Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

6 Барон

«Барон иль нищий?

Для дороги различий нет.

Всех манит одинаковая даль…»

Хранитель желаний

Ночь пронеслась на одном дыхании, словно исповедь раскаявшегося грешника. Но нет в том греха, что таит в себе ночь. По крайней мере, для тех, кто упивается таинством ночи, вкушает ее тайные соблазны и делится ими с близкими людьми. Наверное, потому она и черна, норовя скрыть все от жадных осуждающих глаз, которые так и выискивают поводы для сплетен и злословия. Хотя в глубине подобных осуждений лежит исключительно одно – зависть. Извечная зависть, черная, как сама ночь.

А ночь прошла и превратилась в память. Память же никогда не истлеет. Еще одна ночь, еще одно событие, еще одно приключение. Еще одна страница в бесконечной книге жизни. Мы перелистываем ее день ото дня, и ночь от ночи. И не важно как написано: черным по белому, или белым по черному. Важна суть, или то, что написано. Важно умение читать. Но еще важнее понимать написанное. Особенно в той книге, которую сам пишешь. И в той судьбе, которую сам вершишь.

Улыбка озарила мое лицо. Эдолия! Прекрасная колючая роза за каменной стеной. Это имя навсегда вошло в мою память яркой вспышкой. Не потому что она молода, красива и соблазнительна. Не потому что страстна и горяча. Но потому что ее чувства искренни. Надеюсь, и я остался в ее памяти той же вспышкой. Ведь она так смотрела на меня, она так молила остаться, она так просила взять с собой. Да, иногда приходиться быть очень жестоким. Ведь разрушение чужой мечты всегда жестоко, пусть то и во благо всем. Ведь я легко мог остаться, или взять ее с собой. Но тогда бы лишился свободы, а заодно и жизни. Нет, я бы не умер. Просто таковым бы уже не был. А я ведь нравлюсь вам именно таким, несмотря на свой неприятный вид? Ведь так?

Потому-то и не меняю свой облик.

Утро вступало в свои права. Рассвет уже расплылся над лесистыми холмами, над далекими силуэтами гор, и орошал мир волнами нежно-розового света. Редкие хлопья тумана призраками крались вдоль дороги, выглядывали из-за деревьев и кустов, скользили над далекой рекой. Тени блекли, черные и серые краски редели. Наступала новая пора. В высоких кронах уже пели первые птахи, пробужденные светом, голодом и жаждой жизни. Они взывали неведомо к кому, спеша поделиться с ним всей своей радостью. Радость же та передавалась всему миру, в том числе и мне.

Мне тоже было радостно. Я все брел по дороге и думал о прекрасной девушке, оставшейся в замке. Нет, я нисколько не жалел о разлуке. Никогда о ней не жалею и всегда жажду встречи. Но не может быть встречи без разлуки, как не может быть будущего без прошлого. И мы в своем нынешнем бытие, как связующее звено между ними…

В этот ранний час дорога была пуста и безлюдна. Однако запахи тысяч желаний до сих пор витали в воздухе, храня память о вчерашнем дне. Тысячи следов украшали ее, переплетясь в сложный невероятный узор. Ближе к городу он завивался и уплотнялся; дальше от города – редел и таял. Я пошмыгал носом, посопел, фыркнул и поспешил дальше.

Вскоре тракт оживился. Потянулись одинокие всадники, возницы, обозы. И пешие, вроде меня. Они молчаливыми призраками вырисовывались на дороге, молча проходили или проезжали рядом и таяли позади. Если бы не скрип колес да стук копыт, то сходство стало бы поразительным. Утром все люди подобны призракам. Они еще не высвободились из цепких объятий ночи, они еще не перешли окончательно из мира сновидений в мир реальности. Их движения медлительны, их голоса хриплы и низки, их взгляды тусклы. Их глаза отражают лишь слабый утренний свет. Их желания еще холодны и слабы. Но кровь уверенно разгоняет дрему по венам, стряхивая остатки снов в придорожную пыль. Пройдет немного времени, и желания их забурлят, забьют ключом, засияют и начнут плескаться через край чаши их душ.

