Текст книги "Обреченное королевство"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 74 страниц)

Наконец солдаты сумели поставить на место Шестой Мост, и еще два моста донесли бригады, но половина мостов до цели так и не добралась. Пехоте пришлось перестроиться, разделиться в соответствии с мостами и броситься вперед на помощь кавалерии.

Из-за выступа появился Тефт, схватил Каладина за руку и потащил под прикрытие камней. Каладин позволил увести себя, все еще глядя на поле поля – до него дошел весь ужас положения.

К Каладину подошел Камень и потрепал его по плечу. Пот приклеил волосы огромного рогоеда к голове, но сам он широко улыбался.

– Да это чудо! Ни одного раненого!

Рядом появился Моаш.

– Отец Штормов! Не могу поверить, что мы это сделали. Каладин, ты навсегда изменил бег с мостом!

– Нет, – тихо сказал Каладин. – Я полностью разрушил нашу атаку.

–  Что?

Отец Штормов, подумал Каладин. Тяжелая кавалерия отрезана. Кавалерия должна атаковать непрерывной линией; тогда страх сделает за нее половину работы.

А сейчас паршенди расступились, пропустили ее и опять сомкнулись, напав с флангов. Пехота не успела на помощь, и группы всадников сражались в окружении. Солдаты хлынули через мосты, пытаясь пробиться к ним, но паршенди держались твердо и отбивали все попытки. Копейщики падали с мостов, а паршенди даже сумели сбросить один из мостов в пропасть. В результате алети перешли к обороне, солдаты сосредоточились на том, чтобы защитить вход на мост и дать кавалерии отступить.

Каладин наблюдал и изучал. Его никогда не интересовала тактика всей армии в сражениях на плато. Он сосредоточился на нуждах собственной бригады. Глупая ошибка, он должен был подумать лучше. Он могпродумать все глубже, если бы считал себя настоящим солдатом. Он ненавидел Садеаса; он ненавидел то, как он использует мосты. Но он не должен был изменить основную тактику Четвертого Моста, не подумав о последствиях для всего сражения.

Я заставил их перенести все внимание на другие бригады, подумал Каладин. Мы слишком быстро добрались до расщелины и замедлили остальных.

Он бежал впереди, и многие другие бригады видели, что он использует мост как щит. И попытались повторить. В результате каждая бригада бежала со своей скоростью, лучники алети не знали, куда стрелять, и паршенди смогли не дать установить половину мостов.

Отец Штормов. Из-за меня Садеас проиграл сражение.

Наказание неизбежно. Сейчас о мостовиках забыли, генералы и капитаны пересматривают свои планы. Но как только все кончится, они за ним придут.

Или это произойдет гораздо скорее. Газ и Ламарил вместе с группой копейщиков приближались к Четвертому Мосту.

Камень встал рядом с Каладином с одной стороны, нервничающий Тефт с другой, оба держали в руках камни. Мостовики за спиной Каладина зашептались.

– Назад, – тихо сказал Каладин Камню и Тефту.

– Но Каладин, – сказал Тефт. – Они…

– Назад. Соберите бригаду. Вы должны доставить мост обратно на склад, если сможете.

Если кто-нибудь из нас избежит несчастья.

Камень и Тефт не шевельнулись, и Каладин шагнул вперед. Около Башни бушевало сражение; группа всадников – во главе с самим Носителем Осколков – сумела отвоевать себе маленькую территорию, где упорно держалась. Кучи трупов с обеих сторон. И это еще далеко не конец.

Камень и Тефт опять шагнули к Каладину, но он так посмотрел на них, что они вернулись назад. Потом повернулся к Газу и Ламарилу.

Я скажу, что Газ предложил мне эту идею,подумал он. Он предложил мне нести мост боком во время атаки.

Но нет. Свидетелей не было. Его слово против слова Газа. И ничего не получится – услышав такое, Ламарил и Газ немедленно убьют его, прежде чем он успеет что-нибудь сказать их начальникам.

Надо что-что другое.

– Ты себе представляешь, что наделал? – подойдя ближе, прошипел Газ, брызгая слюной.

