Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

– Ах ты…! – взревел Берд и рывком высвободил меч. Угрожающий лязг нарушил кратковременное затишье. Блики звезд тревожной судорогой пробежались по долу. Но ударить он не успел – сзади навалились пятеро рыцарей, повисли на его руках и плечах. Берд вырывался, люто рычал, бешено вращал глазами. Одоспешенные тела гремели, царапались и скрипели. Пехота недоуменно переглядывалась. Ночь наполнилась руганью, лязгом и шумом.

Наконец Берд взял себя в руки: успокоился, утих и обмяк. Рыцари ослабили хват, кто-то предусмотрительно вырвал из его руки меч. Вассал сразу погас. Точнее, то погас огонь его желаний. От него запахло пустотой и отрешенностью. Диркот стоял напротив, пронзая товарища острым взглядом. Но от него не пахло осуждением. Он тяжело вздохнул и сурово заговорил:

– Я сразу то понял. А раз так, то чего опасаться – второй раз стрелять уже никто не будет. Тем более – что ему твой шлем, Берд? Он вгонит тебе стрелу в узкую прорезь даже с трех сотен шагов. Самой глубокой ночью ему достаточно лишь мгновенного блеска глаз для прицела. Это высочайшие мастера. Тайные кланы наемных убийц, с древними корнями, традициями, со своими школами. Говорят, даже со своей философией, чуждой обычным людям. Давным-давно я слыхал легенды о них. И долго считал их легендами, пока не столкнулся пару раз с их деяниями. Это уже третий необычный случай. А шлем, я все же одел, просто снял его тут же, как только меня осенило. Тем более убийца прекрасно знал, в кого нужно стрелять. Иные его не интересовали. Пойми же!

Бывший вассал понимал с трудом. Однако хладнокровие взяло верх. Он тоже стянул шлем, понуро замолк, и с трудом сдерживал вздрагивания. Ночь мягким пепельным светом погладила его окольчуженную голову. Она спешила утешить бывалого воина, растопить лед его суровости, разжечь жизнь в его потухших глазах.

И ей это удалось.

Берд сделал глубокий вдох, выдох. Взгляд его засиял призрачной лучиной. От него снова запахло изначальным желанием. Он медленно выпрямился во весь свой немалый рост. Все с ожиданием смотрели на него. И вдруг услыхали его привычный голос – железный и повелительный, правда, подточенный ржавчиной печали:

– Отряд, держать боевую готовность! Я – Берд, преданный вассал барона Лоя де Гарра, беру на себя полное командование. Мы продолжаем начатый путь к северной границе. Мы прибудем к сроку, займем место в армии короля, и не опорочим честь нашего господина. Если нас ждет битва, мы будем сражаться яростно и люто. Мы до последнего вздоха будем чтить имя нашего великого барона. Тело его возвратим назад и похороним в родном баронстве. Снарядите для этого одну телегу.

– Но… Берд… он же…

– Я приказываю! – внезапно рявкнул Берд. Диркота отбросило на шаг.

Отряд невольно сжался, точно грянул гром. Все послушно опустили головы. Да и не был никто против воли Берда. Впрочем, и раньше он командовал ими, и все безоговорочно подчинялись ему. Просто последнее слово всегда было за бароном.

Всадник, забравший меч, с поклоном протянул его хозяину. Берд тоже кивнул, показывая, что не задет такой дерзостью. С достоинством принял клинок, вложил его в ножны. Посмотрел поверх железных голов.

– Отныне непослушание будет жестоко караться, – отчеканил новый глава. – Всякий, кто ослушается, будет иметь дело со мной. А теперь – в путь. Держим порядок. Арбалетчикам удвоить бдительность. На любой подозрительный шорох открывайте поочередный залп. Щиты не опускать. Рыцарям разделиться, занять место в голове и хвосте. Идем, пока не будет приказа остановки.

Он обвел всех тяжелым испытующим взглядом, и коротко выкрикнул:

– Вперед! Да пребудет с нами Бог!

Пока отряд перестраивался, я подошел к Берду. Он ухватился за луку седла, поднял ногу, чтобы всунуть в стремя. Но, заметив меня, тут же опустил. Раздраженно звякнули шпоры.

– Тебе чего? – негодующе громыхнул он.

