Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

7 Ожидание тревоги

«Кто смотрит вдаль, тот видит больше

того, кто под ноги глядит…».

Хранитель желаний

Дорога петляла между холмов, иногда взбиралась наверх, когда по бокам темнели топкие заводи или озерца. Иногда шла по краю леса, либо ныряла под древесные своды. Время лениво ползло, вместе с кучерявыми облаками, вместе с ярким солнцем. Наш отряд продвигался все дальше и дальше.

Я ехал и приглядывался к барону, принюхивался к его желаниям, прислушивался к его приказам. Да, жесток, да силен. Но таковым уж породил его Творец. И таковым он предстал передо мной. Я нисколько не осуждал, впрочем, как и не приветствовал его взгляды. Он – это он. А я – это я. Потому мы и разные. Но, всматриваясь пристальнее, я видел над его головой странное темное скопление. Будто маленькое грозовое облако неотступно следовало за ним, норовя разразиться настоящей бурей. Обычно такие скопления предвещают беду. Я же обычно не ошибаюсь. Но говорить ничего не буду, иначе снова начнет обвинять меня в необоснованных угрозах. И слово-то какое «угроза». То есть – близость грозы. Близость каких-то серьезных перемен, которые могут оказаться роковыми.

Словом, я ехал и помалкивал. Вернее мы время от времени переговаривались, но о своих подозрениях я и слова не произносил. Барон все расписывал мне в ярких красках, какой он могучий да великий. Я же делал вид, что глубоко тронут его рассказами: кивал, прицокивал, поддакивал. А однажды задал свой главный вопрос:

– Ну а ты бы сам чего хотел, всемогущий барон? Есть такое?

Он задумался. Пока он думал, я решил уточнить:

– Ну, скажем, хотел бы занять королевский трон?

Лой де Гарра брезгливо поморщился.

– Королем быть хлопотно. Вот он-то действительно лишен истинного произвола. Он не может поступать так, как пожелает. Он не может своевольничать, иначе сразу лишится реальной власти. А я могу. Я могу собрать всех жителей своих деревень, и они начнут танцевать вокруг меня. Могу заставить их делать все, что пожелаю. И они станут делать. И делают. Одни железо куют, другие лес рубят, третьи скот выращивают, четвертые – хлеб. А в итоге – все мне на благо.

– Выходит, ты всего в избытке имеешь?

– Более чем, – в голосе его звучала тайная радость.

– А когда все приелось, ввел право брачной ночи?

– Точно, – кивнул он. – Так жить веселее.

– Да, весело вы живете, – заметил я. – Выходит, ты всем доволен?

– Более чем, – тихо посмеялся он. – Да, я понимаю – порой то излишняя, даже звериная жестокость. Но благодаря ней я счастлив.

– Рад за тебя, – искренне признался я, – но о сохранении желаний все же не забывай.

– Для меня есть одно желание – мое! – уверенным тоном отчеканил он. – Иные меня не интересуют. Как видишь, я не жаден и не алчен до власти. Королевского трона мне не нужно. Даже графом быть не хочу, не говоря уже о герцоге. Чем дальше от двора, тем больше власти в моих руках. Пусть мое баронство и невелико, но в его пределах я – абсолютная власть.

Некоторое время мы молчали, но вдруг он неожиданно спросил:

– А ты сам бы не хотел такой жизни?

– Нет, – честно признался я.

– Не любишь молоденьких красавиц?

– Люблю, – будничным тоном произнес я.

– Так чего говоришь – не хочу? – лукаво прищурился Лой. – Лицемеришь, путник.

Я усмехнулся и покачал головой.

– Мне приятно, когда девушка сама идет ко мне, возжелав всей своей пылкой страстью. Причем не смотрит на внешность, а видит нечто большее. И не нужна мне сила пехоты, чтобы уложить ее на ложе. И не нужны мне угрозы и плети, чтобы добиться ее взаимности. У меня есть лишь сила истинного изначального желания, которое порождает желание ответное. А ты, Лой, лишен роскоши ответного желания. Все твои девицы ублажают твою плоть лишь по принуждению. Ты прекрасно это чувствуешь. Но поделать ничего не можешь. Ты бессилен перед этим, как бессильны женихи перед твоими арбалетчиками, когда ты отбираешь их невест. Ты не властен вызвать ответную страсть, только слезы и боль. Да, тебе то нравится, и ты получаешь то сполна. Но, в сотый раз повторюсь, придет время, и за все воздастся так же – сполна.

