Текст книги "Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]"

Автор книги: Бу Бальдерсон

Соавторы: Г. Столессен,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

17

«Финансовое акционерное общество Бернера» располагалось на двенадцатом этаже одного из новых высотных зданий на улице Лapca Хилле в самом центре Малого Манхеттена Бергена с ударением на первом слове. Если вы в сумерках пасмурного дня стояли на горе Флейен и смотрели в том направлении, то могли на фоне темного неба увидеть очертания этой части города или, как выражались авторы этой идеи, «skyline» – отдаленно напоминавшие известный в Америке район. Но выше двенадцатого этажа им все равно не удалось подняться, и многоэтажная развязка шоссе вела вас всего лишь навсего через туннель в горе Флейен на другую сторону города. Bergen by night – посреди бела дня.

На двенадцатый этаж я поднялся в лифте в обществе одинокой пальмы в углу. Одна из стен была сплошное зеркало, при помощи которого, как предполагалось, во время подъема я мог привести себя в порядок. Но от этой идеи я отказался вот уже много лет назад, потому просто поправил галстук и успокоился.

Когда лифт остановился и открылись двери, я попал сразу в конторский ландшафт «Финансового общества Бернера». Мебель кремового цвета прекрасно сочеталась со светло-песочными коврами. Да и люди, которые меня окружали, поражали разнообразием цветов, особенно в одежде. Если они выделяли такие же средства на все свои другие потребности, как и на одежду, то тогда я мог не волноваться – я был в хороших руках. Или наоборот, если дать себе труд подумать.

Меня окружала атмосфера всеобщего беспокойства, как будто люди находились в постоянном движении. Молодые люди в постмодернистских костюмах биржевиков сновали туда-сюда с длинными компьютерными распечатками в руках. Мужчины постарше парами стояли и наблюдали за постоянно меняющейся на дисплеях компьютеров информацией. А женщины различных возрастов мелькали вокруг с кофе и закусками на белых подносах.

Единственной относительно спокойной была молодая женщина, сидевшая за большим белым столом, как раз напротив дверей лифта. Она ловко управлялась с коммутатором, персональным компьютером и кофеваркой. На девушке красовалась сверкающая шелковая блузка лилового цвета и зеленые шорты до колен, достаточно вызывающие, чтобы подчеркнуть свою принадлежность последней моде, и достаточно облегающие, чтобы подчеркнуть, что скрываемые ими формы никогда не выйдут из моды. Оправа очков была того же зеленого цвета, а рыжий цвет волос наверняка сочетался с нижним бельем. На лоб почти до самых, бровей спадала челка. Над ушами волосы были уложены крутыми завитками, а на затылке пострижены ступеньками, которые в любом салоне лет десять тому назад сочли бы за катастрофу.

Пока ее длинные белые пальцы продолжали наигрывать беззвучную мелодию на компьютерной клавиатуре, она подняла на меня голубые глаза, спрятанные за зеленоватыми стеклами очков. Сквозь такие стекла весь мир должен был казаться заболевшим морской болезнью. Но впрочем, ее улыбка вполне отвечала такому состоянию: достаточно приветливая для того, чтобы я тут же выложил полмиллиона, если я за тем сюда пришел, и достаточно прохладная, чтобы приостановить мое требование к выплате минимум на месяц или два.

– Бернер у себя? – Я попытался поймать ее улыбку и тут же взамен послать свою.

– Ваше имя?

– Веум.

Не похоже было, что мое имя ей хоть что-нибудь говорило. Но ведь оно никогда и ее упоминалось в биржевых сводках.

– Вы ведь не договаривались заранее о встрече?

– Нет. – Но ведь у меня не было и СПИДа.

– Боюсь, что директор Бернер очень занят сегодня. Не могли бы вы…

– Я подожду.

– Боюсь, вам придется долго ждать.

– Ничего страшного. Ведь я в хорошей компании.

Взгляд стал чуть более холодным.

– Я занята.

– Кем?

Она холодно усмехнулась и опустила глаза.

