Текст книги "Изначальное желание"

Автор книги: Дмитрий Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

Я внимательно выслушал его, покивал, и огласил ночь новым вопросом:

– А если моя ценность намного дороже?

– О, он готов принять больше, выражая тем самым сердечную благодарность, – не раздумывая, нашелся привратник. – Ведь чем больше казна, тем сильнее и крепче будут наши стены. Тем отважнее и подготовленнее стражи. А людям будет мир и покой под нашем бдительным присмотром…

– А если у меня нечто бесценное? – мягко упорствовал я.

– О, мы примем все, лишь бы только ты не погиб от беспощадных клыков. Представь, какого станет нам, когда мы узнаем о твоей гибели. Как мы станем винить себя, что не уберегли такую светлую душу. Такого почитаемого и всеми нами любимого философа. Такого глубокого мыслителя…

– Ну и чего у тебя бесценного? – из соседней бойницы вырвался сиплый каркающий голос, перебив речь старшего. Тот хотел было прикрикнуть, но в последний момент до него дошел смысл вопроса, и он передумал. Ему тоже надоело ходить кругами. Нетерпение стражей достигло наивысшей точки.

– Друзья мои, – торжественно объявил я, словно герольд перед выходом своего хозяина-рыцаря на ристалищное поле. – Я могу дать вам самое бесценное и дорогое, что есть на свете. Без этого любой подобен нищему. А с этим он богач на века. Вопрос лишь в том, как им распорядиться…

– Да это мы и без лишних умов знаем! – перебил меня все тот же неприятный голос. – Тут не надо быть умником, околачивающим ворота по ночам. Вино да девок гулящих, небось, сам любишь?

– Люблю. Даже очень, – честно признался я. Теплая улыбка заиграла ни моем холодном лице. – Тебе даже и не снилось как.

– Девок бы любил, так ночью по лесам бы не шарахался! – загоготал другой, видимо, поумнее. Остальные подхватили его и дружно захохотали, стуча древками алебард о каменный пол. Я тоже улыбался. Но взгляд оставался ледяными. Стражники высмеивали меня. Я смеялся над ними. Они желали обобрать меня. Я искренне желал обогатить их.

И снова заговорил сиплый:

– У нас кто утехам рад, тот давно уже в таверне сидит. Идешь прямо по брусчатой улице. Потом налево свернешь, возле памятника. Его не спутаешь – девка сиськи тряпкой прикрыла. Она одна такая. Там два пролета и еще раз налево. А там указатель будет «Блудный сын» – как раз про тебя. Но это – ежели мы пропустим.

– Ладно! – резко оборвал их глава. Хохот мгновенно утих. – Хватит уже! Не забывайтесь – на посту дежурите. А ты, мил странник, подавай, что там имеешь, да проходи уже – не дело нам тут препираться. Либо утра дожидайся. Но за жизнь свою сам тогда отвечай.

Я поежился и пристально посмотрел на мерцающую башню.

– А в городе за нее ответит другой?

– Нет, но… то ли в городе, за каменной стеной. А то ли в лесу.

– Да в лесу в сто раз безопаснее, – я указал на дрожащие от ветра верхушки деревьев. – Там хоть звери, которые за золото не убивают. А у вас люди. Они ж хуже зверей. Они всегда голодны. А как золотом запахнет, так они и вовсе слюной исходят. Чавкают, давятся, пасти зловонные разевают. Зверь-то он только от голоду нападает. А человек? Разве станет человек ограничиваться одним лишь пропитанием? Разве остановится, когда есть возможность безнаказанно вырвать лишний кусок мяса из чужой плоти? Испить чужой крови? Выдрать чужое сердце?

Тяжелое молчание служило ответом. Но длилось оно недолго.

– Так ты идешь, или нет? – глава стражи вновь начал сердиться.

– Пожалуй – нет!

Такого они не ожидали. Растерянность наполнила пристыженную тишину, а откровенная жадность, словно щенячий скулеж тихо сочилась из-за каменной толщи. Упущенная пожива, точно сорвавшаяся рыбина. И если рыбак заядлый, то досада его велика. Он бесится, мечется в неистовстве, рвет волосы. Благо, стражи в шлемах.