– Перевернул всю стратегию армии и превратил атаку в хаос, – сказал Каладин. – Вы пришли наказать меня; когда ваше начальство начнет орать на вас и требовать ответа, вы сможете предъявить того, на кого можно спихнуть вину.

Газ даже замолчал от удивления. Ламарил и копейщики остановились вокруг.

– Если мое слово чего-нибудь стоит, – мрачно сказал Каладин, – я не знал, что такое произойдет. Я просто пытался выжить.

– Мостовики не обязанывыживать, – резко сказал Ламарил. Он махнул рукой паре солдат и указал на Каладина.

– Если вы оставите меня в живых, – сказал Каладин, – я объясню вашим начальникам, что вы не имеете к этому никакого отношения. Если вы меня убьете, это будет выглядеть так, как если бы вы пытались что-то скрыть от Садеаса.

– Что скрыть? – сказал Газ, посмотрев на сражение у Башни. Случайная стрела стукнулась о камень недалеко от него и сломалась. – Что именно?

– Все зависит от того, как на это посмотрит светлорд Садеас. Это может выглядетьтак, как если бы с самого начала это была ваша идея. Светлорд Ламарил, вы не остановили меня. Вы могли, но не стали, и солдаты видели, как вы и Газ говорили между собой, пока я выстраивал бригаду. Если я не смогу поручиться за вашу невиновность, тогда вы будете выглядеть плохо, очень плохо.

Солдаты Ламарила поглядели на своего командира. Светлоглазый нахмурился.

– Избейте его, – сказал он, – но не убивайте.

Он повернулся и пошел назад к резерву алети.

Здоровенные копейщики подошли к Каладину. Темноглазые, но, судя по выражению их лиц, уж лучше бы это были паршенди. Каладин закрыл глаза и приготовился. Он не мог сражаться с ними. Иначе ему не жить.

Удар тупой стороной копья бросил его на землю, и он стал задыхаться, когда солдаты начали бить его ногами. Один из ударов разорвал пояс, и сферы – слишком ценные, чтобы оставлять их в бараке, – покатились по камням. Все они потемнели, потеряли Штормсвет; жизнь ушла из них.

Солдаты продолжали сосредоточенно пинать его.

Глава тридцать третья
Киматика

Они изменялись даже тогда, когда мы сражались с ними. Они были как тени, могущими меняться, пока пламя танцует. Никогда не недооценивайте их из-за первого впечатления.

Взято из речи Талатина, Сияющего из Ордена Каменных Стражей. Источник – «Воплощенный» Гавлоу – обычно считается надежным, хотя именно этот отрывок взят из утраченной «Поэмы о Седьмой Заре».

Иногда, когда Шаллан шла по Паланиуму – огромному хранилищу книг, рукописей и свитков, находившемуся за Вуалью, – ее настолько увлекала его красота и грандиозность, что она забывала обо всем.

Паланиум имел форму перевернутой пирамиды, вырезанной в камне. Вокруг всех четырех стен были подвешены пешеходные галереи. Слегка скошенные вниз, они образовывали величественную квадратную спираль, гигантскую лестницу, направленную к центру Рошара. Многочисленные лифты давали возможность быстро спускаться и подниматься.

Стоя у перил самой высокой площадки, Шаллан могла видеть только половину основания. Паланиум казался слишком большим и величественным. Трудно поверить в то, что он создан руками людей. Каким образом его нависавшие друг над другом уровни были так идеально выровнены? Использовались ли Преобразователи для создания пустых пространств? И сколько же драгоценных камней было в этих фабриалах?

Здание тонуло в полумраке, общего освещения не было, и только маленькие изумрудные лампы освещали пол галерей. Арденты из девотария Проницательность периодически обходили все уровни, меняя сферы. Сотни изумрудов; вероятно, они составляли королевскую сокровищницу Харбранта. Может ли быть для них лучшее место, чем исключительно хорошо охраняемый Паланиум? Здесь они были защищены и одновременно освещали огромную библиотеку.

Шаллан пошла дальше. Слуга-паршмен нес перед ней фонарь с тремя сапфировыми сферами. Мягкий голубой свет отражался от каменных стен, отдельные участки которых были Преобразованы в кварц, для красоты. Перила, вырезанные из дерева, превратили в мрамор. Пробегая по ним пальцами, она чувствовала первоначальную зернистость дерева. И одновременно холодную гладкость камня. Так странно, быть может, именно для того, чтобы обмануть чувства?