– Посмотрим, – нагло усмехнулся он. – А пока я буду упиваться своей властью.

– Посмотрим, – тихо добавил я. Подумал и добавил еще тише, – я тоже.

Дорога лениво ползла нам навстречу, петляла, извивалась, поднималась и опускалась. Иногда попадались двойные и тройные развилки. Указателей уже не встречалось. Дорога словно говорила: «Я здесь дика и безлюдна, и не обязана сообщать правильный путь». Впрочем, ее никто и не спрашивал – все хорошо знали ее узор.

Через некоторое время мы съехали с тракта и остановились на привал. Здесь, в тени старой дубравы было прохладно и уютно. Из рощи тянуло свежестью. А также привычными желаниями всех ее обитателей. Их незримое присутствие угадывалось по этим желаниям, они словно выглядывали из кустов и зарослей, хотя находились очень далеко. Я вдохнул полной грудью лесной воздух, улыбнулся, и мягко спрыгнул с коня.

Скрип телег и лязг доспехов прекратились – мы сразу услышали звуки природы. Над отрядом пронесся слитный вздох облегчения. Хотя то оказалось желание справедливого отдыха. Оно невидимыми волнами вырвалось наружу и расплылось над поляной облаком умиротворения.

Расседлали коней. Солдаты наполняли фляги в небольшом каменистом ручье, что бежал в неведомую глушь. Запылали костры, замелькали черные горшки и котлы. Кашевары наскоро готовили обед, вооружившись заскорузлыми деревянными половниками и ложками. Вокруг небольшого лагеря выставили кольцо охраны. Здесь, вдали от столицы всякое могло произойти.

Наевшись ячменной каши, сдобренной жирными кусками баранины и луком, Лой де Гарра возлежал на толстой шерстяной подстилке, обшитой кожей. Голова его покоилась на потертом седле. Он осоловело икал и любовался видом отдыхающего отряда. Ему явно льстило наблюдать за своими подопечными, судьбой которых он так легко распоряжался. Рядом покоилась его глубокая кираса, снятая парой заботливых оруженосцев. На грудной пластине искусный мастер вычеканил его герб – перевернутую подкову и звезду. Остальные части доспеха он не снимал, ибо полный ритуал вооружения – разоружения слишком долгий и утомительный. На нем переливалась яркая безрукавная кольчуга, поддеваемая под кирасу. Она наглядно демонстрировала его внушительный живот, словно показывала всю ненасытность хозяина. Перевязь с мечом и кинжалом он тоже снял – они лежали под рукой, как преданные псы.

Барон тяжело вздохнул, хлебнул легкого вина и великодушно протянул мне флягу. Я тоже отпил, удивленный таким щедрым жестом.

– Ты ведь из столицы путь держишь? – спросил Лой, со скрипом перевернувшись на бок.

– Да, я заглядывал туда, – признался я, возвращая флягу. – А ты, барон, как я понял, недолюбливаешь стольный город?

– Отчего же, – выпятил он нижнюю губу, – я недолюбливаю двор со всеми его этикетами и церемониями. Со всеми его сплетнями и интригами. Сама же столица мне по душе.

– Но жить бы там не хотел, – скорее уточнил, чем спросил я.

Барон поморщился.

– Не хотел бы. Там хоть и красиво, но порядки строги. Хлопотно там. Ни плюнь, не нахами, не подерись, девок не тронь, в конце концов. Разве то жизнь? То ли в моем баронстве.

– Ну да, в столице так. Хотя не везде. Произвола тоже хватает: и хамят, и девок трогают.

– Он там какой-то… какой-то изощренный, – брезгливо фыркнул Лой. – Интриги, заговоры, все друг за другом следят, доносят друг на друга. Мой произвол первородный, простой и грубый. Нагрянул, отобрал, кому следует надавал по шее. Но ты не думай – я не настолько глуп, чтобы вырывать вымя у дойной коровы. Я прекрасно знаю меру. Так-то, путник.

