Текст книги "Обреченное королевство"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 74 страниц)

Адолин поднял бровь.

– Отличная мысль. Но мне казалось, что ты не доверяешь ей.

– Я знаю, что она умеет держать слово, – возразил Далинар. – И хранить доверенную ей тайну. Я рассказал ей о своем плане отречься, и она не рассказала никому.

Навани умела хранить тайны. Намного лучше, чем женщины его двора. Он доверял им, до определенной степени. Однако человек, взявшийся хранить такую тайну, должен быть исключительно осторожен в своих словах и мыслях.

То есть быть Навани. Не исключено, что, зная такое, она найдет способ манипулировать им, но по меньшей мере его люди не узнают ничего.

– Иди, Ринарин, – сказал Далинар.

Ринарин кивнул и встал. Он, похоже, пришел в себя после припадка и шел к двери уверенными шагами. Он вышел, и Адолин подошел к Далинару.

– Отец, что ты будешь делать, если окажется, что все эти видения – фантазии твоего больного ума?

– Часть меня хочет, чтобы так оно и было, – ответил Далинар, – глядя, как за Ринарином закрывается дверь. – Я боюсь сумасшествия, но по меньшей мере это что-то знакомое, что-то такое, с чем можно бороться. Я отдам тебе княжество и поеду в Харбрант, за помощью. Но если это не галлюцинации, мне придется принять совсем другое решение. Должен ли я принимать то, что они мне говорят? Быть может, для Алеткара будет лучше, если я окажусь сумасшедшим. Во всяком случае, легче.

Адолин, нахмурив лоб и сжав зубы, какое-то время думал.

– А Садеас? – наконец спросил он. – Он, кажется, почти закончил свое расследование. Что мы будем делать?

Разумный, даже слишком разумный вопрос. Видения советовали доверять Садеасу, и именно это – в первую очередь – заставило Далинара и Адолина спорить.

« Объедини их». Это не просто требование видений. Это – мечта Гавилара. Объединенный Алеткар. Должен ли Далинар дать этой мечте – и вине в смерти брата – выстроить рациональное объяснение сверхъестественному и попытаться исполнить волю Гавилара?

Он чувствовал себя неуверенно.

Отец Штормов, как же он ненавидел это состояние.

– Очень хорошо, – сказал Далинар. – Я поручаю тебе подготовиться к самому худшему, на тот случай если Садеас решится выступить против нас. Подготовь офицеров и верни отряды, высланные против бандитов. Если Садеас обвинит меня в попытке убить Элокара, мы закроемся в лагере и поднимем всю нашу армию. Я не намерен подставлять шею под топор палача.

Адолин облегченно выдохнул.

– Спасибо, отец.

– Надеюсь, до этого не дойдет, сын, – сказал Далинар. – В тот момент, когда разразится война между мной и Садеасом, государство Алеткар разлетится на куски. Короля поддерживают только наши два княжества, и, если мы сцепимся, остальные поддержат одного из нас или начнут воевать между собой.

Адолин кивнул, но Далинар, смущенный, откинулся на спинку стула.

Извини,подумал он, обращаясь к той силе, которая посылала видения. Но я должен быть мудрым.

Кстати, это похоже на еще одну проверку подлинности видений. Они сказали доверять Садеасу. Вот он и посмотрит, что из этого получится.

* * *

– …потом все растаяло, – сказал Далинар, – и я вернулся сюда.

Навани подняла перо и задумалась. Ему не потребовалось много времени, чтобы рассказать о последнем видении. Она умело записывала, выпытывая из него подробности и подталкивая в нужных местах. Она не сказала ни слова, выслушав столь странную просьбу, не проявила ни радости, ни смущения в ответ на его желание записать видение. Она была деловой и внимательной.

Навани сидела у письменного стола, волосы завиты и пересечены четырьмя заколками. На этот раз она надела красное платье, подходящее по цвету к губам, и в ее замечательных светло-фиолетовых глазах светилось любопытство.

Отец Штормов,подумал Далинар, как она прекрасна.

– И? – спросил Адолин. – Он стоял, прислонившись к двери в комнату. Ринарин отправился собирать отчеты о разрушениях, вызванных сверхштормом. Парню пора привыкать заниматься делом.

Навани подняла бровь.

– И что, Адолин?

– Что ты думаешь, тетя? – спросил Адолин.

