Текст книги "Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]"

Автор книги: Бу Бальдерсон

Соавторы: Г. Столессен,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

23

Кари Карсте жила в одном из переулков, выходящих на улицу Нюгордсгатан в отреставрированном угловом доме конца прошлого века. Хотя это и был самый центр, благодаря горе, на которой располагался переулок, шум от транспорта сюда почти не долетал. Кроме того, было уже почти одиннадцать, понедельник, ноябрь, и даже у лунатиков наверняка в это время не возникло бы желания высунуть нос на улицу. Да и автомобили по центру проезжали очень редко.

На другой стороне улицы строили новый дом с огромными окнами, который будет выделяться среди старых особняков, как лягушка в гнезде ласточки.

Я нажал кнопку домофона и через секунду услышал голос Кари Карсте. Я назвался, после чего раздался щелчок открываемого замка.

Я открыл дверь, и тихое завывание сигнализации тут же прекратилось.

Я очутился в старинном холле, обезображенном современной отделкой стен бетоном и освещенном, как операционный зал. Контраст по сравнению с модерном фасада был ужасающим. Не говоря уже о полном отсутствии вкуса. Придерживаясь за окрашенные в черный цвет перила, я поднялся на третий этаж, где на пороге своей квартиры, открыв того же черного цвета дверь, стояла Кари Карсте.

– Ты точен, – только и сказала она вместо приветствия.

– Это нельзя назвать привычкой, – ответил я.

Вслед за ней я прошел в прихожую, автоматически отметив приятный коричневый цвет обоев и линолеума. На одной стене висели четыре маленьких «картинки, представляющих один и тот же пейзаж в разные времена года. Напротив была прибита пробковая доска для записок и других бумажек, на которую Кари Карсте кнопками прикрепила фотографии семьи и друзей, открытки, неоплаченные счета, рекламные проспекты, значки и всякие мелочи.

Она показала мне шкаф, где я мог повесить свой плащ между ее шикарным шерстяным пальто и не менее дорогой шубой.

На мгновение мы растерялись. Я не знал, куда идти дальше, а она – о чем со мной говорить. Наконец она выдавила:

– Скажи… Чем ты, собственно, занимаешься? Я так и не поняла.

– Позволь представиться – Варг Веум. Друг Алекса, скажем так. Во всяком случае, я пытаюсь ему помочь.

– Скажем так?

Я кивнул.

– Частный сыщик.

Она фыркнула, как будто не поверила мне. Затем провела в гостиную.

Как и в большинстве домов подобного типа, в этой комнате была тень прошлого, которую не мог прогнать даже самый яркий солнечный день. Но Кари преобразила комнату, поставив в нее светлую мебель янтарного цвета, постелив на пол во всю площадь комнаты огромный ковер, поклеив стены светло-розовыми обоями и повесив на них в золотых рамах светлые абстрактные картины, выдержанные в бело-терракотово-бежевой гамме.

Она была одета по-домашнему в голубые джинсы и большой темно-синий свитер. Одежда еще больше подчеркивала искусственный рыжий цвет ее волос. Кроме того, она сняла очки, и я смог разглядеть ее глаза – голубые и чуть близорукие. Ее имидж невинной соблазнительницы усиливала умело наложенная косметика.

Она производила впечатление. Во всяком случае, по спине у меня пробежали мурашки.

– Садись, – пригласила она, указав на кресло у журнального столика.

Я принял приглашение. На столе уже одиноко стояла кружка с чаем, но мне она ничего не предложила.

– Так что насчет Алекса? – подчеркнуто деловым тоном спросила она меня.

– Ты знаешь, что у него в гостиной стоит твоя фотография?

Она на секунду отвела взгляд в сторону и усмехнулась.

– Меня это не удивляет. Он очень хотел ее получить. Для меня же это был… – Она явно подыскивала нужное слово, – …жест.

Я кивнул.

– Угу, жест. Так как же вы познакомились?

– Я… ходила на один курс лекций в университете. Я чувствовала себя чужой среди студентов. Из-за разницы в возрасте. Он же был не в своей тарелке из-за… да. Так мы познакомились. И подружились.

– По-настоящему?

Она не смотрела мне в глаза.

