Текст книги "Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Поттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

И хотя требования о строительстве северного маршрута продолжали нарастать, реальные перспективы северного маршрута были поставлены под серьёзную угрозу. Начнём с того, что Франклин Пирс попал под влияние старых партийных завсегдатаев и южан в демократической организации, а Дуглас был обделен при распределении патронажа; очевидно, что он не имел большого влияния на новую администрацию. Но среди тех, кто имел влияние, был Джефферсон Дэвис. Будучи военным министром, Дэвис отвечал за железнодорожные изыскания. Он отправил геодезистов для проведения рекогносцировки трех трансконтинентальных маршрутов: один – северный, от Сент-Пола через Великую излучину Миссури; другой – между 38-й и 39-й параллелями от истоков Арканзаса через перевал Кочетопа (в южном Колорадо) и через Солт-Лейк; и третий – от Форт-Смита, Арканзас, через Альбукерке. Дэвис объяснил отсутствие каких-либо изысканий для предпочтительного для Дугласа центрального маршрута через Южный перевал тем, что он уже достаточно изучен. Но это заверение не внушало доверия, поскольку Дэвис, как известно, симпатизировал южному маршруту, а его начальник Корпуса топографических инженеров Уильям Х. Эмори был ещё более приверженцем такого маршрута. Эмори публично выражал энтузиазм в отношении маршрута по реке Гила ещё до 1850 года; он владел недвижимостью в Сан-Диего, а его шурин, Роберт Дж. Уокер, возглавлял Атлантическую и Тихоокеанскую железнодорожную компанию, которая была зарегистрирована в Нью-Йорке в 1853 году и уже направила частных геодезистов в район реки Гила.[254]254
  Критическое обсуждение роли Дэвиса и Эмори и их цели обеспечить южный маршрут см. в William H. Goetzmann, Army Exploration in the American West, 1803–1863 (New Haven, 1959), pp. 262–278; Russel, Improvement of Communication, pp. 168–173, 183–186; Shenton, Walker, pp. 129–133; John Muldowny, «The Administration of Jefferson Davis as Secretary of War» (Ph.D. dissertation, Yale, 1959); о недостатке влияния Дугласа в администрации Пирса, Milton, Eve of Conflict, pp. 94–97; Roy Franklin Nichols, Franklin Pierce, Young Hickory of the Granite Hills (rev. ed.; Philadelphia, 1958), pp. 228–229.


[Закрыть] Что было ещё более зловещим, Пирс назначил Джеймса Гадсдена, железнодорожного промоутера из Южной Каролины, министром в Мексике и отправил его туда с инструкциями провести переговоры о покупке территории к югу от реки Гила, которая будет иметь стратегическое значение для строительства железной дороги по южному маршруту.[255]255
  Garber, The Gadsden Treaty, pp. 77–108.


[Закрыть] В этот момент Мемфис, Виксбург, Новый Орлеан и Техас собирались предпринять свои главные усилия, чтобы получить Тихоокеанскую железную дорогу для своего региона, и, казалось, могли добиться успеха.

Дуглас вернулся в Вашингтон в декабре 1853 года, все ещё надеясь организовать Территорию Небраска. Но вместе с этой непрерывностью было и много прерывистости. После смерти жены менее чем за два месяца до окончания предыдущей сессии он отправился в длительную поездку в Европу как раз в тот момент, когда Франклин Пирс вступил в должность президента. По возвращении он обнаружил, что Пирс не смог проявить никакой эффективной инициативы и был окружен пристрастными южанами, а Гадсден, долгое время выступавший за строительство железной дороги по южному маршруту, находился с миссией в Мексике. Хуже того, он быстро понял, что больше не может рассчитывать на поддержку сенатора Атчисона в отношении его законопроекта о Небраске, и вскоре оказался под сильным давлением со стороны Атчисона.

Во время перерыва в работе Конгресса Атчисон вступил в первую фазу кампании по переизбранию в Миссури, в которой ему противостоял Томас Харт Бентон. Кампания носила характер борьбы за обиду, поскольку силы Атчисона сместили Бентона в 1851 году после тридцати лет работы в Сенате. Старый римлянин жаждал мести и знал, как её добиться, ведь он был популярным, опасным и зачастую беспринципным противником. Нащупывая уязвимые места Атчисона, Бентон сделал ставку на его поддержку законопроекта о Небраске, который сделал бы Небраску свободной территорией и поэтому вызывал возражения у сторонников рабства Атчисона. Бентон фактически поставил Атчисона перед дилеммой: если Атчисон поддержит законопроект, он предаст интересы рабства Миссури; если он выступит против него, он предаст интересы железных дорог Миссури.

После жестокого избиения Бентона Атчисон начал говорить, что он увидит, как Небраска «утонет в аду», прежде чем передаст её свободным сойлерам. Кроме того, он придумал способ переломить дилемму и уязвить Бентона: убрать из билля о Небраске пункт о Миссурийском компромиссе и поставить Бентона перед выбором: принять его, что вызвало бы антагонизм со стороны сторонников свободных почв, или выступить против него, что вызвало бы антагонизм со стороны поддерживавших его железнодорожных кругов Миссури.

