сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 51 страниц)
- Валиде, - лицо дочери побагровело, а из мутных глаз покатились горькие слёзы, стекающие сплошной волной по подбородку, - эти мерзкие крысы пытались задушить моего сына, хотели убить моего Османа! Валиде, он едва не умер, понимаете?! Я ведь могла лишиться самого дорогого в своей жизни, они могли отнять у меня ребёнка! Матушка, казните этих мерзавок! Всех до единой! ВСЕХ!
Айше громко вскрикнула, прижав трясущиеся руки к покрасневшим, горячим щекам, и издала странный, неизвестный по своей природе звук, отдалённо похожий на визг, а я заключила её в своих объятиях и нежно поцеловала в макушку, в то время как дочь не переставая содрогалась в рыданиях. В голове никак не желал укладываться прискорбный факт, что моего внука пытались убить таким жестоким образом, поступив как совершенно бесчеловечное создание, недостойное жизни на этом свете. Как можно поднять руку на маленького, беззащитного ребёнка, если даже в его глазах ещё присутствует свет Аллаха, утрачиваемый нами с возрастом? Какой стальной характер нужно иметь, чтобы накинуть смертоносную верёвку на тоненькую, нежную шейку, и совершить такой великий грех, которому нет прощения ни на земле, ни на небесах?
- Не плачь, милая, горемычная моя, помни о малыше, что у тебя под сердцем. Как это случилось, родная? Кто посмел? Что с моим внуком, он жив? - в тревоге затаив дыхание нетерпеливо спросила я и, закидав госпожу вопросами, снова поцеловала её в макушку, как бы успокаивая дочь, и обернулась к толпе рабынь, смерив их презрительным, уничтожающим взглядом. - Учтите, девушки, если с головы султанзаде Османа упадёт хоть волос, я лично казню вас всех, не оставлю никого в этом дворце, кто способен совершить такую измену.
- Эта девушка служила мне, матушка, была самой верной, преданной, присматривала за ребёнком, водила его на занятия, и я очень любила её, а сегодня она накинула петлю на шею моего сына. Хвала Аллаху, Керем Ага пришёл мне сообщить о предстоящих празднествах как нельзя вовремя и спас Османа, вытащил его из лап этой мерзавки. Валиде, сынок был весь синий! Синий, Валиде! - она захлёбывалась в собственных слезах, разрывая моё сердце на части, но продолжала говорить сквозь долгие всхлипы. - Его поспешно отнесли в лазарет и кое-как вернули к жизни... Осману 6 лет, а теперь он перестал говорить от испытанного ужаса, от пережитой маленьким сердечком боли, матушка! Вам несколько запоздало сообщили об этом кошмаре, что ворвался в нашу жизнь...
- Убью... Убью своими руками... Уничтожу, раздавлю, как песчинку! - изнывая от злобы и нетерпения, закричала я и поправила сползшую в правый бок диадему, в то время как гнев стремительно закипал в моём сердце и не торопился остывать, сжигая тело и разум изнутри. - Эта хатун жива? Где она?
- Жива, матушка, её бросили в темницу и как раз дожидаются Вас. Чтоб ей пусто было! Да покарает её Аллах! - Айше вырвалась из моих объятий и небрежно вытерла длинным рукавом мокрые щёки, печальными глазами смотря мне прямо в душу и пытаясь понять, что задумала её Валиде и какая кара ожидает неудавшуюся убийцу невинного племянника самого падишаха.
- Медиха! Шебнем! Пусть одна из вас останется с Айше Султан и передаст Керему Аге, что я пожелала вернуть Хатидже Муаззез Султан из ссылки, а другая отправится со мной. Стража, - я обернулась к верной охране, и они тут же приосанились, заметив на себе взгляд султанши, - пропустите мою дочь в её апартаменты и больше не мешайте госпоже. Я лично возьму ситуацию в свои руки и сама решу, как поступить, пока повелитель в походе, а если мне понадобится ваша помощь, то вам сообщат об этом мои слуги.
- Как прикажете, Валиде Султан.
- А вы чего глазеете? Любопытно, не правда ли? - девушки тут же смущенно опустили головы и защебетали, но как только я хлопнула пару раз в ладоши, они тотчас же оживились и сдавленно захихикали. - Все по местам! А ну, бегом в ташлык, возвращайтесь к работе!
