Текст книги "Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]"

Автор книги: Бу Бальдерсон

Соавторы: Г. Столессен,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Он крался по прихожей, нас отделяла от него только тонкая дверь. Вот он наткнулся на что-то, что-то глухо брякнуло. Потом послышались стелющиеся, почти неслышные шаги. Снова тишина. Он, должно быть, стоит и прислушивается с другой стороны, там, в темных сумерках. Я едва различал чернеющую ручку двери. Ручка двери! Она пошла вниз – медленно, бесконечно осторожно, как будто пришедший не хотел будить того, кто спит в доме, спит легким, чутким сном получившего передышку загнанного животного…

Пальцы, охватывавшие мою руку, жестко сжались, мне стало больно, я хотел крикнуть и не смог.

Дверь наполовину открылась, и в комнату скользнула тень.

Нет, не тень.

Человек. Мощный, коренастый, в шортах и с голыми ногами.

Министр юстиции Хюго Маттсон.

В руке он держал ружье.

24

Жесткие пальцы, охватывавшие мою руку, разжались. Кристер Хаммарстрем откинулся на спинку стула.

– Вы здесь? Сумерничаете?

Хюго Маттсон смотрел на нас в изумлении и в замешательстве.

Я спросил, как ему удалось миновать охрану, и, к удивлению, голос у меня не сорвался и звучал уверенно.

Изумление на усах Хюго сменила хорошо знакомая ухмылка.

– Это оказалось нетрудно. Я вышел из дома порыбачить. Надо же, я получил на это милостивое соизволение! – И он яростно махнул футляром спиннинга, который я поначалу принял за ружье.

– Но тут поднялся туман, я ошибся в направлении и пристал к берегу здесь, а не у своей дачи. Ну, раз уж я сюда попал, я решил испытать, надежно ли охраняется дом, и заодно навестить Кристера. Скрываясь за деревьями и клумбами, – кстати, твой сад просто идеальное место для убийцы! – я стал пробираться к дому, и, представь, ни одна собака меня не заметила! Когда я добрался до аллеи кустов, осталось только хорошенько пригнуться и быстро добежать до подвального люка. Хотя там, внизу, оказалось чертовски темно и пробираться пришлось на ощупь. Поднимаясь по лестнице, я вспомнил, что не заметил освещенных окон, и решил, что ты, должно быть, спишь и не стоит тебя будить. Поэтому я старался не шуметь. В этих резиновых тапочках я дам сто очков вперед любому индейцу! Сейчас пойду и покажу этим фараонам, как исполняют они свои обязанности!

Он пробежал через прихожую, открыл дверь и заорал с порога в туман:

– Эй, вы, плоскостопые! Идите-ка сюда!

Министр сидел на телефоне в библиотеке.

Взяв со стола «Древние народы Вавилона», я уже хотел притворить за собой дверь, как в этот момент Министр, ожидавший, по-видимому, когда на другом конце линии поднимут трубку, окликнул меня.

– Я только что говорил с техниками по поводу письма Беаты Еве Идберг. Они исследовали его. Письмо действительно написано Беатой, как мы и предполагали. Но химический анализ чернил показал, что оно – примерно годичной давности. А конверт надписан совсем недавно. Тоже самой Беатой.

– Что это значит?

– Что это значит?.. Алло! Это говорит министр внутренних дел. Я звонил вам сегодня утром по поводу…

Я пошел в свою комнату.

Снова поднялся ветер, он разогнал туман, и на окнах стали постукивать ставни.

Заглянув в комнату – бывшую гостиную в доме Евы Идберг, я понял, что разговаривать с полицейским комиссаром буду не один.

