Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

– Просто слушай, – таинственным голосом посоветовал я. – И быть может, услышишь чудо…

Он замер, прислушался. Поднял на меня огорченный взгляд.

– Я ничего не слышу.

– Вот именно, – пояснил я, всем видом призывая сосредоточиться. – Ничего ты, Карл, не слышишь. Потому что не прислушиваешься. Ты просто соберись, отринь иные мысли. И быть может, услышишь, о чем они поют…

Былой солдат удивленно вскинул брови. Но после посерьезнел, насупился, приподнял голову. И замер. Я с трогательной улыбкой следил за ним. А из окна таверны лилась красивая песня, вплетенная в мелодичную музыку.

 
Мы прошлое помним, мы в прошлое верим,
Мы жили когда-то и там.
Мы часто спешим распахнуть эти двери
Как вход к позабытым мирам.
 
 
Мы в прошлом сражались, мы в прошлом любили,
Мы знали, что мы победим.
Мы делали все, лишь бы нас не забыли,
Вот все, что мы только хотим.
 
 
Знавали мы радость, терпели мы муки,
Играли мы лихо с судьбой.
Все наши желанья – то вызов злой скуке,
Борьба с суетой за покой.
 
 
Покой наступает – достигли желанья,
Но что-то сжимает виски,
И снова стремление, снова старанье,
И снова побег от тоски.
 
 
Бегут дни за днями, уходят столетья,
Но память мы свято храним,
Как будто поныне мгновения эти
Клубятся вокруг словно дым.
 
 
Мы в дымке былого не ведали чуда,
Не верили громким словам.
Но так уж случилось – совсем ниоткуда
То чудо явилось и нам.
 
 
И поняли мы: наша жизнь – это чудо,
Вся жизнь – драгоценнейший дар.
Все то, что свершилось, что есть и что будет,
Будь молод ты, или стар.
 
 
Мы прошлое помним, мы в прошлое верим,
Мы были когда-то и там.
И яркими днями мы жизнь свою мерим,
Не ведая счета годам.
 

Песня закончилась, но музыка все еще лилась, словно живительный ручей. Каждый утолял в нем жажду. Каждому хватало его волшебных вод. Даже искалеченному жизнью солдату. Карл сидел с раскрытым ртом и часто хлопал глазами. Изумлению его не было предела. А еще восхищению. И надежде. Он раболепно прошептал:

– Я столько лет сижу здесь, но такую песню слышу впервые.

Я не ответил.

Он медленно повернул голову, в надежде высказать мне свои мысли…

И вздрогнул.

Рядом никого не было.

Он поискал глазами, но тщетно.

Никого!

Ни меня, ни моих следов, ни моего имени.

Лишь просто память обо мне.

Карл понуро склонил голову. И вдруг его внимание привлекла его же вещица. Перед ним темнел старый подшлемник, который до этого лежал сбоку. Верный испытанный друг. Дорогой, как воспоминания. Он помнил многие битвы, в которых участвовал его хозяин. Он помнил вкус его крови, крепость его пота, и даже соль его слез. Но такого он не помнил. О таком он и помыслить не мог, даже если б и умел мыслить. Даже никто из людей не мог о таком помыслить, хотя им дано мыслить.

Лишь я.

Но меня уже не было.

Карл недоуменно посмотрел на ветхий чепец, протянул руку, осторожно отодвинул край.

И вдруг приглушенно вскрикнул.

Чепец наполнился тяжелыми золотыми монетами.

Былой солдат не мог поверить в происходящее. Он сдавленно и невнятно охнул, сглотнул. Тяжело дыша, приподнялся на сильных руках и принялся всматриваться в ночь, словно выискивал в ней чуда. И не понимал – ночь уже есть чудо. Сегодняшняя ночь, как часть его жизни. А не рваный плащ, который призрачно растаял в ней. И не его странный обладатель, который избавился от невыносимой тяжести, и тут же облегченно канул во тьму.