То, какое именно давление оказал Атчисон на Дугласа, стало предметом длительных и довольно ненужных споров. Позднее Атчисон, очевидно, заявил, что он был инициатором идеи отмены Миссурийского компромисса и заставил Дугласа осуществить свой план, угрожая занять пост председателя Комитета по территориям и самому внести законопроект, если Дуглас этого не сделает.[256]256
  О влиянии политических и других условий в Миссури см. в Ray, как указано в примечании 18; Malin, The Nebraska Question, pp. 123–153, 416–443 и passim – фактически, работа Малина является первой адекватной историей вопроса о Небраске как западного вопроса, включающего интересы и деятельность местных элементов в Айове, Миссури, Небраске и Канзасе; William E. Parrish, David Rice Atchison of Missouri, Border Politician (Columbia, Mo., 1961), p. 143.


[Закрыть] Действительно ли Атчисон угрожал таким образом, вряд ли имеет значение. Несомненно, он дал Дугласу понять, что передумал и больше не будет поддерживать законопроект о Небраске с сохранением Миссурийского компромисса. Дуглас знал, что Атчисон был влиятельным сенатором – фактически старшим членом Сената по выслуге лет – и соратником Джеймса М. Мейсона, Роберта М. Т. Хантера из Вирджинии и Эндрю П. Батлера из Южной Каролины – столь могущественного трио, какое только было в Сенате. Он также знал, что его законопроект не прошел в 1853 году даже при поддержке Атчисона, а если это было так, то он точно не мог пройти в 1854 году без поддержки Атчисона. Более того, Дуглас понимал, что если бы восточные антижелезнодорожные интересы выступили против, законопроект не смог бы пройти, если бы он встретил серьёзную оппозицию и со стороны южных сенаторов. У южан просто не было стимула голосовать за меру, которая приведет к созданию ещё одной свободной территории, а также поможет Чикаго или Сент-Луису отобрать Тихоокеанскую железную дорогу у южных городов в то время, когда их перспективы были как никогда радужными. Поэтому предложение по Небраске должно быть оформлено в виде уступок, чтобы заручиться поддержкой южан, иначе оно провалится. Для такого ума, как у Дугласа, это должно было казаться аксиомой и непреложным.[257]257
  Фрэнк Х. Ходдер и П. Орман Рэй (заметки 3, 11, 18) вели долгие и упорные споры о том, кто был «автором» отмены Миссурийского компромисса – Дуглас или Атчисон. В этом споре оба как-то не заметили, насколько дополняют друг друга их выводы. Ходдер показал, почему Дуглас нуждался в территориальной организации, но не показал, почему эта нужда привела его к нежеланию пойти на отмену компромисса. Рэй показал природу сил, оказывавших давление в пользу отмены, но не срочность необходимости, которая делала Дугласа уязвимым перед ними. Дуглас был подвержен общему давлению южан, и бесполезно спорить об относительной важности того или иного южанина (Атчисона) или другого (Диксона).


[Закрыть]

В январе и феврале Дуглас предпринял ряд шагов, направленных на уступки. Об их обосновании можно только догадываться, но некоторые из них очень убедительны. Начнём с того, что Миссурийский компромисс был серьёзным препятствием для Дугласа, поскольку, пока он сохранялся, он не мог надеяться склонить южных сенаторов к голосованию за организацию Небраски. Но это препятствие казалось слишком грозным, чтобы его можно было устранить прямой отменой. Слишком долгое время многие считали Акт 1820 года «торжественным договором», не подлежащим отмене. Сам Дуглас с почтением говорил о нём ещё в 1849 году, а его законопроект о Небраске, принятый на предыдущей сессии, молчаливо признавал ограничение Миссури. Когда Атчисон заявил на заседании Сената, что хотел бы снять ограничение, но не видит надежды на это, молчание Дугласа и других сенаторов показало, что они разделяют понимание Атчисона о том, что Миссурийский компромисс все ещё действует.[258]258
  В 1849 году Дуглас заявил, что Миссурийский компромисс «канонизирован в сердцах американского народа как святыня, которую ни одна безжалостная рука никогда не будет настолько безрассудна, чтобы нарушить». Речь в Спрингфилде, 23 октября 1849 г., цитируется по John G. Nicolay and John Hay, Abraham Lincoln: A History (10 vols.; New York, 1890), I, 335; заявление Атчисона в Congressional Globe, 32 Cong., 2 sess., pp. 1111, 1113.


[Закрыть]

Однако, несмотря на санкцию, которой когда-то пользовался этот компромисс, в 1846–1850 годах Конгресс, как хорошо знал Дуглас, неоднократно отказывался распространить его на Мексиканскую уступку и в итоге применил принцип народного суверенитета в качестве новой основы для урегулирования. С точки зрения логики, это ставило вопрос: Если в 1850 году Конгресс занял позицию, согласно которой народ территории должен решать вопрос о рабстве на местном уровне, а Конгресс должен воздерживаться, не противоречит ли это тому типу регулирования, который был установлен Конгрессом в Акте 1820 года? А если противоречило, то не заменила ли более поздняя основа урегулирования более раннюю? Короче говоря, разве Миссурийский компромисс не был «заменен» законодательством 1850 года? Человеку, который отчаянно нуждался в освобождении от ограничений Миссурийского компромисса, но боялся вступить в прямое противостояние с ним, такая линия расследования казалась очень полезной.