А если рыбак поистине азартный, то закинет вновь. Неудачи пугают лишь слабых. Сильных они учат, окрыляют опытом и мудростью. Вдохновляют на новые достижения и победы. Я стоял и принюхивался. Гадал, кто же из них по-настоящему силен? Сильные были. А точнее – азартные. Я снова шумно вдохнул прохладу ночи и произнес с искусно наигранным огорчением:

– Пойду я. С вами не договоришься. А там будь, что будет.

Они растерянно молчали. А после зашептались.

– Вы чего? Да пусть проходит – хоть что-то, чем ничего. А то за весь день всего три обоза…

– Да он лукавит, цену сбивает.

– Так я и говорю – пусть идет. Хоть пару золотых собьем.

– Боюсь, и этого нет.

– Есть. Жмется.

– А может – ну его, – вкрадчиво предложил новый голос. – Недобрым от него веет. Нормальный человек так себя не ведет. Пусть уходит…

– Сдурел?! – зашипел сиплый. – Он же золото наше с собой унесет.

– Да нет у него золота…

– Есть. Не было бы, так он не сунулся б сюда. Он же не дурак.

– Ха, это ты так думаешь!

– Брось! Дурак не сможет так ловко юлить и лукавить.

– Хм… и то верно…

– Говорю ж – есть у него золото!

– Точно, есть. Ему в таверну надо, вот и хочет себе поболее закрысить, а нам поменьше значит.

– Не выйдет!

– Пусть уходит – вернется.

– А вдруг не вернется?

– А куда он денется?

– Утра дождется. А там и пройдет беспошлинно.

– Нет, надо сейчас его пускать, а то днем ничего не получим.

– Так мы его и днем не пропустим.

– Так там и смена другая.

– Так мы ее и предупредим…

– Ага! И золото все ей достанется?

– А может, сжалимся, – раздался чей-то мягкий голос. – Все-таки упырь…

– Да какой к черту упырь! – набросились на сердобольного все разом.

– Ну… который ребенка задрал…

– Ты девку свою часто дерешь? – резко перебил его кто-то наглый и уверенный.

– Я…э…ну…

– Так и знал! А я вот часто! И что?! Я упырь?!

– Нет, но…

– Так вот и не раскрывай свой рот! А сказки будешь внукам рассказывать. Если вообще, сможешь их породить! Чтоб хотя бы детьми обзавестись, надо девок чаще драть. Учись, упырь!

Я снова потешался. Как мне хорошо в такие минуты. Даже уходить никуда не хотелось. Век бы стоял здесь, под луной и слушал их перепалку. В ней звучали их искренние желания, проявлялись их натуры и характеры. У одних жадность, у других сострадание, у третьих неприязнь, у четвертых интерес. Но жадность стояла на первом месте. И пахла острее всего, перебивая остальные ароматы. Настоящая, искренняя, неподкупная жадность. Я смаковал. Ибо питаюсь искренностью. Наверное, от того и худой…

Наконец, глава стражи снова выглянул из узкой вертикальной щели. В призрачных лучах тускло сверкнул его островерхий начищенный шлем, прошуршала кольчужная бармица. Холодные блики заплясали на его латном ожерелье. Мне оно показалось не защитной частью доспеха, но стальным ошейником. Таким обычно приковывают цепных псов к смердящей конуре. И спускают лишь по воле хозяина.

– Ладно тебе, герой, проходи, – свысока (во всех смыслах) бросил глава. – Пару золотых, и считай ты уже в таверне. Остальное там прокутишь, так и быть. Да смотри, ни во что не вляпайся. Там парни лихие да шустрые – не чета тебе, болтун. Долго цацкаться не станут. За языком тоже следи, а то он чересчур у тебя длинный. Могут укоротить. Понял?

– Ты, почтенный, все перечислил? – пытливо и очень вежливо спросил я.

Страж на миг растерялся, но тут же сообразил:

– Да, за здоровье наше выпить не забудь.

– О, вы столь щедры, – я даже не поленился отвесить поклон. – Это так редко в нынешние времена. Такие внимательные и предупредительные стражники. Прямо диву даюсь.