Карл все смотрел и смотрел. Но ничего не происходило. Он чего-то ждал. И не понимал, что уже дождался того, чего ждал. Ведь он дождался чуда. Ночь отзывалась летним теплом и приятными дуновениями ветерка. Поодаль шелестели сады, наполняя воздух ароматами спеющих яблок, слив и груш. С далекой реки ползла прохлада, остужая горячий накал ушедшего дня. Звезды весело приплясывали вокруг луны, под звуки флейт и лютен, под стук литавр и кастаньет. А из распахнутой настежь двери сочилась веселая музыка и красноватый свет. И чей-то голос пел так чудесно:

 
Мы прошлое помним, мы в прошлое верим,
Мы были когда-то и там.
И яркими днями мы жизнь свою мерим,
Не ведая счета годам.
 

Часть вторая

1 Рыцарские забавы

«Кто жаждет истинной победы,

Тот не боится проиграть».

Хранитель желаний

Высоко в небе светит щедрое солнце. Светит, и с ужасом смотрит вниз. А под ним…

Ревут медные и бронзовые трубы. Ревут многотысячные трибуны. Люди вскакивают со своих мест, вопят, стучат кулаками по скамьям. А на ристалище посыпанная песком земля дрожит и взрывается под огромными подковами могучих коней. Они несут на себе тяжелые нагрудные пластины, призванные уберегать от случайного удара копья. А также седоков, призванных держать эти копья. Седоки тоже сверкают дорогими доспехами: либо яркими и блестящими, либо воронеными. Они несутся навстречу друг другу, будто влюбленные сердца после долгой разлуки.

Да только странная та любовь…

С ужасающим грохотом сшибаются конные поединщики. Летят брызгами щепы, летят вопли и крики зрителей, летят платки и ленточки прекрасных дам. А иногда летят и рыцари, мастерски выбиваемые из седел. И такое, порой, летит из-под глухих забрал…

Срываются в хрип длинные трубы, звонкоголосые герольды надрывно кричат, стараясь переорать горнистов. А горнисты с выпученными рачьими глазами и красными от натуги лицами силятся заткнуть герольдов.

Над головами с хлопаньем реют родовые знамена рыцарей и королевские штандарты. Повсюду снуют пажи и сквайры, разодетые в красочные одежды соответственно геральдическим цветам сюзерена. Они помогают им облачаться в доспехи: застегивают ремешки, подгоняют шлема, затягивают шнуры, подносят копья. Либо наоборот – стаскивают с коня едва живого рыцаря. Очень часто он напоминает рака, запеченного в скорлупе и собственном соку. Сквайры снимают его шлем, развязывают подшлемник, обдувают веерами изможденные лица. Или обливают из кувшинов, приводя в чувство.

Я сидел в самом низу, и молча наблюдал за состязанием. Здесь ближе всего к ристалищу, а потому и видно лучше. Со всех сторон меня толкали и пихали галдящие простолюдины, но я не обращал на них внимания. Молча и терпеливо сидел и следил за турниром. На высоком деревянном возвышении, крытом полосатыми шелковыми пологами, восседал король, в сопровождении близких, вельмож, и вассалов. Он хлопал, кричал и стучал по трону не хуже остальных, очевидно подавая пример. И пример его был заразителен. Безучастными казались только стражи. Облаченные в кирасы и открытые гребенчатые шлема, они бесстрастно наблюдали за турниром, но чаще оглядывались по сторонам. В руках их поблескивали вычурные алебарды и гвизармы, изукрашенные чернью и позолотой, насаженные на резные рукояти с длинными красными кисточками.

На специально отведенную трибуну ступил глашатай, вызывающий претендентов на поединки. Легкий ветерок трепал его льняные локоны и пестрый красно-желтый дублет, расшитый золотыми королевскими грифонами. Он властно воздел руку, и зрители умолкли. Глубоко вдохнув, герольд торжественно огласил:

– На ристалище вызывается лорд Годдрих фон Эммельбах, граф Тильборский, из замка Лацхоффвальд. Его прозвище «Железный Кулак». Его цвета – гюльз и траур. (У герольдов это значит красный и черный). Его символ – латная перчатка, сомкнутая в кулак. Он храбр и силен, и подобен железному кулаку, призванному выбивать дух из своих противников. Его девиз: единство силы и воли, бьющее в цель. Он дал обет победить и добиться руки возлюбленной дамы. Лорд Годдрих фон Эммельбах!!!