Я выждал короткую паузу, собираясь с мыслями. Но не нашел ничего более подходящего, чем просто сказать:

– Я вас покидаю, Берд.

Несколько мгновений он пребывал в оцепенении, продолжая держаться за седло. Но после шевельнулся, разжал пальцы, опустил руки, повернулся ко мне.

– Что…?!

– Пришло время расставаться, – спокойно пояснил я.

– Так ты все же того… – большие глаза Берда вспыхнули новым приступом ярости и подозрения.

– Нет, не того, – честно помотал я головой. – Да даже если и того? Подумай – стал бы я себя так быстро выдавать. И вообще – от меня тут ничего не зависело. Я же не повел вас какой-то своей дорогой. Не отлучался, с целью кого-то предупредить. Ко всему прочему, как помнишь, я предупредил барона, чем он пренебрег. В конце концов, у меня была уйма возможностей, чтобы самому свершить убийство, но я ж никого не тронул?

– Но… я не пойму, – буравили меня два черных жгучих глаза. К ним присоединился еще один. Диркот неприметно положил руку на взведенный арбалет.

– Я найду того, кто стрелял, – неожиданно для всех пояснил я. Все, кто стоял рядом, замерли, а после развернулись ко мне.

– Я найду его, – повторил я для тех, кто не расслышал.

Молчание показалось чудовищным взрывом. Уши едва не разрывало от его страшного натиска. Но я выдержал. Я стоял и ждал, пока взрыв тишины не обернется изначальным спокойствием. И дождался. Первым пришел в себя Диркот. Он зловеще усмехнулся, качнул головой и хрипло заявил:

– Ты не найдешь его. Наверняка у него припрятана лодка, либо плот, и он уже на другом берегу лесной реки. Наверняка он знает все здешние тропы, все укромные места, все броды. К тому же они обычно быстро бегают и не обременяют себя поклажей. Тебе вовек не догнать его. Либо он затаился в таком месте, куда и барсук не проползет. Хотя вряд ли. Скорее он уже далеко. Возможно, покачивается в седле быстроногого скакуна, которого припрятал поодаль. К чему такие жертвы, путник?

– Я тоже быстро бегаю, – напомнил я, неприметно покачиваясь на носках. – И умею ориентироваться в ночном лесу.

– Но как ты распознаешь его след? – не мог поверить стрелок.

– Уж как-нибудь, – пожал я плечами.

– Он что-то скрывает, – Берд исподлобья окатывал меня волнами холода. Рука лежала на эфесе меча.

– Отнюдь, – тихо заявил я. – Просто… мне стало интересно помериться силами с призраком.

Какое-то время царило каменное молчание. Его нарушил Берд. Он подошел ко мне, заглянул в глаза, положил руку на плечо. Я отметил, насколько она была тяжела. А может, то горе сочилось из недр его сердца и тяготило душу? Я неприметно потянул воздух. От него запахло неожиданным и безотчетным доверием.

– Я верю тебе, путник! – голос его таил в себе то мужество, с которым делается последняя ставка – жизнь. – Почему-то я верю тебе. Ты вообще – необычный. Тем более, я не имею власти удерживать тебя. Иди же. Если найдешь – воздай ему за смерть господина. Воздай сполна. Пусть знает, как прятаться в ночи и стрелять, как трус. Мужчина никогда не совершил бы такое. Какой бы он ни был мастер – он жалкий ничтожный трус. Я с таким бы удовольствием вырвал ему голову. Если вдруг сможешь, приведи его мне? Ладно?

– Обещать не буду, – развел я руками, с уважением глядя Берду в глаза.

– Тебе дать меч? – широкая ладонь Берда снова упала на потертую рукоять. Он готов пожертвовать своим заветным оружием. Я прекрасно знал, как он дорожит этим мечом. Лунные блики плясали по серебряному навершию, отлитому в виде львиной головы. Славный меч, хороший, длинный… бесполезный. По крайней мере, для меня. Поэтому я лишь сухо проронил:

– Нет.

– Арбалет? – предложил Диркот.

– Нет.

– Может, возьмешь пару солдат? – Берд кивком указал на пехоту.

– Нет.

– Боишься поделиться тайной? – предположил бывший вассал.

