Текст книги "Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]"

Автор книги: Бу Бальдерсон

Соавторы: Г. Столессен,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Четверть часа Арне и ленсман безуспешно пытались расспрашивать Дёрума. Все было напрасно, он ничего не говорил. Не помог ни суровый тон ленсмана, ни дружеские уговоры Арне. Дёрум мрачно смотрел на них и повторял, как ребенок, чтобы ему отдали его бумаги. Наконец ленсман встал, он был раздосадован.

– Ну что же, Дёрум, вам придется пойти со мной. Рано или поздно, но вы нам все расскажете. И не поднимайте больше шума! У меня вам обеспечен надежный ночлег.

Арне положил руку ленсману на плечо:

– Отпустите его, ленсман. Я не хочу, чтобы из-за меня его привлекали к уголовной ответственности. Вспомните, как долго эта усадьба принадлежала его роду: немудрено, что он по старой привычке приходит сюда. Конечно, ему хотелось бы получить этот дом обратно. По правде говоря, он совершил невыгодную сделку. Он старый человек и плохо понимает, что делает. Мне искренне жаль его.

– Но он представляет собой опасность для общества, – возразил ленсман. – Его следует поместить хотя бы под наблюдение врачей.

Арне покачал головой.

– Он получил хороший урок и не скоро повторит что-либо подобное. Отпустите его.

– Как вам будет угодно. – Ленсман пожал плечами и зевнул. Видно, он частенько недосыпал по причине служебного рвения. – А сейчас мне пора домой, скоро уже утро. Спасибо за компанию. Идемте, Дёрум, нам по пути. Я хочу немного потолковать с вами.

– Все-таки моя версия оказалась верной, – сказала Эбба утром за завтраком. – Я, правда, грешила на Флателанда, но в главном я не ошиблась. Вся эта мистификация была затеяна для того, чтобы напугать Арне и заставить его отказаться от своей покупки.

– Но как можно было доверить этому ненормальному такую сложную задачу? – возразил я. – Ведь у него явно расстроена психика!

– Я по-прежнему считаю Флателанда мозговым центром этого заговора. Кроме того, я уверена, что Дёрум не так уж невменяем, как кажется. По-моему, он симулирует. В таких ситуациях всегда выгодно прикинуться дурачком. Может, у него и есть навязчивая идея завладеть этим контрактом, но главная цель его посещений – нагнать на нас суеверный страх. Никто, кроме него, не знал об этом потайном ходе, и ему было очень удобно им пользоваться.

– Но зачем ему понадобилось передвигать на место тяжелый комод?

– Ну, это понятно! – Эбба похрустела редиской. – Нам следовало сразу догадаться, что в роли полтергейста выступает Дёрум. Иначе и быть не могло – он прожил на усадьбе больше шестидесяти лет, знает, что где стояло при капитане. Он пришел и сразу увидел, что комод передвинут. У него были две причины поставить его обратно: во-первых, чтобы напугать нас, сидевших внизу, и, во-вторых, он сам испугался, увидев, что нарушен строгий запрет капитана. Страх перед местью Юнаса Корпа у него в крови, по старой привычке он следил, чтобы все стояло на своих местах. Необходимо обладать недюжинной силой, чтобы за несколько секунд передвинуть такой тяжелый комод. Но сегодня ночью мы имели возможность убедиться, что он не из хилых. Теперь понятно, почему в прошлый раз он повесил на место картину Ватто и испортил вещи Арне. Что же касается убийства собаки…

– Да, да, я как раз тоже об этом думаю, – подхватил Арне. – Как объяснить, что он убил свою собственную собаку?

– Ты сам говорил, что он жестоко обращается с животными. Для такого человека собака ничего не значит. Раньше он терпел ее, теперь она угрожала сорвать его планы, и ее нужно было убрать. В тот раз она так рвалась в Желтую комнату, потому что почуяла там своего хозяина. По-моему, все очень логично.

– У меня один вопрос, – сказал я. – А как все это увязать с черным котом? Ведь мы сами видели, как он побежал за Рейном?

