сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)
За прошедшие пять лет многое изменилось. Гюльнар родила прелестную девочку и была сослана в Старый дворец, после чего её даже не пригласили на празднества в честь свадьбы моей приёмной дочери Айше, хотя последняя очень настаивала на этом. Новорождённую султаншу, названную Уммю Гюльсум, я не пожелала оставлять матери, да и Махпаре буквально влюбилась в этого белокурого ангелочка и взяла его под свою опеку, воспитывая вместе с Мустафой в любви и ласке. Но, как оказалось, Всевышний не оценил её великодушия и доброты: Гюльнуш Султан во второй раз забеременела, но вскоре потеряла долгожданного ребёнка, так и не получив возможности взять на руки своего малыша. Горе подкосило молодую султаншу, она часами сидела в своих покоях и плакала, а чтобы дети не видели страданий матери, я забрала их к себе в апартаменты.
По моему настоянию, Ханзаде Султан вместе с племянниками переселились в Топкапы, а их бывший дворец остался пустовать. Женщина долго противилась моим просьбам, но в итоге сдалась под их мощным напором и сначала отправила детей, а после приехала и сама. Я сочла, что так будет правильнее, ведь теперь у них нет никого, кроме меня. Демир был моим братом, а Ханзаде стала названной сестрой.
Но не только это сотрясало воздух в стенах дворца Топкапы, происходили и более ужасные события.
Спустя год после рождения Мустафы у Мехмета появилась новая фаворитка - Гюльбеяз, которую он стал баловать и возвышать над другими, забывая о тоскующей по нему и потерявшей ребёнка Махпаре. Драгоценные камни, изысканные ткани, многочисленные поместья - всё это входило в число подарков, преподнесённых падишахом своей любимице. Гюльнуш, разумеется, не стала молчать и решила действовать незамедлительно, дабы совсем не стать тенью в глазах повелителя. Старшая Хасеки, прикрываясь благими намерениями, с моего разрешения организовала увеселения на морском побережье, пригласив на развлечения огромное количество гаремных девушек, включая и небезызвестную Гюльбеяз Хатун. Никто и не подозревал, что милая на вид прогулка обернётся вопиющим происшествием, взбудоражившим умы очевидцев. Махпаре, скромно беседуя с наивной Гюльбеяз, затащила девушку на высокую скалу, с которой открывался вид на морскую гладь, и когда та со смехом ринулась смотреть на волнующееся море, Гюльнуш как бы невзначай толкнула фаворитку в спину, в результате чего Гюльбеяз сорвалась вниз и пропала в бездне вод.
Когда я узнала о произошедшем, то сразу обо всём догадалась и строго отчитала венецианку, но не применила никакого наказания, сочтя, что этот случай стал знаковым в жизни Махпаре и показал, что черноволосая сможет бороться за своё место под солнцем среди огромного числа прелестных рабынь.
- Матушка, он толкается! - вскрикнула Гевхерхан, вырвав меня из цепких лап воспоминаний, и я резко обернулась в сторону дочери.
Султанша заботливо поглажила округлый живот и смеялась, как дитя, вызывая своей улыбкой радость и счастье в сердцах окружающих. Её золотистые волосы волнами спускались по плечам, обрамляя прелестное личико молоденькой девушки.
- Дай мне, я хочу почувствовать своего внука, - я приложила руку к животу дочери и прищурила глаза в ожидании, но долго ждать не пришлось: уже через несколько секунд по моей руке прошлась лёгкая дрожь от толчка, идущего из недр тела Гевхерхан. Эмоции переполнили меня, и я заливисто рассмеялась, не открывая ладони от округлого живота юной госпожи, в котором уже семь месяцев развивался мой подвижный и порывистый внук.
- Валиде, он такой беспокойный! - воскликнула дочь и опустила глаза. - Я не представляю, что будет когда он родится!
- Если родится девочка, то она доставит служанкам ох как много хлопот, совсем как мой Мустафа! - присоединилась к беседе Махпаре, и все подхватили эту фразу, принявшись кивать в подтверждение слов султанши.
- И не говори, Гюльнуш! - я взяла со столика широкий серебряный стакан с водой и в единый миг осушила его, изнемогая от нахлынувшей жажды. Руки сами потянулись к чаше с фруктами, доверху наполненной провизией, откуда я вскоре выудила тяжёлую гроздь винограда, густо усыпанную сочными ягодами. Оторвав пару виноградинок от кисточки, я одну за другой отправила их в рот, не переставая улыбаться дочери и остальным султаншам, изучающим каждый сантиметр моего лица. Порой от этих навязчивых и двусмысленных взглядов становилось жутко неловко, но за долгие годы моего султаната я успела свыкнуться с той мыслью, что мне по статусу полагается быть в центре всеобщего внимания, и со временем научилась не бояться публики.