– Они славные воины, но… они просто не поспеют за мной, – разъяснил я, с уважением оглядывая пехотинцев.

Снова молчание. Никто не сводил с меня глаз. Никто не спорил и не пытался остановить. Ночь замерла и немо таращилась на меня мириадами задумчивых звезд. Никто, даже она, не могла понять моих замыслов. Никто, даже она не могла приоткрыть плотный занавес, закрывающим мой разум. Никто, даже она не ведала моих желаний…

Я ждал. Тишина снова натягивалась, как тетива лука. Лишь кони одиноко фыркали во тьме. Лишь латные ноги поскрипывали в стременах. Лишь тьма журчала и текла впереди. И вдруг тишина лопнула. Берд медленно отступил на шаг, словно давал мне полную свободу. Словно сошел с пути, который загораживал. Хотя мне в другую сторону.

– Что ж, тогда иди, – кивнул новый глава. От него запахло пониманием и легкой горечью. Ему действительно не хотелось расставаться со мной. Быть может, ему вспомнилось, как недавно я был его бароном? Пусть и мнимым, пусть и недолго. Он окатил меня внимательным взглядом. От него повеяло теплом. И он добавил:

– Да поможет тебе удача. Нашему господину она не помогла. Хотя и сияет на его гербе… Сияла. Ступай.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я и коротко поклонился. Ему, и всем остальным. – Мне тоже понравилось коротать с вами время. Вы – настоящие воины. При случае, я расскажу о вас. И расскажу все самое лучшее. Ведь иного просто нет.

Все смотрели на меня расширенными глазами. В одних я улавливал интерес, в других подозрение, в третьих зависть, в четвертых непонимание, в пятых скорбь, в шестых печаль. В некоторых даже стыд. Но во всех неизменным оставалось одно – благодарность. Ведь они, и вправду, как дети. А дети очень чутко ощущают искренность.

Но каковы бы ни были их чувства, они уже не могли изменить моего желания. Я еще раз кивнул, в последний раз улыбнулся, порывисто развернулся, и мягко побежал.

Вот так просто и без лишней суеты я расстался с отрядом барона Лоя де Гарра. Причем в столь переломный момент. Потому как, то было мое желание. Я с удовольствием продолжил бы путешествие с ними, но оно уже представлялось завершенным. Лес же манил своей новой тайной. И я не смог противостоять ее соблазну. Вернее – не желал.

Последнее, что я запомнил – глаза Хельда. Усталые, измученные. Но теперь в них вспыхнула надежда. Он молча сидел у дырявого борта повозки, но я расслышал его желание: «Встретишь его, вырази всю мою безграничную благодарность. Есть еще настоящие мужчины».

Я кивнул, и он понял, что я обращаюсь именно к нему. Затем я подмигнул. Нет, не ему – его путам. Они очень удивились – ведь не часто им подмигивают. Но, подумав, расплелись и опали. Разбойник вздрогнул. Из его груди вырывался призрачный запах свободы.

11 Философский призрак

«Тебе жизнь кажется тяжелой?

Ты жаждешь с легкостью идти?

Так уподобься своей тени».

Хранитель желаний

Из моей груди тоже вырывался крик пьянящей свободы. И я упоительно кричал, сотрясая мир волнами радости. Но никто не слышал моего крика, ибо я умею кричать безмолвно. Отряд остался позади. Многоликие желания воинов таяли, превращаясь в прошлое. Ноги сами несли меня по ночной траве. Луна и звезды вливали новые силы. Чем дальше я уходил, тем легче и неприметнее становились мои шаги.

Я обернулся. Отряд издали напоминал грозно ощетинившегося ежа. Стальные иглы алебард торчали над щитами и шлемами. Они холодным блеском украшали мрачное однообразие ночи. Воины все еще стояли и ждали неведомо чего. Для них столько загадочных событий сразу – слишком много. А для меня – нет. Просто одно событие стало причиной другого. Мне очень захотелось встретиться с убийцей барона.

Я не знаю – почему; не ведал зачем? Лишь понял – я очень этого хочу. И желание лилось в ноги, подхватывало их и несло дальше. В последний раз обернувшись, я помахал рукой оставшимся людям, желая им достичь задуманного: добраться до границы, соединиться с королевскими силами, одолеть противника. Но никто не ответил. То ли они уже не видели моей фигуры, то ли горечь потери сдавила их настроение? Впрочем, меня то уже не тревожило, ибо впереди поджидало очередное испытание.