Ее паршмен нес и корзину, полную рисунков знаменитых естествоиспытателей. Джаснах разрешила Шаллан изучать некоторые темы по ее собственному выбору. Не больше часа в день, но насколько драгоценным становился этот долгожданный час, когда наступал! В последнее время она погрузилась в « Путешествия на Запад» Майялмр.

Мир был удивительным местом. Она страстно желала узнать о нем больше, увидеть все его создания и нарисовать их. Сложить собственную картину Рошара. Книги, которые она читала, замечательные сами по себе, казались ей неполными. Авторы умели хорошо писать или рисовать, но очень редко и то, и другое. А если автор хорошо владела и пером и карандашом, то была плохим ученым.

Столько пробелов в их понимании! Пробелов, которые Шаллан могла чувствовать.

Нет,сказала она себе, не переставая идти. Я приехала сюда не за этим.

Ей все труднее и труднее удавалось сосредоточиться на воровстве. Как предполагалось, Джаснах попросила Шаллан прислуживать ей во время принятия ванн. Вскоре возможность может представиться. И, тем не менее, чем больше интересных фактов она поглощала, тем больше хотела узнать еще.

Она подвела своего паршмена к одному из лифтов. Два паршмена-лифтера начали опускать ее. Шаллан жадно поглядела на корзину с книгами. Она могла пока почитать, быть может, закончить главу « Путешествия на Запад»…

Она отвернулась от корзины.

Сохраняй концентрацию.

Шаллан вышла на пятом нижнем уровне и пошла по маленькому коридору, связывавшему лифт с пологими пандусами, вделанными в стены. Достигнув стены, она повернула направо и спустилась еще немного. Вдоль стены шел ряд дверей, она нашла нужную и вошла в большую каменную комнату, уставленную высокими книжными стеллажами.

– Жди здесь, – сказала она своему паршмену и вынула из корзины фолио с рисунками. Взяв его под мышку, она подняла фонарь и поспешила в книгохранилище.

Можно было провести в Паланиуме многие часы и не встретить другого человека. Во время поисков для Джаснах редкой книги Шаллан редко видела кого-нибудь. Конечно, можно было воспользоваться помощью ардентов или слуг, но наставница считала, что девушке важно научиться самой найти любую книгу. По-видимому, система расстановки книг в Паланиуме являлась стандартной для многих хранилищ и библиотек Рошара.

У задней стены комнаты она обнаружила маленький стол из глиндерева. Отставив в сторону фонарь, она уселась на стул и положила на стол фолио. В комнате было темно и тихо, ее фонарь освещал боковые стенки книжных шкафов справа и гладкую каменную стену слева. В воздухе пахло старыми бумагами и пылью. Но не сыростью. В Паланиуме никогда не бывало сыро. Возможно, из-за наполненных белым порошком длинных желобов в конце каждой комнаты.

Она развязала кожаные шнурки своего альбома. Верхние листы были чисты, несколько следующих содержали рисунки, сделанные уже в Паланиуме. Еще больше лиц, для ее коллекции. В середине скрывались самые важные: Шаллан, работающая с Преобразователем.

Принцесса редко использовала прибор, возможно из-за того, что Шаллан постоянно находилась поблизости. Тем не менее Шаллан удалось стать свидетелем нескольких случаев, главным образом тогда, когда Джаснах отвлекалась и забывала, что она не одна.

Шаллан поднесла к свету один рисунок. Джаснах сидит в алькове, рука касается смятого листа бумаги, гемма Преобразователя сверкает. Шаллан взяла другой рисунок. Та же самая сцена несколько секунд спустя. Бумага превратилась в огненный шар. Нет, не горела. Стала огнем. Языки пламени извиваются в воздухе. Что там было написано? Что хотела скрыть Джаснах?