– Давай, давай, не томи, – настойчиво торопил глава. Запахло его нетерпением. Но к нему отчетливо примешивалась гордость за самого себя. – И так мы с тобой тут заболтались. А то до рассвета поспать бы…

Но вдруг его перебил сиплый:

– Ну а чего у тебя, дружок, поценнее золотишка будет? Нам все-таки интересно.

– Тебе интересно? – оживленно спросил я.

– Разумеется! Хоть знать будем, чем дорожить впредь.

– Хорошо. Я скажу. Но только вы не ругайтесь, пожалуйста…

– Говори уже, – не терпелось сиплому.

Остальные тоже подобрались. Каменные башни накалялись от их ярко горящего желания узнать о чем-то очень важном. Узнать какую-то древнюю и загадочную тайну. Прикоснуться к одной из вечных ценностей. Шутка ли? Им толкуют о том, что ценнее золота? У них в головах даже не укладывалось, что может быть выше благородного металла. Металла, который из простого декоративного стал символом достатка, процветания, могущества… власти.

Я собрался с духом, предчувствуя дальнейшие события. И спокойно, даже слишком спокойно для столь ответственного момента, произнес:

– Это знания!

Пару мгновений бастионы казались мертвыми. Ни шорохов, ни лязга, ни скрежета. Привратники даже перестали дышать. Даже мысли низринулись в неведомую бездну. Говорю же – будто умерли. Словно узнали о смерти самого близкого и дорогого человека. Или ребенку сказали, что это не его мать.

Или… треснула мечта.

Башни молчали.

Сначала растерянно.

Затем злостно.

Но внезапно ожили.

– Сссука! – то ли рык, то ли всхлип. – Тввварррь!

И ночь прорезал свист арбалетного болта. Он пронесся рядом, всколыхнув пряди волос. Кожу на мгновение обдало мертвым холодом стали. Смерть с великой досадой унеслась в ночь. Не смерть, как абсолютная истина, но их желание. Решительное суровое желание покарать обидчика. Первое и яростное желание слепо уничтожить разрушителя великой воздушной мечты. Похитителя белоснежных облаков, где можно тешиться и упиваться сладостью грез.

Я же стоял не шелохнувшись, и закрыв глаза.

– Гнида ничтожная!

– Погань языкатая!

– Знанием дешевым кормить нас вздумал?! Выползыш болотный!

– Тввварррь!

– Получи!

И еще несколько щелчков сухо прозвучали над башнями, и несколько болтов пронеслись близ меня, добавив новых дырок в плаще.

– Ах ты… да я ж тебя…

Следом заскрипела плохо смазанная «козья нога» – ворот для натягивания арбалетной тетивы. Новые болты легли в желоба, в свете яркой луны мелькнули вороненые дуги. И новый залп ударил в меня.

Но никто не попал.

Я наслаждался.

Мое желание жить выше их желания убить.

– Н-да! – коротко отсалютовал я. – Я же попросил – не ругайтесь. А стрелки из вас никудышные. Наверное, и алебардами орудуете так же. Только и можете на ноги их друг другу ронять. Про мечи так и вовсе молчу. Зато золото хорошо считаете. Ну да, а что еще должен уметь настоящий королевский страж? Но это хорошо. Я и не ожидал иного. Выходит, жизненный уклад в прежний. Это радует. Что еще вы хорошо на посту делаете? Ах да. Вы ж как гулящие девицы – по ночам спите за деньги.

– Пшел вон! – зашипели башни. – Еще слово, и мы тебя изрешетим! Клянусь!

– Как же так? Я столько блуждаю по миру, но ничего ценнее знаний не нашел…

– Пшел…

– И щедро готов делиться с людьми. Щедро и совершенно бескорыстно. А взамен? Взамен только ругань да жала стрел, причем неумелых…

Новый залп огласил ночь. Стрелы снова запели под самым ухом. Ветер заунывно провыл, рассерженно заглядывая в бойницу. Кровавые сполохи задрожали на блестящих шлемах. Задрожали и нервы стражников. Словно опытный лютнист дергал провисшие струны старой лютни. И не понимал, почему никто не ценит его мастерства. Лютня дребезжала, стонала и ныла, изрыгая чудовищную дрожь. В конце концов, лютнист не вытерпел, и с досадой размозжил лютню о каменный выступ. Привратники порывисто высунулись из алого рта. Им не терпелось узнать судьбу своего нового залпа.