Как чисто силлогистическое рассуждение, этот аргумент не лишён достоинств,[259]259
  Ряд исследователей творчества Дугласа подчеркивают искренность его веры в народный суверенитет как основу территориальной политики ещё до 1854 года. Например, Роберт В. Йохансен, «Закон Канзаса-Небраски и тихоокеанская северо-западная граница», Pacific Historical Review, XXII (1953), 129–141; Гарри В. Яффа, Кризис разделенного дома: An Interpretation of the Issues in the Lincoln-Douglas Debates (New York, 1959), pp. 133–146; Gerald M. Capers, Stephen A. Douglas, Defender of the Union (Boston, 1959), pp. 43–44. Но Яффе почти один согласился с утверждением, что «задолго до 1854 года» Дуглас считал Миссурийский компромисс «вытесненным» народным суверенитетом. И даже Яффе оговаривает свою позицию, говоря, что Дуглас рассчитывал применить народный суверенитет в Канзас-Небраске без отмены Миссурийского компромисса (стр. 107).


[Закрыть] но два момента должны были быть вычеркнуты из поля зрения. Во-первых, Конгресс не обязательно придерживался какого-то одного «принципа» для определения статуса рабства на территориях. Исторически он не придерживался какого-то одного принципа, но использовал принцип исключения в Северо-Западной территории, принцип географического деления в Луизианской территории и принцип народного суверенитета в Мексиканской уступки. В прагматичных традициях англо-американской политики не было причин, по которым принятие одного из этих принципов для одного региона должно мешать применению другого принципа для другого региона. Географическое разделение применимо к одному региону, народный суверенитет – к другому, и не было причин, по которым эти два принципа должны встретиться.[260]260
  Намеренное разнообразие ряда соглашений, определивших статус рабства в Союзе, и отсутствие какого-либо единого контролирующего принципа урегулирования были убедительно изложены Томасом Хартом Бентоном в Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess., appendix, pp. 557–558.


[Закрыть] Во-вторых, в 1850 году никто не предполагал, что законодательство Юты и Нью-Мексико имеет какое-либо отношение к Миссурийскому компромиссу. Прорабовладельцы не утверждали, что это так;

Антирабовладельцы, которые подняли бы крышу при одном только намеке на такую идею, не протестовали, что это так.[261]261
  Об отсутствии в 1850 году намерения отменить Миссурийский компромисс см. Nevins, Ordeal, II, 100.


[Закрыть] Таким образом, желание Дугласа обойти Миссурийский компромисс, а не столкнуться с задачей его устранения, привело его к удивительной выдумке. Вместо того чтобы просто заявить, что Миссурийское поселение было случайно удалено четыре года назад людьми, которые не знали, что делают, – что само по себе было бы трудно поверить, – он, по сути, сделал ещё более потрясающее заявление, что это важнейшее политическое действие было предпринято сознательно и без конкурса людьми, которые даже не удосужились обсудить, что они делают.

Дуглас не по своей воле пришёл к этому логическому туру. Неумолимые обстоятельства шаг за шагом подталкивали его к этому. Он сделал шаг, от которого уже не было возврата, 4 января, когда внес новый законопроект по Небраске. Этот законопроект просто предусматривал организацию территории Небраска, и в нём точно таким же языком, как и в законах о Юте и Нью-Мексико 1850 года, говорилось, что «после принятия в качестве штата или штатов указанная территория или любая её часть должна быть принята в Союз с рабством или без него, как это может быть предписано их конституцией на момент принятия». Кроме того, в нём предусматривалось, что новая территория должна включать не только территорию к западу от Айовы и Миссури, как это было предусмотрено предыдущим законопроектом, но и простираться до канадской границы и охватывать всю территорию Луизианской покупки, которая оставалась неорганизованной.[262]262
  Senate Reports, 33 Cong., 1 sess., No. 15 (Serial 706); Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess., p. 115. Формально этот законопроект представлял собой поправку к законопроекту, который сенатор Огастес Цезарь Додж из Айовы внес в начале сессии и который был точной копией законопроекта Дугласа о Небраске, принятого на предыдущей сессии.


[Закрыть]

В законопроекте от 4 января ничего не говорилось ни о Миссурийском компромиссе, ни о статусе рабства на территории. Задумывал ли Дуглас его как молчаливую отмену Акта 1820 года, как предполагают многие историки, или как тонкий приём, чтобы задобрить южан, заставив их думать, что он отказался от Акта 1820 года, не отказываясь от него на самом деле, как утверждается, не совсем ясно. С другой стороны, совершенно ясно, что он предлагал наименьшую уступку, которая, как он надеялся, могла бы заручиться поддержкой южан.

Он быстро обнаружил, что этого минимума недостаточно, поскольку южане совершенно правильно указали на то, что Акт 1820 года все ещё действует: законопроект позволял жителям территории принять прорабовладельческую конституцию только после принятия её в состав штата; пока она была территорией, Акт 1820 года все ещё оставался в силе. Короче говоря, законопроект Дугласа создавал ситуацию, при которой в момент принятия территории в штат рабовладельцы могли проголосовать за прорабовладельческую конституцию, но при этом ни один из таких рабовладельцев не мог обосноваться на территории до этого голосования.[263]263
  Линкольн выразил эту мысль в 1854 году, сказав: «Держите его [рабство] за пределами [территории] до тех пор, пока не будет проведено голосование, а голоса в пользу рабства нельзя получить ни при одном населении в сорок тысяч человек на земле» Roy P. Basler (ed.), The Collected Works of Abraham Lincoln (8 vols.; New Brunswick, N.J., 1953), II, 262–263.