– По-настоящему? Он очень милый. Открытый и дружелюбный, совершенно по-другому, чем это принято у нас в Норвегии… И одновременно он… Он спокойно относился ко всему, что с ним происходило. Не жаловался. Когда произошел скандал в его комнате, где жил еще один студент, в общежитии на Фантофт, на Алекса свалили всю вину и выставили. И он даже не стал возражать.

– Он что – фаталист?

Она пожала плечами.

– Может быть. Что-то в этом роде. Всегда всем и всему верил. Выполнял просьбы всех студентов, всегда во все влезал…

– Добрая душа, другими словами?

– Да, он такой! – взорвалась она. – Тебе не стоит иронизировать. Добрая душа. Я чувствовала своего рода привязанность к нему. И он никогда не навязывался, не предлагал себя, скорее, наоборот.

Я сосредоточил все свое внимание на ее лице.

– Как близки были ваши отношения?

Она даже не моргнула.

– У нас не было никаких отношений. Во всяком случае, таких, какие ты имеешь в виду.

– Я ничего не имею в виду.

– Мы просто друзья. Иногда это именно то, что…

Она со стуком поставила на стол свою кружку.

– Но какое право ты… Почему ты задаешь мне эти вопросы?

– Потому что Алексу не продлили визы. – Я посмотрел на часы. – Действие его визы заканчивается через сорок минут.

– Но где он сам?

– Ты не разговаривала с ним в последние дни?

– Нет. – Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой. – У меня было столько всяких дел… Нет, вот уже несколько месяцев.

– Он работал одно время в „Финансовом обществе Бернера“. Это ты ему посодействовала?

– Я, во всяком случае, замолвила за него словечко. Но… Ничего не получилось.

– Вообще-то у меня создалось впечатление, что Иоахим Бернер не из тех людей, что прислушиваются к советам.

Она прямо посмотрела мне в глаза.

– Меня он, по крайней мере, слушает.

Я переждал, пока эти слова растают в воздухе, и продолжил:

– И тем не менее его все-таки выгнали.

– Да, – коротко сказала она. – Но мы помогли ему найти другую работу.

– Я знаю, в отеле у Карла.

– Да.

– А ты знаешь… Ты знаешь, что, по словам Карла, Алекса застали за продажей наркотиков?

– Алекс? Наркотики?.. Ты имеешь в виду…

Я кивнул.

– Невозможно. Я отказываюсь верить.

– Ты хорошо знаешь Карла Бернера?

– Конечно, я его знаю. Ведь он работает на нашей фирме. Или в концерне, так будет правильнее. Но он…

– Тогда ты имеешь возможность бесплатно обедать у него в отеле?

– Бесплатно? Ну уж нет! Кроме того, это не совсем мой…

– … Стиль?

– Можно и так сказать, – натянуто улыбнулась она.

– А как его брат Хенрик? Ты с ним тоже знакома?

– Это так ужасно. Что с ним случилось? – Она посмотрела по сторонам. – Нет, я его не знала. Только видела в конторе.

– Да? А я думал, что он не особенно часто там появлялся.

– Нет. Не так уж и часто. Изредка. Я думаю, он приходил только за деньгами.

– И получал их?

– Не думаю. Бернер не особенно… Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я нашел его. В Аквариуме.

– Ты? Но какое это имеет отношение к Алексу?

– Надеюсь, никакого. Ханс Хауген, напротив…

– Кто?

– Ханс Хауген. Ты его не знаешь?

– Ханса Хаугена? Нет, никогда не слышала о нем.

– Странно. То же самое говорит и он. О тебе.

– Отлично! – Она протянула мне руку. – Чего тебе еще нужно?

– Я ищу! – в отчаянии ответил я. – Я пытаюсь найти правду и самого Латора. Может быть, ты все-таки знаешь, где может сейчас быть Латор? Хоть какое-нибудь предположение. У него есть еще друзья, кроме Ханса Хаугена?

– Этот Хауген, он что, друг Латора?

– Да. Ну так как же?

– Ну, нет… Я не знаю. Может быть, он знал еще кого-нибудь из иностранцев. Мы встречались только в университете. Я никогда не бывала у него дома и никуда с ним не ходила! Никогда!

