Текст книги "Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]"

Автор книги: Бу Бальдерсон

Соавторы: Г. Столессен,Андре Бьерке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

– Ты никогда не подметаешь под кроватью? Что мы там делали? Видишь ли, адъюнкту Перссону захотелось полюбоваться на залив из окна твоей спальни, а потом его свело судорогой, и я положил его на жесткое – на пол, и, чтобы никто ему не мешал, затолкал его под кровать. А потом и сам залез под нее, чтобы составить ему компанию. Как-никак он – мой гость.

– Не горячись! Конечно, он нам поверил!

Я еле тащился по Тайной тропе, тяжело опираясь на мою трость. Оптимизма Министра я не разделял. Естественно, у человека, регулярно два дня в неделю обманывающего парламент своей страны и тем не менее каждый раз побеждающего при голосовании, чувство реальности притупляется. Он теряет способность правильно оценивать реакцию людей на те или иные свои поступки. Профессор Хаммарстрем, конечно, не поверил нам. При поспешном отступлении через сад, оборачиваясь, я видел его мелькавшее рядом со шторой перекошенное лицо. На нем было нарисовано все, что угодно, но никак не доверие.

Я был зол и подбирал подходящие слова – убийственные, глубоко разящие, ранящие слова, которые бы мучили и жгли его стыдом всю оставшуюся жизнь.

– Ничего удивительного, человек, занятый каждый день преобразованием нормального общества в социалистическое, конечно, считает своим естественным правом врываться в чужие дома, совать свой нос в чужую переписку, кататься по чужим кроватям и… и…

Тут голос изменил мне.

– Не по кроватям! Мы лежал под! Что касается социализма, то не надо понимать его слишком буквально. Знаешь, что сказал на днях премьер-министр? Параграф о построении социализма мы оставили в программе только для молодых, штурмующих небеса радикалов и наших заслуженных ветеранов. С социализмом дело обстоит точно так же, как с товаром, на этикетке которого написано: «Со скидкой – для детей и престарелых». Как ты думаешь, может, убийца – Кристер Хаммарстрем?

Я ничего ему не ответил.

– Ладно, не сердись! Сваливать все на тебя и в самом деле было не вполне честно. Да и несправедливо тоже. У тебя никогда не было судорог? Не знаю, откуда это я взял? Просто меня осенило, как это обычно бывает в риксдаге. Извини!

Я не принял протянутую мне руку.

– Обещаю в дальнейшем вести себя лучше! Я не буду больше без ордера входить в чужие дома. Конечно, за исключением тех случаев, когда это станет абсолютно необходимо!

Он остановился.

– Понимаю, тебе это неприятно, мучительно. Ты так мало знаешь его. Как называется то общество, о котором иногда ты заводишь речь? То самое, что не сводит концы с концами? Кажется, Историческое? Положим, что я, так сказать, в качестве примирительной жертвы, выделю им деньжат? Сотни тысяч хватит? Конечно, от «спонсора, пожелавшего остаться неизвестным», чтобы их не компрометировать?

Я взглянул на него. Раскаяние, по-видимому, было чистосердечным.

– Ты не должен… впрочем, никому от этого хуже не будет. Только не больше, чем пятьдесят тысяч крон.

Ни одним эре больше! Перекармливать общества так же опасно, как и людей.

– Я считаю, он вел себя, как типичный убийца, – с энтузиазмом и знанием дела заявил Министр. – Перед убийством он нервничал и помалкивал. Я наблюдал за ним у Магнуса и Сигне. А сегодня, когда дело сделано, он стал не в меру словоохотлив. Он, должно быть, застрелил Беату в половине девятого, а потом через десять минут появился у Евы Йдберг, ему даже не пришлось бежать. Ты же помнишь, они договорились встретиться незадолго до половины девятого. А он-то пришел к ней без двадцати девять! О том, что Беата умерла через несколько минут после половины девятого, мы знаем только с его собственных слов. Судебный же врач дал более широкие временные рамки. По его мнению, она умерла в промежутке от без четверти восемь до без четверти девять. Конечно, нужно учесть, что он осматривал труп на час позже, чем Кристер. Если убийство совершил Кристер, то у него есть все причины отнести его на как можно более позднее время. Тогда у него есть алиби, которое готова подтвердить Ева. Тень в саду, по-видимому, вещь реальная, потому что тут показания их обоих совпадают. Но тень могла оказаться человеком, попавшим туда случайно. Или, может быть, Беата пригласила к себе не одну только Еву?