На меня никто не обращал внимания. Меня это очень радовало. Для них я такой же серый, невзрачный и унылый, как само утро. Такой же, как они сами. Но вот для меня каждый из них горел яркой вспышкой, сотканной из прочных желаний. Я неприметно тянул к ним руки, грелся и наполнялся силой от этого света. Люди светились в утренней мгле, и я мог даже видеть их недавние сновидения. Это очень забавно, пускай и не совсем честно заглядывать в их еще сонные глаза и наслаждаться чужими видениями.

Прошло еще немного времени, и дорога снова поредела. Странно. Хотя, чего странного – все с окрестных деревень спешили в город на рынок, чтобы успеть к открытию и занять лучшие места. Я вздохнул, и молча поспешил дальше, незаметно ускоряя шаг. Пока никто не видит, нужно преодолеть большое расстояние. Далеко впереди ждет серьезное испытание. Новые желания пахли новыми соблазнами.

И я побежал.

Со стороны казалось – по дороге парит сгусток ночной тьмы. Почему он не растворился в зачинающемся свете зори? Никто не ведал ответа. Потому как никто не видел его. Он же несся стремительно, подобно длинноногому коню. Но копыта не гремели, а пыль не вилась столбом. Ни единым звуком не выдавал он своего движения. Лишь тьма клубилась позади, хотя, приглядевшись внимательнее, можно было распознать старый дырявый плащ. Подобно крыльям нес он неведомого владельца сквозь пелену утренней дымки. Свет усиливался, туманы редели, дымка таяла, но неведомая тень не исчезала. Напротив, она отчетливее стала проступать на фоне разгорающегося дня.

Таким образом, к полудню я был уже далеко от стольного города. Деревни и фермы, замки и придорожные таверны проплывали мимо меня и уносились в прошлое. Солнце восходило к пику своего могущества, небо исполнилось глубокого синего величия. Редкие облака белоснежными хлопьями крались над головой. Вокруг, источая сонм всевозможных запахов, оживала жизнь. Птицы оглашали щебетом поднебесье, в луговых травах трещали насекомые. Из-за холма донесся протяжный рев изюбра. Я в блаженстве закрывал глаза, улавливая каждый звук, каждый цвет, каждый запах, из которых соткана жизнь. Грудь высоко вздымалась, как у юнца, впервые оказавшегося наедине с любимой девушкой. А кровь сильными толчками отдавалась в висках. Каждая частица нашего мира, сколь крохотной она ни была бы, наполнена истинным желанием. Тем изначальным желанием, которое и породило весь мир. И все эти частицы связаны друг с другом ни чем иным, как силой этого желания. Сила шла отовсюду, наполняла меня до краев, выплескивалась. Я едва не захлебывался, с жадностью силясь вобрать необъятное. Но во всем нужно знать меру. Пускай у каждого она своя.

Снова стали появляться люди, пришлось перейти на обычный шаг. Я нагнал на себя повседневный скучающий вид, и продолжил свое необычное путешествие. Пусть для меня оно и обычно. Ведь я всегда странствую подобным образом.

Миновав очередную деревню, я оглянулся. Никого не увидав, снова решил пробежаться, как вдруг замер и прислушался. Неожиданно я почувствовал, как земля под ногами начала ощутимо вздрагивать. Оглянувшись повторно, я приметил на вершине далекого холма яркие блики. Присмотрелся… Точно. На гребень холма выползал большой отряд. Железные шлема и нагрудники то и дело вспыхивали в щедрых лучах высокого солнца. Десятка два конных воинов и пол сотни пеших. Они скорым маршем двигались по дороге, догоняя меня.

Неужели за мной? На миг я замер, почесал затылок. Нет, не похоже. Да и вряд ли Вальгред поглупел за такой короткий промежуток времени. Хотя, может, граф Тильборский прознал о моей ночи с обожаемой им леди Эдолией? В девушке-то я не сомневаюсь, а вот в замковых стенах – да. К тому же оставались танцовщицы. А придворная жизнь на то и придворная жизнь, чтобы не обходиться без дворцовых интриг, тайн и заговоров.

Странно, но зачем тогда пехота? Да и вряд ли тяжелая пехота могла столь быстро проследовать за мной. Разумнее стало бы пустить конных. Хотя пешие могли соединиться с кавалеристами недавно.