– Ну а турниры ты посещаешь? – спросил я, вспоминая недавнее состязание.

– Редко, – отмахнулся он. – Да и то, просто глазею. Самому сражаться меня не прельщает. Вот если бы на боевых копьях дрались, тогда да. Бой насмерть – это по мне. А там… чего там может быть интересного? Они с ног до головы в непробиваемое железо вырядятся и бьют друг друга. Да в бою его любой мой пехотинец алебардой опрокинет. Турнирные доспехи они ж раза в два тяжелее будут боевых. Соответственно рыцарь в них неповоротлив. А ты что, пилигрим, на турнире был?

– Нет, не довелось, – нагло лукавил я. Потому как турнир завершился вчера, а за ночь ни один пеший не покроет такое расстояние, которое преодолел я всего лишь за утро. Лишь всадник налегке сумел бы проскакать столько.

– Не довелось мне попасть на ристалище, – продолжал врать я. – Хотя желал. Пришлось выйти раньше с попутным обозом.

Возле нас отдыхало еще несколько приближенных вассалов барона. Они тоже сняли кирасы и мечи, и сверкали кольчужными рубахами, словно большие рыбины, выброшенные штормом на берег. Один из них, по имени Берд, внимательно прислушивался к нашему разговору. Его черные глаза подозрительно всматривались в меня, густые брови то и дело хмурились. Он погладил усы с бородкой, сыто икнул и заявил:

– Говорят, там снова участвовал прославленный Годдрих фон Эммельбах?

Я повернулся к нему, на миг задумался и кивнул.

– Я слышал это имя.

– Еще бы! – усмехнулся Берд. – Его знают во всем королевстве. Даже у такой голытьбы, как ты, он на слуху. Он часто побеждает на турнирах. Я сам встречался с ним в состязаниях. Прошлой осенью дело было.

Лой де Гарра поскреб бороду и укоризненно подметил:

– Лучше бы не встречался.

Берд живо встрепенулся, приподнялся на локте и неожиданно быстро, с обидой в голосе, заговорил:

– Эххх…Да если б мы сражались на боевых копьях, я б его как фазана на вертел насадил! Нашел, кого защищать – Годдриха фон Эммельбаха! Лопни его шлем вместе с головой!!!

– Ладно тебе, – лениво махнул рукой барон.

Берд обиженно поджал губы и втянул голову в плечи.

– Ну не умею я на тупых копьях биться! Эти копья тяжелее и длиннее – к ним привыкнуть надо. А мне то зачем? Стольные же рыцари там специально упражняются и к турнирам готовятся. И доспехи у них другие. Где это видано, чтоб в бою рыцарь гран-гарду одевал. Она все движения сковывает. Да обзор забирает, если она с гребнем. Я ее как одену, так ничего и не вижу. Да, защищает хорошо, но это если удар только спереди ждешь. В бою же ударить могут отовсюду…

– Перестань оправдываться, – посоветовал барон, кисло усмехнувшись. – Все знают – ты славный воин, Берд. А турниры – так ведь то забавы для слабых, кто смерти боится. Не принимай близко. Я сам знаю, что такое гран-гарда, и сам ее недолюбливаю.

– Все равно обидно, – пристукнул кулаком по траве Берд. – Мы тут кровь проливаем, а они там развлекаются. Еще и нас упрекают, что мы де недостаточно сильны. Да я этого Годдриха одними руками удавлю, как слепого крысеныша, отсохни его достоинство!!!

Я взглянул на его руки. Да, похоже, он не шутит. Он такой же крупный, как барон, с такими же могучими руками. Только в облике Берда не наблюдалось грузности и неповоротливости. Движения его казались легкими, плавными, и отличались той грацией, что присуща могучему ленивому льву. Лишь очень сильные, опытные и уверенные в себе воины выделяются подобной медлительностью. Однако она ох как обманчива. И другой опытный воин всегда ее распознает. Взгляд мой изучающе скользнул по Берду. Выпирающего живота он вовсе не имел, а под кольчугой угадывалось атлетически сложенное тело.

Лой де Гарра перевел взгляд с вассала на меня и спросил:

– А ты, путник, тоже видел Годдриха?

– Нет, но мне рассказывали о нем, – с уверенным видом лгал я.