– Никогда не слышала о таких местах и событиях, – сказала Навани. – Но, скорее всего, ты и не ожидал, чтобы я знала о них. Разве не ты хотел, чтобы я пообщалась с Джаснах?

– Да, конечно, – сказал Адолин. – Но ты наверняка уже все проанализировала.

– Я оставлю свое мнение при себе, дорогой, – сказала Навани, встала и сложила бумагу, придерживая ее безопасной рукой, а свободной разгладила складки. Улыбнувшись, она подошла к Адолину и потрепала его по плечу. – Давай подождем, пока Джаснах не выскажется, а потом и мы уже подумаем все вместе.

– Хорошо, – разочарованно сказал Адолин.

– Вчера я немного пообщалась с твоей юной дамой, – сказала ему Навани. – Данлан? В этот раз я одобряю твой выбор. У нее живой ум.

Адолин воспрянул духом.

– Она тебе понравилась?

– Немного, – сказала Навани. – И я узнала, что она очень любит ауродыни. Ты это знал?

– Честно говоря, нет.

– Хорошо. Было бы весьма жаль усилий, которые я приложила, выведывая способ добиться благосклонности этой девушки, если бы оказалось, что ты уже его знаешь. Я взяла на себя смелость раздобыть корзину дынь. Ты найдешь ее в прихожей. За ней присматривает очень скучающий солдат, который не думает, что делает что-то важное. Если сегодня ты навестишь ее с этой корзиной, то, надеюсь, тебе очень обрадуются.

Адолин заколебался.

Он понимал, что Навани хочет отвлечь его от проблем Далинара. Однако потом расслабился и улыбнулся.

– Действительно, почему бы, для разнообразия, не заняться чем-нибудь приятным, особенно учитывая последние события.

– Да, почему бы, – согласилась Навани. – Я предлагаю тебе отправиться как можно быстрее – дыни почти переспели. Кроме того, я хочу поговорить с твоим отцом.

Адолин поцеловал Навани в щеку.

– Спасибо, машала. – Он позволял ей многое такое, что не разрешал никому; рядом с любимой тетей он опять чувствовал себя мальчиком. Адолин вышел из двери, широко улыбаясь.

Далинар обнаружил, что и сам улыбается. Навани очень хорошо знала его сына. Однако улыбка тут же исчезла, как только он сообразил, что остался наедине с Навани. Он встал.

– О чем ты хочешь спросить меня? – сказал он.

– Я не говорила, что хочу спроситьтебя, Далинар, – нежно сказала она. – Я хочу поговорить. В конце концов мы же родственники. Но очень мало времени проводим вместе.

– Если ты хочешь поговорить, я попрошу прийти сюда какого-нибудь солдата. – Он взглянул в прихожую. Адолин закрыл вторую дверь, в дальней стене; теперь они не видели стражников – и те не видели их.

– Далинар, – сказала она, подходя к нему. – Тогда вся затея с дынями потеряет смысл. Я хочу поговорить с тобой наедине.

Он почувствовал, как закостенел.

– Ты должна уйти.

– Должна?

– Да. Люди считают, что это неприлично. Они будут говорить.

– Ты имеешь в виду, что можетпроизойти что-нибудь неприличное? – сказала Навани оживленно, почти как девочка.

– Навани, ты моя сестра.

– У нас нет общей крови, – сказала она. – В некоторых королевствах традиция потребовала бы союз между нами, как только твой брат умер.

– Мы не в других королевствах. Это Алеткар. Есть законы.

– Я понимаю, – сказала она, подходя поближе. – А что, если я не захочууйти? Позовешь на помощь? Вытолкаешь меня силой?

– Навани, – с мукой в голосе сказал он. – Пожалуйста. Не делай этого. Я устал.

– Замечательно. Тогда мне будет легче получить то, что я хочу.

Он закрыл глаза.

Сейчас я не могу взять на себя еще и это.

Видения, спор с Адолином, собственные неуверенные эмоции… Он не знал, что делать дальше.

Проверить видения – прекрасная мысль, но пока ничего не изменилось: он по-прежнему не мог решить, что делать дальше. Он всегда легко принимал решения и следовал им. А сейчас у него ничего не выходило.

Его это жутко раздражало.

– Спасибо тебе за то, что ты записала мой рассказ и согласилась держать его в тайне, – сказал он, открывая глаза. – Но я действительно считаю, что тебе надо уйти, Навани.

– О, Далинар, – мягко сказала она. Она подошла настолько близко, что он уже чувствовал запах ее духов.