Так или иначе, можно легко исчезнуть и раствориться в ближайшем лесу. Вряд ли они приметили серую фигуру вдали. Но все же я решил замедлить шаг и дождаться вооруженного отряда. Ведь я обожаю тайны. Тайное – есть непознанное. Поэтому, кто любит тайны, тот жаждет познания.

Время быстро летело. Земля задрожала сильнее, позади отчетливо слышался лязг доспехов, скрип сбруи, ругань солдат и окрики десятников. Похоже, ошибся, переоценив свою скромную особу. То не по мою душу, иначе они немедленно бросились бы догонять.

Оглянувшись, я прищурился. Впереди всех, на маститом сером коне ехал грузный рыцарь. На нем поскрипывали добротные доспехи, позади трепыхался зеленый пропыленный плащ, подбитый мехом. Шлем его висел у седла, пристегнутый на ремешок. Голову венчал зеленый берет с пестрым пером, лихо сдвинутый набок. По обе стороны ехали несколько человек охраны и знаменосец с желтой хоругвью. Все в доспехах, и тоже без шлемов. Лица хмурые, заспанные, небритые. Иные украшены шрамами и черными наглазными повязками. Пехота и вовсе напоминала сборище разбойников с лесной дороги: накидки перепачканные, волосы слипшиеся, улыбки щербатые. Глаза светятся едва не звериной жестокостью. Желания пахнут одной лишь неуемной жаждой – терзать все живое. Если бы не стальные шляпы, однотипные доспехи и накидки с гербом, то в них нипочем бы не узнать солдат.

Пока я приглядывался, отряд быстро приближался. Они уже приметили меня – я чувствовал на себе десятки пристальных взглядов. Интерес, осторожность, презрение, недовольство. Каждый выделялся по-своему, раскрывая сущность владельца.

В середине пешего строя катились три подводы, громыхая осями и деревянными колесами. Содержимое укрывали грязные засаленные полога. В каждую телегу были попарно запряжены четыре лошади. Они чуть замедлили ход, чувствуя, как провисли поводья. Погонщики опустили руки и вытянули шеи, изучая меня.

Грохочущая и марширующая кавалькада размеренно надвигалась, словно грозовое облако. Его недра тревожно гремели, предвещая беду. Я щурился и ждал, стоя посреди дороги. Между нами оставалось еще десятка два шагов, как вдруг передний рыцарь небрежно вскинул руку и властно окрикнул:

– А ну прочь с дороги бездельник!

Я снисходительно улыбнулся.

– С дороги-то я сойду, почтенный воин, однако бездельником называть меня преждевременно. Ибо дел всегда полно. А раз я иду, то, видимо, гонит меня какое-то дело. Равно как и вас.

– Какие у тебя могут быть дела, оборванец?! – приближаясь, басисто захохотал он, тыча в меня толстым пальцем. Его свита единодушно поддержала его. – Добраться до ближайшей деревни и выпросить краюху хлеба? Или пойлом разжиться? А если повезет, то запустить руку какой-нибудь чернавке под юбку?! Ха-ха-ха!

Теперь уже весь отряд оскалился в судорожном смехе. В смехе всадников звучало презрение, в смехе пехоты – понимание. И даже зависть. Любой бы из них не отказался от выше предложенного плана.

Я отошел на обочину и остановился, пропуская идущий отряд. Однако марш как-то сам собой замедлялся. Все с нескрываемым любопытством изучали меня. А я их. И всего-то: пара слов, и серость утомительного похода уже окрашена свежими живительными брызгами. Улыбнулся и я, обращаясь к главному рыцарю:

– Каждый выстраивает предположение в меру своих знаний. Если ты, почтенный, об ином не мыслишь, то и предположить более ничего не можешь.

Смех разом оборвался. Пешие, правда, еще усмехались, не уловив смысла. Но вот над конными воинами мигом повисло недоброе напряжение. Рыцарь грозно свесился с коня, пригляделся ко мне. Его маленькие невыразительные глазки гневно жгли меня зловещим пламенем. Да, как быстро меняется человек, стоит лишь отразить насмешку, перевести ее на ее же источник. Но все же иногда мы в сердцах разбиваем зеркала. Правда, не понимаем, что обиду выплескиваем, прежде всего, на себя, а не на серебреное стекло…

– Ты явно забываешься, холоп, – гневно рокотал рыцарь, поскрипывая в седле. – Похоже, твой господин не обучил тебя нужным манерам? Придется то сделать мне. Я барон Лой де Гарра! Надеюсь, ты слыхал мое имя?!