Я наклонился и проследил направление ее взгляда.

– Если ты подключишь к компьютеру кофеварку, то у тебя может появиться пять минут свободного времени.

– В таком случае я предпочла бы использовать их с толком.

В этот момент одна из дверей на востоке, с резьбой, которая наверняка бы заставила царя Соломона мечтать о подобной, внезапно отворилась. Из нее вышел и направился к нам коренастый господин с седой гривой и грудью, которой позавидовал бы и портовый грузчик. Он был одет в темный костюм в полоску, жилетку с золотой цепью и такие начищенные туфли, что я мог бы смотреться в них вместо зеркала.

Даже не взглянув на меня, он обратился к женщине за столом с естественной интимностью, которая могла быть уместна в разговоре отца с дочерью.

– Все заказано, Кари? Цветы, венки, букеты от служащих?

Женщина по имени Кари сделала скорбное выражение лица и успокаивающе кивнула.

– Все сделано. Я только что разговаривала с бюро.

Он демонстративно закатил глаза.

– Мне опять звонила Сесилия. До похорон еще четыре дня, а она просто вне себя. Боится, что мы что-нибудь забудем. Все должно быть на высшем уровне. – Чуть тише, с особой доверительностью: – Во всех жизненных ситуациях.

Я покряхтел.

– Директор Бернер?

Он пристально посмотрел на меня огненными бдительными глазами, которые, как и нос, вполне могли принадлежать горному орлу.

– Кто вы?

– Меня зовут Веум. Варг Веум.

– Ваше имя ничего мне говорит. Что вы хотите?

– Я выражаю вам соболезнования.

Он нетерпеливо отстранил меня с дороги.

– Да-да… Спасибо.

– Я его нашел.

Он посмотрел на меня с внезапным интересом. Быстро смерил меня взглядом, но не похоже было, что осмотр его удовлетворил. Но он привык быстро принимать решения.

– Пройдемте в мой кабинет.

Я взглянул на рыжеволосую секретаршу. На ее столе в правом углу стояла табличка с именем: Кари Карсте. В ту же секунду я ее узнал. Я уже видел ее раньше на черно-белой фотографии на телевизоре в квартире Александра Латора.

Я прошел за Иоахимом Бернером по впечатляющему коридору, но я вовсе не чувствовал себя царем Соломоном, зато за спиной за белым столом сталась восседать и смотреть нам в спину царица Савская.

18

Входя в кабинет Иоахима Бернера, вы попадали в другое время. Ковры на полу были так мягки, что я невольно опустил глаза, чтобы убедиться в их существовании. Вдоль стен стояли книжные шкафы темного дерева с застекленными дверцами, а в простенках между ними висели картины современных художников, но это было скорее расчетливое вложение денег, нежели увлечение искусством. И надо заметить, что речь тут шла о таких деньгах, к которым я вряд ли когда-нибудь приближусь, если не принимать во внимание посещение таких вот офисов.

Мебель тоже была из другого времени – первой половины прошлого века, и я был только рад, что он не предложил мне сесть.

Но и сам он не стал садиться, а остался стоять, как бы лишний раз подчеркивая, что наш разговор будет коротким. Он стал спиной к окну – спиной к традиции. Как раз над его головой я видел большие, если не сказать патетические, виллы на Калфарсиден: памятники исчезнувшему величию, в которых сейчас большей частью жили дряхлые вдовы, ищущие и не находящие смысла жизни их отпрыски и фирмы, которым были необходимы скромные вычеты налогов из годовых финансовых отчетов.

Грива Бернера вполне была бы к лицу и адвокату Верховного суда, да и по голосу было ясно, что он собирается, в лучших традициях адвокатуры, поставить сейчас точку в этой убийственной процедуре.

– Ну так что? Что вам угодно?

– Меня зовут Веум.

– У меня хороший слух.

– И это именно я нашел вашего сына. Вероятнее всего, я также был одним из последних, с кем он разговаривал, прежде чем покинул нас. – Я пожалел о последних словах в ту же секунду, как произнес их. Иоахим Бернер не принадлежал к числу людей, которые любят иносказательные описания. Он всегда выражался предельно четко.