Под рев труб и овации зрителей из деревянного проема выехал рыцарь. Его сопровождало два пажа. В их руках реяли его знамена – золотой латный кулак на черно-красном поле. По другую сторону шли два оруженосца. Они несли длинное турнирное копье, перевитое черными и красными полосами. На всаднике красовался сплошной глубоко вороненый доспех, украшенный редкими золотыми накладками. Они очерчивали края наплечников, латной юбки, коленных и локтевых чаш и манжет перчаток. На груди тоже изображение кулака, золотом насеченное по кирасе. Голову его венчал топхельм – глухой турнирный шлем с наклепанным золотым крестом и узкими прорезями, напоминающий скорее ведро. Над макушкой шлема высилась кованая латная перчатка, прикрепленная к плоскому верху. Она была недвусмысленно наклонена вперед и сведена в кулак. По ободу шлема тянулся бурлет – матерчатый венок, перевитый черными и алыми лентами в золотых крестах. Ленты рассыпчатым веером спадали на кованую спину и гребенчатые плечи.

Не успели трубы умолкнуть, как герольд вновь огласил с трибуны.

– На ристалище вызывается Лорд Виго де Руне, граф Ривонский, по прозвищу «Соколиное Крыло», из замка Хайкасл. Его цвет лазурь (синий). Его символ – сокол, падающий с небес. Его девиз: стремительность и точность. Он стремителен и быстр, словно сокол, бьющий клювом на лету. Его конь подобен крылу, что несет своего хозяина к победе. Он дал зарок ни разу не промхнуться. Лорд Виго де Руне!!!

Из проема по другую сторону ристалища выехал вышеупомянутый лорд. Его доспех сиял ослепительной белизной. Над головой хлопало синее знамя с золотым соколом, пикирующим вниз. Оруженосцы уже несли желто-синее копье. Рыцарь сдвинул забрало шлема, увенчанного высоким гребнем и золотыми крыльями. Он широко улыбался, подняв согнутую в локте руку. Поклонники приветствовали его дружными воплями и криками.

– Лорд Виго, мы верим в вас! – пробивалось сквозь шум.

– Покажите ему, как надлежит сражаться!

– Да восторжествует Сокол!

– Соколиное Крыло! Лети быстрее ветра!

Я прислушался. С другой стороны доносились вопли иные.

– Лорд Эммельбах! Да здравствует лорд Эммельбах!

– Выбей дух из этой курицы!

– Сокруши своим кулаком!

– Давай, Годдрих, размажь его по земле!

Затем я снова посмотрел на Виго.

– Куда ему до тебя! Он тяжел и неповоротлив! Бей в голову!

– Ты сильнее, давай, да восторжествует Соколиное Крыло!

С другой тоже не умолкало.

– Разнеси его вдребезги, лорд Железный Кулак!

– Выбей из него перья!

– Пусть он сломает клюв!

Да, напряжение росло с каждым мгновением. Если рыцари сейчас покинут ристалище, то зрители наверняка передерутся, доказывая, чей кумир сильнее.

И вот торжественно запели трубы, украшенные флажками. Следом раздался звонкий удар в гонг, дребезжащее эхо поплыло над ристалищем. Знаменосец взмахнул клетчатым турнирным флагом. А в следующий миг рыцари с грохотом сорвались в карьер. Тяжелая крупная дрожь сотрясала землю, песок взвивался, пряча в облаках ноги коней. Зрители кричали, поддерживая своих избранников. Белая и черная вспышки стремительно неслись навстречу друг другу. Их копья уже опустились, с жадностью готовясь к страшному касанию. Рыцари тоже слегка наклонились вперед, пригнув головы. Кулак и крылья ждали встречи…

Казалось, два мифических броненосца несутся навстречу друг другу, подгоняемые слепой яростью. Слепой в буквальном смысле, ведь обзор в шлеме сильно ограничен. Облака пыли клубами взвивалась позади, точно призрачные змеи. Воины сближались с невероятной скоростью, но все же казалось, что время на миг замерло…

Как вдруг ожило! Невероятный удар разнесся над головами собравшихся. Рыцари ударили одновременно, с точностью угодив друг другу в левое плечо. И оба разом откинулись, едва не ломая спины. Благо, плечо каждого прикрывала грангарда – толстая пластина, крепящаяся поверх основного доспеха. Она-то и держала нечеловеческий удар копьем, многократно усиленный движением коня. Тупые копья разлетелись вдребезги, под одобрительный взрыв яростных воплей.