Комиссар позвонил сразу после ужина и просил меня немедленно явиться на виллу Евы Идберг. Жалобные нотки в его голосе, звучавшие во время нашего последнего разговора, исчезли. Бенни говорил решительно и властно. Судя по всему, он снова обрел былую самоуверенность. Министр получил аналогичный вызов, но, когда я оделся, вдруг заявил, чтобы я шел один. «Я появлюсь там позже, когда стемнеет и уляжется ветер, – сказал он и потом уж совсем загадочно добавил. – Когда доберешься туда, поднимись, пожалуйста, наверх в спальню Евы и включи там свет! И проследи потом, чтобы никто его не выключал!»

Поэтому, окинув взглядом гостиную и обнаружив, что общество еще только собиралось, я поднялся по лестнице в спальню. Я включил в ней верхнее освещение и встал у окна, где стояла Ева Идберг поздно вечером всего два дня назад, когда ее застрелили на этом же самом месте. Снизу тянула ко мне свои искалеченные ветви яблоня, она лишь чуть-чуть не дотягивалась до окошка.

«Наверное, раньше, – подумал я, – отсюда можно было собирать яблоки». Я посмотрел поверх яблони на опушку леса. Стреляли откуда-то оттуда – там стоял убийца и дожидался момента, когда наконец на окне поднимется штора… Знает ли Министр, кто убийца? Или, может, Бенни Петтерсон тоже разгадал загадку? Зачем он собрал нас? Чтобы поставить перед фактом?

Задумавшись, я, выходя, механически выключил свет, и мне пришлось возвращаться, чтобы снова включить его.

Гостиная Евы Идберг была большой и уютной, а из окна ее открывался прекрасный вид на залив, поблескивавший сейчас сероватой гладью металла. Ветер, как и всегда к вечеру, немного улегся, но поверхность моря все еще вспарывали глубокие беспорядочные борозды. «Я появлюсь позже, когда стемнеет и уляжется ветер». Что он хотел этим сказать?

В комнате сидели, ожидая прихода остальных, Сигне и Магнус, министр юстиции, Стеллан Линден и еще один молодой человек весьма крепкого телосложения, в коричневом клубном пиджаке и с поразительно большими оттопыривающимися красными ушами. Он сидел в углу, но, казалось, занимал собой всю комнату.

Хюго Маттсон бросился в большое и удобное стоявшее у камина кресло.

– У вас, адъюнкт, такие хорошие отношения с полицией. Может, вы знаете, зачем нас согнали сюда? И почему комиссара до сих пор нет и он не ублажает своих гостей? Раз уж Ева отсутствует –  по причине, конечно, уважительной, – хозяин здесь он. А мы его гости, а не пленники. Наш полицейский друг – вон тот в углу, который так старается, изображая из себя штатского, – твердит одно: он-де ничего не знает. Это с его-то ушами! Ни за что не поверю!

За меня ответила Сигне. Она сидела на диване одна. По-видимому никто не покушался на столь необходимое ей пространство. И теперь ее щедро распространяющиеся формы гармонично сдерживались плюшевыми думочками с одной стороны и небольшими пастельного тона диванными подушками с другой.

– Слушайте, мне кажется, он нашел того, кто совершил все это ужасное, и теперь хочет при всех арестовать его!

– Неужели ты всерьез веришь, что этот длинноносый мужлан на что-то способен? Стеллан Линден, стоявший, опершись на подоконник, и глядевший на море, повернулся к нам. Художник волновался. Слова, которые он обычно цедил сквозь зубы, на этот раз быстро цеплялись друг за друга, легко слетали с губ.

– Человек, сумевший проникнуть через тройное оцепление, такому ничтожеству не по зубам! Уверяю, единственное, что может полиция, это поднажать на нас в надежде, что убийца потеряет присутствие духа и расколется сам. Пока полицейским удалось только одно – превратить наши дома в тюрьмы!

– Наверное, в данном случае излишняя осторожность не повредит, – прервал молчание сидевший рядом со мной Магнус. Он мял пальцами клочок бумаги, а взгляд его нервно перебегал с бумаги на жену и обратно.