– И о чем же вы говорили?

– Мы договорились встретиться. Но когда я пришел на место встречи, он уже был мертв.

Он следил за мной глазами хищной птицы, покачиваясь с пятки на мысок, наклонив тело вперед и заложив руки за спину. Затем одной рукой уперся в полированную темную столешницу письменного стола. Подобное красное дерево всегда значило силу.

– И что вам известно о его смерти?

– Не так уж и много. Я надеялся…

– А кто вы по профессии, Веум?

Я решил ограничиться образованием и сказал:

– Социолог.

На секунду на лице Бернера выступила волчья улыбка, показавшая его истинную сущность, но тут же пропала.

– Так, может, мой сын был вашим клиентом? Ведь ему наверняка требовалась помощь таких, как вы, с его-то ужасным прошлым.

– Именно о его прошлом я и хотел бы узнать. Мне совсем не нравится, когда люди умирают почти у меня на руках.

– Тогда вам стоит подумать о другой профессии.

– Это слишком плохая реклама для моей сегодняшней работы.

– А чем именно вы все-таки занимаетесь, Веум? Кормите людей баснями? Разве удивительно, что все летит в тартарары, когда на каждом углу сутки напролет открыта забегаловка?

– О чем вы говорите?

– О своем сыне.

Я посмотрел на него. Выглядел он величественно, что и говорить. На лице написана решимость и характер, хотя благополучная жизнь и обильные обеды оставили свой след на шее, так что сейчас его львиная голова отдыхала на подушке красного жира.

– Как хорошо вы знали моего сына, Веум?

– Не очень хорошо. По правде говоря, я встречал его всего дважды. В первый раз он даже не успел представиться, как меня огрели по голове, а второй – был уже просто не в состоянии это сделать. Во вторую нашу встречу он плавал вниз головой в бассейне Аквариума.

– Так, значит, он не был вашим клиентом?

– Нет.

– И все-таки вы хотите узнать… Он не всегда был таким, как в последнее время.

– Нет. Но ведь он не стал таким за одну ночь.

– Я часто задаю вопрос: куда, черт меня подери, катится наше общество? Но никто никогда мне не ответил. Потому что ни у кого нет сил признать, что именно происходит.

– Но вы-то знаете, в чем дело?

Вместо ответа он внезапно показал мне свои ладони. Его пальцы могли не только подписывать контракт. Их железной хватке позавидовал бы любой.

– Посмотрите на мои руки, Веум. Я не родился с шелковой подушкой под задом. Я сделал себя сам. Я прошел путь из района Скютевика до Калфартоппена, в прямом смысле. И это многого мне стоило. Я работал до изнеможения. И у меня бывали неудачи. Но я достиг всего. Сейчас я на вершине.

Я согласился с ним:

– Да, на двенадцатом этаже.

– И я, черт побери, не единственный! Я принадлежу к поколению трудяг. В годы разрухи мы поставили эту страну на ноги. – Он с вызовом посмотрел на меня, приглашая к дискуссии. Но я не стал даже открывать рта, и он продолжил: – Но какие у нас выросли дети? Бесхребетные создания, с которыми носились и возились с самого их рождения. Как только они встречаются с трудностями, то тут же хватаются за первую попавшуюся соску. А какие у них друзья? Кто их окружает? Оборванцы и бомжи. Ленивые дегенераты, которые только и знают, что ходить в контору социального страхования и получать пособие по безработице, чтобы тут же использовать его на наркотики.