Вскоре я достиг границы леса. Листва с шорохом расступилась, приглашая под угрюмо нависшие своды. Я улыбнулся, приветствуя лес, и смело нырнул в его мрачные владения. Тьма плотным клубком оплела меня, но запутать не смогла – ведь я способен бежать, даже прикрыв глаза. Поэтому я и прикрыл глаза. А после снова открыл. Какая разница?

Уснувшие деревья недружелюбно поскрипывали, встревоженные моим внезапным появлением. Я извинялся, уповал на то, что стараюсь быть подобен человеку. Они бубнили что-то невнятное, однако по тону я разобрал – они недовольны. Я вздохнул, пожал плечами, и просто растворился во тьме. Растворился в звуках леса, растворился в его запахах. Но не исчез, и продолжал бежать, оглядываясь по сторонам.

Я парил по лесу сонным вздохом листвы, крался меж крон протяжным стоном ветвей. Я шуршал травой и кустами, развевался грибным духом и сырой прелостью мхов. Я семенил муравьем, и фыркал ежиком. Махал рябым крылом филина, смотрел свысока его желтым глазом. Я прыгал с ветки на ветку гибкой рысью, вдыхая влажным носом прохладу ночного леса. Вспыхнул звездами среди ветвей, отразился блеклой луной в тихом лесном потоке. Сверкнул рыбьей чешуей, проплыл в холодной воде, ужом выскочил на берег. Скакнул в кусты зайцем, пробежал немного, оскалился волчьим оскалом, вновь понюхал воздух, и припустил быстрее.

Еще очень хотелось хрюкнуть кабаном, выразив тем самым безграничное счастье, но вдруг я замер. Насторожился. Шерсть на загривке встала дыбом… Нет, то не шерсть – то мои волосы. Вокруг темнели обомшелые буковые стволы, обвитые плющом грабы и вязы. Поодаль дремал старый дуб. Я потянул воздух… повернулся, снова потянул, еще раз повернулся…

И взял след. Тьма сразу расступилась, будто ее прорезал тонкий луч. Я победно ухмыльнулся, расправил плечи, качнулся и легко заскользил вдоль луча. Плащ рваными лохмотьями колыхался за спиной, подталкивая вперед. Он ни разу не зацепился даже за самую колючую ветку. Ни разу не запутался даже в самом непролазном кустарнике. Он нес меня, не давая касаться земли. Я мчался неведомой тенью, спеша по указанному следу.

Неожиданно на пути возникло болото. Я собрался с силами, не ведая – смогу ли перелететь лесную топь? Края болота я не видел. Но в последний миг передумал. Твердые кочки вспыхнули спасительными островками, словно приглашали смело пуститься по ним. Я принял приглашение и большими прыжками побежал дальше.

Над болотом стояло дружное кваканье. Из-под ног то и дело выпрыгивали лягушки. В скупом свете мелькали их бугристые спины и лапы. Я старался не наступать на скользких жителей, дабы не прерывать их завораживающих песен. Тут и там лопались большие пузыри. Изредка попадались змеи, замершие меж широких лилий и утопленных коряг. Местами торчали гнилые зубы трухлявых пней. Меж ними бродили высокие худые тени, внимательно рассматривая воду под тонкими ногами. Иногда они резко сгибались и распрямлялись, поймав ужин.

Я перелетал с кочки на кочку. С одного пенька на другое поваленное дерево. Шаг за шагом, прыжок за прыжком, болото пробежало под дырявыми сапогами. Я взлетел в последний раз, и приземлился на прибрежную твердь.

Замер. Прислушался…

Тихо.