Барон на миг замялся, явно что-то вспоминая. Берд хлебнул вина из фляги, шумно прополоскал горло, сглотнул. Утер губы перчаткой и с затаенным злорадством усмехнулся.

– Но… я слышал – этот турнир он проиграл.

– Неужели? – удивленно открыл я глаза. – Как же так? Он ведь легендарный рыцарь?

– Видимо не настолько, чтобы побеждать всегда, – ехидно заметил барон, делая ударение на последнем слове. – На каждый вражий строй найдется свой герой! Он не исключение. Говорят, его сразил неведомый заморский рыцарь. Доселе о нем никто не слыхивал. Так?

– Вроде так, – обрадовано подхватил Берд, чувствуя, что барон встал на его сторону. – Не помню, заморский он или нет, но то, что неведомый – да.

– Вот как? – на сей раз, я подивился искренне, изумленно поведя бровью.

– Да, так, – продолжал повествовать Берд. – Он тоже имел черные доспехи и черного коня. Но его конь летел быстрее ветра. А копье его не знало промаха.

Удивление мое росло и силилось с каждым новым словом. Да, интересно, как рождаются легенды. Обрастают мифическими подробностями, небывалыми дополнениями.

– А каков был его герб? – не терпелось мне. – Рыцарей же по гербам распознают?

Берд призадумался и вопросительно глянул на господина. Барон почесал остриженную горшком макушку.

– Герб? Говорят – просто черный стяг, без каких-либо символов. Иные говорят – там был дракон, другие – орел, третьи – лев. Кому верить – не знаешь. Но это не суть как важно. Но важно то, что он прибыл на турнир как зритель, понимаешь меня, путник. Он не сражался на ристалище, но вышел в самом конце, когда Годдрих уже завладел титулом чемпиона, потому как граф Тильборкий бросил ему вызов. Говорят из-за дамы. Почему-то я этим слухам верю. Ведь там все проблемы из-за дам. Лишь в нашем баронстве таковых проблем нет. Там все дамы мои – это закон. А вот они чего-то там не поделили. Или кого-то. Говорят, неведомый рыцарь с большой охотой принял вызов, и играючи выбил графа из седла. Причем и от золота отказался, и от дамы. Наверное, он хотел еще сильнее унизить Годдриха, явив пренебрежение к тому, к чему граф так пылко стремился. А может и по другой причине – не ведаю. Но молва о нем докатилась и до нашего баронства. Ее принес королевский посыльный, вместе с приказом выдвигаться к северной границе.

– Интересный случай, – растерянно моргал я, глубоко задумавшись. – Бывает же? А посыльный сам все видел?

– Нет, посыльный пришел с эстафетой, – пояснил Лой. – Их там несколько было. Трое, или четверо.

– Н-да, бывает еще интереснее, – усмехнулся я, – особенно, когда с эстафетой.

– Всякое бывает, – согласился барон, поправляя седло под головой. – Но такое – впервые. А еще говорят, сам король пригласил его к себе на пир. Они долго о чем-то переговаривались, после чего загадочный рыцарь бесследно исчез. Не то улизнул под покровом ночи, не то король на пиру усыпил его бдительность и заточил в дворцовой темнице. Неизвестно. Другие говорят, что он поднял народное восстание, но король его безжалостно задавил на корню. Кто во что горазд. Но в целом ничего толком неизвестно. Неизвестно также кто он, этот загадочный рыцарь, откуда прибыл, как звать, какой титул. Словом – тайна, покрытая мраком. Однако, по слухам, Годдрих вознамерился отыскать негодяя и отомстить за смертельную обиду. Хотя поединок вроде был честным – сам король одобрил его. Уж чем он так сильно задел графа Тильборского? Тот славится своей выдержкой и благочестием. Н-да.

– А, ну их всех, – рассерженно бросил Берд, махнув рукой туда, откуда мы шли. – Они там, в столице вечно грызутся невесть из-за чего. Честь, дамы, золото! Понавыдумывали себе сложностей, и погрязли в них, как в вонючей болотной тине. А когда войной настоящей запахнет, вся эта шелуха мигом слетает. Тут одно остается – самоотверженность, или умение жертвовать собой. Не думаю, что Годдрих, этот модный стольный франт, готов жизнь отдать за короля. Посмотрим, прибудет ли он вообще к северной границе?