Герольд махнул рукой направо и налево. В специальные гнезда встали флажки. Счет один – один.

– Вот это сшибка! – орал под ухо какой-то парень, пихнув под локоть. – Ты видал такое? Нет, ты видал?!

– Видал, видал, – тихо говорил я.

– Наш Виго сейчас нанижет его на копье!

– А я бы не говорил так уверенно.

– Брось, братец, он уже не раз побеждал!

– Братец? – усмехнулся я.

– А чего? Не из местных? Мы все здесь друг друга так зовем.

– Да как тебе сказать… это неважно.

– Так ты чего, не веришь в Соколиное Крыло?! – не унимался он.

– Вообще-то мне все равно, – равнодушно покачал я головой. – Но, так или иначе, победит Железный Кулак.

– Это почему? – вдруг вытянулось его прыщавое лицо.

– А это не меня надо спрашивать.

– Но… откуда ты знаешь?

– Трудно сказать. Вернее, объяснить тебе.

Он воинственно надулся, насупился и грозно сдвинул брови.

– Значит, я дурак?!

– Ну, это не мною сказано, но это неважно. Ты лучше туда смотри, – посоветовал я.

А на площадке рыцари готовились к следующему поединку. Снова зарокотали трубы, всколыхнулись знамена, пропел турнирный колокол. И снова задрожала земля…

Новая сшибка оказалась неравнозначной. Годдрих промахнулся, а Виго де Руне попал. Их кони пронеслись мимо, и лорд фон Эммельбах едва не выпал, завалившись на бок. Соколиное Крыло как сидел в седле, так и остался, точно влитой. Он торжественно прогарцевал перед королем, поклонился, и снова подъехал к длинному ограждению.

Черный рыцарь обнял железную холку и конь и с тяжелым бряцаньем доковылял до пажей и сквайров.

– Говорил тебе, – снова заорал паренек, уже сильнее пихая под локоть.

Хоть я спокоен и нераздражителен, но мне хотелось оторвать ему голову. Точнее – откусить ее. И не потому, что он раздражал меня, а потому, что он раздражал меня вторично, не понимая, насколько это неприятно. То есть злоупотреблял терпением. Я выразительно взглянул на него, даже слегка обнажил клыки. А он словно и не замечал, душой слившись с ристалищем и не видел ничего вокруг.

– Я же говорил. Соколиное Крыло сильнее! И искуснее! Он победит! Да! Готов держать пари!

– У меня нет золота, – равнодушно признался я. – Но победит Годдрих. Он притворно проиграл…

– В своем ли ты уме, милейший?! Ты же сам… все мы видели, как могуч Виго! Даже если они снова треснут поровну, то победа наша! Смотри!

В третий раз взлетели трубы, и громкоголосо пропели на все лады. В третий раз ударил колокол. И конные фигуры рванулись навстречу друг другу.

– Давай, давай, лорд Виго, – не умолкало под ухом.

Я с легкой насмешкой следил за их сближением. И временами косился на парня. Еще слишком молодой, одет бедно, волосы взъерошены. Но очень горд и заносчив. Хотя ему пока еще нечем гордиться. Он свято верит во внешние признаки, сулящие победу. Но еще не дано ему зреть глубже. И будет ли дано?

Виго де Руне слегка привстал в стременах, отвел руку назад, чтобы усилить удар. Близилась его победа. Но вдруг случилось невероятное. Железный Кулак дал шпоры коню, и тот понесся еще быстрее. Лорд Эммельбах слегка сполз на правый бок, пропуская над плечом удар противника. И тут же вскинул свое копье, метя снизу вверх.

Такое нужно видеть…

Тупой наконечник черно-алого копья ударил точно в подбородок, благо прикрытый мощной пластиной сложного забрала. Соколиное Крыло высоко взлетел в воздух, смешно кувыркнувшись назад. Описав дугу, он с чудовищным грохотом рухнул в пыль. И затих. А Годдрих поудержал коня, гордо выпрямился в седле, и победно шествовал вдоль ограждения, воинственно потрясая обломком копья. Черные и красные ленточки развевались на ветру, знаменосцы размахивали его хоругвями.

– Слава Годдриху! Слава Годдриху! – ревела часть трибун.