Стеллан Линден не ответил ему. Он снова повернулся лицом к заливу. Волны на нем практически стерлись. И березы на побережье больше не раскачивались. Вдали над материком лежали темные тучи. Стоило задуть легкому ветерку, и на нас снова пролился бы дождь.

Тем временем к нам присоединились профессор Хаммарстрем и Барбру Бюлинд. Автомобили, покачиваясь на неровной садовой дорожке, доставили их почти к порогу. И несколько остающихся до него шагов профессор и Барбру сделали в тесном кольце сомкнувшихся вокруг многочисленных полицейских. Двое из этого сопровождения довели их до гостиной и остались дежурить у двери. Была ли в том необходимость? Не знаю. Неужели кто-то мог решиться на последнюю отчаянную попытку даже здесь, в доме, на глазах у охваченных страхом соседей и друзей?

Кристер Хаммарстрем не ответил на наши приветствия. Кажется, он даже не обратил на них внимания. Поколебавшись с секунду, он вяло поплелся в угол и опустился там на стул рядом с переодетым в штатское полицейским. Может, он хотел сесть как можно дальше от нас? Или следовал данным ему инструкциям?

Барбру была верна себе. Ее пепельные волосы жидкими прядями свисали по лбу, а самой заметной деталью ее, как обычно, абсолютно бессюжетного и по-осеннему унылого лица были плохо закамуфлированные пудрой прыщи. Барбру смущенно улыбнулась нам от двери, пробормотала что-то себе под нос – что, мы так и не расслышали – и прямиком направилась к Стеллану Линдену. Оба они расположились на стульях напротив меня и, немного пошептавшись, умолкли. Барбру нервно озиралась и все время натягивала на колени свою вечную серую юбку.

Комиссара все не было. Не было и Министра.

Тем временем сумерки сгустились. Мы сидели и ждали. Иногда ворчал Хюго Маттсон, на него шикали, и все снова умолкали. Никто не знал, что готовит нам будущее, но все мы ожидали момента истины.

Истина! Что есть истина? Разрядка нервного напряжения? Освобождение от страха? Ясность? Справедливый расчет с прошлым? Или истина – отвращение, ужас, трагедия? Так или иначе, но маска с лица убийцы спадет. И чье лицо мы увидим – увидим таким, каково оно в действительности? Лицо соседа, друга, супруга? Так или иначе этот вечер должен был отметить каждого и затронуть всех.

И для одного-единственного из нас истина будет концом – концом всего, что делает жизнь привлекательной, стоящей того, чтобы жить, – положения в обществе, свободы, любви.

Я обвел взглядом присутствующих. В глаза бросились руки: снующие, сильные, практичные руки, которые не могли долго оставаться без дела…

Сигне по-прежнему сидела одна на диване и вязала яростно и безостановочно, словно хотела закончить вязание уже этим вечером. Мышцы на ее лице расслабились, само лицо было спокойным. Иногда губы шевелились, она словно разговаривала сама с собой. Но, наверное, она просто считала петли…

Магнус, сидевший рядом со мной, – кстати, почему он не сел рядом с женой? – сгибал листочек бумаги вдвое, вчетверо… потом снова разгибал ее. Бумага долго не выдержит, подумал я, она распадется на сгибах. Глаза Магнуса мигали из-под очков, словно он плохо видел бумагу и сгибы на ней. Меня вдруг поразило, насколько же старше жены он выглядел! Он казался очень усталым…

Напротив меня, сидя спиной к окну, Барбру Бюлинд все натягивала и натягивала на колени юбку. На лице у нее еще витал след вымученной улыбки, которой она приветствовала нас, входя в гостиную, а ее взгляд неотрывно следил за работой теребивших серую материю собственных рук. Я вдруг подумал: «Она боится поднять взгляд, считает, что все мы пристально разглядываем ее и вспоминаем ее нервный срыв, ее неприкрытый страх, насмехаемся над ней и считаем, что так себя приличные люди не ведут. Во всяком случае, так не ведут себя учительницы».