Еще один рисунок: Джаснах превращает вино в своем кубке в кусок кварца, который собирается использовать как пресс-папье, сам кубок удерживает стопку бумаги; один из тех редких случаев, когда они обедали – и учились – в патио за Конклавом. А вот еще один рисунок: Джаснах выжигает слова, написанные чернилами. Увидев горящие буквы, Шаллан поразилась точности Преобразователя.

Похоже, этот Преобразователь был настроен на работу только с тремя Сущностями – Паром, Искрой и Свечением. Но, наверно, он способен создавать любую из Десяти Сущностей, от Зефира до Талуса. Для Шаллан особенно важной была последняя: Талус включал камень и землю. Она сможетсоздать новые месторождения, и семья начнет разрабатывать их. В Джа Кеведе Преобразователей почти не было; мрамор, нефрит и опал продавались очень хорошо. Преобразователи не могли создавать драгоценные камни – говорили, что это невозможно, – но им хватит и месторождений материалов почти такой же ценности.

Как только эти новые месторождения иссякнут, они перейдут к менее выгодной торговле. И будут спокойно жить. К тому времени они уже выплатят все долги и заплатят компенсации тем, кому отец пообещал помочь. Дом Давар станет обычным, малозначимым, но не рухнет.

Шаллан еще раз изучила рисунки. Похоже, принцесса алети относилась к Преобразователю с поразительным легкомыслием. Она владеет одним из самых могущественных артефактов на всем Рошаре и использует его, чтобы создать пресс-папье!Как же она использует его, когда рядом нет Шаллан? Похоже, Джаснах стала им пользоваться еще реже, чем раньше.

Шаллан поискала в потайном мешочке в рукаве и вынула сломанный Преобразователь отца. Он был расколот в двух местах: лопнуло одно из колец цепочки и треснуло основание, державшее один из камней. Она подняла его на свет и – не в первый раз – внимательно изучила поврежденные места. Кольцо на цепочке было заменено, и основание перековано заново. Даже зная в точности, где были трещины, она не нашла ни единого следа. К сожалению, прибор не работал, исправить внешние повреждения оказалось недостаточно.

Она взвесила на руке тяжелую конструкцию из металла и цепей. Потом надела, закрепив цепочку на большом пальце, среднем и мизинце. Камней в устройстве не было. Она тщательно сравнила сломанный Преобразователь с рисунком. Да, совершенно одинаковы. Она напрасно боялась.

Сердце Шаллан торопливо билось, пока она разглядывала сломанный Преобразователь. Кража казалась вполне приемлемой, пока принцесса была далекой неясной фигурой. Еретичка, брюзгливая и раздражительная. И кем Джаснах оказалась на самом деле? Истинный ученый – точная, аккуратная, немного суровая, но честная, удивительно умная и проницательная. Неужели Шаллан действительна способна ограбить ее?

Она постаралась утихомирить сердце. Даже будучи совсем маленькой, она не любила стычки и плакала, когда родители ругались друг с другом.

Но она должнасделать это. Ради Нан Балата, Тет Викима, Аша Джушу. Братья зависят от нее. Она сжала руки бедрами, пытаясь заставить их перестать дрожать, глубоко вдохнула и выдохнула. Через несколько минут, успокоив нервы, она взяла сломанный Преобразователь и вернула в потайной мешочек. Потом собрала рисунки. Очень важно научиться обращаться с Преобразователем. Но как? Можно ли спросить об этом Джаснах, не вызвав подозрений?

Огонек, блеснувший у ближайших стеллажей, заставил ее вздрогнуть, и она спрятала фолио. Огонек превратился в старомодно одетую женщину-ардента, которая пошаркала с фонарем в руках; за ней шел слуга-паршмен. Даже не взглянув в сторону Шаллан, она повернула направо и остановилась между двумя рядами полок, свет фонаря пробился между книгами. Освещенная таким образом – фигуры не видно, только свет, – она выглядела как Герольд, шагающий сквозь стеллажи.

Сердце застучало опять, и Шаллан прижала безопасную руку к груди.

Я собираюсь совершить самую ужасную кражу на свете, скривившись, подумала она.

Она собрала вещи и пошла мимо стеллажей, держа фонарь перед собой. В начале каждого ряда были выгравированы символы, указывающие дату вхождения книг в Паланиум. На самом верхнем уровне пирамиды находились огромные шкафы, наполненные каталогами.