– Какая ему от убийства польза?

– Может, он – ее наследник? Старые больные дамы иногда оставляют деньги своим врачам.

– В таком случае зачем ему убивать человека, все равно обреченного на смерть? А? Он ведь знал о болезни.

– Или, может, роковую роль здесь сыграло письмо Беаты Еве Идберг. Кроме них двоих, Кристер, наверное, единственное лицо, знавшее о его существовании. Может, Беата пронюхала о Кристере что-нибудь неблагородное, и он опасался огласки – того, что она захочет довериться Еве Идберг? Может, он кого-нибудь отравил и боялся разоблачения?

– Она бы доверилась врачу, подозреваемому в отравительстве?

– Как знать. Здесь на острове привередничать не приходится.

– Если она хотела о чем-то сообщить, почему она обратилась к Еве Идберг, которую едва знала, а не к племяннице, Магнусу или Сигне – своим старым друзьям?

– Но если она хотела рассказать об этом как раз постороннему человеку?

– И еще учти, ружье похитили раньше, чем профессор узнал о приглашении Евы к Беате.

– Убийца – предусмотрительный и методичный человек.

Я вздохнул.

– Сколько еще дачников здесь живет? Семь или восемь? Скоро ты наверняка докажешь, что каждый из них совершил убийство. И следующим летом будешь жить здесь один-одинешенек на пустынном пляже в компании только твоих собственных детей. Впрочем, и их общества больше чем достаточно. Но если говорить серьезно, – продолжал я, – в поведении профессора в вечер убийства тебя ничто не настораживает? Подумай как следует! Он – врач-хирург. Каких бы успехов он ни достиг, ему, наверное, не раз доводилось видеть смерть под скальпелем на операционном столе. Он сам признался, что не испытывает в связи со смертью фру Юлленстедт особенного горя. Заметь, кстати, он всегда называет ее фру Юлленстедт, а не тетя Беата! Тем не менее – и это самое удивительное! – смерть ее, когда он находит ее мертвой, производит на него такое сильное впечатление! Ева Идберг сказала нам, как он мертвенно побледнел, упал на стул и чуть было, по ее словам, не потерял сознания. Даже если она преувеличивает, есть все основания полагать, что он был глубоко потрясен. Чем?

Министр присвистнул:

– Ты хочешь сказать, это было убийство, совершенное из милосердия? Возможно! Кристер знал, что Беата проживет всего несколько месяцев и что они будут для нее мучительными. Может, она сама попросила его об этом?.. Мне показалось, он свободнее и легче заговорил о ней после того, как сказал, что теперь она избавлена от боли. Ты это тоже заметил? Но зачем он сказал, что знал о ее болезни? Правда, это все равно выплыло бы на свет и стало бы известно от ее врача в городе или как-то иначе. А потом, когда он опять пришел к ней, на этот раз уже с Евой Идберг, он вдруг понял, что наделал и чего это будет стоить ему самому. И тут – бац! – у него нервный срыв.

– Нет, – сказал я, – вряд ли дело происходило именно так. Врачу, хочешь не хочешь, приходится становиться свидетелем страданий и мук, со временем он привыкает к ним. И потом, его и Беату не связывали тесные отношения. Его реакция объясняется другим.

– Чем же?

– Может, – пробормотал я, – может, он увидел в саду не просто тень? Вспомни, он – один из лучших стрелков страны! «Твердая рука и зоркий глаз», ты сам говорил. Я считаю: он хорошо рассмотрел человека или узнал по характерным движениям, возможно по походке. Когда он затем обнаружил мертвую Беату, он тут же понял, кого видел несколько минут назад. Нервный срыв произошел с ним не оттого, что он обнаружил убитую. Он открыл для себя в этот момент, что знакомый, которого он только что видел, – убийца!

9

Губернатор обихаживал лопатой садовую дорожку. Работал он весьма оригинальным и бессистемным образом. Воткнув лезвие лопаты в травяную кочку, он наваливал свое долговязое туловище на ее черенок и, сощурившись, устремлял свой взор вперед, словно выискивая вдали объект следующей атаки. Впрочем, это было совершенно излишне, поскольку стоял он в самой чаще разросшихся на дорожке травяных джунглей. Наметив следующую цель, он снимал туловище с лопаты, проходил несколько шагов вперед и снова принимался за работу. Естественно, садовая дорожка под его рукой постепенно приобретала вид сильно драной кошачьей шкуры.