– Очень сожалею, многоуважаемый барон, но имя твое я слышу впервые, – печально вздохнул я. – Однако теперь я узнал его, и впредь буду тем гордиться.

– Да ты ко всему прочему еще и неуч?! – впился он в меня въедливым взглядом. – Кто ты такой?! Из какой деревни?! Кто твой хозяин?!

Я вежливо поклонился. Даже чересчур вежливо.

– Кто я – неважно. Деревни таковой не существует. А хозяин мой тот же, что и твой.

– Откуда такие только берутся, – гневно процедил он, с лязгом выпрямляясь в седле. – Если б я не спешил по приказу короля к северной границе, то непременно задал бы трепку и возвратил хозяину.

– Неужели? – голос мой окрашивался задором. – Если ты, почтенный Лой де Гарра свершил бы это, я был бы тебе премного благодарен. Возможно, то завершило бы мои бесконечные поиски.

Он криво усмехнулся, метнул взгляд на пехоту и снова повелительно крикнул:

– Эрик, Баярд, а ну-ка намните бока этому пройдохе. Пусть знает впредь, как с высокородными разговаривать.

– Разговаривать нужно так, чтобы тебя понимали, – пояснил я, с интересом наблюдая, как два солдата отделились от общего строя и направились ко мне. В их руках поблескивали топоры на длинных дубовых рукоятях. Поверх доспехов накидки с изображением герба барона – перевернутая черная подкова на желтом фоне. Внутри подковы чернела пятиконечная звезда. Солдаты уверенно шли, растягивая щербатые гнилые улыбки. Лицо одного украшал уродливый рваный шрам, протянувшийся наискось, у другого не было двух пальцев. Сразу видно – настоящие солдаты.

Я принюхался. Нет, меня убивать не желали. Хотели лишь просто надавать крепких затрещин и тычков, выпнуть с дороги, посмеяться и продолжить путь. Ведь приказ короля – дело нешуточное. Я тоже улыбнулся. Они подошли совсем близко, непозволительно близко для опытных солдат. Отряд непроизвольно остановился. Всем стало интересно понаблюдать за представлением. Да, излишняя самоуверенность всегда расслабляет. Особенно, когда за спиной несколько десятков таких же вооруженных до зубов вояк, а перед тобой какой-то худой невзрачный оборванец. Разве можно ожидать иного исхода? Правильно – нельзя, а потому никто не ожидал. Не потому, что их много, а я один. А потому что мыслят они уж очень по-человечески. Тот, кто мыслит иначе, в равной степени будет ожидать чего угодно. И будет готов ко всему.

Резкий удар топорищем должен был угодить мне в живот, сломать пополам и свалить на землю. Удар другим топорищем должен был отшибить мне ребра. Затем должен был быть третий, четвертый, пятый. И так до тех пор, пока барон бы не крикнул снисходительно: «Хватит». Но кто хорошо умеет считать, уже догадался – последовал лишь первый удар. Даже не удар, а всего лишь замах.

Я уже стоял чуть в сторонке. Затем ладонью плавно отвел топорище в сторону, ухватился за него, слегка сжал и прокрутил. Лезвие топора тоже прокрутилось, зацепилось за локоть хозяина, завернуло его и вот он уже стоит передо мной на коленях, с заломленной рукой, завывая от боли и неожиданности. Второй попытался ударить меня, но уже не тычком, а с размаху. Я снова мгновенно сдвинулся, и защитился топорищем первого. Раздался тупой деревянный удар, затем сухой треск. Неужели у них такие слабые рукояти? Или попался сучок? Непростительно для солдат. Ведь от этого зависит жизнь в бою…

Первый солдат (уж не ведаю кто он там – Эрик или Баярд), душераздирающе вопил, корчась в дорожной пыли. Я удивленно глянул вниз и виновато вжал голову в плечи. Оказывается, то треснула не рукоять, а рука. Но ведь не я сломал ее. Я лишь поймал его хитроумным захватом.