Я кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Но я слышал, Годдрих участвовал в сражениях. Как и весь его род. Тем самым они и прославились.

– Кто тебе это сказал? – свысока бросил Берд.

– Э… не помню… кажется, хозяин одной таверны.

Вассал барона скривил надменную гримасу.

– Да, в тавернах можно услыхать много нового. Особенно спьяну…

– Годдрих воевал, – повелительно прервал его Лой, прикрыв глаза. – Было дело, Берд, не спорь. Три года назад в битве при Белом Ручье. Тебя еще тогда не было в дружине. И парой лет раньше, на Квельских полях. Я был там и помню его. Он сразу выделяется своими воронеными доспехами. Да и знамя его не спутаешь – золотой кулак, на черно-красном поле. Как воин он силен, но как полководец – увы. Он командовал лишь конной сотней. Правда, отборной сотней. Однако это сыграло большую роль. Когда его сотня вступала в сражение, войско словно обретало второе дыхание. Все так воодушевленно вопили и рвались в бой, что аж дух захватывало. Словно какая-то гигантская волна проходила по рядам, завихряла, затягивала и бросала вперед, в самое пекло сражения. Словно могучая сила шла с небес, наполняя мечи и копья. Ноги будто сами несли пехоту в бой, а кони под рыцарями точно сговорившись, держали клин. И это единое упоение битвой превращалось в какое-то неописуемо-сладкое блаженство. Настолько сладкое, что смерть уже не казалась ужасным и страшным концом. Оно манило и манило вперед. Причем о победе уже и не думалось – она представлялась чем-то само собой разумеющемся. И враг отступал. Я прямо шкурой чувствовал, как ломается его дух, как воздух дрожит от его страха. Его страх превращался в нашу силу, и мы безоглядно мчались вперед. Словом, те две битвы принесли две большие победы. Блестящие и громкие. С тех пор имя Годдриха стало звучать чаще, с еще большей торжественностью и благоговением.

Берд огорченно вздохнул и поморщился. Остальные воины жадно прислушивались к повествованию господина. Некоторые согласно качали головами, одобрительно бурча. Наверняка они сами участвовали в тех событиях.

Барон покивал с затаенной улыбкой, и хотел было добавить еще что-то, как вдруг внимание наше привлек нарастающий стук копыт. Все невольно повернули головы на шум. Охрана по привычке вскинула арбалеты, некоторые кнехты поднялись, хватаясь кто за топор, кто за меч. Но вскоре все успокоились и опустили оружие. Примчались двое кавалеристов, отправившихся вперед. Они скакали очень быстро. В их стремительности чувствовалась какая-то спешка, какое-то напряжение. Они явно торопились донести важную новость.

Осадив разгоряченных скакунов, воины, не смотря на доспехи, ловко соскочили на землю. Барон уже встал, подобрался и нахмурился. Он чувствовал что-то неладное – уж слишком хорошо знал он своих воинов. Кавалеристы приблизились и преклонили колено.

– Милорд, – воскликнул один из них. – В часе пути дорога ныряет в теснину. Там, там…

– Поваленное дерево! – со злобной усмешкой подытожил барон.

– Откуда вы узнали? – вмешался в разговор другой.

– Не надо быть трижды умником, чтоб догадаться, – сжал кулак Лой. – Что еще может быть в теснине, когда эти земли славятся своими разбойниками?! Будь они трижды втоптаны в грязь нашими подковами!!!

– Но мы никого не видели, милорд, – снова заговорил первый.

– Еще бы, – барон со скрипом встал и дал знак оруженосцам идти к нему. – Зато наверняка видели вас.

Воины переглянулись. Первый снова сказал:

– Не думаю, милорд. Мы не въезжали в теснину. До дерева оставалось еще очень далеко – мы стояли наверху. Мы сразу все поняли и развернули коней.

– Поднять лагерь, – повелительно крикнул барон. Оруженосцы уже старательно застегивал кирасу на его могучих плечах. – Привал окончен. Надевайте брони и вооружайтесь. Пехоте выстроиться боевым порядком – щитники в две шеренги по бокам. Всадники впереди. Арбалетчики в глубине строя. По команде десятников щиты опускать, арбалетчикам давать залп. Десятники ко мне!