Но запах желаний отчетливо витал в воздухе. Пахло уверенностью, силой и радостью от свершенной работы. Нелегкой работы. Радость мастера, закончившего трудное дело, очень ярка, ее легко уловить тонким чутьем. Гордость всегда выдает даже самого невозмутимого и хладнокровного. Гордость за себя и за свое мастерство. И не стоит ее бояться. Она всем нужна. Особенно мне. Ведь по ней так легко выслеживать…

Я снова пошмыгал, определил направление, и скорым бегом пустился дальше. Не так давно здесь кто-то пробежал. Причем бежал достаточно быстро. Наверняка он миновал болото каким-то коротким путем. Но меня то не тревожило. Я мог бы отыскать след, оставленный хоть в прошлом году. Или десятилетии. Или столетии – не важно. Время не имеет власти над мыслями и желаниями. Они живут в веках, многократно переживая своих авторов. Они могут лишь поблекнуть в людской памяти, но не раствориться навсегда. И при желании, их всегда можно распалить, дабы они сверкали ярким путеводным пламенем.

Да только путь у каждого свой.

Мой путь уводил все дальше и дальше в неведомую глушь. Как хорошо нужно знать лес, дабы не заблудиться здесь? Да, настигнуть опытного убийцу в непролазной чаще весьма и весьма сложно. Никто бы из воинов не смог преследовать его. Даже след вовек не определили бы. А если б и сумели, то догнать – увы. Потому-то они и остались там, на дороге. Ибо их удел – ходить проторенными путями. Потому-то я и пустился вслед за невидимкой. Ибо мой удел – ступать нехожеными тропами. Да, это трудно, порою, кажется невозможно. Но лишь для тех, кто боится неведомого. Зато это очень увлекательно и чудовищно интересно для тех смельчаков, которые обожают раскрывать нераскрытое. И познавать непознанное.

Таких всегда было мало, но мы им многим обязаны. Они зажигали факела во тьме, дабы мы с вами не блуждали бессмысленно, и могли видеть истину. Да, потом мы раздували факела сильнее, поднимали их выше и видели больше. Но не стоит забывать тех, кто зажег их впервые. Как не стоит забывать того, что искрой послужило изначальное желание. Оно зарождалось в сердцах великих людей, оно вспыхивало ярким светом познания. И остальные люди с уверенностью и радостью смотрели на мир, раскрывающийся в кругу разгорающегося света. На мир, который до этого казался погруженным во мрак. На мир, который представлялся жестоким и враждебным, в то время как изначально он не таков. Мир светел и прекрасен, лишь, когда он видим.

Пусть некоторых это злит, особенно тех, кто скрывает во тьме свои злонамерения. Тех, кто держит остальных в неведении, дабы повелевать ими в полной мере. Поэтому они дрожат под натиском света, и всячески препятствуют разжиганию таких факелов. Вот откуда зародилась извечная схожесть тьмы и зла в умах всех остальных. Ибо зло – это неведение. И как следствие – невозможность изменять мир по своему желанию.

Однако самостоятельно зажигать факела способны немногие. Вернее, изначально то могут делать все, да только идти проторенным путем куда легче, чем жертвовать собой и быть первопроходцем. Куда легче жить в кругу горящего света и не выходить за его границы, чем зажигать свои факела, дабы познать тьму. Поэтому многих устраивает сложившаяся жизнь. Лишь единицы смело шагают во мрак, не редко под насмешками оставшихся позади. Но время расставляет все по местам. Многим такой героизм стоил жизни, но ни их, ни их последователей это не остановило. Ведь искра изначального желания легко передается из сердца в сердце. Она живет годы, века, тысячелетия – сколь угодно долго, ведь даже время зародилось из этой искры. Поэтому время не имеет власти над изначальным желанием.

Я смело бежал в темноте. Я не боялся упасть в канаву или яму, не боялся столкнуться с хищником или иной опасностью. О, нет, не думайте, что мне всегда сопутствует удача. Просто я не боюсь тьмы. Для меня даже не существует такого понятия. Оно существует лишь для тех, кто разжег свет, обозначил границу и живет в ее пределах. На самом деле – то граница видимого, или грань мировоззрения, во всех смыслах этого слова.

Ведь мир изначально весь темен. Точнее, он представляется таковым, ведь мы всегда живем в кругу того или иного света. Но далеко немногим известно, что мир изначально все же светел. Однако лишь для тех немногих, кто столь же привычно видит во тьме. И не все подозревают, что таковым даром наделены изначально все. А потому все живут с четким делением нашей жизни на светлую и темную стороны. И не догадываются, что такое деление лишь символ бесконечного круговорота изначального неделимого мира.