Человек, сидящий рядом с ней, занялся своими усами. Они свисали вниз. Они и должны были свисать вниз – это были висячие усы, но сейчас он завивал их наверх. Человек ерзал на сиденье.

Несколько на отшибе у камина полулежал в цветастом кресле Хюго Маттсон. С кресла упал на пол и лежал рядом с брошенным здесь же коричневым пакетом маленький плюшевый мишка. Хюго Маттсон не нервничал, он злился и барабанил костяшками пальцев по ручке кресла.

Повернув голову еще левее, так что заболела шея, я взглянул на Кристера Хаммарстрема – на тень, сгорбившуюся в углу. Белая повязка, поддерживающая его руку на груди, сияла в полутьме знаком предупреждения об опасности.

Руки – целенаправленно снующие, неутомимые руки…

Мысли – перескакивающие с одного на другое, рассеянные и неуклонно возвращавшиеся к одному и тому же:

…Это он, я подозревал его все время…

…Нет, этого не может быть, не должно быть…

…Почему тем вечером его не было дома?..

…Пришел ли он к окончательному выводу? И к какому именно. Кажется, я не оставил никаких следов. В любом случае, у него нет доказательств. Я буду отпираться, буду отрицать все. Я справлюсь со всем – с этим тоже. У меня должно получиться, не может не получиться. А вдруг он сказал? Боже мой, как мог я промахнуться! Лодка почти не качалась…

25

В этот момент прибыл полицейский комиссар.

Он немного пошептался со своими сотрудниками и включил верхнее освещение.

– Весьма сожалею, что заставил вас ждать. Но я не задержу вас долго. После того, как я произведу арест, все пойдут домой. И моя миссия здесь будет завершена. Успешно завершена, осмелюсь вам доложить.

Он стоял на фоне камина, сунув руки в карманы. По правде сказать, вид у него был не слишком уверенный.

– Дело оказалось на редкость трудным и запутанным. Убийца – чрезвычайно изворотливый и абсолютно бессовестный негодяй. К тому же ему все время везло. Постараюсь быть кратким.

В ходе следствия выявились четыре главные проблемы или вопроса. Найти на них точный и однозначный ответ было равносильно тому, чтобы сплести прочную сеть, не попасть в которую преступник не мог. Как очень скоро выяснилось, все вы, за исключением одного-единственного лица, могли убить фру Юлленстедт, если бы были способны на убийство и если бы убить ее захотели. Значит, я должен был докопаться, у кого могли быть реальные к убийству мотивы? Фрекен Бюлинд получала в наследство большую часть состояния Беаты, семье губернатора Беата оставляла по завещанию полмиллиона крон, профессор Хаммарстрем получал от нее на добрую память ценную картину. Поскольку господин Линден собирался… прошу прощения, собирается предложить свою руку фрёкен Бюлинд, его тоже можно отнести к кругу заинтересованных лиц. Мое расследование показало, однако, что только одно, максимум два лица нуждались в деньгах так остро, что это могло толкнуть их на крайность – иными словами, на убийство.