- Вы совсем скоро возьмёте на руки своего малыша. Вы такая счастливая, султанша, - с грустной улыбкой продолжила беседу Махпаре и перекинула волосы на другую сторону.
- Да, ты права, Гюльнуш. Я безумно счастлива, ведь у меня есть замечательный муж - Фазыл Ахмед Паша, красавица-дочь Эсмахан, матушка, брат, племянники и кузены. Даже если бы я не забеременела во второй раз, это нисколько бы не уменьшило моего счастья, - широко улыбнулась Гевхерхан и коснулась пальцами тыльной стороны ладони Эметуллах, отчего та вздрогнула и приподняла полные боли глаза на мою беззаботную дочь. - И ты, Махпаре, тоже часть этого счастья, что переполняет мою душу. Не печалься, у вас с моим братом будет ещё очень много детей, я уверена. Научись радоваться мелочам, ценить то, что у тебя уже есть. Мустафа очень хочет видеть свою маму улыбающейся.
Слова Гевхерхан волшебным образом подействовали на Гюльнуш. Девушка в один миг переменилась, сбросив маску грусти и равнодушия, а щёки её зарделись алым румянцем, словно ей было стыдно за своё поведение. Мы с Муаззез обменялись недвусмысленными взглядами и продолжили наблюдать за беседой султанш.
- Гевхерхан Султан, простите меня. Я доставляла Вам неудовольствие своим угнетённым видом, - девушка более живо улыбнулась и обратила свой взор на меня. - И Вы, Валиде Султан. Этого больше не повторится. Мой траур должен был рано или поздно закончиться, и эта пора настала.
- Верное решение, моя дорогая, - я кивнула и сняла с руки браслет с изумрудными вставками, протянув его удивлённой Махпаре. - Прими мой подарок, Гюльнуш. Этот браслет мне когда-то давно подарила покойная Валиде Кёсем Султан в честь восхождения султана Ибрагима на престол, до этого она не снимала его со своей руки. Пришла пора и мне передать тебе это украшение, пусть оно станет символом окончания скорби.
- Валиде.., - девушка осторожно взяла в руки браслет и подняла на меня благодарные глаза, светящиеся радостью. - Вы безумно осчастливили меня... Это очень ценный подарок, благодарю Вас!
Я протянула старшей хасеки сына руку, а та привстала с подушек и с трепетом коснулась её губами, не переставая улыбаться. Ханзаде Султан прижалась к плечу Гевхерхан и что-то шепнула ей на ухо, отчего дочь покраснела и сдавленно усмехнулась, заинтересовав меня своей скрытностью. Разум взял верх над любопытством, поэтому я красноречиво промолчала, но ещё долгое время прожигала взглядом тётушку и племянницу, увлечённо беседующих о предстоящем материнстве последней.
Мустафа, которому уже надоело носиться по саду сломя голову, спокойно подошёл к шатру в компании одной из служанок и как только достигнул места назначения, тут же вырвался из рук рабыни и кинулся в объятия матери. Махпаре рассмеялась и потрепала сына за щёчку, поцеловав родного человечка в крохотный лоб.
- Мой сладкий, иди ко мне! - протянула я руки, как только внук немного успокоился, и шехзаде по единому зову переметнулся от матери к бабушке. Я подхватила ребёнка под руки и усадила на колени, несколько раз поцеловал его в пухлые щёчки.
- Валиде Султан, у Вас такие красивые волосы, - внук маленькими ручками перебирал золотисто-каштановые пряди, а маленькие пальчики путались в россыпи длинных волос. - А у мамы они пахнут розами и тоже очень красивые.
- Мамин аромат всегда напоминает запах роз, мой сладкий, - я не удержалась и ещё раз поцеловала внука, мирно играющего с волосами. - Ты уже ходишь на занятия?
- Да, Валиде Султан. Ходжа Челеби доволен мной, - неохотно поделился шехзаде своими успехами и опустил большие, карие глаза, устремив взгляд в пол. - Папа говорит, что я должен много учиться, потому что неграмотный шехзаде не может стать падишахом. Но я ведь буду им?
- Папа правильно говорит, Мустафа, - тепло улыбнулась Махпаре, отвечая на истинно-детский, наивный вопрос сына. - Если будешь прилежным учеником, то обязательно станешь Повелителем.