Вот почему я не привык разжигать факелов. Они мне не нужны. Я одинаково вижу днем и ночью. Вот почему для меня не существует никаких границ и условностей, принятых людьми. Я с легкостью переступаю грани их источников света. Вот почему я часто упоминаю свое нечеловеческое происхождение, пусть с виду я простой человек. То всего лишь символ того, что я ничем не лучше любого: я не сильнее, не умнее любого другого. Вот почему многие сочтут мои деяния страшными и «темными». Но лишь в понимании, привычном только им.

Вот почему со мной никого нет.

Ведь проще зажечь факел, чем научиться видеть во тьме…

Тьма, словно вода, бурлила вокруг, обтекала, завихрялась за спиной. И рваный плащ, как символ той тьмы, всегда развевался позади, однако толкал лишь вперед. А точнее туда – куда я пожелаю. Вот почему передо мной всегда был свет. А точнее – видимый мир. И я спешил ему навстречу.

Неожиданно я замедлил шаг. Впереди тусклым силуэтом замаячила смутная фигура. Я бесшумно покрался следом, постепенно сближая расстояние. Фигура тоже бежала. Так же легко и очень уверенно. Она прекрасно знала дорогу, и темнота для нее была столь же привычна. Неужели кто-то так же хорошо видит во тьме?

Неведомый остановился. Я тоже замер. Он прислушался. Меня он слышать не мог – я двигаюсь совершенно бесшумно. Погони он, видимо, тоже не ждал. Уж слишком от него пахнет уверенностью. Может, просто привычка? Или он по звукам ориентируется в ночном лесу? Все может быть.

Покрутив головой, призрак снова поспешил в ночь. Ночь позади трепыхнулась, и поспешила за ним. Он побежал быстрее – ночь не отставала. Разве можно убежать от ночи? Можно лишь зажечь факел, чтобы она отступила. Но свет привлечет внимание тех, кто так же привык видеть при свете. Свет привлечет внимание жадных пристальных глаз. А их намерения далеко не всегда светлы…

Меня же не отпугнул бы и факел. Поэтому я смело преследовал призрака. Не настигал, но и не отпускал. Я выжидал, куда же он приведет? Или – когда остановится? А он все бежал и бежал, точно за ним гналась смерть. За ним, правда, гнался я, но бег его от этого не замедлялся. Он легко перепрыгивал канавы, оббегал пни и поваленные деревья, пригибался, если нависала ветвь, сбегал по склонам больших впадин, перескакивал журчащие внизу ручьи, взбирался по противоположным откосам. И снова бежал.

Время летело, измеряемое его неразличимыми шагами. Дыхание его оставалось ровным, темп не нарушался. Казалось, он не остановится до утра. Я же начал потихоньку уставать. Нет, не от нехватки сил – от однообразия и скуки. Поэтому я начал приближаться.

Расстояние сокращалось. Перед глазами уже отчетливо темнел короткий плащ, откинутый капюшон, волнистые длинные волосы. Под плащом что-то бугрилось, притороченное к спине. Я присмотрелся. Принюхался. Точно – небольшой арбалет. Оружие пахло смазкой, но еще больше гордостью и самолюбием. Оно гордилось и собой, и своим хозяином. И тем, что свершили они вместе.

Сколько длилась наша пробежка, а для кого-то и погоня – не важно. Но и ей суждено было завершиться. Каким бы сильным не был «призрак», он все же не был всесильным. А потому и остановился. Хотя, по нему не скажешь, что устал. Может, он остановился по иной причине? Поэтому я тоже замер рядом с ним.

Луна скользила в прорывах крон, бросая вниз скупые серебряные брызги. Призраку, видимо, их хватало. Он внимательно осмотрелся, снова прислушался, даже понюхал воздух. Но он не обладал чутьем чужих желаний. Иначе непременно увидел бы меня – я стоял в нескольких шагах, скрываясь за стволом раскидистого ясеня. Хотя мог и не прятаться. Но уж так хотелось во всем уподобиться человеку.

Призрак сделал протяжный вздох, успокоил дыхание и вдруг ринулся на меня. От неожиданности я отшатнулся, удивленный его поведением. Что происходит? Неужели он… подобен мне? Как он распознал меня? Не мог он этого сделать, если только… он тоже не человек. Иначе он не мог видеть меня.