– Почему нет?

Она не ответила.

– Сирен Сэвог. Это имя тебе что-нибудь говорит?

– Сирен Сэ… Кто это? – Похоже было, что она в полной растерянности.

– Подруга Хенрика.

– Я же сказала, что не… Почему ты задаешь мне все эти вопросы?

Я развел руками.

– Понятия не имею. Они сами выскакивают из меня.

В это время зазвонил телефон – современное ярко-розовое кнопочное электронное чудо с переливающимся журчащим звонком.

Она даже не подумала взять трубку, продолжая в упор смотреть на меня.

Я сказал:

– Потому что я… Чисто подсознательно я чувствую, что все эти события связаны между собой. И я думаю, я чувствую, что Александр Латор является ключом к разгадке. Если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду.

Она встала и пошла к телефону, продолжая говорить на ходу:

– Нет, нет. Я ничего не понимаю. – Она сняла трубку и раздраженно сказала: – Да, Кари у телефона.

Я наклонился над ее кружкой – чай пах черешнями.

Кари Карсте повернулась ко мне спиной и тихо отвечала в трубку.

– Да. Да. Нет.

Я смотрел на нее, думая, как красива ее фигура – плечи, руки, бедра, затянутые в джинсы, маленькие ступни в удобных тапочках.

– Нет. Двадцать два. Третий. Да. Да. – Она положила трубку и подождала некоторое время, прежде чем повернуться ко мне.

Между нами пробежала искра. Она слабо покраснела, что очень шло ей. Теперь она стала больше походить на хозяйку такой милой комнаты. Или все-таки этот румянец был результатом телефонных переговоров?

Она сказала:

– Если это все… – Она механически поднесла руку ко лбу. – У меня разболелась голова. Мне сейчас лучше лечь.

Я послушно кивнул и встал.

– Ну что ж… Мне позвонить тебе, когда я наконец отыщу Алекса? Рассказать, как пройдет наша встреча?

В рассеянности она переспросила:

– Что?.. Да… Позвони.

Я указал рукой на одинокую кружку.

– И если ты когда-нибудь решишься пригласить меня на завтрак, то я предпочту прийти заранее накануне вечером. – И обезоруживающе улыбнулся.

Она и бровью не повела.

– Мой телефон есть в справочнике.

– Как и все остальные, – отпариривала она и пошла впереди меня к двери, указывая мне дорогу.

Я освободил свой плащ из задушивших его объятий шубы и успел по дороге» к двери кинуть взгляд на ее доску с фотографиями и записками. Ни одного знакомого лица, во всяком случае на первый взгляд.

Я вышел на лестничную клетку.

Повернулся к Кари Карсте.

– Увидимся.

Она холодно посмотрела на меня.

– Ты думаешь?

– Может, тогда лучше сказать: «Я надеюсь»?

Она хмыкнула и закрыла дверь. Я спустился по лестнице вниз и вышел на улицу.

– Любовь сильней всего на свете, – утешил я сам себя, садясь в машину. Включил зажигание, нажал на кнопку автомагнитолы и отправился домой в обществе местного дешевого рок-певца.

Дома меня сразу же убила тишина.

Но это было мне не в новинку. И я смог пережить эту неприятность.

Через несколько часов я уже спал в предвкушении следующего утра. А уж каким оно будет – плохим или хорошим, – сказать заранее никогда нельзя.

24

Утро встретило меня ледяной улыбкой. Холодное ноябрьское солнце так низко нависло над горизонтом, что на душе стало муторно. Как если бы это сам Господь Бог смотрел на меня, выглядывая из-за горы Ландосфьеллет.

Когда я пришел в контору, то увидел, что, судя по лампочке автоответчика, мне никто не звонил. В почтовый ящик никто не бросил даже счета. У меня возникло чувство, что я вычеркнут изо всех бумаг. Единственным, что подтверждало мое существование, оставался грозный взгляд с небес. Может, Бог ждал от меня подвигов. Или, и это скорее всего, давно поставил на мне крест. Как и все остальные.