Второй, представляющийся мне чрезвычайно важным вопрос формулируется следующим образом: «Кто мог выстрелить с берега в профессора Хаммарстрема?» Поначалу кажется, когда его лодка приблизилась, выстрелить в него мог любой. После некоторого размышления приходишь к выводу, что это мог сделать только один участник соревнования, а именно тот, чье место на линии огня было крайним справа, – иными словами, это был ближайший к профессору и его лодке человек. Для всех остальных риск был слишком велик, и даже самый отчаянный сорвиголова вряд ли пошел бы на него. Целившийся в профессора стрелял почти параллельно линии, на которой находились стрелки. Крайне невероятно, чтобы кто-нибудь из них не заметил бы человека, целившегося под столь нелепым углом, не услышал бы визга пули, промчавшейся буквально под носом. Крайний же справа на линии огня мог стрелять в профессора беспрепятственно и незаметно для всех остальных. Но убийце следовало опасаться еще и другого. Позади стрелков находились двое – фру Идберг и адъюнкт Перссон, наблюдавшие за ходом соревнований. Этих свидетелей следовало обезвредить, их нужно было каким-то образом ослепить. Убийца решил эту проблему с гениальной простотой. Он дал им по биноклю. Находясь на стрельбище с подобным биноклем, в девяноста случаях из ста пользуешься им, чтобы рассматривать далеко расположенные цели стрельбы, а не стрелков вблизи. Мы знаем, что убийца рассчитал правильно. И фру Идберг, и адъюнкт Перссон все время глядели в бинокль на залив, следя за бутылками и за лодкой. Мы все хорошо знаем, кто был на огневой линии крайним справа и кто дал свидетелям бинокли.

Проблема номер три. Как смог убийца миновать полицейское оцепление после того, как он выстрелил во фру Идберг? Этот вопрос доставил мне немало неприятных минут, хотя решение, когда оно было найдено, оказалось, как и всегда в таких случаях, одновременно простым и очевидным. Убийца не проникал через оцепление. В момент выстрела он находился за ним. Он живет так близко к вилле Евы Идберг, что успел вернуться домой до того, как полиции удалось организовать правильные поиски стрелявшего.

И, наконец, четвертая проблема, решить которую я посчитал жизненно необходимым. Как смог и осмелился убийца пройти по лесу до своего дома среди бела дня с ружьем, из которого он убил фру Идберг? Как это ему удалось? Ружье почти невозможно скрыть под летней одеждой – у него слишком своеобразная форма, и оно заметно издали. Ответ прост: преступник держал его в руке, возможно даже, что ружье видели в его руках, но никто этого не запомнил, потому что никто не видел, что он нес именно ружье. Я попрошу сейчас продемонстрировать перед вами, какой трюк придумал убийца, чтобы околпачить публику.

Один из полицейских вышел из комнаты. Он вернулся, держа в руках то, что заставило меня раскрыть от удивления рот. Да-да, от удивления и от ужаса, потому что я видел этот предмет уже много раз.

Полицейский принес с собой спиннинг в футляре.

Бенни Петтерсон без слов принял его от полицейского, расстегнул молнию и вытряхнул из футляра содержимое.

Спиннинга внутри не было. Из футляра выпало ружье со спиленным прикладом.

Барбру Бюлинд вскрикнула, а я посмотрел на Магнуса.

Он наконец-то выпустил из своих рук бумажку и сейчас держался обеими руками за столешницу. Он беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба, попавшая на воздух, и неотрывно глядел на ружье, словно хотел испепелить его взглядом.

– Да, губернатор Седерберг, да. Это вам грозило банкротство и разорение. Это вы были крайним справа в ряду стрелков. Вы дали фру Идберг и адъюнкту бинокли.

И это ваша дача расположена ближе всех к месту, где была убита фру Идберг. В конце концов, это ваше орудие рыбной ловли. Во второй половине того дня, когда погибла фру Юлленстедт, вы пошли к ней и попросили денег. Вы угрожали ей, но получили отказ. Вечером вы вернулись к ней опять, но больше не просили. Вы хотите что-нибудь к этому добавить?

Магнус оставался нем.