Другая же понуро молчала. Молчал и мой сосед по скамье. Он едва не плакал, когда подбежали пажи и сквайры Виго де Руне, подняли своего господина, и поволокли прочь. Жив ли он? Я сомкнул глаза, прислушался. Вокруг все орали и вопили, галдели и стучали, но волей разума я погасил все шумы. И тогда услышал тяжелый стук сердца, приглушенный плотным стеганым колетом и крепкой кирасой.

Жив.

Парень перевел на меня тяжелый хмурый взгляд, полный презрения и отвращения. Я нарочно не смотрел на него, старась не смущать и не мешать выходу его желаний из глубины души. Зато я прекрасно улавливал все те чувства, что переполняли его в этот миг. В такие моменты они гремят и бьют по ушам не хуже литавр. Его трясла мелкая дрожь, руки непроизвольно сжимались, глаза наливались обидой и кровью. Вокруг ликовала и шумела разношерстная толпа, но я слышал лишь звон его разбившейся мечты. До сих пор сыпались хрустальные осколки. До сих пор он не мог поверить в случившееся. Он с горечью наблюдал за этими осколками, пока они, наконец, не рухнули все до последнего. А после перевел опустошенный взгляд на виновника. На злостного и безжалостного разрушителя мечты. Я незаметно улыбнулся. Эх, паренек, мне жаль тебя. Ведь ты до сих пор принимаешь жизнь за сказку. За свою сказку. Ведь, на самом деле, сказка она и есть. Да вот только не ты ее придумал, и не ты утвердил законы пребывания в ней. Но ты можешь их осознать. Правда, не желаешь, потому как не считаешь нужным. Хотя, на самом деле, тебе это очень нужно.

Он замер, выпятив губу – не иначе как прислушивается к моим мыслям. И вдруг накинулся с кулаками.

– Ах ты, тварь… накаркал…

Разумеется, иного не ожидалось. Я ловко перехватил его руку, заломил за спину, и ткнул головой в деревянную ограду. Угрожающе хрустнули доски. Стоящие рядом бросили на нас испуганные тревожные взгляды. Похоже, у нас разыгрался свой турнир. Парень приглушенно завыл и жалобно задергался. Я держал мертвой хваткой.

– Понимаешь, мой дорогой, – назидательно и отнюдь незлобно шипел я, – тебе не дано заглядывать в будущее так как не дано мыслить. Вернее дано, но ты почему-то не пользуешься сим редчайшим даром. А того, кто ведает истину, такие как ты готовы оскорблять, бить, или даже казнить. Ведь рушит он иллюзии ваши, в коих вы тешите себя скорыми победами, скорым богатством и славой. И не ведаете, что к подобным надо прислушиваться, раз самим не дано зреть невидимое…

– Пусти… – взбрыкнулся он.

Я небрежно усмехнулся, угрожающе сверкнул глазами на любопытных зевак. Те поспешно вернулись к созерцанию турнира. Паренек снова дернулся, как пойманный заяц, но капкан оказался надежным. Внешне я ликовал, хотя внутренне был слишком огорчен. И продолжал назидание:

– О, нет, и пусть то станет для тебя уроком. Ведь тот, кто мыслит – окрылен небесной истиной. А она всегда едина. Кому не дано, – тот подобен ползущим тварям, удел которых лишь ползти. И презрен тот, кто пытается взлететь, не имея крыльев, и жалок и смешон. И достоин тот, кто молча ползет, неся бремя панциря… Короче, не поймешь ты ничего, деревенский парень.

– Кто… ты? – заскулил он – я надавил сильнее. На нас снова бросили недоуменные взгляды, поэтому пришлось премило улыбнуться. Взгляды исчезли. Я вернулся к своей «жертве».

– Это неважно. Для тебя важно – кто ты? Задумайся, и реши сам. А, решив, живи по достоинству. Рожден ползать – ползи. Это дано всем. А желаешь летать – учись. Это тоже дано всем. А не желаешь учится, так не уподобляйся в иллюзиях своих крылатым, и не заползай высоко – тем самым рискуешь упасть и разбиться. Словом, не предавай мечту.