Если разобраться, то у меня – были все причины для такого поганого состояния. Мне не очень-то удалось добиться успеха за последние дни. Меня огрели по голове, почти сожгли, я нашел труп – и не был особенно полезен Сирен и Александру Латору.

Я подумал о Латоре – где он сейчас находится? Или, может, он все-таки решил подчиниться правилам и уже давно уехал из страны?

Может быть, я так никогда и не узнаю ответа.

Собственно, первоначально речь шла о трех совершенно разных делах. Но в смерти Хенрика Бернера, судьбе Сирен и проблемах Александра Латора было общее. Я все время натыкался на одного и того же человека – Бернера. В отеле Бернера я встретил Сирен. Там же работал Латор и получил коленом под зад, и именно им управлял брат Хенрика Бернера – Карл.

Настало время нанести еще один визит в «Финансовое акционерное общество Бернера».

Я поднимался на двенадцатый этаж в обществе своей старой знакомой – пальмы – и двух японцев в темных костюмах и светлых плащах. Никто из нас не произнес ни слова. Они вышли на два этажа раньше меня.

Когда я вышел на двенадцатом этаже, за столом Кари Карсте сидела другая женщина. Черноволосая, с проблесками крашеных светлых перьев, одетая во все коричневых и хаки тонов, как будто сразу же после работы она собиралась отправиться на сафари.

Я подошел к ней и спросил о фрекен Карсте.

– Она больна сегодня. Может быть, я могу вам помочь? – И улыбнулась, как будто в самом деле именно этого и хотела.

– Наверняка. Что-нибудь серьезное?

Она холодно взглянула на меня.

– Этого я не знаю. Что-нибудь еще?

– Да. Бернер у себя?

– Да, но он занят. У него переговоры.

– С кем?

– С сыном.

– Карлом?

Она кивнула.

– Да, Карлом Бернером.

– Это меня устраивает. Даже более чем. Мне нужно поговорить с ними обоими. – И с этими словами я направился к двери кабинета Иоахима Бернера.

– Но вы не можете так… – Она вскочила с места.

– Не могу? – переспросил я, не останавливаясь, но одновременно не упуская ее из виду. Никогда не знаешь, чего ждать от таких секретарш. Некоторые из них являются обладательницами черного пояса и могут уложить на ковер раньше, чем вы успеете сказать «Кья!». При других обстоятельствах я не имел бы ничего против, чтобы она уложила меня на спину, но не здесь, перед дверью кабинета Иоахима Бернера в духе царя Соломона.

Но либо у нее не было черного пояса, либо она посчитала, что ей не успеть добежать до меня. Вместо того чтобы встать на защиту двери, она кинулась к телефону.

Я не стал слушать, что она там имела сообщить. Я постучался, открыл дверь и вошел.

Карл и Иоахим Бернеры удобно расположились напротив друг друга за массивным письменным столом. Оба удивленно воззрились на меня. Похоже было, что никто до меня не пробовал войти к ним, не испросив сначала высочайшего позволения. Мой поступок был им в диковинку.

– Чтоб тебя черти драли! – выругался Карл.

Иоахим выразился чуть более мягко:

– О черт!

После чего Карл поднялся, и мы принялись мерить друг друга взглядами.

Может быть, приемы карате знал именно он. Во всяком случае, выглядел он для этого довольно спортивным, в темной рубашке с расстегнутым воротом, коричневых брюках и легких туфлях.

Его отец одет был более респектабельно – в серый костюм с неярким серебристым галстуком. С серым цветом отлично гармонировали темно-коричневые начищенные туфли.

– Что это значит, господин… э-э…

– Веум, – услужливо подсказал я.

– Скандалист. Сейчас я вышвырну его вон, – предложил Карл Бернер.

– Не торопись – ведь под рукой нет коммерческого директора, – отпарировал я. И, глядя поверх его плеча, обратился к Иоахиму. – У меня есть для вас важное сообщение, господин Бернер.

– Какое именно? – вопросил старикан.

– Это касается деятельности борделя вашего сына.

– Что?

Карл Бернер подскочил ко мне и занес руку для удара. Но я был занят отцом и поэтому просто перехватил ее.

– Прекрати свои штучки, Карл! – приказал отец.