– Сссукааа!!! Ррруку сломааал!!! – истошно захлебывался солдат, барахтаясь на дороге. Причем в его голосе сквозила не столько боль, сколько обида. Ведь он шел с явным намерением повоевать. Теперь же, без полноценной правой руки все его намерения теряли смысл.

Пока я гадал, к кому же обращено высказывание, второй воин с отвисшей челюстью взирал на собрата. Он все еще не мог сообразить, как такое вышло. Вроде бил меня, а руку сломал товарищу. Но долго думать – не его удел, как впрочем и вообще – думать. Он привык исполнять приказы, но не отдавать их. Пехотинец жестоко осклабился, быстро перекинул топор лезвием вперед и тут же, продолжая движение, сделал взмах, переходящий в умелый косой удар.

Но удара опять не последовало. Опять никто никого не ударил. Даже я не стал его бить. Я лишь подался вперед, поднырнул под отточенное лезвие, снова распрямился. И легонько подтолкнул его дальше. Топор с силой крутануло пару раз, а вместе с ним и незадачливого хозяина. Он завертелся, словно юла, потерял равновесие и полетел в промоину на обочине. Его вопль смешался с криком первого солдата и затих под землей.

Барон Лой де Гарра выпучил маленькие светлые глазки. Остальные тоже замерли, не в силах поверить в происходящее. Они смотрели то на меня, то на покалеченного воина, то на обочину. Но вскоре из канавы высунулась перепачканная голова, а следом выкарабкался и сам солдат. Шлем-шляпа сползла на бок, остатки зубов гневно скрипят, глаза отражают все, что он вознамерился сделать. Не долго думая, он снова ринулся на меня.

Новый взмах, под стать первому, оказался хорошим и умелым. Он вкладывал в него силу всего тела, и силу прыжка. Окажись я на его пути, топор развалил бы меня пополам.

А ведь я оказался. Я не стал уклоняться. Напротив – даже вперед шагнул. Шагнул и снова ладонью чуть отклонил топорище. Совсем чуть-чуть – больше и не надо.

Удар выдался знатным. Топорище описало дугу и попало как раз между ног владельца. Я все сделал, чтобы лезвие не покалечило солдата. Но даже палкой можно вышибить дух, если угодить воину куда следует. Да и не только дух.

Воин испустил столь жалобный стон, что мне искренне стало жаль его. Глаза, казалось, выскочат из орбит, будто удар прошел сквозь все тело и силился выдавить уже их, а не те две выпуклости, что приняли на себя сам удар. Колени его непроизвольно подкосились, и он ничком упал вслед за первым, согнувшись калачиком, насколько позволяла подбитая железом куртка. Рот его порывисто раскрывался, точно у налима, выброшенного на берег. Дыхание, судя по всему, тоже замирало.

Я тихо стоял в сторонке. Да, понимаю, то бесчеловечно и крайне жестоко. Кто ведает – согласится. Хотя и врагу такого не пожелаешь. Но ведь я снова вроде бы и ни при чем. Не я его бил, но он меня. Причем бил лезвием, с явным намерением умертвить. Я же просто отвел удар, с иным намерением… не быть умерщвленным.

Два солдата валялись у моих ног, изрыгая вопли, стоны и ругань. Остальные в мрачном молчании взирали на эту невероятную картину. Вдоль шеренг покралось робкое перешептывание.

– Прошу прощения, милейший барон, – заговорил я, отряхивая руки, – но твои солдаты сами себя искалечили. Я даже пальцем их не коснулся. Вы все свидетели.

Барон тяжело задышал, наливаясь пунцовым окрасом. Рука его потянулась к мечу. Но я дружелюбно улыбнулся и покачал головой.

– Не стоит, многопочтенный Лой де Гарра. Может не нужно терять время, а лучше поспешить к северной границе, по приказу короля. А меня взять с собой в качестве охраны?

– Да я лучше растопчу тебя копытами, – оскалился он, но руку попридержал. – Ты напал на моих солдат, а значит и на меня. Я служу королю, а значит, ты напал и на короля.

Глаза мои широко распахнулись от удивления.

– О, у тебя есть копыта? Интересно, интересно. А как насчет рогов?