Джаснах послала Шаллан найти и прочитать копию « Диалогов», знаменитого исторического труда. Однако в этой же комнате находились и « Сохраненные памятью Тени», книга, которую Джаснах читала перед визитом короля. Шаллан позже нашла ее по каталогу. Она должна быть здесь.

Внезапно заинтересовавшись, Шаллан отсчитала нужный ряд, вошла в него, отсчитала нужный стеллаж и нашла нужную полку. Между концом и серединой находился тонкий красный том в переплете из свиной кожи. « Сохраненные памятью Тени». Шаллан поставила фонарь на пол, вытащила книгу и, чувствуя себя чуть ли не заговорщицей, быстро пробежала взглядом по страницам.

И растерялась, обнаружив, что держит в руках книгу детских сказок. Никаких комментариев, только рассказы. Шаллан уселась на пол и прочитала первый рассказ – историю о ребенке, который ночью убежал из дома. За ним гнались Несущие Пустоту, но он сумел спрятаться в пещере около озера. Выстрогав деревянную фигуру человека, он бросил ее в озеро, обманув страшных тварей, которые напали на нее и съели деревяшку.

У Шаллан было мало времени – Джаснах становилась подозрительной, если она оставалась здесь слишком долго, – но она быстро просмотрела остальные истории. Все в одном стиле, истории о призраках или Несущих Пустоту. Только в самом конце обнаружился комментарий, объясняющий, что автор много лет собирала и записывала сказки темноглазых простых людей.

Сохраненные памятью Тени, подумала Шаллан, не лучше ли было их забыть?

И это то, что читала Джаснах? Шаллан ожидала, что « Сохраненные памятью Тени» – какое-нибудь глубокое философское обсуждение тайных политических убийств. Джаснах была Искательницей Истины. Она докапывалась до правды о событиях, произошедших в прошлом. Какую правду она могла узнать из историй, которые на ночь рассказывали непослушным темноглазым детям?

Шаллан поставила книгу на полку и поторопилась обратно.

* * *

Чуть позже Шаллан вернулась в альков и обнаружила, что зря торопилась. Джаснах не было. Однако появился Кабзал.

Молодой ардент сидел за длинным столом, листая одну из книг Шаллан по искусству. Шаллан заметила его раньше, чем он ее, и улыбнулась, несмотря на все свои тревоги. Сложив руки, она натянула на лицо выражение подозрительности.

– Опять? – спросила она.

Кабзал подпрыгнул, захлопнув книгу.

– Шаллан, – синий свет фонаря ее паршмена отражался от его лысой головы. – Я ищу…

– Джаснах, – закончила за него Шаллан. – Как всегда. И, тем не менее, ее никогда нет, когда ты приходишь.

– Несчастливое совпадение, – сказал он, поднимая руку ко лбу. – У меня плохо с чувством времени, не так ли?

– А что это за корзина с хлебом?

– Подарок для Ее Светлости Джаснах, – сказал Кабзал. – От девотария Проницательность.

– Очень сомневаюсь, что корзина с хлебом поможет убедить ее отказаться от своей ереси, – заметила Шаллан. – Вот если бы ты добавил варенье…

Ардент усмехнулся, порылся в корзине и вытащил маленький кувшинчик с красным джемом из симягодника.

– Разумеется, я говорила тебе, что Джаснах не любит джем, – сказала Шаллан. – И, тем не менее, ты принес его, зная, что я очень люблю варенье. И ты делал это… дюжину раз за последние несколько месяцев?

– Я становлюсь немного предсказуемым, а?

– Самую малость, – улыбнулась она. – Все дело в опасениях за мою душу, не так ли? Боишься за нее, ведь я учусь у еретички.

– Э… ну да, боюсь, так оно и есть.

– Я должна оскорбиться. Но ты принесджем. – Она опять улыбнулась, дав знак паршмену поставить книги на стол и ждать снаружи. Неужели правда, что паршмены на Разрушенных Равнинах сражаются? Трудно поверить. Она не знала ни одного паршмена, который бы обнаглел и поднял голос, все равно на кого. Они, похоже, были не настолько умны, чтобы не подчиняться.