Преступления и проституция – все позволено. Никто не возражает. Я отвечу тебе, Веум, что происходит с нашим обществом. Мы слишком расслабились! Нам нужна железная рука. – И он тут же посмотрел на свои руки, как будто именно о них и думал. – Посмотри, кому, мы разрешили приехать к нам в страну! Черномазым и всякому прочему отребью! И что они нам дают? СПИД! Из Африки! И от голубых! – добавил он задумчиво. – Понятно, что наши дети видят, как черномазые приезжают на все готовенькое. Трудолюбивому студенту из Море гораздо труднее устроиться в городе, чем какому-нибудь поганому эмигранту из Чили, где ему и место! Но тут мы все молчим. The permissive society, вот как это называется в Америке, и черт побери, если в скором времени мы и сами не уйдем навсегда на вечный покой.

– Я понимаю, что Хенрика воспитывали в строгих правилах.

– Да, можете мне поверить. И его, и брата, но одно из яблок было гнилым с рождения. Другое же выросло вполне приличным.

– Яблоко от яблони далеко не падает, так кажется говорят?

– Что вы еще хотите узнать, Веум?

– Ну… – Собственно, это и было целью моего прихода сюда. – Это так, просто к слову. То, что касается иностранных рабочих.

– Вежливое начало, Веум.

– Я вежлив от природы. Дурная черта моего характера. Одного из моих клиентов зовут Александр Латор.

– Ну и что? – ядовито вопросил он.

– Он работал у вас какое-то время.

Он задумался.

– Латор? Да, припоминаю. Но нам пришлось отказаться от его услуг.

– Почему?

– Пошли разговоры. Клиенты были недовольны. Мы не могли позволить такому посыльному бегать по городу.

– Нет.

– Но мы тоже поступили по-человечески, Веум. Мы нашли ему другую, более подходящую работу.

– Да уж. На задворках отеля вашего сына?

– Это лучше, чем ничего, вам не кажется?

– И не было других причин, кроме цвета его кожи, – почему вы выставили его отсюда?

– Для меня и это достаточно веская причина.

Наши взгляды скрестились, и я понял, что эта дуэль мной проиграна. Я быстро спросил:

– Сирен, подруга вашего сына. Вы встречали ее?

– Сирен? – Было очевидно, что это имя пришлось ему не по вкусу. – Я никогда не встречал никого из окружения Хенрика, к счастью, я думаю. Почему вы спрашиваете об этом?

– Ну… Просто у меня промелькнула мысль.

– Сейчас, я полагаю, вам самое время промелькнуть сквозь эту дверь со скоростью звука.

– Мне не стоит промелькнуть сквозь окно, ведь так будет еще быстрее?

– Вон, – указал мне Иоахим Бернер.

Я послушался совета, открыл врата Соломонова царства, и сразу за ними, на светло-песочном ковре, столкнулся нос к носу с Данкертом Мюусом.

19

Нашу встречу никоим образом нельзя было назвать радостной. Мы не обменялись ни одним теплым словом и даже не поцеловали друг друга.

Глаза на гранитной маске лица Данкерта Мюуса превратились в узенькие щелки.

– Ведь я тебя… предупреждал, Веум.

– Успокойся, Мюус. Я пришел за получением займа.

– Не смеши меня. Единственное место, где тебе дадут в кредит, – это похоронное бюро. Я больше не собираюсь тебя предупреждать. В другой раз я просто тебя арестую.

– Будет день, и будет пища, Мюус.

– Ты хочешь сказать, что надо арестовать тебя сегодня?

Он посмотрел по сторонам, как будто действительно решился на это.

– Я предупрежу Бернера. Я могу войти? – обратился он к Кари К.

Она кивнула.

– Бернер ждет вас.

Он отправил мне последнюю дозу своего убийственного взгляда, затем прошел в кабинет Бернера и со стуком захлопнул за собой дверь.

Я повернулся к Кари Карсте. Она нервно поправила очки. Ей совсем не понравился наш разговора Мюусом. Но он не понравился и мне. Так что тут мы были в одной лодке.

Я подошел к ней, наклонился над столом, уверился, что никто из снующих вокруг людей нас не слышит, и тихо сказал:

– Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем? – Она озадаченно посмотрела на меня.

– Об Алексе, – ответил я, наблюдая за сменой выражений на ее лице.