[Закрыть] Атчисон и другие, очевидно, оказали сильное и, возможно, даже жесткое давление по этому вопросу. Дуглас попытался ответить на него любопытным способом: 10 января газета «Вашингтон Юнион» напечатала дополнительный раздел законопроекта, который, по её словам, был опущен в первоначальной опубликованной версии из-за «канцелярской ошибки». В этом дополнении говорилось, что «все вопросы, касающиеся рабства на территориях и в новых штатах, которые будут образованы на их основе, должны быть оставлены на усмотрение проживающих там людей через их соответствующих представителей».[264]264
  В рукописи законопроекта дополнительный раздел был добавлен отдельно, что позволяет предположить, что «пропуск» в первой печати мог быть не просто «канцелярской ошибкой». Аллен Джонсон, Стивен А. Дуглас (Нью-Йорк, 1908 г.), стр. 233.


[Закрыть] Однако более проницательные юридические умы Юга не были удовлетворены даже этим вторым шагом, поскольку, если Акт 1820 года не будет отменен полностью, он все равно будет исключать рабов до тех пор, пока правительство территории не примет решение впустить их, чего нельзя было ожидать от такого правительства, если бы ему не было позволено изначально закрепиться в интересах рабовладельцев. Представитель Филипп Филлипс из Алабамы понял этот момент и привлек внимание других южных демократов к его важности.[265]265
  О давлении южан на Дугласа см. Генри Барретт Ученый, «The Relation of Philip Phillips to the Repeal of the Missouri Compromise in 1854», MVHR, VIII (1922), 303–317; Henry S. Foote, Casket of Reminiscences (Washington, 1874), p. 93; Samuel S. Cox, Three Decades of Federal Legislation (Providence, R.I., 1888), p. 49; Milton, Eve of Conflict, p. 112; Ray, Repeal of Missouri Compromise, pp. 209–219; Nevins, Ordeal, II, 95.
  После того как Дуглас принял принцип отмены, он уже не мог признать, что не был полностью за отмену или что предыдущие версии его законопроекта могли не привести к её осуществлению. Подозрения южан о том, что Дуглас пытался заручиться их поддержкой, делая вид, что предлагает отмену, но на самом деле не делая этого, были вскоре забыты. Однако более века спустя Гарри В. Яффе в книге «Кризис разделенной палаты» (Crisis of the House Divided, p. 175 и passim) независимо пришёл к мнению, к которому Филлипс пришёл в 1854 г. Первое предложение Дугласа, по его мнению, устранило бы Миссури. Компромисс был принят в момент принятия штата, но оставил бы его в силе на территориальном этапе, тем самым фактически препятствуя рабовладельцам, не допуская их до выборов, которые должны были определить, могут ли они войти в штат. Обращение Яффе имеет важное значение, которое историки, к сожалению, не признают. Но ирония заключается в том, что Яффе, по-видимому, следует рассматривать это двусмысленное поведение Дугласа как государственную мудрость, в то время как Филлипс считал его простым двуличием. Обстоятельства вынудили Дугласа занять двусмысленную позицию, и в результате антирабовладельцы заподозрили его в тайной продажности прорабовладельцам, а прорабовладельцы – в тайной продажности антирабовладельцам. Предположение Яффе о том, что он обманывал своих южных единомышленников, поддерживая Миссурийский компромисс и делая вид, что это не так, едва ли заслуживает большего доверия, чем убежденность Невинса в том, что он обманывал своих северных единомышленников, отменяя Миссурийский компромисс и делая вид, что это не так.


[Закрыть] Они в частном порядке убеждали Дугласа пойти на дальнейшую уступку, когда сенатор Арчибальд Диксон, виг из Кентукки, самостоятельно пришёл к выводу, что отмены по умолчанию недостаточно. 16 января Диксон предложил поправку, предусматривающую прямую отмену всей части Акта 1820 года, запрещавшей рабство к северу от 36°30′.[266]266
  Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess., p. 175; Mrs. Archibald Dixon, True History of the Missouri Compromise and Its Repeal (Cincinnati, 1898), p. 445. Роль Дугласа сбила историков с толку, поскольку публично он был представителем и руководителем сил, которые в частном порядке он не мог контролировать. В своём Комитете по территориям ему приходилось идти на уступки Сэму Хьюстону (Nichols, Blueprints, p. 95); в Демократической фракции он был вынужден неохотно принимать формулировки, которые на заседаниях он энергично отстаивал, как будто они были его собственными.


[Закрыть] Эта поправка наконец-то поставила вопрос об отмене Компромисса на широкую ногу. Последовавшая за этим неделя была напряженной для многих людей. Диксон предложил свою поправку в понедельник. В среду Дуглас отправился на прогулку в карете с Диксоном, который объяснил свои взгляды на необходимость явной отмены. Дуглас показал, что ему не хотелось принимать план Диксона, но он откликнулся на логику Диксона и после длительного обсуждения наконец импульсивно воскликнул: «Боже, сэр, вы правы. Я включу это в свой законопроект, хотя знаю, что это вызовет адскую бурю».[267]267
  Dixon, Missouri Compromise, p. 445.


