-то больно ловко у тебя выходит, – в его глазах отражалось легкое недоверие. – Как будто ты пухом набит.

Я оправил собравшийся сзади плащ, вытянул ноги в надорванных сапогах, и блаженно произнес:

– Да, стараюсь. Я ж много странствую. И не всегда по людным местам. Иногда и чащами хожу, где овраги перепрыгивать приходится, иногда через горы иду. Или сквозь болота. Везде сила и сноровка требуются. А также ловкость и легкость.

– Ух ты! – восхищенно воскликнул он, вскидывая вожжи. Глухой щелчок заставил Гриворыла тронуться вперед. – А ну расскажи про земли неведомые?

– Охотно.

Так мы и ехали: болтали, смеялись, делились воспоминаниями, советами и жизненными уроками. А дорога, как символ жизненного пути, на время сблизила меня с этим простым и немудреным кузнецом. Мне было приятно общаться с ним, пусть он и не понимал многого, о чем говорил я. Но он нисколько не обижался на меня. И даже на мои острые и меткие шутки, отпущенные в его сторону. Он лишь басисто смеялся вместе со мной, и в свою очередь пытался шутить в ответ. Хоть у него и не очень-то получалось, но я тоже смеялся над собой, лишь бы не обидеть моего нового спутника. Через некоторое время Пудила достал шмат перченого сала, краюху ржаного хлеба, и мы неказисто, но сытно перекусили. Запили квасом, и дорога стала еще веселее.