– А кто тебе сказал, что в Хейланде только один черный кот? Ты вспомни, Пауль, кошки – очень распространенное в Норвегии домашнее животное, и черные кошки тоже не редкость. Дёрум выдрессировал такого кота, и я даже допускаю, что он кормил его свиной печенкой, чтобы тот вырос покрупнее. Хотел сделать из него этакого кота Баскервилей, чтобы нагнать ужас на управляющего Людвигсена и директора Арне Крага-Андерсена… Объяснение самое банальное, не отрицаю, но ты, Карстен, не огорчайся. Действительность не так поэтична, как нам хотелось бы.

Эбба была права, Карстен выглядел огорченным.

– Да, многие тайны меркнут, когда начинаешь анализировать факты, – сказал Танкред, кладя в рот маринованную сливу. – Кажется, я могу предложить вам столь же убедительную и столь же банальную гипотезу о том, что случилось с эстонским судном. Это как сокращение в сложной дроби со многими множителями, знаменателями и скобками. В конце концов остается а + б в числителе и два в знаменателе.

– Да, я не прочь решить эту задачу, – сказал Арне.

– Ну, решить – это громко сказано, пока что я предлагаю только гипотезу, хотя и вполне убедительную. У этой истории внешнеполитическая подоплека. В Эстонии сейчас боятся вторжения русских, там считают, что в течение этого года Советы захватят Прибалтийские государства. Я советовался по этому поводу с осведомленными людьми в Осло и вчера получил телеграмму, подтвердившую, что происходит усиленный вывоз капитала из Эстонии. У обеспеченных слоев эстонского общества нет никаких оснований для оптимизма, они готовятся к катастрофе. Эстонские предприниматели пытаются по возможности перевести свой капитал за границу, предпочтительно в небольшие государства Центральной Америки, такие, которые на карте можно разглядеть только в лупу. Кое-какие данные об этом стали теперь известны.

Хочу вам напомнить основные факты, связанные с «Таллинном». Я только суммирую то, что говорил ленсман: после сильного шторма судно нашли дрейфующим возле самой пустынной части норвежского побережья, оно было цело, но команда бесследно исчезла и на борту недоставало двух спасательный шлюпок. Три из двадцати ящиков с деталями машин, адресованных в Коста-Рику, исчезли из трюма и теперь, как полагают, находятся на дне. Остальные ящики были перевернуты и разбросаны. Скомбинировать эти факты не представляет особого труда.

– В трех ящиках находились золотые слитки! – тут же предположила Эбба. – И на борту вспыхнул бунт.

– Браво, Шерлок Холмс! Мысль у тебя работает молниеносно. Да, именно так все и было. Речь идет о нелегальном вывозе золота. Команда узнала, какой груз находится в трюме, и устроила заговор. Во время шторма, когда судно шло вдоль нашего побережья, матросы просто-напросто выбросили за борт всех офицеров – такие заговоры легче всего осуществлять в непогоду. После этого они спустили две шлюпки и вместе со своей добычей покинули судно.

– Но такой заговор неизбежно обречен на неудачу, – заметил я. – Даже если бы они добрались до берега, их должны были очень быстро обнаружить. Группа иностранных моряков, которая бредет по дороге с тремя тяжелыми ящиками, не могла остаться незамеченной.

– Правильное наблюдение, – сказал Танкред. – Но ты не дал мне договорить. Можно предположить, что этот заговор был тщательно подготовлен еще заранее и команда вовсе не сошла на берег. Очевидно, мы имеем дело с международной преступной организацией, которая была точно информирована о перевозке золота и позаботилась о том, чтобы на «Таллинн» наняли нужных людей. Эта же организация послала к Хейланду свое судно, которое поджидало «Таллинн». Ящики перенесли на него, и под прикрытием ночи судно ушло в море. Все очень просто.

– А как объяснить, что на чердаке у Пале нашли робу и спасательный круг с «Таллинна»? – с вызовом спросил Карстен.

– Что касается спасательного круга, Пале объяснил, откуда он взялся, и я не вижу оснований сомневаться в правдивости его слов. А то, что у него оказалась также и роба, означает, что он наткнулся на выброшенный на берег труп. Может, это одна из жертв бунта. Или, скорей всего, кого-то из команды смыло волной за борт, и ему бросали спасательный круг.