[Закрыть] С того момента и до конца недели территориальные комитеты Сената и Палаты представителей работали над новыми проектами законопроекта. Они согласились сделать третий радикальный шаг – включить в него конкретную отмену Миссурийского компромисса, а также организовать две территории – Канзас к западу от Миссури и Небраску к западу от Айовы и Миннесоты. По всей видимости, это было сделано для того, чтобы дать широко разбросанным поселениям в долине Платте и в долине Канзаса равные шансы на развитие без зависимости одного от другого, или чтобы уравнять шансы сторонников северного и центрального железнодорожных маршрутов, но в целом это было истолковано как намерение сделать одну территорию рабовладельческим штатом, а другую – свободным государством. Этот подтекст, разумеется, ещё больше разозлил антирабовладельческие силы.[268]268
  Кейперс, Дуглас, стр. 94–97, особенно четко описывает шаги, с помощью которых первоначальный законопроект был изменен. После того как Дуглас принял идею отмены, он был вынужден, в качестве последней уступки, изменить заявление о том, что Миссурийский компромисс был «недейственным», на заявление о том, что он был «недействительным». О двух территориях см. Johnson, Douglas, pp. 226–227, 238–239; Milton, Eve of Conflict, pp. 148–149; Douglas, in Senate, Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess., pp. 221–222; appendix, p. 382.


[Закрыть]

На этом позднем этапе Франклин Пирс, который до сих пор не проявлял никакой инициативы, теперь попытался высказать своё мнение по этому вопросу. И сенатор Касс, и секретарь Уильям Л. Марси предупредили президента, что отмена закона может повлечь за собой серьёзные трудности для его администрации. В субботу кабинет министров обсудил эту проблему, и, судя по всему, все его члены, кроме Джеймса К. Доббина из Северной Каролины и Дэвиса из Миссисипи, не одобрили готовящуюся акцию. Более того, похоже, что президент и кабинет фактически разработали и отправили Дугласу альтернативное предложение, которое предусматривало судебное решение вопроса о конституционности Компромисса. Но поскольку Атчисон, Мейсон, Батлер и другие лидеры южан стремились удержать Дугласа в узде, он отверг план кабинета.

Поздно вечером в субботу Комитет решил представить отчет в следующий понедельник, но они понимали, что прежде чем вносить на рассмотрение столь важную и противоречивую меру, какой обещала стать эта, они должны обязать президента поддержать её. Они знали, что Пирс не любит вести дела в воскресенье, и поэтому, вместо того чтобы обратиться к нему напрямую, они отправились к Джефферсону Дэвису и попросили его организовать беседу. Дэвис, Дуглас, Атчисон, Мейсон, Хантер, Джон К. Брекинридж и Филлипс вместе отправились в Белый дом, и Дэвис пошёл прямо к президенту. Пирс принял их всех в библиотеке, и, судя по всему, его манера поведения была отстраненной и без энтузиазма, что вполне можно было принять во внимание, учитывая их отказ от его предложения, сделанного накануне, и его собственные опасения относительно их планов. Но Пирс не мог противостоять силе южного сенаторского хунто, как и Дуглас. После некоторого обсуждения он согласился, что администрация поддержит их план. К тому времени Пирс уже достаточно долго находился на своём посту, чтобы знающие конгрессмены поняли, что он имеет свойство давать импульсивные обязательства, которые впоследствии не хотел выполнять, поэтому Дуглас Пирс предусмотрительно заставил его собственноручно написать роковое заявление о том, что Миссурийский компромисс «был заменен принципами законодательства 1850 года, обычно называемого компромиссными мерами, и настоящим объявляется недействительным и не имеющим юридической силы». Пирс допустил ошибку, позволив провести эту встречу без присутствия кого-либо из своих советников, кроме Дэвиса, и в последней, полусерьезной попытке сохранить открытым один из возможных люков для отступления, он попросил участников совещания проконсультироваться с секретарем Марси. Но они уже получили то, за чем пришли, и позже использовали тот факт, что Марси не было дома, когда они позвонили, как оправдание для того, чтобы не советоваться с ним вообще.[269]269
  О политике администрации и воскресном собеседовании см. в: Джефферсон Дэвис – миссис Диксон, 27 сентября 1879 г., в Dixon, Missouri Compromise, pp. 457–460; New York Herald, Jan. 23, 24, 1854; письмо Филипа Филлипса, Aug. 24, 1860, в Washington Constitution, Aug. 25, 1860; Learned, «Relation of Philip Phillips to the Repeal»; Nichols, Pierce, pp. 321–324; Milton, Eve oj Conflict, pp. 115–117; Claude M. Fuess, The Life of Caleb Cushing (2 vols.; New York, 1923), II, 146–147. Об игнорировании Марси – заявление Рубена Фентона в Henry Wilson, History of the Rise and Fall of the Slave Power in America (3 vols.; Boston, 1872–77), II, 382–383; Ivor Debenham Spencer, The Victor and the Spoils: A Life of William L. Marcy (Providence, R.I., 1959), pp. 278–279.