Он покраснел еще больше. Одно дело, когда тебя высмеивают, а другое – когда высмеивают прилюдно. Рука снова метнулась к мечу.

– Брось, – скривил я гримасу, – ты сам видел, как они напали на меня. Более того, ты сам им отдал приказ – все слышали его. Значит, ты напал на меня. Я же защитился. И всего-то. Единственное – солдат жалко. Они-то ни при чем. В их замыслах не было причинять мне боль. Поэтому радуйся, ведь сломанной могла оказаться твоя рука. И отшибленными могли оказаться твои…

– Ты… ты… – давился он выкриком. – Ты… я… да я тебя. Да я…! Ричард!

Один из конных воинов резво вскинул копье, дал шпоры, и, с места беря в карьер, ринулся на меня. Расстояние оказалось небольшим и не позволяло разогнаться как следует. Но все же задоспешенный всадник с боевым копьем представлял серьезную угрозу пешему и безоружному человеку.

Благо не человек я.

Я снова сделал шаг вперед и в сторону, поднырнул под копье, ухватил его сразу за жалом и резко отбросил в сторону. Другой конец соответственно ударил воина по боку, да так, что тот не удержался и с криком вывалился из седла. Раздался тяжелый грохот, клубами взвилась пыль. Конь пронесся мимо и остановился. Недоуменно обернувшись, он выискивал взглядом хозяина. А хозяин возлежал грудой стонущего шевелящегося железа.

Не только конь, но и все остальные тоже недоуменно взирали на него. Даже солдат со сломанной рукой перестал вопить и в ужасе смотрел на сверженного всадника. Второй, правда, все еще охал и причитал – боль между ног плотно затмила его рассудок, и он ничего не видел.

Я снова вздохнул, пожал плечами, развел руками. Ветер подхватил мой рваный плащ, потрепал и опустил.

– Итак, уважаемые рыцари, пехота и ты, уважаемый Лой де Гарра. Вы все стали очевидцами происшедшего. Надеюсь, теперь сомнения ваши развеяны? Надеюсь, вы более не станете терять понапрасну время и здоровье солдат, и все-таки поспешите к северной границе. Там, как я полагаю, собираются вооруженные силы королевства. С той стороны идет угроза, а вы так бездарно расшвыриваетесь боевыми ресурсами. Непозволительно.

Все опешили. Они застыли как истуканы и пялились на меня, будто перед ними стоял не грязный оборванец, а обнаженная красавица. Но вот выражения их лиц говорили об ином. Многие до сих пор не верили в происходящее. Другие, кто поверил, холодели от легкого страха. Да, они мужественны и решительны, но когда сталкиваешься с некой силой, с которой не знаешь, как совладать, то волей неволей начнешь испытывать оцепенение.

Первым зашевелился барон. Он кашлянул и холодно покосился на меня. На заросших скулах вздулись желваки. И его мрачный голос нарушил молчание.

– Хорошо, чего ты хочешь?

– Ничего, – коротко пояснил я.

– Не верю, – от него повеяло подозрением…

– Дело хозяйское.

– Тогда зачем ты покалечил королевских солдат?

На миг я потерял дар речи. Однако тут же нашелся.

– Они уже королевские? По-моему недавно ты говорил, что они твои. Неужели ты вмиг стал королем?

– И все же, – настаивал он, игнорируя мое замечание.

– Повторяю – я их не калечил. Я лишь оборонялся. Калечили они себя сами.

– Ладно, – махнул он латной рукой. – Ты, кажется, просился ко мне в охрану.

– Нет, – замотал я головой.

– Но я слышал, – прищурился Лой де Гарра.

– Я не ставлю под сомнение твой слух, – вежливо поправил я. – Просто рассматривал, как возможность. Мне нет надобности кому-то служить. А вот у тебя есть потребность в охране. В хорошей охране. Я это чувствую.

Барон с усмешкой развел руками.

– Мне предостаточно охраны.

Я глянул вниз, где охали два пехотинца и всадник.

– Да, охрана твоя великолепна. Очень опытные и искусные воины. Нечасто встретишь таких.