– Я… я все понял… пусти…

Я сожалеюще посмотрел на него, подумал и отпустил. Он тут же отстранился, и принялся натирать согнутую руку, исподлобья зыркая на меня. Я пристально следил за ним. Но кроме животного страха в глазах ничего не обнаружил. Да, иного и быть не могло. Жаль. Таким не дано летать. И лишь потому, что не дно понимать, как это делается.

– Ничего ты не понял, – сочувственно выдохнул я. – Ты понял лишь то, что я сильнее. Это вы быстро понимаете. Но урока ты не извлек – не дано тебе слушать.

– Отчего же, – обиженно звучал его голос. – Я понял, что ты мудр, и можешь предсказывать исход поединков. Отчего бы тебе не делать ставки? Если нет золота, то я могу одолжить. Но прибыль поделим поровну!

Я расхохотался, да так громко, что на нас снова обернулись окружающие. Они с легким ужасом смотрели на меня. Сначала я выкручиваю парню руку, затем громко смеюсь. Не странно ли? Да, согласен, это странно. Равно как и все, что невозможно понять. Но я не обращал на людей внимания. Сейчас, центром внимания стал паренек.

– Каков, однако?! На ходу подметки рвет! – кивком отметил я. – Да, молодец, своего не упустишь. Хоть здесь мысль твоя живо работает. Это радует. Тем самым ты подчеркиваешь свое человеческое происхождение, или свою человечность. Все люди обременены раздумьями о собственном благе. И каждый стремится к достижению его. Это хорошо. Плохо, когда ты стремишься к этой цели за счет других, но это не важно, по крайней мере, для вас. Вы ведь думаете только о себе, но не о всех и не о каждом. Однако забываете, что каждый тоже думает лишь о себе. Поэтому, желая использовать чужой труд, талант или знание, не забывай об интересах другого человека. Снова не понял?

– Э… не до конца, – признался он. – Ты это к чему?

– Без надобности мне то золото! – отчеканил я.

– Как? – искренне подивился он. Недавняя обида и злость разом схлынули, точно налетела огромная волна. Так и есть. Волна удивления смыла все. Он растерянно хлопал глазками. – Тебе не нужно золото? Да мы разбогатеть можем…

– Парень, мне не нужны такие торговцы, – резко прервал я его. – Если б я хотел, то давно б нашел столько золота, что тебя бы с головой скрыло. И ставки б делал без лишних умов. Да только не нужно мне богатство. Точнее, мне не нужно золото – для меня смысл богатства в ином.

– Кто ж ты такой, если тебе богатство не нужно? – не мог он взять в толк.

– Не важно, – вновь отмахнулся я.

Он затих, и искоса поглядывал на меня, закусив губу. Теперь же к страху и удивлению добавилась и жадность. Я с легким презрением отвернулся, и вновь смотрел на ристалище, позабыв о нем.

– Честь и слава победителю! – надрывался герольд. Пестрый дублет торжественно трепетал на ветру. – Честь и слава! Несокрушимый лорд Годдрих фон Эммельбах! Настоящий Железный Кулак. Да здравствует лорд Годдрих!!! Гооо…дриии…х!!!

Рыцарь снял тяжелый топхельм и триумфально шествовал вдоль шумящих зрительских трибун, держа шлем у груди. На голове его поблескивал черный кольчужный колпак, отороченный золотыми кольцами. Рыцарь носил его скорее для украшения, чем для защиты. Ведь не мог он предстать перед королем и зрителями в грязном потном чепце, набитом конским волосом.

Все кричали и ликовали. Даже недавние поклонники Виго де Руне. Оруженосцы размахивали знаменами лорда Годдриха. Золотой кулак на черно-красном поле, посеченном крестообразно, словно грозил всем соперникам знатного рыцаря. Но сам рыцарь выглядел благообразно и дружелюбно. Взгляд его величественно скользил по толпе. Ни тени презрения, ни капли надменности к простолюдинам. Он улыбался. Но не потому, что был истинно великодушен, а потому, что простолюдины приветствовали его. Они дарили ему свою силу – силу толпы. Каждый галдящий крестьянин, ремесленник, и даже раб приумножал ту силу. И он упивался ею. Но каким он окажется в иной ситуации?