А он и не видел. Он с разбегу ловко взобрался по стволу и очутился на нижней развилке. С нее перепрыгнул на другую, затем еще выше. И так до тех пор, пока не оказался на самых высоких ветвях. Они угрожающе прогнулись под его весом, но его то нисколько не смутило. Как не смутило его и то, что я воспарил рядом, заинтересованный его действиями.

Ветви подозрительно раскачивались, призрак раскачивался вместе с ними. Он долго вслушивался в звуки ночного леса, рассматривал сложную звездную карту, принюхивался к запахам. Лес жил привычной ночной жизнью: поскрипывал деревьями, вздыхал во сне шелестом листвы, кричал с болота выпями. Призрак напряженно слушал. От него пахло собранностью и целеустремленностью. Я с улыбкой витал рядом, едва касаясь кончиков листьев. Я вбирал в себя их живительную силу – она-то и поддерживала меня над землей.

Неожиданно он приложил ладонь к лицу, и ночь огласило протяжное уханье филина. Раз и еще раз. Звуки мягкими толчками уносились в безбрежные лесные просторы. Призрак чуть подождал, затем снова «ухнул». Сходство оказалось колоссальным. Никто бы в жизни не заподозрил подвоха. Никто из тех, кто привык доверять ушам. Лишь я слышал разницу. Ведь голос его был исполнен желания донести эти обычные лесные звуки до чьего-то слуха. Он взывал к кому-то в ночи.

Но никто его не услышал. Никто, кроме меня. По крайней мере, ночь не отозвалась ответным желанием. Он «поухал» еще немного, но тщетно. Лес молчал. Молчала половинка луны. Молчали равнодушные звезды. Тогда призрак столь же проворно и ловко спустился на землю. Его нисколько не огорчила безответность. От него не пахло ничем, кроме удовлетворения. Он был доволен собой. Поэтому я с большим упоением вдыхал запахи его желаний, прислушивался к стуку сердца. Казалось, из недр его груди течет красивая музыка.

Я метнулся за ним. Он глянул по сторонам, увидел укромную нору под сенью бугрящихся корней дуба, заглянул туда, осторожно принюхался. Там было пусто. Тогда он смело забрался в нее, приноровился, свернулся калачиком. Я ждал снаружи. Призрак повозился немного, затем вылез и принялся рвать траву и листья. Хотелось помочь ему, но я не желал пугать преждевременно.

Натаскав в свое укрытие мягких лесных даров, он хотел было снова юркнуть туда, но задумался. Затем еще раз приложил руку и ухнул, как настоящий взрослый филин, поймавший жирную мышку.

И тут я не сдержался. Я тоже ухнул, причем в паре шагов от него. Он резко отшатнулся, развернулся и замер. В руках уже чернел арбалет. Не бликовал, не мерцал – просто чернел. Похоже, чем-то обмотан. И выкрашен черной краской.

Я молчал и с любопытством наблюдал за ним. Призрак стоял, будто вкопанный. От него запахло легким страхом. Сомнения мои развеялись окончательно – передо мной человек. Правда, необычный – смелый. Но все же человек. Страх его оказался очень неприметным для такого случая. Но он был. Это радовало. И вдруг ночь, а также и я, услыхали его тихий голос, наполненный решимостью, силой и надеждой:

– Это ты?

Когда вам задают такой вопрос, трудно найти иной ответ. И я не стал исключением. Я долго думал, выискивая оригинальные слова. Но не нашел. Поэтому просто зловещим эхом прошипел:

– Да… это я…

Вот теперь я вздохнул полной грудью. Его страх вспыхнул, точно сухой хворост, брошенный на тлеющие угли. Воздух накалился, повеяло жаром. Пот обильно выступил у него на лбу. Да, он считает себя бесстрашным. Да, он со многим сталкивался в этой жизни и научился хранить стойкость и хладнокровие в любых ситуациях. Но он все же человек. Он живет в кругу своего света, пусть круг тот намного шире, чем у некоторых. Но он все же есть, как есть и его граница, за которой витает тьма. Витает страх. И я…

– Кто ты?! – прошептал он одними губами. Холодными и бескровными. Но я расслышал. Сильный – молодец. Ему стоило немалых усилий оторвать прилипший язык от гортани. Поэтому с моей стороны было б невежливо проявить безответность к такому мужеству.