– Ты думаешь? Но тут не все сходится. Вспомни, ведь Пале приехал в Хейланд через четыре месяца после твоего предполагаемого бунта.

– Ну и что? Он мог найти этот труп в одной из укромных бухточек на островах. Труп мог лежать там никем не обнаруженный сколько угодно. Мы уже достаточно знаем Пале, и я не удивлюсь, если он взял робу, чтобы присоединить ее к своей коллекции курьезов. Он в глубине души способен на такие патологические поступки, это вполне в его духе. Для меня в этой истории больше нет ничего таинственного. Конечно, непосредственной связи между загадкой «Таллинна» и тем, что происходило в Каперской усадьбе, не существует. Это случайное совпадение обстоятельств, но оно привело к тому, что суеверие в этой местности расцвело пышным цветом.

Карстен встал, как рассерженный кардинал, который слишком долго слушал спор между невежественными протестантами.

– Я и не знал, Танкред, что ты настолько лишен воображения. С твоим примитивным сознанием в пору сапоги тачать. Не могу больше слушать эту ересь, пойду поработаю. Скоро вы убедитесь на собственном опыте, что все не так просто. Жизнь намного многообразнее, чем вы о ней думаете. До свидания.

Я тоже был разочарован таким скучным финалом. Вот так всегда: стоит прикоснуться к какой-нибудь тайне, овеянной поэтическим флером, как в полный голос заявляет о себе презренный прозаический закон причинности, мол, рано радуетесь: без меня тут все равно не обойдется.

Точно так же разочаровал меня и Танкред. Я спросил его, что означали две другие полученные им вчера телеграммы, но он ответил уклончиво, что будто бы сначала пошел по ложному следу. Я так и не добился от него, что означало это загадочное «полтора». Мне оставалось думать, что вся его таинственность и туманные намеки насчет игры в шахматы с невидимым противником – чистый блеф. О том, что случилось, он знал не больше нашего, но ему нравилось играть роль гениального всезнайки – такое поведение, на мой взгляд, не делало ему чести. Если я когда-нибудь и решусь писать детективный роман, ни за что не возьму Танкреда прообразом сыщика. Уж лучше Эббу…

После того как тайна была разгадана, все разом засобирались уезжать. Арне решил утром отправиться в Кристиансанн, чтобы поговорить с архитектором Орстадом, который работал над проектом летнего отеля. Он должен был вернуться в усадьбу не раньше чем отправит сюда весь необходимый строительный материал. Эбба и Танкред заявили, что им тут делать больше нечего и они намерены вернуться в Осло первым утренним поездом. Моника присоединилась к ним. Таким образом, я оставался в доме один в качестве управляющего.

Мы решили вечером устроить прощальный ужин, и меня откомандировали на моторке купить пять или шесть больших крабов у рыбака, который жил по соседству с Карстеном. Это был тот самый Тённес Тубиасен, который утверждал, что прошлой ночью видел в шхерах «Рака». На вид он был немолодой, крепкий, с обветренным, строгим лицом. Пока он выуживал сачком из садка крупных барахтающихся крабов, я задавал ему вопросы. Он рассказал мне все, что видел, весьма живо, пересыпая рассказ цитатами из «Откровения» Иоанна Богослова. Несмотря на это, он внушал доверие. Диковинное судно он описал в мельчайших подробностях. Ленсман отмахнулся от фантазий этого рыбака, но теперь я не был уверен, что все это только игра воображения. Неужели во время галлюцинаций можно делать такие точные наблюдения?

К сожалению, недоверчивые нотки в моем голосе испортили все дело. Когда я, уже получив крабов, засобирался возвращаться домой, Тубиасен вдруг воздел руку – я узнал жест Флателанда – и с пафосом произнес:

– Грешники и безбожники да вострепещут перед зверем о семи головах. Я знаю, чаша гнева переполнится и настанет день погибели. Ужо вам в Каперской усадьбе! Не избежать вам возмездия. И будет оно столь ужасно, что живые позавидуют мертвым!