Конечно, она видела некоторые документы – включая те, которые Джаснах заставила ее прочитать, когда она изучала убийство Гавилара, – указывающие, что паршенди не похожи на других паршменов. Они крупнее, их странные доспехи растут из кожи, и они говорят значительно чаще. Возможно, они вообще были не паршменами, а их далекими родственниками, совершенно другой расой.

Она села за стол, Кабзал достал хлеб. Паршмен, ждавший за дверью, не слишком подходил на роль компаньонки, но Кабзал был ардентом, а значит, технически она вообще не нуждалась в ней.

Хлеб, купленный в тайленской пекарне, был, как и положено, рассыпчатым и коричневым. И хотя джем считался женской едой, они оба были не прочь насладиться им. Она глядела, как он резал хлеб. Арденты, служившие у отца, были суровыми мужчинами и женщинами, престарелыми, с жестоким взглядом, только и знавшие, что кричать на детей. Она даже не подозревала, что девотарии могут привлекать таких молодых людей, как Кабзал.

В последние несколько недель она иногда ловила себя на странных мыслях; лучше бы их не было.

– Как ты думаешь, – спросил он, – каким человеком ты показываешь себя, предпочитая варенье из симягодника?

– Я и не знала, что любовь к варенью может что-то значить.

– Еще как значит, но только для тех, кто изучает природу человека, – сказал Кабзал, намазывая на кусок хлеба толстый слой джема и передавая ей. – Ты читаешь очень странные книги, работаешь в Паланиуме. Нетрудно заключить, что можно изучать все, тем или другим способом.

– Хмм, – сказала Шаллан. – Даже джем?

– Согласно « Вкусам Личностей» – и прежде, чем ты начнешь возражать, имей в виду, что это настоящая книга, – любовь к симягоднику указывает на импульсивную, непосредственную личность. И также на предпочтение… – Он запнулся и мигнул, когда скомканный кусок бумаги отлетел от его лба.

– О, извини, – сказала Шаллан. – Со мной случается. Все из-за моей импульсивности и непосредственности.

Он улыбнулся.

– То есть ты не согласна с заключением?

– Не знаю, – сказала она, пожав плечами. – Кое-кто говорил мне, что может определить мою личность по дню рождения, или по положению Шрама Тална в седьмой день рождения, или по нумерологической экстраполяции парадигмы десятого глифа. Но я думаю, что люди – более сложные существа.

– Люди сложнее нумерологической экстраполяции парадигмы десятого глифа? – спросил Кабзал, намазывая джем на кусок хлеба. – Тогда неудивительно, что мне так трудно понять женщин.

– Очень смешно. Я имею в виду, что люди не просто набор черт личности. Я импульсивная? Да, иногда. Ты мог бы так сказать, видя, как я бегала за Джаснах, надеясь стать ее подопечной. Но до этого семнадцать лет я была такой же неимпульсивной, как любая другая. Во многих ситуациях – если дать мне волю, – мой язык действует очень импульсивно, но я – нет. Иногда мы все импульсивны, а иногда мы все консервативны.

– Значит, книга права. Она говорит, что ты импульсивна, и ты действительно импульсивна, иногда. Эрго, это правда, – сказал он.

– Но тогда это справедливо для всех!

– На все сто процентов!

– Нет, не на сто, – сказала Шаллан, уминая еще один кусок мягкого рассыпчатого хлеба. – Как было отмечено, Джаснах ненавидит любое варенье.

– А, да, – согласился Кабзал. – Она джем-еретичка. Ее душа в еще большей опасности, чем я думал. – Он усмехнулся и откусил кусок хлеба.

– О да! Это так, – сказала Шаллан. – И что еще твоя книга говорит обо мне – и половине населения мира – из-за того, что мы любим еду, в которой слишком много сахара?

– Ну, склонность к симягоднику чаще всего предполагает любовь к открытому воздуху.

– Ах, открытый воздух, – вздохнула Шаллан. – Как-то раз я посетила это мистическое место. Но это было так давно, что я почти забыла его. Скажи мне, солнце еще светит или оно существует только в моих мечтах?

– Конечно, твои занятия не настолько плохи!