– Решил идти на прорыв? – сурово спросил Берд. Его холодные глаза теплели – в них явственно разгорался огонек боевого азарта. На нем тоже застегивали кирасу.

– А что еще остается? – пожал плечами де Гарра. – Сомневаюсь вообще, что они отважатся с нами драться. Ну сколько их может быть в ватаге? Два, три, ну пусть даже пять десятков. Что они могут сделать? У каждого кинжал да дубина. В лучшем случае кистень там или топор лесорубный. Ну, может с дюжину самодельных луков. Да мы просто щитами прикроемся да пройдем, как на параде.

Берд смерил барона внимательным взглядом.

– Может, не стоит так опрометчиво совать голову в петлю?

– Брось, Берд, какая то петля? – отмахнулся барон. – Сколько раз мы уже сталкивались с этими недотепами. Я уж думал оружия им выдать да обучить драться. А то не сражения выходят, а избиение младенцев. Скучно так. Нет истинного азарта боя, когда силы напряжены до предела.

– А может они нас ждут, – подал голос один из всадников. – Соответственно и подготовились. Может у них там отряд арбалетчиков?

Барон оскалил зубы в усмешке.

– Ну да. А еще три полка алебардщиков, столько же пикинеров и несколько сот рыцарей с флангов. Да, забыл про требучеты и катапульты. А баллистам так и вовсе счета нет. Ха-ха-ха. Да они б тогда не на дороге промышляли, а на войну подались.

– Зря недооцениваешь здешних головорезов, Лой, – наставнически говорил Берд, натягивая глубокий шлем с широкой прорезью, напоминающей букву «Т». – Они ж не силой берут, а хитростью.

– И что ты предлагаешь? – обернулся к нему барон, подняв руки. Оруженосец тем временем защелкивал боковые крючки на кирасе.

Берд посмотрел на двух разведчиков.

– Есть ли дорога в обход?

– Боюсь – нет, милорд, – слитно качнули они сверкающими головами. – Там сплошные заросли. Конным вовек не пройти, не говоря уже о повозке.

Берд нахмурился, глянув на подводу. Барон посмотрел на вооружающуюся пехоту, на собравшихся вокруг него конных воинов. Косые лучи пробивались сквозь высокую листву и плясали на кованых плечах, кое-где мятых и потемневших от времени, на кольчугах, проглядывающих между латных доспехов, на навершиях мечей и кинжалов. Кто-то сдернул грязный полог с повозки, и кнехты начали выуживать оттуда длинные алебарды. Лой беззаботно пожал плечами.

– Да чего вы все всполошились? Неужели драки боитесь? Я, так наоборот, жажду тело размять. Вы на себя гляньте. Мы все прекрасно вооружены и одоспешены. Мы все прекрасно владеем оружием. Да против нас хоть пять сотен разбойников выйдет, им не сдюжить. В конце концов, арбалетчики их попросту не подпустят.

Воины переглянулись. Все, как один, готовы к сражению. Стальная голова Берда качнулась.

– Эх, милорд, уговорил.

– Уговорил – не уговорил! – раздраженно крикнул барон, звонко притопывая. – Что за разговоры, Берд! Кто твой господин?!

– Ты, милорд! – спохватившись, еще ниже склонил голову Берд. Вдоль его шлема тянулся небольшой гребень. Помимо красоты, он еще служил ребром жесткости.

– То-то же! – воинственно выпятил железную грудь Лой де Гарра. Выбитая чеканщиком подкова вспыхнула, попав под луч. – К тому же иного пути у нас нет. Так что строиться и вперед!

Все осознавали его правоту. Действительно, раз нет иного пути, то и выхода иного нет, как идти напролом. К тому же барон прав: обычно разбойники грабят купцов, или одиноких путников. Иметь дело с хорошо вооруженным отрядом опытных солдат отважится далеко не всякий. Да и смысла в том нет. Ведь поживы никакой. Это вам не торговый караван, набитый товаром. Это воины, чье ремесло – ратное дело. Единственная ценность, которой мы богаты – доспехи и оружие. Ну еще лошади. Но заполучить их можно лишь через труп владельца. А это, в свою очередь, ох как непросто.