Но его постигла та же судьба.

– Бросьте, – посоветовал я, вздернул подол плаща и глянул сквозь новые дырки. – Зачем болты казенные тратить? Их кто-то ковал, точил, оперял. Кто-то трудился в поте лица, а вы так бездарно их расшвыриваете? Нельзя. Нужно ценить чужой труд. Равно как и свой.

– Ты что, заговоренный? – ярость сменялось удивлением.

– Я? О, нет. Это вы заговоренные. Ведь я же вас заговорил.

– Ты… кто ты…?

Я поднял глубокий бездонный взгляд, наполненный тьмой и отрешением.

– Это не важно. Главное я здесь, перед вашими глазами. Я у вас на устах, у вас на слуху. Я в ваших мыслях. И не утаите вы от меня ничего, ибо вижу вас насквозь. И не укрыться вам за каменно толщью, что не защитит желания ваши. Даже доспехи не спасут вас от замысла моего. Любой же замысел есть желание. Жалко вас. Обычные вы… снова обычные… А от того и не буду убивать вас. Слабые вы. И желания ваши слабые – даже все вместе попасть не способны. Я не могу насытиться вами.

Башни негодующе вздрогнули. Нет, здешние края не славятся землетрясениями. Просто, дрожь их ненависти, злости, глубокой ярости и звериного упорства ударилась о вековечную закоснелую твердь их бессилия. Сторожевые башни мелко дрожали.

– Да мы тебя…

– Ах ты…

– Тоже мне…

– Да я его…

– Мать его…

– Так его…

– И так его…

– А ну заряжай! – под конец громыхнул глава привратников.

Я досадливо вздохнул. Ветер снова дотронулся до моего плаща, бережно потрепал, поиграл свежими прорехами. И снова понес мой печальный голос, исполненный истинной скорби.

– Эх! Жаль. Ладно, чего вы там хотели? Ах да – поспать. До утра далеко. Так спите же!

Я повелительно взмахнул руками.

И башни уснули.

Их недра огласил железный грохот – тела, укрытые доспехами валились на пол. Из рук со звоном выпали алебарды. С лязганьем выпадывали арбалеты. На истертый многими веками пол сыпались кованые болты. Над каменными зубцами задрожало неприметное марево. Словно белесый призрачный туман вытекал из узких вертикальных щелей-бойниц. Словно пар изо рта в морозный зимний день. Я снова увидел отголоски снов, которые поползли оттуда. А также услыхал богатырский храп двух десятков голосов.

– Спите, – тихо выдохнул я, будто боялся разбудить стражей. И сделал несколько пассов руками. – Спите и смотрите сны, где каждый из вас герой, царь или Бог. Или хотя бы меткий стрелок. Спите… Жизнь от вашего сна не обеднеет, равно как и от вашего присутствия. Спите… То первейшее человеческое желание. Спите… Ведь жизнь похожа на сон. Спите… Истинная жизнь не для тех, кто любит спать…

Они крепко спали. Они были счастливы. Потому как любой согласится со мной, что здоровый сон – первейшее желание. Вернее, умные люди называют его потребностью. Да только желают еще сильнее тех, кто не тяготит себя тяжелым раздумьем. Потому и не высыпаются никогда те, кто много думает.

Теперь привратники не вспомнят ничего. И никого. Лишь много времени спустя они недосчитаются стрел в поясных колчанах. И то, если их пересчитывают. Зато им всем здорово достанется. Конечно же, если они не проснуться до появления новой смены. Может они отделаются строгим выговором, может плетьми, может их сошлют на каторгу, а может и казнят. Я не ведал законов здешнего королевства. А потому, оставив сладко похрапывающих стражников, поспешил дальше.

Я спокойно прошел сквозь ворота. Как это делаю? Да очень просто. Но просто для меня – не для вас. А потому, пускай это останется моим маленьким секретом – вдруг кто-то вздумает повторять. О, нет, даже не думайте, что я превозношу до небес свои способности. Напротив. Ведь все дело в том, что мои секреты слишком просты и доступны каждому. Слишком доступны. Равно как и опасны…

Куда далее? Куда советовал мне «Сиплый»? «Блудный сын»? Память отозвалась ориентирами и направлениями, о которых он недавно толковал. Перед глазами выплыли его «сиськи». Не его, конечно же, но той статуи. Да, хороший ориентир – краткий, емкий и яркий. Пусть и вульгарный. Но мне-то от вас скрывать нечего. Равно как и вам от меня. Потому как я люблю искренность.