Я посмотрел на Карла Бернера. Он побагровел, вены на висках набухли кровью. В глазах я прочел себе смертный приговор. Он прошипел:

– Ты еще пожалеешь об этом, Веум!

В этот момент Иоахим поднялся из-за своего письменного стола, и сразу стало ясно, кто здесь хозяин.

– Я сказал: прекратить! Сядьте! Оба!

Прошло не более двух секунд, после чего мы, как два провинившихся школьника после драки на школьном дворе, подошли и сели, со страхом ожидая нагоняя от директора.

Инициатива была в руках у Иоахима Бернера. Этот тип я хорошо знал: он привык к бурным собраниям акционеров и заседаниям правления по поводу падения курса акций. Разница между ним и сыном была того же свойства, что и разница между норвежским крепким черным кофе и итальянским пахнувшим корицей капуччино. Внезапно я понял, что присутствую при встрече двух поколений капиталистов: поколения тяжелого времени и поколения легких хлопчатобумажных костюмов. Поколения, привыкшего к лишениям и готового к борьбе, как лыжник в забеге на длинной дистанции на соревнованиях Чемпионата мира на Холменколлене, и поколения с нарочито небрежно уложенными крашеными волосами. Черный «мерседес» и белый «порше». Гранит и фарфор.

Иоахим Бернер взял слово.

– Сейчас я прошу вас, господин Веум, разъяснить в доступной форме, почему вы осмелились прервать нашу беседу таким наглым и совершенно бесцеремонным образом. Вчера вы приходили по поводу смерти Хенрика.

Сегодня вы заявляетесь с голословными обвинениями в адрес моего второго сына. Раскройте ваши карты.

– Не думаю, чтобы они вам понравились, Бернер. Они прошли через грязные руки.

– У меня нет времени выслушивать ваши образные речи, Веум! Переходите к делу.

– Ну что ж. Тогда я начну…

– Послушай, отец, – тут же перебил меня Карл Бернер. – Я не понимаю, почему ты позволяешь обращаться с собой подобным образом. Веум ворвался сюда без разрешения, и ты…

Иоахим Бернер холодно посмотрел на своего сына.

– Разве я просил тебя высказаться?

– Нет, но…

– Тогда помолчи, Карл.

Мы сидели за обеденным столом. Маленький Карл сказал что-то в высшей степени неприличное. Отец поставил его на место. Наступила тишина, и мы продолжили обед в полном молчании.

– Как я уже говорил, – сказал я, – я побывал в заведении вашего сына вчера вечером. «Week End Hotel», насколько я понял, является частью вашего концерна.

Я вопросительно посмотрел на него, но он даже и бровью не шевельнул. Просто в ожидании продолжения молча смотрел на меня.

– То, что я увидел, дает мне все основания считать, что там занимаются тем, что называется организованной проституцией.

– Организованной! – вновь вставил Карл. – Назови мне хоть один отель, рядом с которым не вертятся шлюхи!

Новый убийственный взгляд отца, и вновь тишина.

– Ну и? – подбодрил меня Бернер.

Я попробовал зайти с другой стороны.

– Я считал, что вы, Бернер, занимаетесь более респектабельной деятельностью. – Как будто в мире финансов можно говорить о респектабельности!

– Да?

Я начинал обливаться холодным потом. Он не реагировал, и беседа велась не совсем так, как я рассчитывал.

– Полиция будет очень заинтересована моими наблюдениями.

Карл Бернер ухмыльнулся.

Иоахим Бернер положил на стол свои кулачищи и посмотрел на меня стальными глазами.

– Мне стоит воспринимать это как шантаж, Веум?

– Тогда я вынужден быть невежливым и указать вам на дверь. – Он даже не стал протягивать руку по направлению к выходу, а просто кивнул.

– Это все, что вы имеете мне сказать?

– Да, это все.

– Мы не обсуждаем наши внутренние проблемы с первым встречным! – опять влез Карл.

– Может быть, вы предпочитаете это делать с полицией нравов или газетами розничной продажи? Уверен, что подобный материал их заинтересует. Тут есть за что ухватиться в прямом смысле.

– Не советую тебе, Веум, пробовать этот путь, – ответил Карл. – У нас есть свои средства.

– Где? На счету в Швейцарии?!