Никто не изъявил желания досаждать Валиде Султан, а потому по единому моему слову девушки тут же встрепенулись и склонили головы в заученном поклоне, каждое действие которого было отточено в результате многолетней практики и пребывания в гареме. Меня всегда удивляла эта способность девушек - быстро возвращаться к прежним делам после вопиющего происшествия, но, честно признаться, именно это умение наигранно-равнодушно реагировать на события в жизни династии ни единожды помогало избавиться от лишних вопросов и пересудов за спиной, хотя при всём этом рабыни были жуткими сплетницами, жадными до слухов и лживых слов. Наверное, это никогда не изменится, ибо сущность гарема сохраняется в своём первозданном состоянии на протяжении многих веков, и будет оставаться такой же вечно.
Нелёгкую роль надзирательницы для Айше выбрала немногословная Медиха Хатун, поэтому мы с Шебнем не стали долго задерживаться и поспешили в темницу на встречу с отчаянной рабыней, посмевшей так легко и без раздумий решиться на страшный грех - убийство ребёнка, являющегося потомком Эртугрула и великого Османа, члена династии Али Осман. Что являлось источником её воодушевляющей смелости, толкающей на опрометчивые поступки, мне только лишь предстояло узнать, но сердце уже ежесекундно замирало от нетерпения, смешавшегося с лютым гневом, и эта остывающая лава негодования комом застряла у меня в груди, подталкивая на самые изощрённые планы мести.
Ступеньки, ведущие в самый тёмный подвал империи, где к Аллаху отправилось немало виновных и столько же абсолютно невинных душ, представляли собой крутой каменный склон, внизу которого едва виднелись приплюснутый подсвечник и усеянный отбрасываемыми светом тенями пол, а воздух в мрачном подземелье был несколько спёртым и сырым, витал навязчивый запах плесени. Тихие шаги кощунственно нарушили эту устоявшуюся и, казалось, издавна воцарившуюся тишину, а две пары неуклюжих ног старались аккуратно спускаться, дабы не позволить их хозяйкам покатиться вниз и лишиться сознания. Всё здесь было чуждым и будто бы источало аромат терпкой, свежепролитой крови очередной жертвы, а потому желание находиться в затхлом помещении отсутствовало как и у меня, так и у Шебнем, ибо внутренняя обстановка никак не располагала к себе и не должна была обеспечивать уют, как раз-таки наоборот, её цель - вызывать отвращение и отталкивать незваных гостей. Этой обитель смерти и самосуда, эти стены слышали немало проклятий и за столько веков полностью ими пропитались, а духи не упокоенных жертв османских палачей находили здесь своё посмертное убежище.
- Приказываю пропустить, - каменные, без единой эмоции лица высоких, могучих стражников как нельзя точно соответствовали всей мрачности коридоров, что им посчастливилось охранять, и они с таким же безучастным выражением лица отодвинули железную щеколду, пропустив нас со служанкой внутрь дворцовой темницы.
Этим местом мне когда-то угрожала покойная Кёсем Султан, и только сейчас я поняла истинный ужас этого помещения, в котором толком не бывала на протяжении долгих лет: капающая с потолка вода; писк огромных крыс, забившихся в угол и сидящих где-то между щелями; неприятный, сырой запах плесени, источаемый промокшими от влаги стенами; жуткие тени, большими пятнами расползшиеся по всему пространству. Когда-то меня могли сюда кинуть за непослушание. Что ж, страшно, ведь действительно есть, чего бояться. Одни только крысы с их противным попискиванием стоят более тысячи мелких ужасов.
Пробежав глазами по шершавым стенам, в одном из углов я заметила тёмную фигуру в компании кучки деловитых крыс, вздрагивающую в свете единственного факела на всю темницу. Я поджала губы и с презрением окинула жалкий силуэт в дальней части комнаты, но не сдвинулась ни с места, так как это и не требовалось, ибо у меня для таких дел существовала верная, безропотно исполняющая приказы Шебнем. Девушка что-то тихо шептала, склонив буйную голову и отрешённо взирая на крайне неинтересную поверхность пола, отчего её засаленные и спутанные от чрезмерной грязи волосы застилали лицо, скрывая его от посторонних глаз. Вероятно, провинившаяся рабыня неустанно молилась, взывала к милости Аллаха, но с моим приходом ей уж наверняка стало ясно, что никакие молитвы не спасут её от возмездия.