Я тоже чувствовал его силу. Не силу толпы, которая отражалась в его довольных голубых глазах, но силу его духа. Ведь именно она дарует ему победу. Когда он проехал мимо нас, то сила его ощущалась многократно, словно волны жара, идущие от раскаленного железа. Рыцарь торжественно прогарцевал по ристалищу. Затем остановился возле трибуны дворян, и отвесил церемонный поклон королю. А после благочестиво поклонился одной из молодых особ. Юная девушка выделялась среди прочих небывалой красотой. Но не внешней, хотя и здесь ей не имелось равных. В ее облике читалась естественная простота, скрытая под пышными дорогими одеждами. В ее взгляде звучало понимание и сострадание – качества очень редкие для особ ее положения. Она восседала подле человека, расположившегося по правую руку короля. Судя по всему, она дочь одного из самых знатных дворян. И вдруг меня осенило – не она ли та самая девушка, которую везли в дорогой белоснежной карете? Я потянулся к ней взглядом и мыслями, принюхался. Похоже она. Лица ее я тогда не разглядел, а вот запах похож. Выходит, подле короля сидит тот самый герцог, а она – его дочь.

Я присматривался, замерев в ожидании. Замерли и остальные. Они чувствовали – зреет что-то очень важное.

Лорд Годдрих между тем выпрямился в седле, глубоко вздохнул, и велеречиво заговорил:

– Прекрасная леди Эдолия, вы подобны утренней звезде, чей блеск я ловлю, но он всякий раз ускользает в необъятную даль. Ваши глаза напоминают мне утреннюю росу – они искрятся чистотой, они бодрят и несут свежесть грядущего дня. Ваши руки словно утреннее солнце – они так же теплы и ласковы, и призваны согреть весь мир после холода ночи. Ваш неземной лик подобен солнечному свету, он вдохновляет меня к победе. Он зовет меня в бой, он горит в моем сердце и ведет меня сквозь тьму нашей жизни. Я готов сразиться с кем угодно, лишь бы заслужить ваш мимолетный взгляд.

Девушка нервно заерзала, старательно опуская глаза под сильным, открытым и несколько фанатичным взглядом доблестного рыцаря. Хоть его слова и пришлись ей по душе, но ее пугало то самое отрешение, которое незримо скользило в его словах. Он готов был отречься от всего мира, но завоевать ее снисхождение. В глубине души ей это льстило. Но она еще не была готова к такому пожертвованию в ее честь. Тем более, подобные фразы уже не раз ласкали ее слух. Она приосанилась, неумело нагнала на себя царственный вид. И до меня донесся ее красивый мелодичный голос:

– О, граф Тильборский, право, не смущайте меня. Я еще слишком юна…

– О, нет, вы хоть юны, моя леди, но мудростью уже переполнены ваши прекрасные глаза, – настойчиво, пренебрегая вежливостью, остановил ее граф. – За ваш взгляд я б умер, почтя то величайшей честью. И никогда б не пожалел о том. Будь то турнир, или поле битвы, но я сражался б яростно и люто, и ваш образ окрылял бы меня силой. Как, впрочем, это сейчас и происходит. Величайшим благом стало б для меня погибнуть с вашим именем на устах. Леди Эдолия! Как оно божественно звучит!

Она с интересом и восхищением смотрела на благородного рыцаря. Она трепетно вслушивалась в его напыщенные слова. По мужским меркам он был очень красив: высокий, черноволосый, голубоглазый. Точеный подбородок, прямой нос, высокий лоб, густые черные брови, тонкие усики и бородка, гордый смелый взгляд – все говорило о его породистой аристократичности. Если добавить к этому еще внутренние качества, такие как смелость, отвага, сила, воинское мастерство и сноровка, то получался образец мужества. Но ведь он еще и влюблен, а значит – он нежен, поэтичен, красиво излагает свои мысли, что, собственно, уже доказал. А если добавить его титул и богатства, то идеальнее пары, казалось, и быть не могло. Но вот леди Эдолия держалась как-то сковано и сжато по отношению к лорду Годдриху. Или ее смущает толпа? Может она на людях всегда так себя ведет, чтобы не вызывать излишних толков? Или, быть может, ее стесняет король и отец?

Я отвлекся и покосился в сторону. Мой сосед откровенно пялился на молодую привлекательную особу. Он высовывался из-за плеч и голов, не в силах отвести взгляда от леди Эдолии. Я присмотрелся. Разумеется, он не смотрел в ее глаза, но ощупывал взором небесно-голубое платье с большим вырезом. Особенно тщательно он «ощупывал» вырез. Я тихо посмеялся.