- Ура! - неожиданно воскликнул внук и поднял руки вверх, вызвав волну смеха у сидящих в шатре султанш. Гевхерхан покачала головой и, не переставая смеяться, вытащила из чаши немного инжира.
С присутствием Мустафы в саду стало более солнечно и ясно, а его смех развеял многолетнюю атмосферу грусти и печали, застоявшуюся в каждом коридоре, в каждом уголке дворца. Дети - это всегда счастье, которое однажды появляясь в твоей жизни, будет следовать за тобой до конца. Материнство красит любую женщину и совсем неважно, в каком именно возрасте ты становишься матерью. Твой ребёнок - это единственный человек, который будет любить тебя только за то, что ты есть на этом свете и что ты его мать.
В саду постепенно начало холодать, а потому все потихоньку стали возвращаться в тёплый дворец, забирая вместе с собой и утомившихся за день слуг. В шатре остались лишь любители заката - я и Муаззез, которым холод был нипочём, только бы полюбоваться на красоту вечернего неба.
Подруга изрядно устала за день, а потому уже не была такой яркой и жизнерадостной, как утром; она смиренно сидела на тахте и отрешённо вглядывалась в даль, отойдя от реальности. В моём сердце бушевали непонятной природы чувства, овладевшие душой и разумом, поэтому я решилась на опрометчивый поступок, не отводя глаз от, горящих алыми красками, небесных просторов.
- Расскажи о себе.
Муаззез вздрогнула от нежданного вопроса и обернулась, недоумевающим взглядом пронзив мою душу, в то время как я продолжала лицезреть закат, лишь краем глаз наблюдая за действиями подруги.
- О чём ты, Турхан? Что мне тебе рассказать? - чтобы разрядить обстановку, спросила подруга, хотя прекрасно понимала, что я имею ввиду.
- О своей жизни вне дворца. О жизни без крови, интриг и предательств.
Хатидже как-то неопределённо пожала плечами и отвернулась, тяжёлым вздохом разбив образовавшуюся в миг тишину. Она сложила руки на коленях и выпрямила спину, будто приготавливаясь к тяжёлой беседе, и не заставила долго ждать, начав повествование с самых истоков её происхождения.
- Меня звали Ева. Ева Дмитровска. Моя мать Анна родилась в Польше, как и я, а отец, насколько знаю, был евреем - он погиб, когда мне было 3 года, а потому матери пришлось в одиночку воспитывать двоих дочерей - меня и старшую сестру Иду. Родители не состояли в законном браке, и только из-за этого на нашу семью обрушился целый ряд бед и осуждения со стороны земляков. "Нагулянная! Безотцовщина!" - часто слышала я злостный шёпот, проходя мимо беседующих женщин, что люто смотрели мне вслед, словно я была виновна в том, что появилась на этот свет от большой любви.
Матери доставалось не меньше нашего, ведь ей нужно было думать не только о мнении остальных, но и том, как прокормить двух девочек, растущих не по дням, а по часам. Целыми днями она пропадала в поле, в то время как мы с сестрой справлялись по хозяйству, - Муаззез нервно сглотнула и продолжила. - Именно это и спасло мою мать в тот ужасный день, когда татары нежданно-негаданно обрушились на наше поселение. Столько молебен, стонов, криков я не слышала никогда в своей жизни... Мир разрушился, разделился на "до" и "после"... Нас с сестрой схватили и отправили в Стамбул, где после продали на невольничьем рынке. Иду купил какой-то знатный бей, а меня подарили султану в знак своего уважения. До сих пор меня терзают мысли о том, что мои мать и сестра живы, а я не имею ни единой возможности что-либо разузнать о них... Это ещё больнее, чем когда ты уверен, что все родные погибли во время нападения...
Я больше не стала пытать Муаззез, чувствуя, насколько тяжело ей говорить это, и лишь печально опустила глаза, сочувствуя судьбе подруги. Она словно почувствовала это и громко усмехнулась.
- Не переживай, Турхан. Я уже привыкла к этому назойливому ощущению, к тягостной жгучей боли. Лучше посмотри, какой закат прекрасный! - радостно воскликнула султанша, и я повиновалась, подняв глаза к сияющему небу.
***
Я неторопливой походкой двигалась вдоль дворцового коридора, сплошь обставленного атрибутами освещения: свечами и факелами, что слабым пламенем понемногу рассеивали образовавшийся сгусток тьмы. Разговор с Муаззез всё никак не желал выходить из головы, тяжёлой ношей обременяя моё трепетное сердце. Я отрешённым взглядом скользила по рельефным, каменным стенам дворца и всё думала о совершённой ошибке, которую отчаянно допустила, спросив подругу о делах минувших лет. Воспоминания, как заметила, отнюдь не вызывали у Муаззез тёплых чувств, ибо ничего хорошего она на Родине не видела, потому-то жизнь во дворце, в качестве рабыни, и казалась ей более беззаботной и красочной, чем на воле. Бедная Хатидже даже отца ни разу в жизни не видела, ведь невозможно в таком юном возрасте запомнить черты лица родного человека.