[Закрыть]

Дуглас, Пирс и сенаторское джойнт были не единственными людьми в Вашингтоне, которые были заняты в это воскресенье. В другой части города Салмон П. Чейз и Чарльз Самнер из Сената, а также Геррит Смит, Джошуа Р. Гиддингс и два других члена Палаты представителей собирались, чтобы завершить свои планы по протесту против того, чтобы вновь открыть для рабства территорию, которая была официально посвящена свободе. На самом деле представители антирабовладельческого движения выразили своё неодобрение сразу же, ещё в начале месяца, когда Дуглас представил свой законопроект в его первой форме, а Самнер предложил поправку, подтверждающую Миссурийский компромисс. Но события развивались так быстро, что до этого момента не было серьёзного сопротивления. Однако теперь шесть конгрессменов, выступавших против рабства, готовились к организованной оппозиции. Они взяли черновой вариант заявления, написанного Гиддингсом в основном для использования в Огайо, а Чейз подготовил новую версию в более широких выражениях. Самнер придал ему окончательную литературную форму, а затем эти шесть «независимых демократов», как они себя называли, отправили своё сочинение редактору National Era, еженедельника против рабства, издававшегося в Вашингтоне.[270]270
  Об авторстве «Обращения независимых демократов» Джордж В. Джулиан, Жизнь Джошуа Р. Гиддингса (Чикаго, 1892), с. 311; Чейз – Дж. Т. Троубриджу, 19 января 1854 г., в Robert B. Warden, An Account of the Private Life and Public Services of Salmon Portland Chase (Cincinnati, 1874), p. 338; J. W. Schuckers, Life and Public Services of Salmon Portland Chase (New York, 1874), pp. 140, 160–161; Chase to E. L. Pierce, Aug. 8, 1854, в Diary and Correspondence of Salmon P. Chase, AHA Annual Report, 1902, II, 263. Восхитительное краткое изложение авторства в Nichols, Blueprints, pp. 290–291. См. также James A. Rawley, Race and Politics: «Кровоточащий Канзас» и приближение Гражданской войны (Филадельфия, 1969), с. 44–45.


[Закрыть]

В понедельник утром Дуглас представил новый законопроект в комитете. Во вторник он предложил вынести его на обсуждение. Чейз с поразительной непринужденностью попросил отсрочки, чтобы изучить законопроект. Дуглас согласился на эту просьбу. Но не успел закончиться день, как из печати вышла газета National Era. В нём был опубликован «Призыв независимых демократов». Обращение явно предвещало ожесточенную борьбу демократов свободных земель против законопроекта и против администрации, поскольку в нём эта мера была подвергнута нападкам «как грубое нарушение священного обещания, как преступное предательство драгоценных прав, как неотъемлемая часть зверского заговора» с целью превратить свободную Небраску в «мрачный край деспотии, населенный господами и рабами». В нём осуждался лично Дуглас, обвинявшийся в том, что он пожертвовал спокойствием нации ради удовлетворения своих президентских амбиций, и клеймились «подневольные демагоги», служившие «деспотизму рабства». Это была первая канонада в том, что, возможно, и по сей день является самой ожесточенной битвой в конгрессе Америки.[271]271
  Представление законопроекта и просьба Чейза в Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess., pp. 221, 239–240; текст Обращения независимых демократов, там же, pp. 281–282; критическое замечание о дате Обращения в Nichols, Blueprints, p. 291.


[Закрыть]

Сказать, когда вопрос о Небраске перестал быть в первую очередь железнодорожным и стал в первую очередь вопросом о рабстве, было бы весьма сомнительным занятием. Но, безусловно, после выхода из печати номера National Era от 24 января он уже никогда не был железнодорожным вопросом.

Призыв независимых демократов знаменателен тем, что в нём очень эффективно использовалась тактика борьбы с рабством, которую уже применяли аболиционисты и которая, пожалуй, всегда используется в любой ситуации ожесточенной полемики, но которая достигла высшей степени эффективности в 1854 году и в последующие годы. Это была тактика нападения на защитников рабства не по достоинствам или недостаткам их позиции, а на основании того, что они порочны, нечестны и злы. По иронии судьбы, это обвинение, которое во многих случаях не соответствовало действительности, оказалось гораздо более эффективным в пропагандистских целях, чем обвинение в поддержке пагубной системы, которое было правдой. Таким образом, «независимым демократам» было недостаточно основывать свою атаку на том, что мера Дугласа нарушает мир, попирает устоявшийся закон и дает преимущество рабству, а также является ошибочной и безответственной. Вместо этого им пришлось представить его, как и Уэбстера, как заблудшую душу. Дуглас стал предателем, говорили они, в обмен на поддержку рабовладельцев в борьбе за президентское кресло.

Эта реклама в значительной степени опиралась на моральные абсолюты: Миссурийский компромисс был не просто актом Конгресса, это было священное обещание. Отмена компромисса была не просто политическим маневром, а результатом злодейского заговора. Дуглас не пытался, как можно предположить, найти способ сохранить Небраску свободной и одновременно организовать её; он был Иудой, Бенедиктом Арнольдом, продавшим Небраску в рабство. То, что он сделал, не было ошибкой; это было преступное предательство. Эти обличения были облечены в форму самого ханжеского негодования, и создавалось впечатление, что жалобщики были, по выражению Чарльза Самнера, «рабами принципа», которые никогда не опустятся до политики. Однако дело в том, что конгрессмены, выступавшие против рабства, обычно были политическими вольными стрелками, не имевшими нормальной основы для политической поддержки через партийную организацию, и они нашли в этом виде пропаганды стратегический способ компенсировать слабость своей организационной позиции. Дело также в том, что в большинстве своём они были весьма проницательны в политическом плане и способны на крайне острые приёмы. Например, в то самое время, когда они отправляли Дугласа во тьму за его святотатство в игре с Миссурийским компромиссом, Уильям Х. Сьюард, выдающийся лидер против рабства, делал политическое лекарство для партии вигов, поощряя южных вигов требовать полной отмены компромисса, чтобы Дуглас был вынужден также предложить его, чтобы соответствовать заявке вигов на поддержку юга.[272]272
  Монтгомери Блэр – Гидеону Уэллсу, 17 мая 1873 г., The Galaxy, XVI (1873), 691–692; Milton, Eve of Conflict, pp. 151–152; Nichols, Blueprints, p. 290, цитируя Seward to Thurlow Weed, Jan. 7, 8, 1854, in Thurlow Weed Papers.