Иоахим Бернер крякнул.

– Карл, проводи Веума до дверей. До дверей лифта. Если он не уйдет по доброй воле, позвони в полицию. У нас нет времени на всю эту чепуху.

Я поднялся.

– Понимаю. Я ухожу по доброй воле. Но не удивляйтесь, если нам придется встретиться вновь.

Иоахим Бернер не ответил. Он уже успел открыть папку с документами, лежавшую у него на столе, и углубиться в чтение бумаг, вооружившись золотой перьевой ручкой. Он занялся подписанием документов сегодняшнего дня. Я порадовался, что у меня не было займа в этой фирме. Иначе он потребовал бы его возврата в течение одного дня.

Карл Бернер послушался приказа и проводил меня до дверей лифта. Я вежливо кивнул на прощанье секретарше, занявшей место Кари Карсте, но взамен получил лишь ледяной взгляд.

Перед лифтом Карл меня задержал. Он уже успокоился, и лицо его приобрело нормальный цвет загара солярия, но темные глаза по-прежнему горели ненавистью.

– Послушайся моего совета, Веум. Держись от меня подальше. Если нет…

– Если нет… тогда ко мне наведается коммерческий директор?

– Если нет… ты пожалеешь.

У них были куриные мозги. И они не обладали чувством юмора. Они были не в состоянии сказать что-либо оригинальное. Если бы кто-нибудь мог мне объяснить, почему они всегда имели такой успех.

С этой мыслью я вошел в лифт.

Ответ, который я сам нашел на свой же вопрос, не предвещал ничего хорошего. Ни для меня, ни для Карла Бернера, ни для королевства Норвегии.

25

Это было кафе того типа, что во множестве возникли в первой половине 80-х годов. Пол, расчерченный на квадраты, как шахматная доска, расшатанные венские стулья и столы, клиентура из романов маркиза де Сада, которые он написал в минуту скуки.

Я ждал своего друга журналиста Пауля Финкеля, заказав чашку черного кофе и бутерброд с раздавленным куском омлета и от нечего делать разглядывая посетителей кафе. Благо, что времени у меня было предостаточно. По всем законам природы я должен был бы чувствовать себя стариком по сравнению с ними, но происходило прямо противоположное. Хотя и было утро, они скучали, как будто просидели здесь целый день.

Судя по внешнему виду, большинство из них были а ля свободные художники, получившие заем из банка на учебу. Почти все они пребывали в тоске, и я решил, что семестр подходит к концу. За соседним столиком разместились двадцатишестилетние Ромео и Джульетта, любившие друг друга вот уже тысячу лет и утратившие последнюю искру священного чувства еще во времена раннего Ренессанса. Они почти сливались с белой стеной, до того бледны были их лица. А Джульетта еще и подчеркнула свою томную бледность косметикой и лиловой помадой.

Чуть поодаль сидел такой же уставший от жизни молодчик в сером в черную крапинку пиджаке, белой рубашке с розовым галстуком и брюках в широкую клетку, которые в одно мгновение могли бы обеспечить ему работу на манеже цирка. Светло-золотистые локоны были зачесаны назад с высокого лба, перерезанного морщинами тяжелых раздумий, для которых наверняка имелись основания. Он бездумно листал один из современных модных журналов, для чтения которых нужен диплом института торговли, чтобы продраться сквозь все эти интервью и объявления.

На столе перед ним стояла зеленая бутылка и высокий тонкий стакан – и в той, и в другом была французская минеральная вода, которую продают в три раза дороже, чем норвежский «Фаррис», и которая никоим образом не может с ним сравниться по качеству. Но зато французская бутылка больше подходит к пиджаку и интерьеру.

В самом дальнем углу за этим Оле-Лукойе сидел согбенный студент лет тридцати пяти и что-то лихорадочно строчил в лежащей на столе тетради с отрывными листами с такой скоростью, что сразу становилось ясно – ему есть что сказать миру, а Судный день, по всей вероятности, будет возвещен по телевидению сразу после выходных.