Я оглянулся и побрел вниз по мощеной булыжником улочке. С легкостью отыскал нужный переулок, статую. Остановился напротив, взглянул на нее и задумался. «Сиплый» все-таки в одном ошибся. Причем очень серьезно. Нет, не в «сиськах» – они оказались на месте. В другом. «Блудный сын» – то не совсем про меня. Вернее, совсем не про меня. Потому как нет того дома, куда бы спешил я воротиться. И нет тех, кто бы меня там ждал.

Но, тем не менее, пусть будет «Блудный сын».

2 «Блудный сын»

«Мир погружен во мрак?

О нет!

То просто ваша слепота…»

Хранитель желаний

В небольшой каменной таверне было шумно и душно. Задымленный воздух пропитался запахом крепкого пива, жареного мяса, тушеных овощей и острых приправ. Невысокое уютное здание, судя по всему, было возведено очень давно. В ту далекую пору хозяин заведения не рассчитывал на ту популярность, какую со временем оно завоюет. Об этом красноречиво говорили несколько пристроек, казалось, прилепленных наспех. Второй ярус уже не мог разместить всех постояльцев. А нижний зал не вмещал всех посетителей. Посетителей скапливалось всегда много. Особенно, после полуночи.

Разношерстная толпа галдела на все лады, упиваясь несвежей брагой и недосоленной пищей. Некоторые столы буквально облепило людьми. Здесь, в бойком местечке, расположенном на перепутье двух основных улиц, встречались купцы из далеких земель, местные торговцы, городская стража, королевские соглядатаи, скользкие воры, гулящие девицы, бродячие менестрели, замызганные свинопасы и всевозможные ремесленники. И просто скитающиеся странники. Кто-то играл в кости, набивая кошельки золотом, кто-то срезал те кошельки, чтобы после обменять на вино, яства и чьи-либо ласки. А те уже возвращали часть этого золота хозяину, который, в свою очередь, делился им с городской стражей, лишь бы та только не вмешивалась во весь этот многосложный и бесконечный круговорот.

Здесь же расположился и я.

Я сидел в дальнем углу, сокрытый от любознательных глаз завесой сизого дыма. Сидел один – никто почему-то не подсаживался ко мне, несмотря на острую нехватку мест. Хотя чего горевать – прошло всего несколько минут, как я появился и одним взглядом освободил себе место. Пытливые глаза с живым интересом изучали собравшуюся публику. Впивались в нее настороженным пристальным взором, точно инквизиторскими клещами. И наслаждались глубинными людскими желаниями. Ничто не могло ускользнуть от моего взора. В последнее время он обострился и способен был видеть невидимое.

Мимо меня прошел молодой парень. Я ощутил его липкий подозрительный взгляд. И почувствовал волну острого холода. Он шел откуда-то от его груди. Да, так и есть. Там он старательно прятал длинный узкий стилет. Судя по запаху, тонкое жало уже пробовало теплую человеческую кровь. А вон тот стражник, вооруженный широким мечом, еще чист, ибо клинок его источает хрустальный, едва уловимый перезвон. Такой перезвон рождает девственное оружие, которое еще не обагрилось кровью. Очень часто мелькали маслянистые глазки хозяина. Он сноровисто бегал между столов, или резкими окриками подгонял едва поспевавших слуг. И глаза его тоже таили едва различимый шорох. Так обычно шуршит осыпающаяся кучка золотых монет.