Отец Штормов, как же она прекрасна!

Он вспомнил времена далекой юности, когда настолько сильно желал ее, что почти возненавидел Гавилара, добившегося ее благосклонности.

– Неужели ты не можешь расслабиться, – спросила она, – хотя бы ненадолго?

– Законы…

– Любой другой…

– Я не могу быть любым другим! – сказал Далинар, более резко, чем собирался. – Если я буду игнорировать законы морали и этики, кто же я такой, Навани? Другие кронпринцы и светлоглазые заслуживают упреков за то, что они делают, и я не стесняюсь говорить им это в лицо. Если я забуду свои моральные принципы, я стану кем-то намного худшим, чем они. Лицемером!

Она застыла.

– Пожалуйста, – сказал Далинар, напряженный от возбуждения. – Просто уйди. Не мучай меня сегодня.

Навани заколебалась, но повернулась и ушла, не сказав ни слова.

Она никогда не узнает, что больше всего на свете он хотел, чтобы она не подчинилась.

В его состоянии он, скорее всего, не смог бы сопротивляться дальше. Дверь захлопнулась, и тогда он разрешил себе опуститься на стул, полностью изнеможенный. Он закрыл глаза.

Всемогущий наверху, взмолился он. Пожалуйста. Скажи, что я должен сделать.

Глава пятьдесят третья
Данни

Он должен поднять его, этот упавший титул. Башню, корону и копье!

Дата: Вавенах, 1173, 8 секунд до смерти. Объект: проститутка. Происхождение – неизвестно.

Острый как бритва наконечник стрелы вонзился в дерево рядом с лицом Каладина. Теплая струйка крови полилась из раны на щеке, смешиваясь с потом, текущим со лба.

– Держитесь! – проревел он, продолжая бежать по неровной земле, на плечах лежала знакомая тяжесть моста. Рядом – впереди и чуть левее – с трудом двигался Двадцатый Мост, четыре человека, стоявшие в первом ряду, были убиты, об их трупы спотыкались те, кто шел следом.

Лучники паршенди, стоявшие на колене на другом краю расщелины, спокойно пели, несмотря на град стрел со стороны Садеаса. Их черные глаза походили на обломки обсидиана. Ни капли белого. В эти мгновения – слушая, как люди кричат, стонут, вопят, орут, – Каладин ненавидел паршенди не меньше, чем Садеаса и Амарама. Как они могут петь, убивая?

Паршенди натянули тетивы, прицелились и выстрелили. Каладин закричал на них, чувствуя, как по нему прошла странная волна силы.

Десять стрел мчались через воздух маленькой волной. Десять наконечников вонзились в дерево рядом с головой Каладина, сила удара заставила мост содрогнуться, в воздух взлетели щепки. В голову не попала ни одна.

Некоторые паршенди опустили луки и перестали петь. Их демонические лица выражали величайшее изумление.

– Опустить! – крикнул Каладин, когда бригада добежала до края расщелины. Земля, крайне неровная, была покрыта похожими на луковицы камнепочками. Каладин наступил на лозу одной из них, заставив растение спрятаться. Бригадники подняли мост вверх, умело шагнули в сторону и опустили его на землю. Шестнадцать других бригад, добравшихся до края, тоже опустили свои мосты. Вскоре тяжелая кавалерия Садеаса уже грохотала по плато по направлению к ним.

Паршенди выстрелили опять.

Каладин стиснул зубы, всем весом навалившись на один из деревянных брусков на боку моста, помогая передвинуть массивную деревянную конструкцию на ту сторону пропасти. Он ненавидел эти минуты; ведь в это время бригадники были почти полностью беззащитны.

Лучники Садеаса продолжали стрелять, стараясь отогнать паршенди. Как всегда, их не волновало, что они могут попасть в мостовиков; несколько стрел пролетело опасно близко от Каладина. Он продолжал толкать – потея, истекая кровью, – и почувствовал вспышку гордости за Четвертый Мост. Они уже двигались почти как настоящие солдаты: легко и быстро меняя темп и направление, не давая возможности лучникам точно прицелиться. Интересно, заметят ли это Газ или кто-то из людей Садеаса?

Мост встал на место, и Каладин проревел отступление. Бригадники, пригнувшись, побежали назад, увертываясь от черных толстых стрел паршенди и более легких, с зеленым оперением, стрел алети. Моаш и Камень пробежали по мосту и спрыгнули с него рядом с Каладином. Остальные рассыпались у заднего края моста, прямо перед атакующей кавалерией.