Поприветствовав нас, губернатор с явным вздохом облегчения отбросил лопату.

– Пойдемте в дом, выпьем чашку чая! Сигне нам очень обрадуется, вот увидите… ей сегодня немного не по себе.

И Сигне в самом деле обрадовалась. Маленькая круглая дама обняла Министра, дружески похлопала меня по руке, а потом усадила нас в плетеные кресла на веранде, велев сидеть тихо и не суетиться, пока она не накроет стол к чаю.

Когда мы напились и наелись до такой степени, что при всем желании не смогли бы предаваться чревоугодию дальше, Сигне допросила нас с пристрастием. После этого она наконец оставила свои хозяйские хлопоты, извлекла вязание и дала волю переполнявшим ее чувствам.

– Я ужасно расстроена. Бедная тетя Беата! Сколько раз я говорила ей, что не стоит одной в ее возрасте жить в отдельном доме! Сколько раз просила ее поставить в доме телефон! Нет, она упрямилась, как все старики. Что поделаешь, они хотят жить так, как жили всегда! – Сигне остановилась и чисто машинально попыталась угостить нас печеньем с пряностями, которое, по ее словам, «только лежит и сохнет». Министр, в общем-то отличающийся редким добродушием (когда его не одолевает детективная лихорадка) и никогда не изменяющим ему хорошим аппетитом, легко дал уговорить себя. Я вспомнил тем временем, что Сигне – здешняя и что она выросла в крестьянской семье на Линдо. Они с Магнусом играли здесь еще в детстве и, наверное, помнили Беату с ранних лет.

Я тут же спросил ее об этом.

– Да, конечно. Мы с Магнусом помним Беату с той самой поры. Она часто приходила в дом родителей Магнуса, и все мы, деревенские дети, знали, кто она такая и что она замужем за знаменитым писателем. Мы, конечно, считали ее старухой уже тогда, хотя в то время ей вряд ли было больше сорока. Она всегда была такая строгая и серьезная, во всяком случае, такой она нам казалась. Так вот, потом мы выросли, я и Магнус поженились, а когда его родители умерли, стали проводить здесь каждое лето и поближе узнали ее. Это была во всех отношениях яркая личность. Характера у нее было больше, чем у ее знаменитого мужа, который характеры только выдумывал. Конечно, у нее были свои очень твердые взгляды на воспитание, стиль поведения, чувство ответственности и прочее, что сейчас считается старомодным. Честно говоря, мы ее не только уважали, но и немного побаивались, мы с Магнусом до сих пор считаем, что она… Правда, со временем, по мере того как мы становились старше и, так сказать, догоняли ее по взрослости, она становилась понятней и ближе, и мы ее полюбили.

Сигне взглянула поверх вязанья и смущенно улыбнулась.

– Я сижу тут, разболталась, но вы, адъюнкт, наверное, этого не знали, а мне так полезно выговориться! Теперь вы понимаете, что я почувствовала, когда Ева Идберг позвонила мне вчера вечером и сказала о случившемся. Я сидела дома и вязала кофточку для внучки, на следующей неделе ей исполнится пять лет. От работы я отрывалась только один раз, когда ходила до шоссе и обратно прогуляться и глотнуть немного свежего воздуха. А Магнус, конечно, пропадал весь вечер, он, как обычно, рыбачил, – и она с бесконечной нежностью улыбнулась, кинув взгляд на своего губернатора. – Слава Богу, он ничего не поймал, кроме маленького окунька, которого тут же выбросил обратно в воду, иначе ума не приложу, что бы я с ним делала.

– Ты преувеличиваешь. Я не пропадал весь вечер, – запротестовал Магнус. – Я ушел в половине седьмого и к девяти вернулся.

– Ты видел кого-нибудь?.. – Министр явно потерял способность четко формулировать мысли, но его поняли.

– Ни души. Я прошел тропинкой мимо пристани и дальше, ты же знаешь эти места, до Птичьего мыса. Там я обычно стою с удочкой, но вчера не клевало.

– Потом мы позвонили Барбру. Бедняжка, она еще ни о чем не знала и совсем потеряла голову! Но у меня создалось впечатление, что какие-то предчувствия у нее были. Первые же ее слова звучали так напряженно и искусственно, она едва не срывалась на крик.