– В связи с убийством фру Идберг вы дали мне еще одну изобличающую вас улику. Вы – единственный, у кого было алиби на тот вечер, алиби, как легко можно доказать, фальшивое. Ага, вы скажете, что иметь алиби, естественно, может и невинный человек. Тут вы правы, но вы же подготовили свое алиби заблаговременно, еще до того, как была застрелена фру Идберг! Вы сфабриковали благовидный предлог, чтобы оставаться одному все те часы, которые потребовались на то, чтобы заставить ее замолчать. Случай вам помог. В день убийства ваша временная прислуга поставила после обеда в гостиной букет колокольчиков – цветы, на которые у вас, как вы утверждаете, аллергия. Вы вошли в комнату, увидели их, и у вас хватило присутствия духа тут же воспользоваться случаем и симулировать приступ аллергии – бог знает, сколько еще раз и по каким поводам вы прибегали к той же уловке. Итак, воспользовавшись случаем, вы поспешно удалились в спальню, где, как вы знали, жена вас тревожить не будет. Вечером оставалось только выбраться из дома по пожарной лестнице и отправиться на охоту, взяв с собой спиннинг и надев шляпу и плащ, какими часто пользуются полицейские.

– Но это… сумасшествие! – прошептал Магнус. – Все знают… от колокольчиков мне плохо…

Полицейский комиссар покинул камин и быстрым шагом направился к губернатору. Он, однако, не остановился перед ним, а, миновав его, наклонился и поднял из-за дивана какой-то предмет, который поставил на стол прямо перед Магнусом.

Вазу с колокольчиками.

Реакция была мгновенной и ужасной.

Губернатор бросился вперед и яростно закашлял. Он содрал с лица очки и зажал ладонями глаза и нос! Цвет его лица, сначала побагровевшего, тут же стал меняться на синий, как у человека в удушье.

– Уберите их, уберите! – качаясь, простонал он.

– Цветы стоят за диваном уже несколько часов, а вы сидите там, где сидите сейчас, всего в каком-то метре от колокольчиков, с семи вечера. И все это время вы вдыхали их запах. Хотя только сейчас у вас появились симптомы аллергии! Как вы можете это объяснить?

Но губернатор по-прежнему лежал лицом вниз на столе, а его тело сотрясалось, как в судороге.

– Ладно, в любом случае пора эту комедию кончать! – прошипел полицейский комиссар, вырывая цветы из вазы. – Вот вам ваши колокольчики! – И, к моему неописуемому удивлению, он начал обрывать с них синие лепестки и разрывать стебли. Я видел, с каким трудом это ему давалось, и слышал жесткий треск рвущейся ткани. Я наклонился и поднял один из оборванных лепестков. Цветы были изготовлены из материи.

26

– Я разоблачил вашу уловку всего несколько часов назад. Я вдруг вспомнил, что вчера на допросе, когда вы давали показания относительно вашего визита на дачу фру Юлленстедт, на подоконнике за опущенной шторой стояла ваза с букетом полевых цветов – в основном колокольчиков. И вы никак на них не реагировали, что имело бы место, будь у вас аллергия настоящая, а не мнимая.

Сигне отложила вязание. Я очень хорошо помню, как аккуратно она сложила его на диване. Казалось, наконец-то вязание закончено.

Она наклонилась над мужем, потрогала его за щеку.

– Магнус, милый! – прошептала она.

Потом взглянула вверх на комиссара. И взгляд и голос ее были ровны и спокойны.

– Будьте добры, прикажите убрать эти цветы!

Бенни Петтерсон сгреб рукой окрашенные лепестки и стебли.

– Магнус, милый! Ты должен рассказать им, рассказать все, как есть! Ты должен это сделать. Я помогу тебе.

– Я не могу, – тяжело выдохнул он из себя между приступами кашля. – Не здесь. Не сейчас… Министр знает… он объяснит…

Сигне поднялась.

– Тогда пойдем! Я иду с тобой.

Она помогла ему подняться со стула, взяла под руку, и они вместе вышли из комнаты. За ними последовали полицейский комиссар и двое полицейских, стоявших у двери.

Через несколько минут я услышал, как вошел в дом Министр. Я поднялся, вышел и встретил его. С плаща Министра стекали струйки воды. Я и не заметил, как начался дождь.

– Льет вовсю. Но ветер стих. Спасибо, что не забыл включить свет!

– Ты знаешь?..