– Джаснах без ума от пыли, – сказала Шаллан. – Я верю, что она наслаждается ею, поглощая в любых количествах, как чулла, грызущая камнепочку.

– А ты, Шаллан? Чем наслаждаешься ты?

– Углем.

Сначала он непонимающе посмотрел на нее, потом перевел взгляд на фолио.

– Ах, да. Я просто поражаюсь, как быстро твое имя и рисунки распространились по Конклаву.

Шаллан съела последний кусок хлеба и вытерла руки мокрой тряпкой, которую принес с собой Кабзал.

– Звучит так, как будто бы ты говоришь о болезни. – Она пробежала пальцами по волосам и состроила гримасу. – Неужели у меня сыпь?

– Глупости, – резко сказал он. – Ты не должна говорить таких слов, светлость. Это непочтительно.

– По отношению ко мне?

– К Всемогущему, который сотворил тебя.

– Он и крэмлингов сотворил тоже. Не говоря уже о сыпи и других болезнях. Так что сравнение с одним из них – честь.

– Не могу понять твою логику, светлость. Он сотворил все, так что сравнения бессмысленны.

– Как утверждения « Вкусов Личностей»?

– Очко в твою пользу.

– Быть больным не так уж плохо, – лениво сказала Шаллан. – Ты вспоминаешь, что еще жив, и начинаешь бороться. А когда болезнь в разгаре, нормальная здоровая жизнь кажется чудом.

– А ты не испытываешь чувства эйфории? Принося приятные чувства и радость тем, кого заражаешь?

– Эйфория проходит. Она длится обычно очень недолго, и мы проводим больше времени, предвкушая ее, чем наслаждаясь ею. – Она вздохнула. – Посмотри на меня. Сейчас я расстроена, но занятие любимым делом способно вдохнуть в меня силы и вдохновение.

Он задумчиво посмотрел на ее книги.

– Мне казалось, что тебе нравится учиться.

– Раньше. А потом в мою жизнь ворвалась Джаснах Холин и доказала, что нечто приятное может быть и скучным.

– Вижу. Она что, суровый наставник?

– На самом деле нет, – призналась Шаллан. – Но я очень люблю гиперболы.

– А я нет, – сказал он. – Это ублюдки заклинаний.

– Кабзал!

– О, извини, – сказал он и поглядел вверх. – Извини.

– Я уверена, что потолок прощает тебя. Но чтобы привлечь внимание Всемогущего, ты должен вознести молитву.

– Я много чего ему должен, – сказал Кабзал. – Что ты сказала?

– Ее Светлость Джаснах несуровая учительница. В ней все прекрасно. Блестящая, красивая, загадочная. Я счастлива быть ее ученицей.

Кабзал кивнул.

– Я бы сказал, что она совершенная женщина, за исключением одной мелочи.

– Ты имеешь в виду, что она еретичка?

Он кивнул.

– Для меня это совсем не так плохо, как ты думаешь, – сказала Шаллан. – Она редко говорит о своей вере, только если ее провоцируют.

– Значит, она стыдится.

– Сомневаюсь. Просто тактична.

Он посмотрел на нее.

– Тебе не надо беспокоиться обо мне, – сказала Шаллан. – Джаснах не пытается убедить меня перестать верить.

Кабзал, помрачнев, наклонился вперед. Он был старше ее – молодой человек лет двадцати пяти, уверенный в себе, серьезный, искренний. Практически единственный мужчина, близкий ей по возрасту, с которым она когда-нибудь говорила без докучливого надзора отца.

Но он был ардентом. И, конечно, ничего из этого не выйдет. Или?..

– Шаллан, – мягко сказал Кабзал, – разве ты не видишь, как мы – особенно я – озабочены? Ее Светлость Джаснах – очень могущественная и влиятельная женщина. Мы все боимся, что ее идеи заразят многих.

– Заразят? Мне показалось, что ты считаешь источником болезни меня.

– Я никогда так не говорил!

– Да, но я притворилась, что говорил. А это одно и то же.

Он нахмурился.

– Шаллан, арденты очень беспокоятся о тебе. Мы отвечаем за души детей Всемогущего. А Джаснах портит души всех, кто общается с ней.