Отец. Для меня это слово было столь же святым, как и "мать", и значило намного больше, чем можно представить, исходя из теоретического определения.
Папа был для меня всем: другом, собеседником, родителем, участником всех моих задумок. Степан Семёнович Яковлев являлся добрейшей души человеком, но чтобы воспитать сыновей настоящими мужчинами, проявлял к ним особую строгость, в то время как единственную дочь окутывал лаской и нежностью. Мы могли дни и ночи напролёт говорить о сущих мелочах, за что матушка всегда ругала отца, обосновывая свои слова тем, что дети должны предаваться сну в определённое время. Но даже ворчание до безумия любимой жены не мешало ему воспитывать дочь так, как он сам считал нужным, поэтому я часто сопровождала отца, куда бы он не отправился, а если же тятенька строго-настрого запрещался мне увязываться за ним хвостом, то упрямая девчушка всё равно находила выход, часами сидя на крылечке и ожидая прихода дорогого ей человека.
Будет неверно сказать, что я совсем не любила матушку Ольгу Матвеевну. Напротив, я по-особенному обожала её, но по каким-то личным соображениям не могла настолько открыть свою душу матери, как часто изливала все свои треволнения отцу. Захар и Ваня часто дразнили меня пострелёнком и говорили, что если с возрастом это не пройдёт, то у родителей появится не дочь, а пятый сын, но эти слова нисколько меня не обижали, даже наоборот - я гордилась своими доверительными отношениями с тятенькой, какими не могли похвастаться братья, часто сполна получающие за свои проказы. Степан Яковлев безмерно обожал свою единственную дочь и потакал всем её капризам, однако я не спешила пользоваться этим, в отличие от взрослых братьев. Нередко, если они что-то хотели попросить у отца, но боялись гнева родителя, то обращались за помощью к сестре, обещая за выполнение просьбы какой-нибудь диковинный подарок. Батюшка быстро догадался об этой хитрой уловке старших сыновей и сильно отругал их, со мной лишь проведя разъяснительную беседу. Иногда его любовь казалась мне настолько сильной, что я без особой причины заходилась в рыданиях и прижималась к широкой отцовской груди, будто уже тогда знала, что это счастье будет недолгим. Тихими летними вечерами мы любили сидеть всей семьёй на крылечке и смотреть на закат под непринуждённые беседы, и эта привычка, родом из детства, навеки осталась со мной.
Однажды утром отец разбудил меня и велел собираться, объяснив сонной дочери, что хочет сходить со мной в лес. Я не стала тянуть время и спешно встала с кровати, так же быстро надев на себя рубашку и красный, узорчатый сарафан, сшитый матушкой к весенним празднествам. На ходу завязав прочный узелок на платочке, я осторожно спустилась в просторную светлицу, застав матушку за подготовкой провизии. Увидев меня, родители улыбнулись и обменялись неоднозначными взглядами, в то время как рука матушки была нежно сжата крепкой отцовской ладонью.
- Наденька, доброе утро! Как спалось, моя медовая? Небось, батька разбудил? Говорила же ему, чтоб позже пошли! - Ольга Матвеевна засияла от счастья и, отпустив руку мужа, сию минуту перевязала тонкий мешочек зелёной верёвкой.
- И Вам доброго утра, матушка! Дивно спалось, - ответив на вопрос матери, я тотчас же ринулась к отцу и прижалась к его ногам, словно требующий ласки котёнок, и он нежно погладил дочурку по головке, взяв со стола приготовленный женой мешочек.
Матушка перекрестила нас, и мы отправились в дорогу, миновав деревянный забор, который ни свет ни заря принялись чинить старшие братья. Получив от них пару удивлённых взглядов, я вырвалась из рук отца и побежала вприпрыжку в сторону широкого поля, что было усеяно дивным цветом ковыля. Путаясь в полах сарафана, что был мне несколько велик (матушка шила на вырост), я срывала редкие цветы василька и одуванчиков, намереваясь после сплести из этой красоты венок для мамы. Отец неторопливо шёл сзади и наблюдал за шустрой дочерью, то и дело смеясь над неуклюжими шагами маленьких ножек, но я не разделяла его радости по этому поводу и двигалась всё дальше и дальше.