- Встать не желаешь, невоспитанная? Перед тобой сама Валиде Султан, матушка всей империи. Учитывая твой непостижимый уму поступок, ты должна сейчас ползать перед госпожой на коленях и молить о пощаде. Ты что себе позволяешь?! - строгим голосом отчитала рабыню Шебнем Хатун, но та будто не услышала слов, адресованных ей, и всё так продолжала монотонно двигать губами и твердить какие-то невнятные фразы, различить природу которых мы не смогли ввиду слишком тихого произношения.
- Шебнем, ты знаешь, что делать, - будничным тоном процедила я сквозь зубы и уставилась на служанку, которая, кивнув, буквально одним прыжком достигла строптивой девицы и с недюжинной силой схватила её за шиворот, подтащив к главной стене и заковав её руки кандалами, прикреплёнными к каменным выступам. Хатун никак не хотела сдаваться и упорно не поднимала головы, пока разозлённая Шебнем не вцепилась в её подбородок и не откинула жуткие волосы с лица бесстыдницы.
- Имя? Как твоё имя? Как тебя зовут? - упрямо спрашивала личная служанка, но девушка героически оборонялась и, сомкнув уста, не проронила ни словечка, безумными глазами впившись в моё лицо в немом стоне и мольбе о помиловании. - Ты что, язык проглотила?! Отвечай, хатун, ей-богу, не то пожалеешь!
В ответ снова скупое молчание, лишь сдавленный хрип вырвался из горла рабыни, но тут же сник в пучине безмолвия, ещё сильнее разозлив и без того заведённую Шебнем, что ринулась к факелу и с противным скрипом вытащила его из настенного крепления, тут же вернувшись к онемевшей девушке. Я наблюдала за всем со стороны и не вставляла своих реплик в допрос, так как пока не видела такой необходимости, но поведение неудавшейся убийцы моего внука уже стало порядком раздражать.
Шебнем кротко улыбнулась, будто ангельское создание, и ладонью плавно провела по кончикам языков пламени, не единожды не поморщившись от предполагаемой боли. Глаза служанки загорелись азартом, жаждой игры, а вот в лживых очах её жертвы-собеседницы промелькнула тень неистового страха.
- Видишь этот огонь? Если станешь молчать и уходить от ответа, то он снова и снова будет ласкать твоё прекрасное личико, превращая его в отвратительную смесь крови и палёных кусков кожи, - с этими словами девушка поднесла факел к щекам рабыни, и истошный крик заполнил всё пространство, буквально оглушив меня и заставив поморщиться от того ужаса, что пришлось видеть моим глазам. Волосы хатун вспыхнули, как стог сена, что сделало её мучения ещё более невыносимыми, ибо даже Шебнем, которой выпала участь исполнять роль палача, с ужасом смотрела на эту нелицеприятную картину. Преступница кидалась из стороны в сторону в попытке сбить пламя, но скованные кандалами руки мешали ей сделать даже самое простое движение, и из-за этой жуткой невозможности избавиться от пытки, её крик становился всё более визгливым и душераздирающим.
- На... Назира... Меня зовут Назира! - наконец промолвила девушка, и Шебнем убрала факел от её лица, затушив волосы рабыни, что судорожно хватала ртом воздух и стонала от боли, взвизгивая, словно птица, поранившая крыло. - Помилуйте, Валиде Турхан Султан, прошу! Проявите Ваши милосердие и доброту! Сжальтесь надо мной, Аллахом прошу!
- Помиловать тебя, грешная? Я слишком долго проявляла милосердие, слишком долго жалела тех, кто ни гроша не стоит! Ты пыталась убить моего внука, хатун, тебе нет прощения! Кто приказал это сделать? Говори же! - я подскочила ближе к Назире, а Шебнем откинула в сторону факел, слегка вытащив из за пояса острый, прочный кинжал с символами династии, подаренный мною девушке в знак доверия и благодарности за верную службу.
- Не скажу, Вы всё равно меня казните! Никто мне не приказал, сама решила! - дерзко вскинула подбородок девчонка и скривила губы от боли, так как обгоревшие щёки покрылись кровоточащими язвами и рубцами, но проявлять к ней жалости никто не собирался. Служанка тяжело вздохнула и цокнула губами, словно не одобряя поспешного решения запуганной девушки, но на единое мгновение в руках её блеснуло холодное лезвие, стальной клинок смертоносного кинжала, что молнией пронёсся мимо лица бесстыдницы и в искрометном движении остановился возле её шеи, где, отбивая чёткий ритм, пульсировала толстая вена.