Прощальный вечер не удался. Арне, мягко говоря, напился в стельку и начал цепляться к Монике. Он использовал каждую возможность, чтобы уколоть ее. Моника отвечала ему холодно и язвительно. Они говорили как бы о третьих лицах, но ни у кого не было сомнений, что оба дают выход своему раздражению. Разговор зашел о Лиззи. Моника стала защищать ее от презрительных нападок Арне, и в конце концов это вылилось в заурядный спор о женщинах как таковых. По мнению Арне, все они без разбору были безмозглыми созданиями, а что касалось Моники, ее он назвал примитивной, лживой интриганкой и истеричкой, а также сплетницей и вообще девицей легкого поведения. В заключение он сказал, что уважающему себя мужчине женщина нужна лишь для того, чтобы иногда провести с ней часок в постели. В такой холодной стране, как Норвегия, это, можно сказать, суровая необходимость, особенно если человек живет в доме без центрального отопления. Это была последняя капля. Моника вскочила, побелев от гнева, и вышла из комнаты.

Мы остались, попробовали было поддержать разговор, но он шел туго. Отсутствовал тот теплый сентиментальный настрой, без которого невозможен прощальный ужин, когда кто-нибудь непременно поднимет бокал и запоет растроганным голосом: «Забыть ли старую любовь и не жалеть о ней…» Арне был кислый и желчный. Под предлогом, что завтра рано вставать, мы через полчаса пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по своим комнатам.

Примерно час я лежал и читал, как вдруг услышал в коридоре осторожные шаги. Они стихли перед моей дверью. Сердце у меня подпрыгнуло при виде медленно опустившейся ручки. Как это понимать? Дверь открылась, и на пороге появилась Моника.

На ней была длинная ночная сорочка из тонкого кремового шелка с кружевом на груди. До бедер она плотно облегала ее фигуру и падала вниз мягкими складками. Темно-русые волосы небрежно рассыпались по плечам, словно их только что растрепал ветер. Я никогда не видел ее такой соблазнительной и прекрасной.

Она приложила палец к губам и осторожно затворила за собой дверь. Потом подошла и села на край постели. Шелк наэлектризовался и потрескивал.

– Слава Богу, что ты не спишь, – прошептала она. – С Арне все кончено. Мне нужно поговорить с тобой наедине до отъезда. Можно я посижу у тебя?

Перед глазами у меня заплясали крошечные огоньки, точно светлячки на темном болоте. Я пропал: ноги мои скользили по крутому спуску, из-под подошв летели искры. Я притянул Монику к себе и нашел ее губы. В ответ на мой поцелуй она приникла ко мне всем телом.

– Пауль… Любимый…

На рассвете я проснулся. Я парил в синей блаженной бесконечности, тело мое вдруг стало необыкновенно легким, я был шаром из тончайшего шелка, наполненным гелием, и поднимался к звездам, к Монике, которая расположилась на Большой Медведице.

Еще в полусне я вспомнил все, что случилось, и протянул к ней руки. Открыв глаза, я увидел, что в комнате один. Но приход Моники не был сном, на подушке осталось углубление от ее головы, и слабый аромат фиалок еще парил в воздухе. О Моника, дивная Моника, одно ее имя было, как нежное прикосновение, как ласточка и семицветная радуга над землей…

Под правым плечом у меня лежал какой-то холодный металлический предмет. Золотой медальон. Я открыл его, он оказался пустым. Маленькая фотография была из него вынута.

Я снова погрузился в темную, как бархат, нирвану, которая была выше страсти. Заснул я с глубоким убеждением, что нет греха слаще, чем нарушение десятой заповеди.

Глава тринадцатая МЕРТВЕЦЫ ВЫХОДЯТ НА БЕРЕГ

Рано утром на моторке я отвез всех в Лиллесанн, там им предстояло пересесть на автобус, идущий в Кристиансанн, откуда Моника, Эбба и Танкред должны были на поезде отправиться в Осло. Осеннее утро было серое и мглистое. Над морем сквозь туман, словно вой раненого зверя, доносился голос ревуна. Шхеры в эту пору выглядели удивительно грустными, серые острова, омываемые волнами, олицетворяли собой застывшее одиночество. Я сидел на руле и чувствовал, как радужное, беспечное настроение, охватившее меня ночью, отступает перед натиском суровой реальности бытия.