Воины уже стали поворачиваться к своим коням. Но тут неожиданно Берд указал на меня:

– А с этим что делать?

Барон насупился. Оруженосец завершил свои обязанности, отошел на несколько шагов и любовался работой. В руках он держал перевязь с мечом и кинжалом, ожидая приказа господина.

– С этим, хм. Ты поедешь в повозке, – заключил Лой, обращаясь ко мне. – А Ричард вернется в свое законное седло. Надеюсь, он окончательно пришел в себя. На коне от него толку больше, чем от тебя. Доспехов и оружия я тебе не выдам, так что, путник, придется тебе глядеть в оба. Не страшно?

– Нет, – спокойно ответил я.

– А может он один из них? – повернулся ко мне Берд. В затененной прорези шлема вспыхнули его внимательные глаза, исполненные жгучего подозрения.

Барон тоже вдруг подобрался и косо посмотрел на меня. Я молчал и ожидал решения.

– Все может быть, – наконец, подвел он итог. – Но если это так, то мы тем более его не отпустим. Вдруг он их осведомитель?

Берд погладил серебряное навершие меча, выполненное в виде львиной головы. От него недружелюбно запахло кровью. Нет, он не ранен, не оцарапан. То запах его глубинного желания. Я подобрался. Вассал еще раз смерил меня проницательными глазами и обратился к барону:

– Так может, просто решим проблему?

Лой окинул меня снисходительным взором, и с ухмылкой произнес:

– Проблему мы всегда успеем решить. Если кто из моих людей заметит недоброе, то всегда успеет проткнуть ему горло. И вообще, Берд, по-моему, ты слишком много внимания уделяешь мелочам.

Из-под шлема донесся глухой хриплый голос:

– Такие мелочи обычно и предрешают исход.

– На телегу, путник, – властно повелел барон. – И если жизнь дорога, смотри, не делай глупостей.

– А что есть глупости в твоем понимании, почтенный барон? – осторожно полюбопытствовал я. Берд как-то недружелюбно качнулся, но я добавил, – я имею в виду, могу ли я принимать участие в сражении, если таковое вдруг разразится? Или мне просто сидеть на телеге и смотреть на все, как на представление?

Лой де Гарра удивленно поднял брови и задумчиво спросил:

– Ты тоже жаждешь подраться?

– Совсем нет, – поспешно уверил я его, – но если все будут сражаться, не повлечет ли мое бездействие ваше подозрение?

– И ты станешь драться без оружия и без доспехов? – уточнил Берд.

– Разумеется. Ведь другого ничего не остается. Ведь твой господин не хочет мне давать их.

– А если все ж выдам? – глаза барона полыхнули новым интересом. – У нас была пара лишних кольчуг. Они, правда, дырявые, но все равно лучше, чем ничего. И шлем где-то прорубленный я видал. Мечей, правда, нет, а вот топор найдется.

– Моя скромная особа не стоит таких хлопот, – вежливо парировал я. – Я ценю твое доверие, барон, но, боюсь, все это лишь отяготит меня.

– Тогда чего ты мне снова голову морочишь, – голос Лоя озлобленно задрожал.

– Отнюдь. Просто я спрашиваю – мне сражаться, или нет? Это не навлечет на меня подозрения?

– Если жизнь не мила, то – пожалуйста, – развел руками барон. – Мне-то какое до тебя дело, если тебя убьют.

– Хорошо, – легко поклонился я. – Я пошел на повозку. Просто мне неловко убивать людей, которых я не знаю. Которые плохого мне ничего не делали. Так что, с вашего позволения я вздремну. Однако, если вам станет тяжело, то зовите.

Все дружно посмеялись, кто-то даже хлопнул меня по плечу латной перчаткой. Я, как обычно, посмеялся со всеми. И воины зашагали к своим коням. Я же побрел к неказистой повозке. Под пологом заметно поредело, места стало больше. Зато пехота вооружилась до зубов. Желтые щиты двумя рядами вытянулись вдоль отряда. На них красовалась черная, опущенная вниз подкова и пятиконечная звезда. Над железными головами гордо вознеслось такое же знамя. Ветер подхватил его, торжественно расправил, воодушевляя солдат. Но после снова опустил.