А вот вспыхнули и заискрились глаза милой растрепанной девушки. Они призывно поблескивают в полумраке. Манящий огонек радушно трепещет за кованой решеткой ее желаний, словно приглашая внутрь. Слабый огонек – он едва тлеет. Но его можно легко разжечь, подбросив нового хвороста. Такого тяжеленького, круглого, золотого. Девушка громко и заливисто смеется, и с виду выглядит счастливой. Но в самой глубине, скрытой от остальных, ее глаза таят ледяную стужу. В этой стуже давным-давно погас другой робкий огонек – истинный. Огонек первой любви. Ее милый заливистый голосок похож на жуткий волчий вой. Тоскливый, одинокий и голодный. Но, повторяю, никто не мог расслышать подобного. Лишь я. Поверьте, было настоящим проклятьем слышать, видеть, и чувствовать недоступное остальным. И в то же время величайшим благом…

Время шло… нет, лениво ползло, превращаясь в тягучую липкую патоку. Она дурманила и привлекала к себе назойливых мух, что жужжали и утопали в ней, не в силах вырваться. Мух, которых снедала жадность, и невозможность избежать губительных объятий веселой и шумной таверны. Сладкий манящий плен, насквозь пропитанный всевозможными желаниями, словно мокрый плащ в непогоду. Желания скапливались здесь в неисчислимом количестве. Сплетались в тугой плотный клубок, схлестывались гибкими плетьми, жалили друг друга. Или сливались, точно разные напитки, упавшие в единое жаждущее чрево. Голодное жадное чрево таверны. Оно разверзлось и алчно глотало всех подряд. Оно проглотило даже меня. Бездонное и губительное чрево…

Почему же губительное? Почему люди должны лишать себя удовольствий? Почему кто-то не может упиться до беспамятства? Почему кто-то не может предаться игре в кости? Или поразить всех игрой на мандолине? Почему кто-то должен избегать соблазна стянуть чей-либо кошель? И почему кому-то нельзя сегодня вечером уйти в сопровождении молодой разгульной девицы? Как так? Что за бред? Ведь это и есть жизнь?

Да! Вы правы! Это и есть жизнь!

Но не стоит забывать, что здесь находится тот, кто может враз ее изменить. Изменить вашу счастливую радостную жизнь. Вашу противоречивую изменчивую судьбу. Тот, кто может решить за вас, каким станет ваш дальнейший путь.

Кто же это?

Так это я.

Да, я очень скромен, как вы уже смели заметить. Не видите? Ну как же. Я не кричу громче всех, требуя эля, я не лезу в чужие карманы, я не окидываю откровенным взглядом полупьяных девиц. Не жульничаю, играя в кости. Не кичусь своими виртуозными пальцами, перебирающими струны. И не смотрю с надменностью стражников, за плечами которых стояла мощь королевской армии – опоры здешних законов. Я просто сижу в сторонке, в самом дальнем углу. Ни с кем не пытаюсь заговорить, ни на кого не взираю с неприязнью.

Но с интересом. С ленивым интересом, с каким сытый кот наблюдает за мышиной возней…

При мне не было оружия, даже захудалого кинжала. При мне не было золота – ни к чему мне оно. А тело не укрывала добротная кольчуга, способная уберечь от ножа в спину. У меня не было дома, куда бы я стремился попасть, у меня нет семьи, которую я мог бы любить. И нет друзей, кому бы я мог доверять.

Но была у меня одна лишь жажда…

А ведь когда-то было все. Каким далеким и нереальным представляется мне то время. Словно сказочный сон, мимолетный, тающий в пучине воспоминаний, обрывочных образов и видений. Это сон, радужный сон, который давным-давно миновал, уступив место серой реальности. И пусть в круглых светильниках под потолком потрескивают свечи, пусть все вокруг пестреет от разноцветных одежд. Пускай хмель уже многим разогрел щеки и разжег глаза. Пусть вдоль стен тянутся ярко разрисованные рыцарские щиты. Пусть узкие оконные проемы мерцают вычурными витражами.

Пусть. Но для меня все принимало серовато-стальной оттенок. Правда таким сложным был он, что передавал всю реальность намного четче и острее, порой раскрывая невидимое…

Неожиданный голос прервал мои размышления.

– Вечер добрый, почтенный гость? Давно сидим? Вижу, вижу – давно. Но уж простите покорно, работы, сами видите, невпроворот.

Я поднял взгляд. Надо мной склонился толстый кабатчик, растянув дежурную улыбку. От нее веет откровенным презрением, так как вид мой красноречиво говорит о положении в обществе. Таких тут не жалуют, потому как брать с них нечего. Но обходятся осторожно, даже чересчур. Ведь знают, на что способен человек, лишенный всего. Кому уже терять нечего. А ведь мне, действительно, терять нечего. И опытный кабатчик читал это скорее в моих темных глазах, чем в лохмотьях.