За завтраком Арне был молчалив и теперь сидел, глядя на воду, хмурый, как небо перед грозой. Объяснялось ли это только похмельем? Или он вчера не успел излить весь свой яд? А может, Арне понял, что произошло между мной и Моникой? Он об этом ни словом не намекнул. Но теперь я был готов принять все последствия своего грехопадения, даже если от этого пострадает наша с ним дружба. Разве все поэты, начиная с Сафо и кончая Сигурдом Хулем, не учили нас, что право, которое предъявляет Жизнь, превыше всего? Если бы было можно, я бы пошел к хирургу и удалил совесть, как злокачественную опухоль. Чтобы уже ничто не мешало мне жить в соответствии с этим принципом.

Моника нацепила прежнюю маску брезгливого, надменного равнодушия. Я видел ее непроницаемый профиль. Она сидела у борта, подставив лицо морским брызгам, и казалась холодной и далекой, как русалка. Лишь иногда, когда мы обменивались быстрым взглядом, ее глаза теплели. На секунду меня охватило сомнение: а что, если это была только месть Арне? Если я был нужен только для того, чтобы снять напряжение, самоутвердиться. Но достаточно было одного ее взгляда, чтобы рассеялись все сомнения: Моника не играла – ее чувства были подлинными.

Мы подошли к причалу Лиллесанна. Когда – мы отнесли чемоданы на автобусную остановку, Арне повернулся ко мне.

– Ну что ж, посмотрим, каков ты будешь в новой должности. Деньги я тебе вышлю сегодня вечером. Вернусь, наверное, через неделю. Если я тебе понадоблюсь, звони архитектору Орстаду в Кристиансанн, я буду жить у него.

Он записал мне номер телефона. И вдруг улыбнулся:

– Не забудь, теперь твоя очередь ночевать в Желтой комнате! – сказал он. – Ты единственный из мужчин еще не прошел через это испытание. Надеюсь, ты не нарушишь правила игры, хоть мы и не сможем тебя проконтролировать?

– С удовольствием переночую там сегодня, – заверил я его. – Даю слово.

– Не нравится мне, что мы уезжаем из Хейланда, так и не освободив Лиззи от этого мерзкого человека, – посетовала Эбба. – Но, честно говоря, я сделала все, что могла. Надеюсь, Карстен не оставит ее в беде.

Подошел автобус. Я помог им внести багаж и сердечно простился со всеми. Пожимая мне руку, Моника шепнула:

– Мы не прощаемся, Пауль. Скоро увидимся, и тогда уже я буду полностью свободна от Арне. Я напишу тебе, как приеду в Осло. Скучай без меня хоть немножко.

– Хочешь, я поговорю с ним сейчас?

– Нет, нет, предоставь это мне. Всего тебе доброго. И спасибо, что ты вернул меня к жизни.

Возвращаясь в Каперскую усадьбу, я спрашивал себя, что меня заставило согласиться на добровольную ссылку в этой дыре? Теперь меньше, чем когда бы то ни было, меня привлекала жизнь отшельника в Каперской усадьбе посреди мертвых пустошей и мрачного моря. Почему я не отказался в последнее мгновение от этой дурацкой должности и не уехал с Моникой в Осло? Но тогда бы я нарушил обещание, данное Арне, а этому воспротивился старый зануда, который живет в каждом из нас: «Хватит с тебя одного преступления на один раз, дружище».

Неужели я вечно буду мальчиком на побегушках у этого человека? Не пора ли мне начать жить собственной жизнью? Закончить учение и найти достойную работу, даже если придется протирать штаны в министерстве юстиции? Все лучше, чем болтаться, как медуза, в океане жизни. Неделю я, конечно, проживу тут один, может, мне даже полезно провести несколько дней в одиночестве, но, когда Арне вернется, я выложу перед ним карты на стол. Скажу ему, что намерен всерьез устроить собственную жизнь и собираюсь жениться на Монике. А потом уеду в Осло и постараюсь не ударить в грязь лицом.

После полудня меня навестил Карстен. Он был чем-то взволнован, глаза у него горели. Мне даже показалось, что он выпил.