Она быстро оглянулась, кивнула в сторону невысоких конторских перегородок за спиной и повторила:

– А-а-а-лекс?

– Только не делай вид, что ты его не знаешь.

– Я… Не здесь.

– А где?

Она с раздражением посмотрела на меня.

– Я вообще не понимаю, какое…

Я повысил голос.

– Ты расслышала имя? Александр Латор. Он здесь одно время работал.

Она поморщилась.

– О’кей, о’кей. – Похоже было, что она передумала. Потом написала что-то на листке бумаги и протянула его мне. – Это мой адрес. Если ты придешь…

– Сегодня вечером?

– Неужели это так срочно?

– Да.

– Я уже договорилась на этот вечер.

– Может быть, ты можешь отменить свою встречу? Или пораньше освободиться?

Она прикусила губу.

– Я постараюсь пораньше освободиться.

– Когда именно?

– Ну, скажем… В одиннадцать, это не слишком поздно?

Я покачал головой.

– Слова «поздно» нет в моем словаре.

– Да? – Я понял, что она уже пожалела и может найти причину отменить нашу встречу.

– Увидимся, – быстро сказал я и пошел к лифту. Повернулся и добавил: – В одиннадцать. – Но она уже меня не слышала – с головой ушла в зеленые джунгли дисплея, где не было более страшных проблем, чем внезапное обесточивание.

На обратном пути в лифте компанию мне составила все та же одинокая пальма. Мы стояли и в безмолвии смотрели друг на друга. Единственным моим преимуществом оставалась возможность выйти из лифта и направиться на улицу, в то время как она должна была оставаться на месте.

20

К дому вела дорожка из белой мраморной крошки, так что вы чувствовали себя неуютно, еще не достигнув входа а дом. Как будто вам предлагалось вытереть ноги, прежде чем переступить границу владений. Я, собственно, так никогда и не смог понять, что меня заставило туда пойти.

Сам дом был выстроен в традициях 20-х годов – серая отштукатуренная вилла, сплошь увитая красными листьями дикого винограда, с элегантными закруглениями над окнами и входом.

Открывшая мне дверь женщина, похоже, была одного возраста с домом. Изрезанное глубокими морщинами лицо имело тот же серый цвет, что и стены. По взгляду бесцветных глаз я сразу понял, что она страдает дальнозоркостью. Я даже не предполагал, что все еще существует подобная прислуга, даже одетая в старом стиле – черное платье с белым передником. Но должен признать, что она идеально подходила к окружавшей ее старомодной обстановке.

– Нет! – сказала она, едва увидев меня, и уже почти закрыла дверь, когда я просунул в щель ногу. Она посмотрела вниз на мой ботинок, как будто это была самая немыслимая на свете вещь на этом вот месте.

– Почему бы вам не сказать «Да!» жизни?

– Мы не принадлежим к Свидетелям Иеговы. – Она строго посмотрела на меня.

– Фру Бернер никогда не принимает. – «Никогда» – было слово в ее духе.

– Даже в связи с трагической гибелью своего сына?

– Это визит соболезнования?

– Своего рода.

– Я могу передать соболезнования. Ваше имя?

Я сделал вид, что не слышу.

– Скажите… Скажите фру Бернер, что мне надо рассказать ей что-то важное. Касающееся смерти ее сына. Попросите ее уделить мне пять минут. Я подожду.

Маленькая старушка в изумлении наклонилась ко мне, и на ее сморщенном личике я увидел истинное изумление.

– Хочу сказать вам, молодой человек, что за последние четырнадцать лет фру Бернер никогда никого не принимала.

– Тогда… самое время это сделать. Вы передадите?

– Ваше имя?

– Веум. Варг Веум.

Она смотрела на меня пару секунд. Затем захлопнула дверь. Их двери из массивного дерева на солидных железных петлях вполне бы мог позавидовать Норвежский банк.