[Закрыть] Историки уже более века порицают Дугласа за его моральную черствость, однако в документах нет ни одного акта политического трюкачества со стороны Дугласа, сравнимого с этим. Дело, однако, не в том, что лидеры антирабовладельческого движения были одновременно более ловкими в своей политике и менее нравственными в своей практике, чем казалось на первый взгляд. Дело в том, что после 1854 года они все больше приобретали силу.

В этом им помогала не только праведность их дела, но и техническое мастерство характерного стиля публицистики, который дискредитировал их оппонентов не только как принципиально неверных, но и как морально развращенных и одиозных личностей.

Следующие три с половиной месяца стали свидетелями беспрецедентной по интенсивности борьбы. Хор откликов свободных земель на призыв независимых демократов поднялся до рёва, который ошеломил сторонников Канзас-Небраски и, должно быть, наполнил их страхом. Только самый хладнокровный из политических воинов смог бы сохранить голову среди такого фурора. Но в сенатском хунто были опытные ветераны, и за кулисами они поддерживали постоянное давление, чтобы удержать линию партийной регулярности. Тем временем на сцене Сената Дуглас вел такую борьбу, какой старейшие члены ещё не видели. Будучи прирожденным бойцом, он лучше всего действовал, когда его атаковали, и ни один член американского Конгресса не подвергался таким нападкам как в Конгрессе, так и за его пределами, как сейчас. Как он сам позже говорил, он мог бы доехать до Чикаго при свете своих собственных горящих чучел. Перед лицом этого нападения он защищался с поразительными ресурсами – точной памятью на мелкие детали политических сделок тридцатилетней давности, режущей прямотой и убедительностью в опровержениях, устойчивой силой, обусловленной объемом и уместностью доказательств, которые он мог привести практически по любому вопросу, и высшей виртуозностью в передаче и приёме дебатов. В течение пяти недель он доминировал в Сенате, а затем, наконец, в пяти с половиной часовом выступлении, начавшемся около полуночи 3 марта, загнал своих противников в угол и заставил их признать недостатки в своих аргументах. После такого завершения дебатов законопроект о Канзасе и Небраске был принят 37 голосами против 14.[273]273
  Голосование и речь Дугласа, Congressional Globe, 33 Cong., 1 sess. p. 532; appendix, pp. 325–338; 14 сенаторов свободных штатов и 23 сенатора рабовладельческих штатов высказались «за»; 12 сенаторов свободных штатов и 2 сенатора рабовладельческих штатов (Белл из Теннесси и Хьюстон из Техаса) – «против». Отличные отчеты о дебатах в Milton, Eve of Conflict, pp. 118–141; Beveridge, Lincoln, III, 198–217 (оба благоприятны для Дугласа); Nevins, Ordeal, II, 113–145 (неблагоприятны для Дугласа).


[Закрыть]

В Палате представителей восстание вольноотпущенников было гораздо более масштабным, чем в Сенате. 21 марта Палата отказалась передать законопроект в Комитет по территориям, а вместо этого отправила его в Комитет полного состава, где он был погребен под пятьюдесятью другими законопроектами. Это действие показало, что Демократическая партия была расколота, и большинство членов Палаты представителей выступали против этой меры. Но лидеры администрации сразу же начали использовать покровительство, примирять и оказывать давление. Постепенно, в течение марта и апреля, они накапливали голоса, пока в мае Дуглас, руководивший кампанией, не решил, что большинство собрано, и выбрал стратегию, согласно которой все законопроекты будут рассматриваться до принятия меры по Канзасу-Небраске. Таким образом, Палата представителей, проводя одно голосование за другим, отложила все остальные законопроекты и наконец-то подошла к «похороненной» мере. Спор продолжался пятнадцать дней, и напряжение нарастало по мере приближения финального голосования. На фоне дикого возбуждения в ход шло оружие, и кровопролитие казалось неизбежным. Александр Х. Стивенс из Джорджии, менее властный, чем Дуглас, но не менее изобретательный в использовании деталей многолетней политической истории в своих аргументах и не менее упорный в своей цели, выступал в качестве руководителя администрации. 22 мая, применив «кнут и шпоры», он довел законопроект до третьего чтения, и он был принят 113 голосами против 100. Пирс подписал его восемь дней спустя.[274]274
  Несравненно лучший отчет о ранее игнорировавшейся истории принятия закона в Палате представителей содержится в Nichols, Blueprints, pp. 104–120. Разделение в Палате показало, что 44 члена из свободных штатов и 69 членов из рабовладельческих штатов высказались «за» (все демократы, кроме 12 южных вигов), 91 член из свободных штатов и 9 членов из рабовладельческих штатов высказались «против» (из них 51 виг – 44 северных, 7 южных и 3 свободных почвенника). Из этого следует, что голоса северных демократов разделились поровну – 44 против 44.