Около двери, держа в поле зрения все происходящее на улице, играли в карты четверо темнокожих иностранцев. Через равные промежутки времени один из них вставал и выходил на улицу. Довольно скоро он возвращался обратно, что-то буркал, и игра продолжалась. Может быть, он регулярно оставался «дураком», а может, просто ходил опустить новую монету в парковочный автомат. Я не знал наверняка, но, когда сидишь вот так в бездействии, в голову часто приходят самые невероятные мысли.

Когда наконец явился Пауль Финкель, я добрался уже до дна кофейной чашки и долго и безуспешно боролся с куском омлета, так и не поняв, кто же мог все-таки победить в этой неравной борьбе. Финкель фыркнул в усы, похлопал себя по пузу и купил поллитровую бутылку пива и половинку яйца. Все дело в том, что в этом кафе нужно было купить что-нибудь из еды, прежде чем вы могли заказать алкоголь. Но все устраивалось очень просто – вы покупали половинку яйца, украшенную давно увядшим листом салата и двумя сдохшими креветками, и пожалуйста – получайте штамп на ладонь, который позволит вам заказать все, что душе угодно. Если вы не хотели есть яйцо, то могли просто вернуть его на прилавок, когда собирались уходить. Похоже, что посетители проделали это по крайней мере раз двадцать. Яйцо покрылось зеленоватым налетом, и вряд ли кто-нибудь из проголодавшихся клиентов осмелился бы его попробовать.

Но Пауль Финкель, похоже, и не собирался ничего пробовать. Да и вообще он предпочитал еде питье. Принесенная им бутылка пива была, совершенно очевидно, не первой сегодня и наверняка не последней.

Я знал его еще со времен детского сада, где он интересовался такими важными вещами, как разборка будильников, вскрытие трупов выпавших из гнезда птенцов и наливание грязной воды в пакеты с едой воспитанников детского сада во время прогулок в парке.

В школе он сидел на задней парте и саркастически комментировал происходящее у доски, а уж в гимназии равных ему не было. Он никогда не принимал участия в дискуссиях и спорах, зато всегда мог высмеять происходящее. И самые ядовитые заметки в школьной газете всегда подписывал: «Пф».

Позднее жизнь стала окрашиваться в черный цвет. Он дважды женился и дважды со скандалами разводился. В активные периоды жизни он принимался за завоевание особого положения на рынке сексуальных партнеров, изматывался на дискотеках и пробежках по утрам, пока ужасные ангины не приостанавливали его бурную деятельность.

Сейчас у меня возникло чувство, что он по-прежнему сидит на задней парте. Его ирония ничуть не изменилась с тех пор, только стала чуть более бесцветной и чуть менее содержательной.

Он отпил первый глоток и демонстративно фыркнул в усы.

– Я все бросил и помчался сюда, как только ты мне позвонил.

– И чем же ты занимался? – спросил я. – Заполнением очередных купонов очередной лотереи?

Он долго смотрел на меня и наконец соизволил произнести:

– Нет, государственного займа.

– И что, ты когда-нибудь выигрываешь?

Он покачал головой.

– Пути Господни неисповедимы.

– Но зато тебе есть на что надеяться.

– А тебе?

– Я никогда не пытаюсь играть с судьбой. Я всегда проигрываю.

Другие посетители наверняка одобрили бы нашу беседу. В ней наблюдалась глубина, которую они захотели бы познать.

– Ну? – сказал я.

Он кивнул и отпил еще глоток из кружки.

– Отличное пиво! – Он посмотрел на мою кофейную чашку. – Ты что, пьешь черный?

– Я за рулем. Да. Так что там с Бернером?

– У тебя темп, как у американца, Варг. Неужели ты так никогда и не научишься расслабляться?

Я сделал гримасу.

– В противоположность тебе, у меня часто возникает необходимость ответить на вопросы жизни и смерти, а их не так легко перенести на следующее утро.

Он пристально посмотрел на меня.

– Прежний уговор, надеюсь?

Я устало процитировал сам себя:

– Если я наткнусь на что-нибудь интересное, то ты будешь первым, кому я позвоню. Разве я когда-нибудь нарушал его?

– Иногда. Когда сидел на допросе в полиции до самой утренней пресс-конференции.