Сад же, в противоположность двери, пребывал в довольно плачевном состоянии. Хотя трава в это время года и не росла, но кустарник, деревья и высокая живая изгородь буйно разрослись во все стороны. И совсем не потому, что обитателям дома нравились естественные формы, а потому, что им было совершенно наплевать. Какой бы интересной ни была жизнь Бернеров в обществе, я был убежден, что вечеринок и приемов у себя в саду они не устраивали.

С места, где я стоял, были видны горы Исдалена. Прямо рядом с главным городским резервуаром воды резко обрывалась горная круча. На севере пейзаж загораживала гряда Виддена. По небу плыло на восток смешное облако, похожее на растрепанного мужчину в белом плаще, несущегося за автобусом, на который ему уже никогда не поспеть.

Дверь открылась. Дама из 20-х годов раскрыла и закрыла рот, так и не произнеся ни одного слова, – совсем как в немом фильме. Затем отошла в сторону, чтобы я смог пройти в дом и торжественно провозгласила:

– Фру Беренер согласилась вас принять.

Она смотрела на меня со смесью восхищения и удивления и ясно давала понять, что мне удалось зажечь угасающую звезду. Я же только молил Бога, чтобы вся моя затея не закончилась последней вспышкой этой звезды.

В холле было темно. Сакральные закругления на окнах были сделаны и внутри, и в нишах горели электрические лампы, отбрасывая слабый отблеск на стены. Пушистый темно-красный ковер приглушал наши шаги. Пахло карбонадом и кислой капустой, как это всегда бывает в подобных домах, даже по понедельникам.

Меня провели в гостиную в глубине дома с видом на Ульрикен и плотину на Свартедикет. Эта комната тоже была выдержана в приглушенных тонах. Функциональная стильная мебель. Картины на стенах могли висеть там шестьдесят лет. Да и поднявшаяся мне навстречу с дивана женщина тоже вполне могла просидеть на нем такое же время.

– Фру Бернер? – спросил я, протягивая руку.

Она посмотрела на мою руку и подала свою, несколько помешкав и не имея, по всей видимости, особого желания, поскольку пожатие было очень слабым.

– Я решила вас принять, – с удивлением в голосе сказала она.

Ее голос был слаб, как спитой чай, но в нем слышалась особая поющая интонация, какая бывает у пожилых дам из хороших семей Бергена, и голову она склонила чуть набок, как будто и сама прислушивалась к музыке своего голоса.

Бледное лицо с прозрачной кожей, синеватыми губами и темными испуганными глазами. Простое черное платье с поясом. Маленькая и сухонькая, она не могла бы заставить и мышь убежать с дороги. Совершенно невероятно, что такая женщина была замужем за Иоахимом Бернером.

– Но, наверное, самое время начать принимать, – продолжила она.

– Да? – спросил я и повернулся посмотреть на экономку, но она уже пропала, бесшумно исчезла, растворилась в недрах дома.

– Меня зовут Сесилия Бернер, – сказала, она, тщательно произнося каждую букву.

– Варг Веум, – мягко ответил я, стараясь не шокировать ее своим именем.

– Вы пришли в связи с бедным Хенриком?

– Да.

– Вы его знали?

– Нет, я…

– Я не видела его… Полтора года почти. Отчего он умер?

– Разве ваш муж не сказал…

– Нет.

Тогда ему бы вряд ли понравилось, если это сделаю я. Поэтому я просто спросил:

– Мне хотелось поговорить с вами о Хенрике… Какой он был? В детстве, я имею в виду?

Она улыбнулась вымученной улыбкой.

– В детстве! В 50-е? О Боже, как давно это было!

– Не так уж и давно.

– Для меня давно. В другом мире.

Я откашлялся.

Она продолжала:

– Нисколько не удивлюсь, если это был несчастный случай.

– Что именно?

– Его смерть. Ему всегда не везло.

– Что вы имеете в виду?

– Он был старшим. Когда ему было что-нибудь нужно, то всегда что-то мешало. Это было как раз в то время, когда Иоахим пытался пробиться наверх. Бесконечные встречи и совещания. Строительные проекты и экономические трансакции. Зарубежные поездки. Однодневные поездки на самолете в Осло. Однажды я ездила с ним.