– Жаль, не успел с ними попрощаться, – сказал он. – Я допустил вчера резкость. А сегодня я зашел, чтобы сообщить интересную новость. Лиззи сейчас находится в Осло, в моей квартире. Я только что говорил с ней по телефону.

– Как это?

– Я просто-напросто похитил ее. К сожалению, все произошло достаточно прозаично, без веревочной лестницы и прочего. Помнишь, ленсман сказал, что собирается навестить Пале и расспросить его о найденных им предметах с «Таллинна»? Так вот вчера, ближе к вечеру, я встретил ленсмана, он шел на Пасторскую усадьбу. Ему открыла Лиззи, Пале не было дома, он отсутствовал уже два часа. Лиззи укладывала чемоданы и сказала, что они с мужем собираются уехать на несколько недель. Он хочет увезти ее в какой-то санаторий, чтобы она полечила нервы.

Как только я это услышал, я понял, что надо действовать немедленно. Теперь или никогда! Я тут же направился в Пасторскую усадьбу и за несколько минут уговорил ее уехать со мной. Просто-напросто посватался к ней. Чемоданы были уложены, так что оставалось только тронуться в путь. Я нанял на берегу лодку до Лиллесанна, а там посадил ее в машину, чтобы она успела на вечерний поезд. Дал ей ключи от моей квартиры в Осло и обещал, что приеду через несколько дней. Как тебе это нравится? – Карстен не скрывал своей гордости.

– Звучит, как новелла из дамского журнала, – сказал я. – А у тебя не будет неприятностей? Ты уверен, что они с Пале неженаты?

– Абсолютно. Она несколько раз говорила об этом в совершенно спокойном и вменяемом состоянии. И если она отрицала это перед Эббой, то лишь потому, что находилась под гипнотическим влиянием Пале. Кроме того, я просмотрел газеты. За то время, что Пале жил в Норвегии, сообщения об их бракосочетании не делалось. Да я бы себе никогда в жизни не простил, не вмешайся я сейчас. Лиззи необходимо было избавиться от этого человека, уехать куда-нибудь подальше. Вот она и уехала в последнюю минуту. Страшно подумать, что она так долго жила с этим чудовищем. У меня описан точно такой же тип человека в романе «Оборотень».

Карстен остался верен самому себе, я невольно улыбнулся.

– И теперь ты ждешь атаки врага?

– Да. – Он кивнул. – Я остался здесь на несколько дней, чтобы посмотреть, что он предпримет. Я готов даже поговорить с ним. Он опасный человек, и я понимаю, что он одержим сверхъестественными силами, против которых большинство современных людей бессильны. К счастью, я владею белой магией.

Он говорил сухо, со знанием дела, точно физик-атомщик, объясняющий теорию ядра. Не было никакого сомнения, что он сам свято верит во все эти силы. Думаю, эта беседа больше позабавила бы меня, если бы на душе не становилось так противно каждый раз, как речь заходила о Пале.

Мы заговорили о другом. Когда я сказал Карстену, что собираюсь провести ночь в Желтой комнате, он встревожился:

– Это опасная игра, Пауль! Не забывай, теперь ты в доме один. Я решительно не советую тебе это делать.

– Играть надо честно, – сказал я. – Арне взял с меня слово, что я не подведу. К тому же я не из трусливых.

– Днем все мы храбрые. Ты хотя бы прими меры предосторожности. Позволь, я нарисую там для тебя пентаграмму.

Я засмеялся.

– Вряд ли в этом есть необходимость. Дёрум отказался от карьеры призрака.

– Ты хочешь сказать, что веришь этим идиотским объяснениям? – Карстен презрительно фыркнул.

– Не станешь же ты отрицать, что Дёрум…

– Нет, конечно. Танкред болтал о случайных совпадениях, которые якобы все объясняют. Единственная случайность во всей этой истории – внезапное появление Дёрума. Это все равно что на сцену, где разыгрывается драма, вдруг сваливается какой-нибудь пьяница с галерки. Ведь это еще не означает, что он и есть главное действующее лицо.

– И тем не менее гипотеза Эббы и Танкреда объясняет все факты.