Невысокий, тучный, но, не смотря на это, живой и проворный. Круглое красное лицо давно не видало солнечного света. Наверняка днем отсыпается после ночи работы. Рубаха, местами прилипшая от пота, закатана по локти. Она мерцает жирными пятнами, напоминая о великом трудолюбии хозяина. Или о нерасторопности его хозяйки. Кожаный передник поистерся за долгие годы монотонного труда. Руки мясистые и волосатые, пропитанные запахом пива и приправ. Но вот глаза быстрые и хваткие – чувствуется многолетний опыт. Он сразу видит, кому и что предложить, и с кого сколько взять. Или что нужно сказать, чтобы вежливо выдворить вон. Я молча и продолжительно посмотрел на него. Даже очень продолжительно. Он нервно задергался и опустил взгляд.

– Ну… вы… вы решились чего заказать, или так посидеть зашли? У нас, знаете ли, не очень хорошее место для отдыха. Зато есть отличные кушанья. А может винца? Или вы хотите развлечений иных?

И он, лукаво подмигнув, указал на ближайшую девицу. Она стояла к нам спиной и я не мог видеть ее лица. Но то, что предстало моему взору, было достойно пьяного восхищения. В словах кабатчика сквозили легкое презрение и издевка. Но их умело скрывал живой лукавый блеск. Я смерил девицу выразительным оценивающим взглядом, ухмыльнулся, задержавшись пониже спины, и снова обернулся к улыбчивому хозяину.

– Ты столь приветлив, любезный. И заведение твое мне по душе. Давай-ка для начала пивка, а после решим, что дальше.

– О, у нас отличное пиво! – разом повеселел пузатый хозяин, а щеки его подернулись гордым румянцем. – Самое лучшее во всей округе. Иного не найдете. Да и цена привлекательна: вместо трех кружек можно испить четыре, это ежели влезет. О, я так бы хотел одарить вас четвертой кружкой. Надеюсь, почтенный путник достаточно щедр, чтобы заказать три?

Я пристально посмотрел на него и жестко улыбнулся. Нет, уличные попрошайки так не улыбаются. Он дернулся, метнул взгляд на приоткрытое окно, вдохнул свежего воздуха. И снова вернулся к необычному посетителю.

– О, прошу извинить меня покорно. Нет, нет, я не усомнился в вас. Я просто прикидываю, как много вам принести?

– Пока одну кружку, – удерживая улыбку, попросил я.

– Да исполнится ваша воля.

Он отметил свои слова учтивым поклоном и стремглав исчез. Но от меня не укрылось то, какой взгляд он бросил на стоящего возле стойки купца. Вернее человека, разодетого под купца. Тот едва уловимо кивнул, и время от времени стал поглядывать в мою сторону, при этом старательно пряча взгляды. И веяло от него холодом, а жестокая сталь остро пропахла кровью. Ее тяжелый и будоражащий запах обжигал мои ноздри и врывался в глубины сознания, вызывая недоброе предчувствие. И как бы старательно «купец» не прятал кинжал, его кривое лезвие словно горело на фоне серых одежд, хотя и были они яркими, с синими, желтыми и красными полосами.

Вскоре появилось пиво и гора сушеных рыбешек. Я прищурился, пряча откровенное отвращение в глазах, но кивнул, стараясь не вызывать подозрений. Хозяин таверны красноречиво потер толстые волосатые руки, отекшие жиром, но не утратившие былой проворности и сноровки.

– Окуньки за счет заведения.

Я вежливо поклонился, а после потянулся за пазуху…

Никто так и не заметил моего молниеносного движения. Видеть подобное – за гранью человеческого восприятия. Никто, даже сидящий рядом вор, обнявший двух пышных девушек – уж на что его взгляд был наметан. И он даже не почувствовал, как кожаный кошель покинул его пояс. Его словно срезали острейшим лезвием.

Выложив на темный заляпанный стол яркую золотую монету, я выразительно посмотрел на хозяина. Его взгляд буквально приковало к желтому кругляку. Я следил за ним и ждал, когда же он, наконец, опомнится.

– О, прошу извинить, – наконец, опомнился он. – Но этого будет много. Может, еще чего?