Тем временем Леди Эдолия тоже наградила рыцаря снисходительной улыбкой. В глазах ее мелькнул озорной огонек. Она игриво пропела:

– Зачем же умирать, лучше сражайтесь достойно, и радуйте нас своими победами, благородный граф Тильборский. Ведь турнир как раз и призван для такого. Здесь не нужно убивать – здесь нужно побеждать. И если я для вас источник силы, то, что ж, мне лестно и очень приятно. Ведь, тем самым, вы приобщаете меня к победе.

– Я хочу быть уверен – не напрасны ли мои победы? – могучий вороной конь гарцевал под Годдрихом, красуясь перед милой девушкой мощью и грацией. Но еще больше красовался сам Годдрих. Она метнула на него загадочный взгляд, и снова пристыжено потупилась.

– Поверьте, ничья победа не может быть напрасной.

– Но я прошу… прошу вас быть… моей избранницей… – железным рыцарским натиском звучал его голос. Хотя я прекрасно чувствовал, с каким трудом давались ему те слова. И не потому, что он говорил их высокородной даме. И не потому, что он признавался в своих чувствах. Но потому, что он боялся услышать ответ. Леди Эдолия тоже понимала все это, пусть неосознанно, поэтому, краснея, проронила:

– О, граф, поверьте, я не могу быть такой легкомысленной, чтобы вот так вот просто обещать вам…

– Так дайте же надежду? – не сдавался он.

– Ну…

– Пусть мимолетную!

– Ну…

– Так как?

– Посмотрим, лорд Годдрих, – полыхнули ее большие глаза. – Но для начала победите.

– Да будет так! – гордо вскинув голову, ответствовал рыцарь. Бросил на прощание пламенный многообещающий взгляд, сверкнул глазами. Поклонился Эдолии, ее отцу и королю. И аллюром двинулся к своим оруженосцам. Длинноногий конь, равно как и хозяин, держался гордо и независимо.

Я слушал их высокопарную речь и потешался. Да, как много они создают условностей и формальностей, от которых сами порой и страдают. Каким сложным кажется придворный этикет, который все они обязаны соблюдать. Как сильно они ограничены в выборе слов, не смея сказать в лицо все, о чем думают. Зато оживленно перешептываются за спинами друг у друга, скаля зубы и угрожая кулаком. Да, в этом они переплюнули даже простолюдинов, которым совершенно безразлично, что и как говорить. У них лишь одно ограничение – кому. Ни один простолюдин, разумеется, не скажет и слова поперек высокородному. Зато друг другу они безбоязненно высказывают все, причем очень часто.

Я заинтересованно следил за королевским подиумом, пытаясь уловить желания, идущие оттуда. Желаний оказалось очень много. И такими они были порой противоречивыми, что я невольно усмехнулся, и вновь старательно потянул воздух. Король выглядел бодрым и веселым – он ждал продолжения турнира. Отец Эдолии впал в глубокое раздумье. А сама леди Эдолия погрустневшим взглядом провожала черную спину рыцаря. Ее одолевала легкая печаль. Ей нравился лорд Годдрих, но ей не нравилась его настойчивость. Ее смущало то, что он склонял ее к выбору, который она, пока, делать не собиралась. Я ловил каждое ее выражение, движение губ и глаз. Мне было интересно, почему такой образцовый кавалер, как граф Тильборский не может завоевать ее сердца. Ведь иные дамы, наверняка, сами сходили с ума по изысканному и благородному лорду.

И вдруг я снова под ухом услыхал знакомый голос:

– Вот это телуха… эко метит твой рыцарь! Она ж дочь герцога!

Я снова рассмеялся, но на сей раз от души. Уж так контрастны его слова, после диалога дворян.

– Не, ты глянь, – не унимался он, жадно сглатывая. – У нее ж… прям вымя. Эх, ухватиться бы!

– Так ухватись, – весело посоветовал я. Он перевел на меня отрешенный взор. Я подмигнул и повторил:

– Попробуй.

– Ты чего, милейший? – холодно вздрогнул его голос. – Меня тут же алебардами напластают.

Я перевел на него вопрошающий взгляд, полный наигранного недоумения.