Барон снова подобрался, грозно нахмурился. Ему стало обидно за своих воинов. Наверняка он считал их лучшими в королевстве. Причем небезосновательно. Они действительно лучшие, но лишь для него, потому как они его и охраняли. Я улыбнулся в ответ, словно предлагал провести очередную проверку. Он тяжело вздохнул, поджал мясистые губы и повелительно прогудел:

– Ладно, так и быть. Возьму тебя с собой.

– А если я откажусь?

– Ты опять мне голову морочишь? – едва не взревел барон. Он напоминал разбуженного медведя.

Я снова преклонил голову в коротком вежливом поклоне.

– Отнюдь. Ты сам себе морочишь голову. Я лишь предполагаю. Служить я никому не намерен. А вот прогуляться и послушать интересного человека всегда рад.

– Хм, – он задумчиво ухватился за подбородок, окатывая меня настороженным взглядом. В свете солнца сверкнули большие заклепки на широких манжетах его перчатки, и крупный перстень, одетый поверх.

Я ждал, скрестив на груди руки и отставив ногу. Ветер поигрывал моим изношенным плащом, моими пепельно-серыми волосами. Над головами трепыхалось желтое знамя с черной подковой и звездой. Солдаты неотрывно следили за мной. В их глазах угадывалось уважение. Кто еще, как не воины уважают силу. Между тем несколько человек направились к раненым товарищам. Того, кто с поломанной рукой увели в глубь строя, где стояли подводы с припасами и оружием. Другого поддерживали за руки – он приседал на обочине. Завывать уже перестал, лишь натужно кряхтел и метал на меня негодующие взгляды. Всадника подняли с трудом и приводили в чувство, поливая голову водой из фляги. Он отфыркивался и отплевывался, как морж, но все же приходил в себя.

– Хорошо, пусть будет так, – кивнул барон, явно польщенный моим последним высказыванием. – Я возьму тебя с собой. Но оружия тебе не дам.

– Как видишь, оно мне без надобности, – укоризненно усмехнулся я, поднял руки и пошевелил пальцами.

Он снова растерянно выпучил глаза, понимая мою правоту. И вдруг рассмеялся.

– А ведь правда. Ты избил моих воинов их же оружием. Ну ты и ловкач. Да, такой охранник не помешает.

– Никто их не избивал, – мягко настаивал я, улыбаясь приседающему солдату. – Если б я задумал их избить, то, боюсь, дело завершилось бы иначе. Я не желаю им зла, как не желаю его и тебе. Просто иногда нужно преподнести урок и заставить людей почувствовали силу, либо увидеть ее проявление. Особенно тем, кто претендует на чужие желания. Теперь вы знаете, насколько может быть опасен безоружный человек. Отсутствие меча еще не означает беззащитность.

Барон оглядел свое воинство, удовлетворенно кивнул и крикнул:

– Погрузите Ричарда на телегу, а коня его подайте сюда.

– Я могу и пешим, – заметил я, поглядывая на Ричарда. – То нисколько не умалит моего достоинства. Я же не высокородный.

Лой де Гарра пальцем указывал на свободного коня, которого уже взяли под уздцы, и вели к нам. На нем темнела сбруя, проклепанная крестами.

– Так мне будет удобнее общаться с тобой.

– Как прикажет барон, – пожал я плечами. – Кони твои, и право ими распоряжаться тоже принадлежит тебе.

Каурый конь подозрительно приглядывался ко мне. Я похлопал его по крепкой лоснящейся шее, и легким прыжком взлетел в седло. Он пофыркал, но все же успокоился и смиренно притих.

– А теперь вперед, – раздался могучий окрик барона.

И отряд, заскрипев и загромыхав, двинулся дальше. Я пятками мягко стукнул в бока, и тоже поехал вперед. Так я оказался вовлечен в очередное приключение.

Барон ехал рядом, всматриваясь в уходящие холмистые просторы. Они тянулись до самого подножия синеватых гор. Перо на его берете пригибалось от набегающего ветерка. Плащ подрагивал за спиной. Глаза щурились, силясь пронзить неведомую даль. Наконец он обернулся ко мне.

– Кто же ты такой?

– Я же сказал – то неважно.

– А вдруг ты шпион? – смерил он меня осуждающим взглядом.