Каладин задержался и махнул своим людям – освободите дорогу. Как только все выполнили его приказ, он посмотрел на мост, утыканный стрелами. Никто не погиб. Чудо. Он повернулся, чтобы бежать…

Кто-то споткнулся и едва не упал по другую сторону моста. Данни. Из плеча юноши торчали две стрелы с белыми и зелеными перьями. Глаза были большие, ошеломленные.

Каладин выругался и побежал назад. Но не успел он сделать и два шага, как стрела с черным древком ударила юношу в другой бок. Он упал прямо на настил моста, кровь хлынула на черное дерево.

Атакующую лошадь не остановишь. Каладин как безумный бросился на мост, но что-то оттащило его обратно. Руки на плечах. Споткнувшись, он обернулся и увидел Моаша. Каладин рявкнул на него и попытался оттолкнуть в сторону, но Моаш, используя прием, которому его обучил сам Каладин, дернул его в сторону и сбил с ног, после чего бросился вниз и прижал Каладина к земле. Тяжелая кавалерия грохотала по мосту, стрелы отскакивали от блестящих доспехов всадников.

Землю усеивали обломки стрел. Каладин пытался сопротивляться, потом сдался и затих.

– Он мертв, – резко сказал Моаш. – Ты ничего не можешь сделать. Прости.

Ты ничего не можешь сделать…

Я всегда ничего не могу сделать. Отец Штормов, почему я не могу спасти их?

Мост перестал дрожать, кавалерия врезалась в ряды паршенди и расчистила место для пеших солдат, которые, гремя оружием, хлынули следом. После того как пехота займет плацдарм, кавалерия вернется – лошади слишком ценны, чтобы рисковать ими в долгом бою.

Да,подумал Каладин. Думай о тактике. Думай о битве. Не думай о Данни.

Он сбросил с себя Моаша и встал. Тело Данни было искалечено до неузнаваемости. Каладин сжал зубы, отвернулся и пошел обратно, не оглядываясь. Он пронесся мимо ждущих бригадников и остановился на краю пропасти, стиснув руку за спиной и широко расставив ноги. Это совершенно безопасно, пока он стоял далеко от моста. Паршенди бросили луки и отступили. На дальней левой стороне плато возвышался большой овальный камень – куколка.

Каладин хотел посмотреть. Это помогало ему думать как солдат, а думать как солдат помогало ему смириться со смертью тех, кто рядом с ним. Остальные бригадники неуверенно подошли к нему, встав по стойке «вольно, по-парадному». Подошел даже паршмен Шен, молча подражая остальным. Он участвовал в каждом забеге и никогда не жаловался. Он не отказывался идти против своих двоюродных братьев и не пытался сорвать атаку. Газ был разочарован, но Каладин не удивлялся. Паршмен всегда остается паршменом.

Не считая тех, кто по другую сторону расщелины. Каладин глядел на сражение, но никак не мог сосредоточиться на тактике. Смерть Данни слишком потрясла его. Парень был другом, одним из тех, кто первым поддержал его, одним из лучших мостовиков.

Каждая смерть приближала их к катастрофе. Потребуются недели, чтобы натренировать людей. Он потеряет половину бригады – возможно даже больше, – прежде чем они будут готовы сражаться. Не слишком хорошо.

Значит, ты должен найти способ исправить положение,подумал Каладин.

Он принял решение, нет места отчаянию. Отчаяние – роскошь.

Встряхнувшись, он отошел от пропасти. Мостовики посмотрели ему вслед удивленно. В последнее время Каладин смотрел все сражения от начала до конца. Даже солдаты Садеаса заметили это. Многие считали его мостовиком, слишком высоко задравшим нос. Некоторые, однако, начали уважать Четвертый Мост. Он знал, что слухи о нем пошли еще со времени того сверхшторма; новые добавлялись к старым.

Он повел Четвертый Мост через плато. И подчеркнуто не смотрел назад, на изломанное тело, лежащее на мосту. Данни, единственный из мостовиков, сохранил в себе намек на невинность. И сейчас он мертв, затоптан Садеасом, усеян стрелами с обеих сторон. Презираемый, забытый, брошенный.