Вскоре приготовления были закончены. Барон объехал свое воинство, придирчиво оглядывая каждого солдата. Довольно кивнул и махнул рукой. Отряд качнулся и с дружным лязгом двинулся вперед, словно какой-то сложный и непонятный механизм. Но теперь он выглядел иначе. Пехота маршировала в строгом порядке, держа равнение и шаг, кавалеристы тоже шли ровно и слитно, внимательно глядя по сторонам. Все облачились в шлема, натянули кольчужные рукавицы и латные перчатки. Чьи шлема имели съемные забрала – их одели, но пока не опускали. Арбалетчики взвели тетиву. Щитоносцы громыхали оковками желтых щитов, подковы и звезды колыхались в такт движению. Над пехотными шляпами высился частокол клиновидных алебард, и просто топоров на длинных рукоятях.

Барон обернулся, обвел марширующий отряд хозяйским взором и едва заметно улыбнулся. Неожиданно он сделал выразительный плавный жест рукой и громко крикнул:

– А ну-ка нашу победную!

Я заинтересованно глянул на него, затем на воинов. Суровые хмурые лица вдруг словно озарились внутренним светом. Кнехты переглянулись, повеселели. И тут в глубине строя ударил барабан. А следом кто-то, видимо самый голосистый, затянул походную песню. Ее подхватил другой, третий, и вот уже вся пехота единогласно и воодушевленно пела, под ритмичную дробь слитно чеканя шаг:

 
Дрожь по земле – маршем идет
Войско, бронею сверкая.
Рог боевой хрипло ревет,
Сердце врага разрывая.
 
 
Воинский дух нас поведет,
Бросит на вражьи отряды!
Честь храбрецам – нам повезет,
Сломим любые преграды!
 
 
Строй нерушим! Нас не согнет
Тяжесть стального доспеха,
Меч наголо! Алебарда – на взлет!
Скоро начнется потеха.
 
 
Время пришло – битва зовет,
Ярким лучом нас осветит,
Пики к бедру – пехота, вперед!
Навстречу великой победе!
 

Я трясся, сидя у борта повозки, смотрел на кнехтов и всадников и слушал их вдохновляющую песню. Да, нужно быть очень смелым и безрассудным, чтобы отважиться напасть на такой отряд. Интересно, рискнут ли разбойники пойти на такое? Или взыграет благоразумие? Скорей всего последнее. Ведь те, кто нападает исподтишка, обычно чуют и уважают силу. И боятся ее. Обычно такие не склонны к героизму и самоотверженности, иначе не прибегали бы к подлым и коварным уловкам. Хотя, сами они считают себя честными и справедливыми. Деяния же свои – благородными и правильными. Впрочем, как и все остальные.

И, что самое интересное – такие правы. Ведь на войне все средства хороши. Каждый метод – не что иное, как проявление хитрости, смекалки, мысли. Но изначально лишь одно – желание побеждать. А оно свято.

Ведь вся наша жизнь подобна войне. Поэтому, какими бы нам жестокими не казались ее правила, они совершенны и истинны. Они существовали, и будут существовать всегда. И глуп тот, кто мыслит иначе. Глуп тот, кто ждет, что противник выйдет на правильный поединок, честный и справедливый, пожелает удачи в бою, и не ударит в спину, если она откроется. Да, это здорово, это красиво, это по-рыцарски… но уж очень глупо. Подобное – удел легенд и мифов. Не спорю, бывает такое и в жизни. Но редко, крайне редко. Рассчитывать же на это – значит совершать самоубийство. Слепо доверять противнику и ждать от него благородства – первый шаг к поражению.

По крайней мере, если ты человек. Мне же нет нужды верить кому-то или не верить. Я просто жду перемен, поскольку не люблю однообразие. И надеюсь – не напрасно.

Время превратилось в тягучий размеренный скрип колес и топот марширующих сапог. Спев несколько песен, приободренный отряд умолк – следовало хранить осторожность. Но боевой дух заметно поднялся. В глазах кнехтов мрачным пламенем мерцала жажда сражения. Рыцари казались спокойнее, но общий настрой передался и им. Да, сила боевых гимнов очевидна – они превращают любое войско в единое слитное ядро, способное смять многочисленные ряды неприятеля.