– Ну…

– Отлично. Итак, Бернер. «Финансовое акционерное общество Бернера». Модное название, а раньше они назывались просто «Бернер и К. Импорт – экспорт». В то время солидная фирма.

– А сейчас?

– Наверняка то же самое. Я проверял через Хаугланда – он наш эксперт по таким вопросам. Они идеально себя ведут, масса встреч на бирже, приоделись и бросились на грязный рынок бизнеса. Настолько грязный, что почти невозможно отличить невинного барашка от волка, кролика от акулы.

– Живописная картинка, Пауль.

– Зато правильная. Сейчас это уже концерн, чтоб ты знал. Хаугланд может нарисовать тебе схему их организации со всеми дочерними и прочими предприятиями. Частную собственность, сдаваемые внаем дома. Я же могу обрисовать тебе все в общих чертах.

– Этого будет наверняка достаточно.

– Тогда о трех головных предприятиях. Первое – «Финансовое акционерное общество Бернера», которым владеет глава концерна – сам Иоахим Бернер. Сын моряка из Скютевикена, сумевший стать владельцем огромного капитала. Вообще-то его настоящая фамилия Паульсен, но девичья фамилия матери – Бернер, и он уже давно изменил фамилию отца на свою нынешнюю. Мать была незаконнорожденной дочерью одного консула. После смерти отца ее вновь приняли в аристократическое общество в надежде, что она выйдет замуж за сына хороших родителей, который приберет к рукам ее большое наследство. Но ее обрюхатил портовый грузчик, который просто-напросто пропил все богатство и подарил ей шестерых детей, пока наконец не умер от испанки.

– Что ты знаешь!

– Проще спросить, чего я не знаю. Но достаточно об этом. Другим головным предприятием является «СВ Catering», занимающееся прямыми поставками товаров на нефтяные платформы в Северном море. Непосредственный правопреемник импортно-экспортной фирмы, с которой все, собственно, и началось. И по всей вероятности, крайне прибыльной. Еда и другие товары закупаются в невероятных количествах каждый день по очень низким беспошлинным ценам и без особого соблюдения таможенного тарифа, поскольку речь идет о таком важном деле, как прямые поставки на нефтяные платформы.

– Но все законно?

– Естественно. В той же степени, как и то, что Бернер платит налоги в два раза меньшие, чем такие болваны, как мы с тобой.

– Другими словами, он знает правила игры.

– Знает ли он их! Да он их сам придумал!

Две креветки на тарелке Пауля Финкеля спали вечным сном, и им можно было позавидовать, поскольку их никоим образом не затрагивали «Правила налогового обложения» и разные прочие вещи. Может быть, Нам тоже стоило найти место, где можно было бы прилечь и успокоиться вечным сном. Мы уже давно перестали сражаться с ветряными мельницами. Теперь мы только говорили о них, так же цинично, как две старых шлюхи говорили о любви.

– А третье головное предприятие?

– Отель. Но там есть и еще один источник доходов.

– Официальных?

– Когда источники доходов становятся официальными и когда неофициальными, Варг?

– А кто управляет фирмой по поставкам товаров?

– Молодой повеса, любимчик отца и шип розы в сердце матери.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что матерям всегда ближе паршивые овцы в семье. Ты же ведь знаешь, что случилось с братом.

– Ведь это я нашел его!

Он замолк. Затем расхохотался.

– Мне надо было бы самому догадаться. – Он умолк и наклонился ко мне через стол. – Так вот, значит, почему тебя так заинтересовала эта семейка? У тебя есть что сообщить мне в благодарность за хлопоты?

– Только сплетни. Я искал одну девушку и нашел ее в отеле Карла Бернера. Подтекст ты понимаешь.

– И ничего больше? – Он был явно разочарован.

– Нет.

– Ну хорошо. Тем не менее я расскажу тебе еще кое-что. Однажды к нам в газету пришел парень с информацией, которую мы так и не смогли нигде использовать.

– Да?

– Парень работал на складе «СВ Catering». Он рассказал, что со склада по ночам регулярно пропадают картонки с вином, мясом и сигаретами. Но никто никогда об этом не говорит. Никто из дневных рабочих никогда не грузил эти коробки. И никто не ставит о краже в известность полицию. Это просто происходит – и все.