И Каладин ничего не мог сделать для него. Поэтому он пошел туда, где, на голом камне, лежали бригадники Восьмого Моста, изнеможенные до предела. Каладин хорошо помнил, как он сам лежал так после первых пробегов. Сейчас он едва запыхался.

Как и обычно, другие бригады, отступая, бросили своих раненых. Один бедолага из Восьмого полз к своим, со стрелой в бедре. Каладин подошел к нему. У мостовика была темно-коричневая кожа, коричневые глаза и черные как смоль волосы, заплетенные в длинную косичку. Вокруг него ползали спрены боли. Он посмотрел на Каладина и бригадников Четвертого Моста, собравшихся вокруг него.

– Держись, – сказал ему Каладин, опускаясь на колени и осторожно переворачивая человека, чтобы получше осмотреть раненое бедро. – Тефт, нам нужен огонь. Собери сухое дерево. Камень, ты еще не потерял мою иглу и нитки? Мне они нужны. И где Лоупен с его водой?

Бригада молчала. Каладин оторвал взгляд от сбитого с толку раненого.

– Каладин, – сказал Камень. – Ты же знаешь, как остальные бригады относятся к нам.

– Мне все равно, – сказал Каладин.

– У нас совсем не осталось денег, – сказал Дрехи. – Даже объединив все наши заработки, мы с трудом покупаем бинты для наших людей.

– Мне все равно.

– Если мы будем лечить раненых из других бригад, – сказал Дрехи, качая белокурой головой, – кормить их, ухаживать за ними…

– Я найду способ, – сказал Каладин.

– Я… – начал Камень.

– Шторм побери! – сказал Каладин, вставая и обводя рукой плато. Повсюду лежали тела мертвых мостовиков. – Посмотрите на них! Кто позаботится о них? Не Садеас. И не их товарищи из бригады. Не сомневаюсь, что даже Герольдам нет до них дела. Я не могу стоять и смотреть, как рядом со мной умирают люди. Мы должны быть лучше остальных. Мы не можем вести себя как светлоглазые, делая вид, что ничего не замечаем. Этот человек – один из нас. Как Данни.

Светлоглазые говорят о чести. И болтают о своем благородстве. За всю свою жизнь я видел только одногочеловека чести. Хирурга, который помогал всем, даже тем, кто ненавидел его. Особенно тем, кто ненавидел его. И мы покажем Газу, Садеасу, Хашаль и всем другим идиотам, чему он научил меня. Пусть смотрят. А теперь за работу и хватит ныть!

Четвертый Мост пристыженно посмотрел на него и взорвался деятельностью. Тефт организовал поисковый отряд, послав некоторых мостовиков на поиски раненых, а других собирать дерево для костра. Лоупен и Даббид помчались за своей тележкой с водой.

Каладин опять опустился на колени, проверил раненую ногу и решил, что в данном случае прижигание не потребуется. Он сломал стрелу и протер рану слизью конической раковины, чтобы вызвать онемение. Потом вытащил дерево, вызвав стон боли раненого, и перевязал рану, используя свой личный набор бинтов.

– Придерживай повязку руками, – проинструктировал он раненого. – И не опирайся на ногу. Я еще осмотрю тебя перед тем, как мы вернемся в лагерь.

– Как… – сказал человек. Он говорил без малейшего акцента, хотя, судя по темной коже, был азианином. – Как я вернусь обратно, если я не могу идти?

– Мы понесем тебя, – сказал Каладин.

Человек потрясенно поглядел на него.

– Я… – Слезы полились из его глаз. – Спасибо.

Каладин коротко кивнул и повернулся к Камню и Моашу, принесшим еще одного раненого. Тефт уже развел костер; от него доносился едкий запах мокрых камнепочек. У нового раненого была большая рана на руке, и еще он получил сильный удар по голове. Каладин решил зашить ему руку.

– Парень, – сказал ему тихо Тефт, встав на колени и подав ему нитки. – Не считай, что я ною, идет? Но сколько людей мы действительно сможем унести?

– Троих мы уже носили, – сказал Каладин. – Клали на мост. Держу пари, мы сможем унести еще троих и одного на водяной тележке.

– А если у нас будет больше, чем семь?

– Если их перевязать правильно, некоторые смогут идти.

– А если нет?

– Шторм побери, Тефт, – сказал Каладин, начиная шить. – Тогда мы перенесем тех, кого сможем, а потом вернемся за остальными. И возьмем с собой Газа, если солдаты забеспокоятся, что мы убежим.