– Я тот, кого ты боишшшшься…

Человек вздрогнул. Колени невольно подогнулись. По спине пробежала ледяная волна. Я прекрасно чувствовал его переживания. Но тут же он подобрался, стиснул зубы, нагнал на себя грозный вид. Слова давались с большим трудом. Но он все же выбрасывал их из груди.

– Я… я… я ничего не боюсь…

– Боишшшшься, – выдохнул я уже сзади.

Он порывисто развернулся, вскинул арбалет к груди. Глаза широко раскрылись и дико засветились. Сердце бешено заколотилось. Руки предательски дрожали. Я то и дело следил за пальцами. Чего доброго – нажмет на крючок со страху. Жаль будет… его. Он же тем временем затравленно озирался и отрывисто вскрикивал:

– Не подходи, кто б ты ни был! Не подходи!

Голос звучал уже увереннее, но арбалет выдавал легкую дрожь.

– Кем бы я ни был, я все же подойдуууу… – протяжно завыл я, на сей раз сбоку.

– Я не боюсь тебя! Я не боюсь тебя! Я не боюсь тебя! – страх вливал в него силы и выталкивал в ночь хриплые слова.

– Боишшшшься….

– Не боюсь! Не боюсь! – как заклятие твердил он. – Не боюсь…

– Боишшшшься… – порхал я над ним.

Он вскинул голову, поднял арбалет.

– Не боюсь! Не боюсь!

– Ты ччччто… иных слов не знаешшшшь…?

– Нет! Нет! Сгинь! Сгинь!

– Ужжже лучшшшше….

– Уйди! Уйди!

– О… хорошшшо…

– Сгинь! Сгинь, нечистый!

– Неччччистый? Я очччень даже ччччистый?

Он боролся, но его била крупная дрожь. Он не видел меня, лишь слышал голос. Голос вертелся по кругу, взлетал, опускался, возникал то здесь, то там. Поэтому «призрак» нервно озирался, всякий раз дергаясь в сторону голоса. Зубы его принялись непроизвольно стучать. Нет, ему не было страшно. Ему было очень страшно. Но он очень мужественно держался. Зубы – это мелочь, когда происходит такое.

– Кто ты? – в голосе его, помимо страха промелькнула и мольба. Ему действительно хотелось узнать ответ на свой вопрос. Наивный. Как могу я поведать то, чего сам не ведаю. Иначе ходил бы я безымянным?

– Я же сказал, – повторил я. – Твой страхххх…

Хладнокровие возвращалось к нему. Он увереннее стиснул арбалет, превозмогая дрожь.

– Я не ведаю страха!

Я рассмеялся наглым ледяным голосом:

– Потому я и неведом…

– Ты лжешь! – неуверенно выкрикнул он, вновь оборачиваясь на голос.

– Выходит… я лжжжец? – удивился я.

– Ты… я не знаю, кто ты…

– Но если лжжжец говорит ложжжь, то он недалек от исссстины…

Глаза его подозрительно бегали. В них глубокой тревогой отражался далекий лунный свет. Он затравленно озирался, направляя арбалет на каждый шорох.

– Ты порождение тьмы…

– Это очччевидно…, – глубокомысленно шипел я, – ибо вокруг тьма…

«Призрак» сглотнул, вздрогнул от собственных мыслей и спросил:

– Ты… ты слуга Дьявола?

– О… я никому не служжжжу…

– Ты… ты Дьявол?

– Зови, как хочешшшшь…

– Так… Дьявол?

– У Дьявола есть слуги, – напомнил я его же слова, – мне же никто не служжжит…

– Так кто же ты…?

– Это неважжжжно… – усмехнулся я. – Понимаешшшь? Неважжжжно…

– Но… я не пойму…

– И не сссстарайся…

– Но… чего тогда тебе надо? – умоляюще застонал он. – Зачем ты меня мучаешь?

– Я? О, я не мучччаю… я просто общщщщаюссссь…

– Да кто же ты?! – человек вращался на месте, уже не зная, с какой стороны меня ждать.