– Далеко не все. В их гипотезе не чувствуется работы воображения, она очень шаткая, почти ни одно ее утверждение не выдерживает критики. А несколько фактов Эбба и Танкред просто проигнорировали. Во-первых, они объяснили как-нибудь испуг лошади? Почему она понесла при виде Рейна? Так ли уж случайно лошадь испугалась во второй раз, когда Пале подошел к конюшне? Во-вторых, как они объясняли следы вокруг кровати? Отсутствие следов внутри пентаграммы, это тоже случайность? Эбба и Танкред видят факты, как дальтоники, – разноцветные мазки им кажутся сплошным серым пятном.

Карстен ушел примерно через час. Он предложил переночевать со мной в доме – хотя бы в соседней с Желтой комнате, – чтобы я не чувствовал одиночества. Меня в конце концов начали раздражать его вздорные идеи, и я не хотел признаваться ему в своем страхе. Поэтому я твердо ответил, что мне необходимо привыкнуть жить в этом доме одному. Под конец он порадовал меня тем, что велел немедленно бежать к нему, если ночью в доме начнут хозяйничать духи, поскольку от страха, как известно, люди иногда умирают.

Хотя общество Карстена не самое подходящее при таких обстоятельствах, я довольно быстро раскаялся, что отказался от его предложения. Мысль о том, что я буду ночевать один, вдали от людей, в этом огромном доме, все больше и больше угнетала меня. До заката легко быть отважным, дневной свет разгоняет все страхи. Днем мы о темноте и не помышляем. Какая темнота? Нет никакой темноты! Нильс Хьяр писал о старых индейцах караибах, легкомыслие которых было настолько безгранично, что утром они продавали свои постели, потому что забывали, что снова наступит ночь. Днем они наслаждались жизнью, а с приближением ночи их веселье омрачалось смутными воспоминаниями о проданных постелях, и они со слезами и причитаниями начинали бегать в попытках эти постели вернуть. Сидя у окна гостиной и наблюдая угасание дня, я очень хорошо понял состояние несчастных караибов.

Может, последовать совету Карстена и не ложиться в Желтой комнате? Как ни досадно признаваться, но он нагнал на меня страху. Впрочем, ему по долгу службы положено пугать людей, и не исключено, что он просто проводил на мне эксперимент. Нет, это позорная трусость. К счастью, что я мысленно хорошо настроился по дороге из Лиллесанна, и теперь это пошло мне на пользу. Я должен доказать самому себе, что я не тряпка, а решительный человек и могу осуществить то, что задумал. Необходимо воспринимать предстоящую ночь как испытание на прочность.

Насвистывая «Марсельезу», я начал демонстративно убирать гостиную. Все надо было привести в порядок: подсвечник поставить на каминную полку, вымыть пепельницу, вытереть пыль… Позже я зажег керосиновую лампу и сел в кресло с книгой, но не с легкомысленным Вудхаусом, а с серьезной книгой, воспитывающей волю, драмой Ибсена «Бранд».

Однако чтение продвигалось туго. Я то и дело отвлекался от этой жемчужины норвежской литературы и оглядывал большую комнату, в которой тени сгущались с каждой минутой. Воображение работало вовсю: мне чудились страшные видения, как будто примчавшиеся сюда на помеле. Почему мне знакомо описание корабля-призрака, о котором говорил Тённес Тубиасен? Ах да, он же как две капли воды похож на модель корабля, что висит в моей комнате. Странно… Что-то скрипит. Да ведь это старое дерево скрипит при изменении температуры. Надо взять себя в руки и читать дальше. Где я остановился? Неужели все еще на первой странице?

Наконец я заставил себя прочитать первые два акта и взглянул на часы. Половина одиннадцатого – пора ложиться. Я отложил книгу, громко зевнул и решительным шагом направился в комнату капитана.

Переступив порог комнаты, я вздрогнул от ужаса: на меня шел высокий человек с коптящей лампой в руке. Проклятое зеркало – нервы мои совсем расшатались. Свет лампы трепетал на старых картинах, изображавших пышнотелых женщин в соблазнительных позах, из-за фосфорно-желтых обоев и неяркого света в этих фигурах мерещилось что-то дьявольское. Моя тень упала на узкую кровать, показавшуюся мне открытым гробом. Внутренний голос опять шепнул мне: «К чему тебе все это? Иди и ляг у себя в комнате!» Но мое внутреннее «я» отвечало: «Слово есть слово, и мужчина должен его держать». Черпая силы в непреклонности ибсеновского Бранда, я переоделся в пижаму.