– Да, теперь я знаю. – Министр выглядел страшно усталым и измотанным, и я вдруг порадовался тому, что мне ничего не надо объяснять, что он знает истину.

Он, скорее всего, повстречал полицейские автомобили, и Бенни Петтерсон наверняка не упустил шанса похвастать и доложить ему о своем триумфе. Или, может, он пришел к тому же выводу независимо?

– Как ты узнал?

– Это долгая история. Давай войдем и присядем!

Тем временем Стеллан Линден и Барбру Бюлинд переместились на диван. Министр уселся на один из освободившихся стульев напротив меня. Он окинул взглядом круг собравшихся.

– Где Магнус и Сигне?

– Но… ты же встретил машины?

– Нет, я шел через лес.

Я рассказал ему все, что здесь произошло, и по мере того, как рассказывал, старался на него не смотреть.

– Бог мой! – застонал Министр под конец. – Все это не так. Все совсем не так!

Я взглянул на него и заметил, как натянулась кожа у него на щеках и скулах, когда он произнес поразившую меня фразу:

– Тот, кто убил Беату и Еву, до сих пор сидит здесь, в комнате… – И потом: – Я должен позвонить. Может, удастся остановить их в Норртелье. Пока это не попало в прессу.

И он исчез, пошел звонить, оставив нас в немом замешательстве.

Тишину нарушил министр юстиции. Своим обычным наглым тоном он заявил:

– Все, с меня хватит! Я иду домой! Еще один спектакль, это, черт побери, уже слишком!

Он рывком переменил свое полулежачее положение, встал и враскачку направился к двери. На полпути он резко остановился, пошел назад и поднял с пола наполовину задвинутый под кресло пакет из коричневой бумаги.

– Я совсем забыл про него! – И он кивнул Кристеру Хаммарстрему. – Это тебе. Когда я вынимал почту, я по пути заглянул и в твой ящик, тебе же сейчас… трудно передвигаться. На, возьми!

И он протянул ему пакет, который держал осторожно обеими руками чуть на расстоянии от себя.

Кристер Хаммарстрем не шелохнулся, казалось, он совсем не хотел брать этот пакет. Наоборот, мне показалось, он отшатнулся от него назад, на спинку стула. Поколебавшись с долю секунды министр юстиции наклонился, чтобы положить пакет ему на колени.

Дальнейшее произошло очень быстро.

Одетый в штатское полицейский молниеносно рванулся вперед и выбил пакет из его рук.

Пакет с неприятным шелестящим звуком заскользил по гладкому полу.

С замиранием сердца я ждал, что случится, когда он коснется стены.

В этот миг на пороге комнаты вырос Министр. Он наклонился и остановил скольжение пакета рукой.

В этот миг я понял все.

Отдельные обрывки воспоминания, образы, осколки памяти закружились пестрым беспорядочным хороводом.

«…Он сделал пугало – точную копию его самого с усами и всем прочим… он все время сидит там, как мешком из-за угла напуганный… Но, черт побери, Кристер должен быть с нами, когда мы будем стрелять по бутылкам!.. Я немножко поработал над ним, и он обещал прийти…» Он сидел предпоследним на линии огня за ольховым кустом… Он методично стер с ружей все отпечатки пальцев… И живет совсем недалеко от дома… чистил дымоход… весь в саже, черный, как негр… «Вы здесь? Сумерничаете?» – И в руке он держал ружье, да, ружье со спиленным прикладом… «Я совсем забыл про пакет. На, возьми!» Возьми! Открой его и замолчишь навеки! И вместе с тобой все мы – остальные! Но мотивы, какие у него могут быть мотивы? Не собирается же он заняться теми старыми девами, которым Беата оставила деньги по завещанию? Интересно, кстати, кто наследует им?

Слова, мысли, наблюдения – в конце концов все встало на свое место. И сложилось в узор, рисунок – отчетливую и ясную картину.