Голос его с необыкновенной быстротой потеплел, преобразился, наполнился волнительными и доброжелательными нотками. Улыбка стала шире, и от нее повеяло искренностью. Вот он, волшебный способ добиться искренности. Пусть и условна она, как этот кусок металла, но все же…

– Пожалуй, – лениво согласился я, подтягивая старую дубовую кружку. – Но тогда этого будет мало.

И я выложил еще три монеты.

Он внимательно поглядел на меня. Улыбка же его расползлась столь широко, что казалось, разорвет лицо. Но лишь на миг. После он серьезно покивал, и с готовностью переступил с ноги на ногу, будто готовясь к прыжку.

– Очевидно столь необычный гость, скрывающий свой истинный лик под видом дорожного бродяги, хочет знать очень важные новости. Я с готовностью поведаю ему все.

Я настойчиво придвинул ему четыре монеты. Он с уважительным поклоном сгреб их в карман кожаного фартука.

– Очевидно, важную весть хотите услыхать, сударь, – осторожно осведомился он.

– Очень важную, – настойчиво кивнул я.

– Я к вашим услугам.

Выдержав недолгую паузу, я тихо произнес:

– Скажи мне, почтенный кабатчик, для чего тебе эти монеты?

Он остолбенел. Лицо его на миг превратилось в каменную маску, рот слегка приоткрылся. Да, нечасто попадается замызганный бродяга, готовый пожертвовать четыре полновесных золотых, лишь ради того, чтобы узнать, как ты ими распорядишься. Тут невольно заподозришь неладное. Хотя все было честно и откровенно. Мне воистину хотелось узнать его желания. И вообще – есть ли таковые. Но просто спросишь – не удостоят и разговора. В лучшем случае соврут или насочиняют небылиц. А так все искренне.

Я терпеливо ждал, поглядывая на кабатчика. Он молчал. Но вдруг в глазах его вспыхнула ярость. Вернее, то было невежество и нежелание понимать. Но для меня он снова растянул дрожащую улыбку. Правда, вышла кривая ухмылка, но я сделал вид, что не заметил ее. Хозяин таверны затравленно оглянулся, будто выискивая поддержки, и молящими глазами обратился ко мне.

– Поймите сударь, я кабатчик, а не философ…

– Это не ответ, – на стол упала еще одна монета. Я улыбнулся, прихлопнул ее ладонью и придвинул к нему. Он жадно сглотнул и тяжело задышал, словно после пробежки. Затем схватился за голову. Но монету забрал, после чего сел напротив меня. Я взирал на него спокойно и дружелюбно, и ждал того же в ответ. Он тоже несколько успокоился, повздыхал, вытер потную лысину платком. Обвел свою залу трепетным взором и в задумчивости остановил его на мне.

– Зачем мне золото? Хм, вопрос щекотливый. А вам что, девать его некуда?

Я впился в него холодным и острым взглядом.

– Я спрашиваю тебя, почтенный! Касательно себя мне все известно!

– О, простите, простите, – поспешно закивал он, примиряющее вскинув руки. – Вы, видимо, странствующий принц, выискивающий смысл жизни. Что ж, я уважаю щедрых людей. Да, по-настоящему щедрых, кто знания свои ставит превыше золота. А мне куда его девать? Так ведь детишки у меня, да жена сварливая. Ей сколько не давай, все мало. Такой ответ вам подойдет?

Изворотлив. Умен, хитер и изворотлив. Молодец. Но такой ответ меня не устраивал. Я хлебнул пива и покачал головой.

– Нет.

– Как? Вы разве не женаты? – глаза его до краев наполнились искренним ужасом. Или завистью?

Я не стал ничего говорить. Ибо самые емкие слова – это действия. На столе появилась еще одна полновесная монета.

– Ты очень мил, любезный, – с легкой иронией я повторил жест с золотом. – Но пусть сегодня речь пойдет о тебе, но не обо мне. Ладно?

– Да, да, – мелко закивал он, высматривая кого-то между столов. После подозвал одного из слуг и приказал распорядиться по кухне, чувствуя, что разговор наш может затянуться. Ему же он сулил неплохую выгоду. Равно как и мне.

– Так вернемся же, – настойчиво произнес я. – Ну а жене сколько надо?