– Какие у нее могли быть предчувствия? – возразил Магнус. – Она, естественно, разволновалась и сильно огорчилась из-за того, как бестактно поступила с ней тетя, когда была здесь в последний раз.

– Да, да, Беата же потребовала обратно свой запасной ключ! Почему она это сделала, как вам кажется?

– Мы знаем только то, что слышали все. Отдельно с нами она об этом не говорила. Хотя мы с Магнусом, конечно, обсудили эту тему, когда остались одни, и сошлись на том, что последнее время Беата вела себя странно, она как будто стала более подозрительной, более мнительной… Особенно я заметила это, когда была у нее в последний раз. Это было в пятницу, за день до того, как случилось это ужасное! Да, да, все последнее время ее посещала я. У Магнуса свои занятия: рыбалка, сад и все прочее…

Я мысленно представил себе окунька, взглянул на запущенный сад и решил, что занятия Магнуса дают чертовски небольшую отдачу, о том же, по-видимому, подумал и он и покраснел.

– Входная дверь была, как обычно, заперта, хотя я пришла к ней примерно в полдень. Раньше она всегда кричала: «Да, да, я иду!» – как только слышала стук в дверь, хотя это и занимало иногда много времени. Она слышала все хуже и с трудом поднималась с кресла. Но в тот раз, в пятницу, она сказала, что откроет дверь только тогда, когда убедится, кто я такая. Мне пришлось долго стоять и кричать, прежде чем она узнала мой голос, подошла и открыла. Видимо, у нее были какие-то причины не доверять визитерам. Возможно, она заподозрила в чем-то даже Барбру. Поэтому она, наверное, и потребовала, чтобы та вернула ей ключ. Но все это только мои догадки. Она ничего мне не говорила, а я ни о чем ее не спрашивала. Во всем, что касалось ее личных дел, Беата всегда отличалась крайней скрытностью.

– Могла она не доверять Кристеру Хаммарстрему?

Сигне развела свои маленькие пухлые ручки.

– Но, дорогой мой, я же ничего не знаю, она ничего мне не говорила. Возможно. Но подожди-ка, в пятницу она что-то говорила о нем… о том, как хорошо на всякий случай иметь под рукой «милого доктора Хаммарстрема». Плохо она относилась к Стеллану Линдену. Ей совсем не нравилось, что Барбру дружит с ним. Это я знаю точно. Она говорила мне, что он из богемной среды, ненадежен, бездарен, и много еще чего.

– У нее были враги? – неумолимо продолжал свой допрос Министр.

– Враги?!

По-видимому сильно озадаченные, Сигне и Магнус повторили слово хором.

– Не представляю себе. А ты, Магнус? Она жила так уединенно, почти изолированно. И ни с кем не дружила из местных жителей. Вряд ли у нее были среди них даже знакомые, хотя она прожила здесь много лет. В Стокгольме ее посещали несколько старых дам. Они жили в одном с ней доме. И еще она поддерживала связь с некоторыми подругами молодости. Ее единственный близкий родственник – Барбру, а она живет в Упсале.

– Зачем, интересно, она пригласила к себе Еву Идберг?.

– Самой хотелось бы знать. Я так сильно удивилась, когда услышала про письмо. Тетя никогда не упоминала Еву в разговоре, а когда я говорила что-нибудь о ней, она не проявляла к этой теме ни малейшего интереса.

– И наследница Беаты, конечно, – Барбру?

Супруги переглянулись.

– Да. Она – наследница, – казалось, Сигне что-то встревожило. – Мы всегда считали это естественным. Она – единственная полноправная наследница, так, кажется, это называется. Но сначала раздадут все, что Беата завещала разным людям лично. Кристер Хаммарстрем получит картину кисти Бруно Лильефорса, которым он так восхищается. Несколько его картин он от нее уже получил… Ну, а мы… мы были ошеломлены и собственным ушам не поверили, когда полицейские сообщили нам. По-настоящему я до сих пор в это не верю, хотя нам показали выписку из завещания. Завещание составлено Беатой в прошлом году, и в нем стоит, что мы с Магнусом… Магнус и я… получаем от нее полмиллиона.

– Интересно, кто из них? – пробормотал я, шагая под зелеными сводами Тайной тропы.

– Что значит «кто из них»? Что ты хочешь этим сказать?

– Кто из них убил Беату? Или, может, они работали вместе?

Лицо Министра покраснело даже под загаром. Его густые черные волосы пришли в буйный беспорядок и приобрели определенное сходство с дорожкой в саду у Магнуса.