- Ты считаешь, мы здесь шутим? Хм, очень глупо показывать характер, ибо ты не в том положении, когда можно диктовать свои правила, - Шебнем хищно улыбалась и как бы заигрывала с жертвой, пугала девушку до смерти, щекотала её тонкую шейку острым кончиком ножа, в то время как истерзанная пытками Назира нервно сглатывала один комок за другим, не отрывая жутких, покрасневших глаз от руки мучителя. Она изо всех сил держалась и не издавала ни звука, словно кто-то очень сильный и влиятельный провёл с ней разъяснительную беседу и чётко изложил, как правильно вести себя в том случае, если план по совершению убийства малыша провалится, а её поймают вездесущие слуги султанш. Назира оказалась крепкой девушкой, а потому все забавные выходки служанки с ножом не помогли вытянуть из той хоть одно единственное слово, что жутко разозлило решительно настроенную Шебнем. Рабыня не хотела пасть в грязь лицом перед султаншей и боялась не справиться с порученным заданием, и именно этот страх оказаться ненужной и не оправдать ожидания госпожи побудил хатун применить крайние меры.
Шебнем неожиданно вскрикнула и взмахнула ножом, всадив его под ребра девушки по самую рукоятку, отчего я тут же прикрыла глаза и ладонями обхватила лицо, снова пережив воспоминания того кошмарного вечера, когда стала убийцей Кёсем, пусть и сделала это чужими руками. Губы Назиры приоткрылись, и из них на выдохе вырвался сдавленный полу-хрип-полу-стон, заполнивший всё окружающее пространство единым зовом о помощи. Шебнем била аккуратно, умело причиняла адскую боль, но при этом нарочно оставляла девушку живой, дабы та смогла рассказать нам всё, что знала и чего ей так и не захотели открыть.
- Говори! Кто приказал убить султанзаде Османа, чертовка? Говори! - брызжа слюной, прошипела темноволосая служанка и резко вырвала клинок из тела девушки, утерев окровавленное лезвие о подол вишнёвого платья. Назира вскрикнула от неистовой боли, внезапно охватившей её вместе с изъятием кинжала, и едва слышно заплакала, лишь солёные слёзы ручьём катились из глаз и, смешиваясь с кровью, сочащейся из слабо обожженных щёк, алыми струйками стекали с подбородка. Шебнем ещё пару раз повторила своё нехитрое действие с ножом, всаживая его в одну и ту же рану, и только тогда строптивая рабыня решилась идти на попятную своим принципам и принимать наши условия, что нужно было сделать с самого начала.
- Я... я скажу.., - захлёбываясь собственными слезами, процедила истекающая кровью девушка, облизывая лопающиеся и хрустящие, как сухари, губы, и мне было её безумно жаль, даже несмотря на то, что она несколько мгновений назад едва не лишила жизни моего внука. - Я должна была уб...убить султанзаде и...и...и сбежать, меня даж-ж-же ждали возле ворот дворца, дабы...забрать отсюда и увезти далеко-далеко, но что-то пошло не так. Вернее, это...это я слишком медлила... нужно было душить сильнее... мальчик крепенький оказался, сильный. Мне даже жалко его стало, ведь крохотный совсем, не понял... что происходит... и почему любимая им Назира... пытается отправить его на небеса...
- Как ты можешь так спокойно об этом говорить, подлая мерзавка?! - казалось, я вот-вот совсем расчувствуюсь и брошусь реветь, а девушка, прокашлявшись и немного отдышавшись, продолжила свою исповедь.
- Потом ворвался Керем Ага. В тот момент у меня вся жизнь перед глазами пролетела, столько страшных мыслей посетило, столько боли обрушилось на мою голову в один момент, словно ледяная глыба... Думала, всё, конец. Так и вышло... Она меня бросила на полпути и не стала защищать... Я доверилась ей, наивная, а ведь говорили, что не стоило так полагать на неё...
- О ком ты, хатун? Говори, не тяни!
- О Фатьме Султан.
- Я так и предполагала. Что-нибудь ещё тебе известно? - я старательно давила на девушку, но та, видимо, действительно рассказала всё, что знала и что выпала на её нелёгкую долю, а поэтому смотрела на меня с мольбой и сожалением.
Но дальнейшая участь хладнокровной Назиры не представляла собой спасение от всех грехов, как того сознательно хотелось неудавшейся убийце, а предполагала одно из самых страшных, но достойных наказаний, так как девушка заслужила именно такую жестокую, беспощадную расправу, ибо поднять руку на невинного ребёнка - преступление, грех, и за этот грех нужно расплачиваться не только на небесах, но и при жизни.