Она задумалась. Взгляд стал далеким.

Я снова покашлял.

Она очнулась.

– Хенрик никак не мог понять, в чем дело. Он учился в школе, рос, взрослел – а Иоахим даже не замечал этого. Кроме того… Он был совсем не похож на своего брата Карла…

– В каком смысле?

– Карл с самого детства стал интересоваться делами. Спрашивал и учился. Хенрик был чувствительным ребенком. Карл аналитиком и практиком. Они разные, как… Каин и Авель.

– Эта история, как и библейская, тоже не закончилась благополучно, – заметил я тихо.

– Простите, что вы сказали?

– Я сказал… А какие у братьев были отношения? Когда они стали взрослыми?

Снова та же вымученная улыбка.

– Не думаю, что хорошие. И никогда хорошими не были. Разница в возрасте у них около десяти лет, так что они почти не общались в детстве. Два единственных ребенка в семье. Один сын матери, другой…

Она не закончила предложения.

– Я понимаю, Карл занимается сейчас ведением дел в отеле, которым владеет ваш муж?

– Да, один из его поздних проектов. Я никогда не была там.

– Нет?

– Он был открыт менее десяти лет тому назад.

Да?

Она обвела взглядом комнату и остановилась на окне. Тяжелые бархатные синие шторы были задернуты, только в небольшую щелочку виднелись горы, плотина и дневной свет.

– Вот уже скоро четырнадцать лет, с тех пор как… как я не выхожу на улицу.

– Четырнадцать лет?!

– Видите ли, я боюсь, – легко сказала она тем же тоном, каким могла бы сообщить мне о своей простуде.

– Но почему?

Она чуть наклонилась ко мне.

– Вы знаете, если человек выходит на улицу, то у него над головой ничего нет.

– Нет?

– Я имею в виду… – Она помахала рукой над головой. – Над нами только космос, и ничто не держит нас на земле. Я подумала… Если вдруг земное притяжение не сможет меня больше удерживать, то тогда я улечу прямо в космос… В пустоту. Вы понимаете?

Она посмотрела на меня с еще большей пустотой во взгляде.

– Но – земное притяжение.

Она только продолжала смотреть на меня.

Я осторожно спросил:

– Вы не пытались… обратиться к психологу?

Она высокомерно улыбнулась.

– Моему мужу не понравилось бы… Понимаете, я не могла… Нет, уж тогда я лучше останусь дома… – И все это она говорила так, как будто речь шла о послеобеденной прогулке, а не о четырнадцати годах ее жизни.

Я понял, что совершенно бессмысленно спрашивать ее об Александре Латоре и Сирен Сэвог. Вместо этого я сказал:

– А Карл… он вас навещает?

– Да, да. И он, и Евабритт. И их милые малыши, несколько раз в год. Но Хенрик… Он уже давно не приходил. И никогда не придет. Именно поэтому я и решила вас принять. Когда Хенрик умер… Может быть, я даже могла бы… Нет, нет, не сейчас… – Ее взгляд был опять прикован к окну. – Простите, я совсем забыла. Хотите чашечку чая? Я сейчас позвоню Пауле.

– Нет, спасибо. Я уже должен идти… Я думал заехать в отель вашего сына…

– О, но не говорите, что вы были у меня… Он только…

Я осторожно улыбнулся.

– А вы обещаете ничего не говорить мужу о моем посещении?

– Договорились, – кокетливо улыбнулась она и протянула мне на прощание руку.

Я нашел сам дорогу на улицу. Я еще раз посмотрел на серую отштукатуренную виллу с кроваво-красными листьями винограда. Памятник человеческой жизни со свежими пятнами крови.

Прежде чем сесть в машину, я посмотрел наверх, в космос над головой. В этом она права. Пустота начинается как раз здесь.

Затем я уселся в свой космический корабль и полетел дальше, сквозь метеоритный поток послеобеденных автомобилистов, в надежде добраться целым и невредимым до отеля Карла Бернера.