Воздух в комнате был тяжелый, и я открыл окно. Ночь была ветреная, небо обложило тучами, и по земле стелилась мохнатая мгла. На море белели сгустки тумана. Я опять услышал голос далекого ревуна, который сливался с шумом прибоя, казалось, будто пустынная природа подает свой голос. Хорошо, когда в такую ночь у тебя есть крыша над головой.

Я проверил пистолет Арне и положил его так, чтобы он был у меня под рукой. Потом погасил лампу и лег. Через минуту я уже крепко спал. Возможно, точно так же спят люди и в домах, которые через несколько часов рухнут от землетрясения, воспламенятся от молнии или будут сметены обвалом. Если б нам дано было угадывать будущее хотя бы на пять минут вперед, мы погибли бы от бессонницы.

Не знаю, что разбудило меня: то ли звук, то ли необъяснимый инстинкт. Подсознание забило тревогу, и красный сигнал опасности вспыхнул в моем сне: проснись, Пауль! Проснись! Только что я бежал вверх по темной лестнице из подвала, чтобы вырваться на свежий воздух, добежал до двери… Тут я открыл глаза и спросонья оглядел комнату. Я не сразу сообразил, где нахожусь, потом вспомнил и машинально посмотрел на зеркало.

В просвет между тучами выглянула луна, зеркало отразило бледный молочный свет. Я, как загипнотизированный, смотрел на матовую поверхность зеркала. Что это? Почему все вдруг куда-то поехало? Стулья, стол?.. Нет, все оставалось на своих местах, это медленно повернулось зеркало. Наконец я сообразил, что открывается потайная дверь. Сперва скрипели перила… Потом скрипнули петли… темный проем стал шире.

Я оцепенел от страха, меня как будто связали по рукам и ногам и опустили в бочку с холодной водой. Белые, ледяные волны ужаса накатывали на мою голову, обдавали морозными брызгами затылок и спину. Никогда в жизни мне не было так жутко. В проеме показался высокий человек и бесшумно двинулся к кровати. Послышался шорох брезентовой робы. За ним показался другой, потом третий… Господи, это была целая процессия!

Наконец ко мне вернулась способность двигаться. Я быстро потянулся к пистолету. Если бы мне удалось схватить его, я вслепую разрядил бы всю обойму. Но мои пальцы лишь скользнули по рукоятке. Я получил сильный удар по голове, словно на меня обрушили кусок скалы, и потерял сознание.

Не знаю, долго ли я пробыл в беспамятстве, вряд ли больше двух-трех минут. Но, даже очнувшись, я не чувствовал ясности в голове. Я плавал между сном и явью. Сквозь тяжелую полудрему я чувствовал, как голова раскалывается от боли. Тело не подчинялось оглушенному мозгу, я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Лунный свет стал ярче, и я мог наблюдать за тем, что происходит в комнате, хотя контуры предметов расплывались у меня перед глазами.

Передо мной разыгрывалась сцена ужаса, местом действия было морское дно. По комнате бесшумно двигались пять, а то и больше человек, все в зюйдвестках и робах. Они скользили плавно и медленно, как водолазы. Сквозь туман, застилавший мне глаза, я не мог разглядеть их лица. Под черными зюйдвестками я видел серые пятна, похожие на луну. Дверь в коридор открылась, один из пришельцев встал в проеме и показал на что-то рукой, другие снимали со стен картины. В комнате появились новые люди, один взвалил на плечи кресло, другие стали выносить более громоздкую мебель. Человек у двери отдавал команды жестами, его руки шевелились то быстро, то медленно, как клешни у краба. Все происходило беззвучно, а может, удар повредил мне слух. Несколько минут я был безучастным зрителем этого невероятного спектакля. Потом глаза мне заволокло фиолетовой пеленой, и я снова впал в забытье.