[Закрыть]

Акт Канзас-Небраска, 1854 год

Так билль Канзаса-Небраски стал законом и привел к ряду результатов, предвиденных и непредвиденных, желаемых и нежелательных. После десяти лет усилий земля за рекой Миссури теперь имела территориальное правительство, к удовольствию некоторых предприимчивых типов в Уайандот-Сити и в Совет-Блаффс, которых, так или иначе, мало волновали моральные проблемы, будоражившие Конгресс. Предварительное условие для строительства Тихоокеанской железной дороги к западу от Чикаго или Сент-Луиса было выполнено, но на самом деле никакие пути не будут проложены до тех пор, пока сыновья северных и южных демократов, которые вместе принимали законопроект, не начнут убивать друг друга на полях сражений в Виргинии. Более непосредственное значение имел тот факт, что Демократическая партия раскололась на противоборствующие фракции, положив конец нелегкому перемирию 1850 года. Франклин Пирс мог бы стать символом окончательности компромисса, но главной заботой его администрации стали беспорядки «кровоточащего Канзаса».

Немногие события отклонили американскую историю от намеченного курса так внезапно и так резко, как Акт Канзаса-Небраски. Из-за этого отклонения он остается чем-то вроде загадки. Почему администрация Пирса, триумфально избранная на платформе «окончательности», выступила спонсором меры, которая, как признавал Дуглас, наверняка вызовет «адскую бурю»? Почему молодой и амбициозный сенатор от свободных штатов, не поддерживавший рабство, представил меру, которая служила «власти рабов» и разрушала его собственную карьеру? Загадке способствовало изменение курса Дугласа, который шаг за шагом шёл на уступки, его двусмысленность – не похожая на ту двусмысленность, которая окружала территориальный вопрос со времен письма Николсона, и его молчание относительно своих железнодорожных целей. Но самая большая проблема для историка, сталкивающегося с событиями 1854 года, заключается не в том, чтобы проникнуть в то, что скрыто, а в том, чтобы убрать пропагандистскую дымовую завесу, которую с большой эффективностью использовали свободные поработители в своей кампании против закона Канзас-Небраска. Сказав это, мы, конечно, не отрицаем, что они были правы, выступая против него, и не ставим под сомнение, что они были справедливо возмущены отменой Миссурийского компромисса. Если компромисс и не стоял вечно, как они предполагали, то он простоял тридцать лет, и, как знал Дуглас, заслуживал уважительного отношения.

Но для психологических целей ведения мрачной битвы вольнодумцам было недостаточно того, что различные силы, представленные разными людьми, сошлись, чтобы добиться отмены Миссурийского компромисса. Им нужен был один злодей, несущий полную ответственность, и этим злодеем стал Дуглас. По их мнению, недостаточно, чтобы он проводил ошибочную или неразумную политику; он должен был совершить своё злодеяние ради подлой и злой цели. И, кроме того, недостаточно, чтобы его действия пошли на пользу рабству; он должен предстать как один из группы прорабовладельческих заговорщиков. Поэтому свободные поработители сделали Дугласа единственным архитектором закона Канзаса-Небраски; они сделали его мотивом президентские амбиции; и они сделали отмену закона 1820 года преднамеренной попыткой превратить регион Небраски в оплот рабства. Самих участников борьбы не стоит сильно винить, ведь это признанная тактика политического конфликта. Но ведущие историки конца XIX века придерживались мнения, что Дуглас единолично спланировал принятие закона Канзас-Небраска как часть плана по достижению президентского кресла. Когда обвинения в партизанской войне стали выводами исторической науки, внимание было отвлечено от некоторых важных вопросов: В какой степени Дуглас действительно владел ситуацией? Какие факторы, кроме президентских амбиций, побудили его принять решение об отмене? Намеревался ли Дуглас добавить Канзас-Небраску к области рабства?

Если эти свидетельства что-то и доказывают, то только то, что Дуглас на самом деле не владел ситуацией. Конечно, он показал себя чрезвычайно способным тактиком. Он руководил всей законодательной кампанией, а влиятельные члены сенатской клики и даже президент служили его лейтенантами. Он создал и обеспечил большинство, которое вырвало победу у поражения. Но в более широком смысле он потерял инициативу, поскольку не смог помешать своим политическим союзникам определить цель, а своим политическим противникам – вопрос, на котором он победил. Начав с простого законопроекта об организации территории для простой цели – строительства Тихоокеанской железной дороги, он сел на мель в результате Миссурийского компромисса, и, пытаясь снова подняться на плаву, поддался искушению применить тактику непрямых действий, которую его критики называли смещением или обманом. Он был человеком, чья сила обычно заключалась в прямоте, и его двусмысленность в этот момент показала, в каком затруднительном положении он находился. Сам факт того, что он воздерживался от утверждения прямой цели отменить Миссурийский компромисс, был его собственной перевернутой данью той мере, которую он отменял. Это указывало на то, до какой степени Атчисон и другие принуждали его к этому. Рой Ф. Николс хорошо сказал: «В разгар катаклизма мы видим, как Дуглас рушится и мечется, попав, как камень в поток лавы».[275]275
  Рой Ф. Николс, «Акт Канзаса-Небраски: A Century of Historiography», MVHR, XLIII (1956), 187–212, at 212. Это мастерский обзор сложной истории того, как историки относились к Канзас-Небраске, и восхитительная интерпретация событий.


[Закрыть]