– Ты считаешь?.. Это невозможно! У них есть алиби, нет мотивов…

– Ага, алиби? Ты, наверное, имеешь в виду окунька, которого Магнус выловил, стоя в одиночестве на безлюдном мысу в самое удобное для совершения убийства время? Может, ради алиби он и отпустил окунька? Или ты считаешь верным алиби оргию вязания, которую устроила Сигне, сидя одна дома. Но заметь, она вязала с перерывом, во время которого прогулялась до места, находящегося на полпути до дома, где произошло убийство! Ничего не скажешь, алиби вполне на уровне твоего собственного – с участием Бригитты Нильссон!

– Но мотивы убийства?

– Ты закрываешь на них глаза из-за того, что Сигне и Магнус тебе дороги. Мотивы очевидные – полмиллиона! Не знаю, в тех кругах, где ты вращаешься, сколько дают за убийство, но я уверен, любой чиновник в стесненных материальных обстоятельствах, наделенный обычной для его сословия бессовестностью, хотя бы мысленно примерит на себя роль убийцы, если за убийство ему посулят такую сумму. Тебя, извини, я в силу определенных обстоятельств из этого сословия исключаю.

– Магнус не находится в стесненных материальных обстоятельствах.

– Боюсь, что находится. Иначе он не допустил бы такого развала у себя на даче, вспомни вчерашнее заявление Сигне: «Так дальше продолжаться не может!» У них просто-напросто нет средств, чтобы содержать дачу. Знаешь, я как раз в тот момент наблюдал за Магнусом и вспомнил, что подобное лицо – такое же отчаяние под маской клоуна – уже видел. Я только не мог вспомнить, у кого? А теперь вспомнил. У моего коллеги! До полного отчаяния его довели не деньги, а дисциплина! Однажды он вернулся с урока в особенно потрепанном виде. Мы посидели с ним немного, потолковали по душам, и он рассказал – естественно, с юмором, – что они над ним проделали. Я уже не помню, в чем там было дело. Но вот глаза коллеги запомнил. Наутро сторож обнаружил его в подвале. Он повесился.

– Но почему Магнус не попросил помощи у меня? Мы с ним хорошие друзья. Мы всегда помогали друг другу в правительстве. Это я сделал его губернатором.

– Ты сейчас сам трижды ответил на свой вопрос. Впрочем, может, он и просил у тебя помощи, но ты этого не заметил. Когда дело касается денег, ты становишься удивительно толстокожим.

– Но что он выгадывал, убивая Беату? О завещании он не знал.

– …С его собственных слов и со слов Сигне. Чего они действительно не знали, так это того, что она была смертельно больна. И вряд ли речь идет об умышленном, хладнокровно подготовленном убийстве. Магнус, наверное, пошел к ней, чтобы попросить денег в долг. Она отказала ему, судя по всему, уже не в первый раз. Они поругались, и он в отчаянии застрелил ее.

– Но тогда он бы пошел к ней с ружьем…

– Да, тут ты прав…

– И потом, разве оставляют деньги тем, кому не желают помочь и не дают в долг?

– Как сказать. Старики не любят расставаться с тем, чем они еще владеют и что может им пригодиться. А Беата была прижимистой старухой. Может, она сказала ему, что он должен потерпеть, покуда она не умрет… Но мы все время говорим о Магнусе. А как насчет Сигне? Она в курсе финансовых дел своей семьи. Она умеет обращаться с оружием. Может, это она отправилась к Беате, чтобы еще раз попытаться взять у нее взаймы или же чтобы решить эту проблему раз и навсегда.

Я представил себе ее руки – неутомимые, вечно занятые вязанием руки. Сильные, маленькие, привычные к любой работе, привыкшие доводить дело до конца…

– Сигне не могла убить Беату! – Министр явно разволновался. – Она не могла застрелить старую беспомощную женщину, которую знала и уважала всю жизнь. Это немыслимо, невозможно!

– Человек, доведенный до отчаяния, способен на многое. Границы дозволенного и недозволенного для него стираются. Под внешним легкомыслием и материнским добродушием Сигне скрывается сильный и волевой характер. Сигне любит своего мужа. И если бы ему грозила катастрофа, а банкротство для губернатора – настоящая катастрофа, я думаю, ради него она пошла бы на все. И она бы не сошла с ума после этого и не сломалась. Она бы считала, что поступила правильно.