Тефт молчал, и Каладин приготовился столкнуться с недоверием. Вместо этого, однако, седой ветеран улыбнулся. У него действительно оказались маленькие водянистые глаза.

– Дыхание Келека. Все верно. Я никогда не думал…

Каладин нахмурился, поглядел на Тефта и поднял руку раненого вверх, чтобы прекратить кровотечение.

– Что ты хочешь сказать?

– О, ничего. – Он хмуро посмотрел вокруг. – За работу, ребята. Мы нужны этим парням.

Каладин вернулся к шитью.

– Ты все еще носишь с собой полный мешочек сфер, как я советовал тебе? – спросил Тефт.

– Я боюсь оставить их в бараке. Но вскоре нам придется потратить их.

– Не вздумай совершить такую глупость, – сказал Тефт. – Эти сферы – твоя удача, понял? Никогда не расставайся с ними и всегда храни заряженными.

Каладин вздохнул.

– Мне кажется, с этой партией что-то не так. Они не держат Штормсвет. Они тускнеют через каждые несколько дней. Возможно, дело в Разрушенных Равнинах. И с другими бригадниками то же самое.

– Да, странно, – сказал Тефт, потирая подбородок. – Это был плохой забег. Три моста упали. Много убитых мостовиков. А мы не потеряли никого.

– Мы потеряли Данни.

– Но не в момент атаки. Ты всегда бежишь первым, и все стрелы минуют тебя. Странно, а?

Каладин опять взглянул на него и нахмурился.

– Что ты хочешь сказать, Тефт?

– Ничего. Продолжай шить! Сколько раз я должен говорить тебе?

Каладин поднял бровь, но вернулся к работе. В последнее время Тефт ведет себя очень странно. Что он хотел подчеркнуть? Да, со сферами и Штормсветом связано множество глупых суеверий, и многие верят в них.

Камень и его команда принесли еще трех раненых и сказали, что больше нет. Упавший мостовик чаще всего кончал как Данни, его затаптывали. По меньшей мере Четвертому Мосту не потребуется возвращаться обратно на плато.

Все трое были тяжело ранены стрелами, и Каладин, прекратив шить, занялся ими, оставив Шрама прижимать повязку к не до конца зашитой ране на руке. Тефт подогревал нож для прижигания. Новоприбывшие потеряли много крови. Одному, похоже, он уже ничем не сможет помочь.

Так много войны в мире, подумал он, работая.

Сон только подчеркнул то, о чем говорили вокруг. Каладин, выросший в далеком Хартстоуне, раньше даже не понимал, как повезло его родному городу.

Весь мир воюет, а я пытаюсь спасти нескольких жалких мостовиков. Что в этом хорошего?

И тем не менее он продолжал прижигать раны, шить, спасать жизни, как научил его отец. Он начал понимать смысл безысходности, которую видел в глазах отца в те темные ночи, когда Лирин в одиночестве тянул вино.

Ты пытаешься взять реванш за убитого Данни, сказал себе Каладин. Но даже если ты поможешь им, он не вернется к жизни.

Как Каладин и ожидал, он потерял одного, но спас четырех, а человек, получивший удар в голову, пришел в себя. Каладин устало сел, все руки были в крови. Он вымыл их водой из меха Лоупена и тут вспомнил про собственную рану.

И застыл. Ощупав кожу, он не нашел и следа раны. Но он же чувствовал кровь – она текла по щеке и подбородку. И он почувствовал, как стрела скользнула по щеке. Или нет?

Он встал, чувствуя холод в груди, и поднял руку ко лбу. Что произошло?

Кто-то подошел к нему. Моаш. На его свежевыбритом лице стал виден давно заросший шрам. Он изучал Каладина.

– О Данни…

– Ты был прав, удержав меня, – сказал Каладин. – Ты спас мне жизнь. Спасибо.

Моаш медленно кивнул. Он повернулся и посмотрел на четырех раненых людей; Лоупен и Даббид поили их водой и спрашивали имена.

– Я ошибался в отношении тебя, – внезапно сказал Моаш и протянул Каладину руку.

Каладин неуверенно пожал ее.

– Спасибо.

– Ты дурак и подстрекатель. Но честный. – Моаш хихикнул над самим собой. – Если ты все-таки убьешь нас, то ненамеренно. Не могу такого сказать ни об одном человеке, под началом которого служил. В любом случае давай готовить людей к обратной дороге.