– Все может быть, – кивнул я. – Да только будь я шпионом, то непременно выдумал бы себе имя. Выдумал бы легенду и всем бы ее рассказывал.

– А у тебя, чего, нет имени? – удивленно поползли на лоб его густые брови.

– Как сказать, – замялся я. – Вообще у меня их много.

– Сколько же? – барону явно не терпелось узнать правду.

– Все не счесть, – просто пояснил я.

– Ничего не понимаю, – с легкой обидой засопел Лой де Гарра.

– Чего непонятного? Имен столько, сколько называющих. Каждый называет, как хочет.

– Странно, обычно родители дают имя.

– А если нет родителей? – в свою очередь спросил я.

– Но так не бывает, – не мог поверить он. – Я еще соглашусь, что ты их потерял в детстве.

– А если не было детства?

– По-моему ты просто что-то скрываешь, – погрозил он пальцем. Перстень вспыхнул кровавым рубином, словно предупреждал, мол, с хозяином шутки плохи.

– Отнюдь. Я ничего никогда не скрываю. Разве можно скрыть целый мир? Вот он, – я широко развел руками. – Он открыт и доступен каждому. Да только не всякий силен понять его.

– Значит, ты странствующий пилигрим, – подытожил барон.

– Зови, как хочешь. Пилигрим так пилигрим, – кивнул я.

– Наверняка много где странствуешь, – рассматривал он меня, с новым интересом изучая рваный плащ и сапоги. – Наверное, где-то тебя ограбили, саданули дубиной по голове и отшибли память. Нет, скорее за длинный язык. С тех пор ты и ходишь, как неприкаянный. Может, стоит в церкви побывать, исповедаться, причастится. Там, глядишь, Бог вернет тебе память.

Я загадочно улыбнулся.

– Я бы, наоборот, с удовольствием многое забыл. Как пелось в одной песне, когда человек просил завязать ему глаза, ибо видит он все. Но, увы – нельзя. Память есть память. И она свята.

На некоторое время он потерял ко мне интерес. Обернулся, что-то крикнул пехотным десятникам. Затем конной дружине. Пара кавалеристов выехала вперед, явив нам кованые спины. У седел темнели притороченные арбалеты, на поясах помимо мечей висели еще и чеканы. Щитов, в отличие от пехоты, они не имели. (Пехота, правда, тоже маршировала без щитов, но они выглядывали из-под пологов телег). Лой де Гарра о чем-то коротко распорядился. Воины одели шлема и спешной рысью помчались куда-то вперед. Барон проводил их взглядом, и вновь повернулся ко мне.

– Ладно, ну а сейчас куда путь держишь? – осторожно полюбопытствовал он.

– Куда и ты – к северной границе, – я тоже наблюдал за оседающими облаками пыли и слушал равномерный тающий грохот копыт.

– Что, в наемники решил податься? – уточнил барон.

– Наемники воюют за золото, – напомнил я. – Я тоже часто воюю, но на золото не прельщаюсь…

– Да ну?! – ехидно усмехнулся Лой де Гарра.

– Ну да, – подтвердил я. – Разве по мне видно, что я богат?

Барон разом погас. Даже солнце перестало сиять на его кирасе и наплечниках.

– Ну да, – согласно вторил он. – Ты нищий.

– Я не нищий, – с достоинством возразил я. – Просто мне не нужно золото.

– Если человеку не нужно золото, то он опасен для общества. Подобная философия пахнет фанатизмом. Ты, наверное, одержим какой-то бредовой идеей.

– Я просто не человек, – ответил я.

– По тебе видно, – снова усмехнулся барон, обводя меня пытливым взглядом. – Ни один нормальный человек не станет разгуливать без золота и в одиночку.

– Но ведь золото мы потом обмениваем на что-то. Это общепринятая условность. Или символ. А реальная его ценность лишь декоративная.

– Это и дураку ясно, – растянул улыбку рыцарь, – но без этой условности у тебя ничего не будет. Ты не сможешь остановиться на ночлег, ты не сможешь насытиться пищей. Ты ничего не можешь!

– Ничего, если ты человек, – внес я существенную поправку. – У меня, к примеру, все есть.

– Да что у тебя есть?! – резко вскинулся он, да так, что конь под ним оступился. – Покажи?!