– Кого? – Шаллан заинтересовалась по-настоящему. – Других учениц?

– Я не в таком месте, чтобы мог сказать.

– Пойдем в другое.

– Я тверд в своем решении. Я не могу сказать.

– Тогда напиши.

– Светлость… – сказал он страдальческим голосом.

– Ладно. – Она вздохнула. – Могу уверить тебя, что моя душа совершенно здорова и ничем не заражена.

Он уселся, потом откусил еще один кусок хлеба. Она обнаружила, что снова изучает его, и снова рассердилась на свою девчоночью глупость. Вскоре она вернется домой, и если и увидит его, то только из-за своего Призвания. Но ей по-настоящему нравилось его общество. Здесь, в Харбранте, он был единственным, с кем она могла свободно говорить. И довольно симпатичным; простая одежда и выбритая голова только подчеркивали его мужественное лицо. Как и многие молодые арденты, он коротко стриг бороду и держал ее в полном порядке. Он говорил приятным голосом и был хорошо начитан.

– Ну, если ты так уверена в своей душе, – наконец сказал он, повернувшись к ней, – тогда, возможно, я смогу заинтересовать тебя нашим девотарием.

– Я уже состою в девотарии Чистота.

– Чистота – не место для ученых. Слава, которую они поддерживают, не имеет ничего общего с твоими занятиями или искусством.

– Девотарий, которому ты принадлежишь, не обязан сосредотачиваться на твоем Призвании.

– Однако было бы замечательно, если бы они совпали, верно?

Шаллан подавила гримасу. Девотарий Чистота – как и можно было предположить по названию, – учил, как подражать честности и благотворности Всемогущего. Арденты девотария не знали, что делать с ее увлечением искусством. Они всегда хотели, чтобы она рисовала только «чистые» предметы, вроде статуй Герольдов или Двойного Глаза.

И этот девотарий выбрал ей отец, конечно.

– Я спрашиваю себя, не сделала ли ты выбор по незнанию, – сказал Кабзал. – В конце концов менять девотарий разрешено.

– Да, но разве это не похоже на вербовку новых рекрутов? Выглядит так, как будто арденты сражаются из-за новых членов?

– Действительно, на это смотрят косо. Прискорбный обычай.

– И все равно ты пытаешься?

– Иногда я ругаюсь тоже.

– Не заметила. Ты очень странный ардент, Кабзал.

– Тогда ты удивишься. Мы совсем не такие скучные, как кажемся. За исключением брата Хабсанта, конечно; он проводит все время, приглядывая за всеми нами. – Он заколебался. – На самом деле он действительно может быть скучным. Даже не знаю, видел ли я его улыбающимся…

– Мы отвлеклись. Ты действительно пытаешься переманить меня в свой девотарий?

– Да. И это не так необычно, как ты думаешь. Все девотарии занимаются этим. Мы делаем много гадостей друг другу из-за полного отсутствия этики. – Он наклонился вперед и заговорил более серьезно. – В моем девотарии сравнительно мало членов, и мы менее известны, чем другие. Однако мы всегда помогаем тем, кто приходит в Паланиум за знаниями.

– Переманиваете их.

– Даем им возможность увидеть то, что они пропустили. – Он откусил еще немного хлеба с джемом. – В девотарии Чистота рассказывали ли они тебе о природе Всемогущего? О божественной призме, чьи десять граней представлены Герольдами?

– Они касались этого, – сказала Шаллан. – Но мы больше говорили о достижении моих целей в… чистоте.

Очень скучно, согласна, потому что у меня мало возможностей стать нечистой.

Кабзал покачал головой.

– Всемогущий дает таланты всем, и, выбирая Призвание, мы выполняем его волю. Девотарий – и его арденты – должны помочь тебе взрастить твой удар, побуждать тебя к достижению совершенства. – Он махнул рукой на стопку книг, стоявшую на столе. – Вот в этом твой девотарий должен помогать тебе, Шаллан. История, логика, наука, искусство. Быть доброй и честной очень важно, но мы должны поощрять таланты людей, а не заставлять их принять те Славу и Призвание, которые мы считаем самыми важными.