Текст книги "Обреченное королевство"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 74 страниц)

Глава сорок первая
Об Элдсе и Милпе

Пять с половиной лет назад

Каладин протиснулся мимо ревущей Ларал и споткнулся у входа в операционную. Он уже много лет работал с отцом, но столько крови не видел никогда. Как если бы кто-нибудь выплеснул на пол ведро свежей красной краски.

В воздухе висел запах паленой плоти. Лирин бешено работал над светлордом Риллиром, сыном Рошона. Из живота молодого человека торчало что-то очень страшное, похожее на клык, нижняя часть правой ноги была раздавлена и висела только на нескольких сухожилиях, обломки костей торчали, как тростники из пруда. Сам светлорд Рошон, закрыв глаза, лежал на боковом столе и стонал, держась за ногу, пронзенную еще одним костяным копьем. Из-под неумело наложенной повязки сочилась кровь, текла по столу и падала на пол, смешиваясь с кровью сына.

Каладин стоял у двери, раскрыв рот. Ларал продолжала вопить. Она схватилась за дверную раму, а несколько охранников Рошона пытались ее оттащить.

– Сделай что-нибудь! – захлебываясь слезами, кричала она. – Быстрее! Он не может! Он был там, когда это случилось, и дал мне уйти! – Спутанные фразы перешли в невнятные крики. Стражникам удалось увести ее прочь.

– Каладин! – рявкнул отец. – Ты мне нужен!

Потрясенный, Каладин вошел внутрь, вымыл руки, потом собрал бинты, хлюпая по луже крови. Он бросил взгляд на лицо Риллира; с правой стороны кожи почти не было. Веко исчезло, сам голубой глаз был разрезан и сморщился, как выжатая виноградина. Каладин поторопился к отцу, с бинтами в руке. В следующее мгновение в двери появилась мать, за ней Тьен. Хесина зажала рукой рот, потом вытолкнула Тьена наружу. Тот запнулся, едва не упал и выглядел ошалелым. Она немедленно вернулась обратно, без него.

– Воды! – крикнул Лирин. – Хесина, принеси еще. Быстрее!

Мать засуетилась, хотя она редко помогала во время операций. Трясущимися руками она схватила одно из ведер и метнулась наружу. Каладин взял другое, полное, и принес отцу. Лирин в это время удалял огромную кость из живота юного светлоглазого. Оставшийся глаз Риллира мигнул, голова затряслась.

– Что это? – спросил Каладин, прижимая бинт к ране, пока отец убирал в сторону странный предмет.

– Зуб белоспинника, – сказал отец. – Воды.

Каладин взял губку, окунул ее в ведро и выдавил воду в рану на животе. Вода смыла кровь, и Лирин внимательно оглядел рану. Он стал прощупывать ее пальцами, а Каладин держал наготове иголку и нитку. На ноге уже был жгут. Ногу придется ампутировать, но позже.

Лирин колебался, пальцы что-то искали в зияющей дыре на животе Риллира. Каладин опять прочистил рану. Он посмотрел на отца, озабоченный.

Лирин вынул пальцы и подошел к светлорду Рошону.

– Бинты, Каладин, – коротко сказал он.

Каладин быстро подошел ко второму столу, хотя и посмотрел через плечо на Риллира. Когда-то красивый юный светлоглазый опять задрожал, конвульсивно подергиваясь.

– Отец…

– Бинты! – повторил Лирин.

– Что ты делаешь, хирург? – проревел Рошон. – Что с моим сыном? – Спрены боли крутились вокруг него.

– Твой сын умирает, – сказал Лирин, выдергивая зуб из ноги Рошона.

От страшной боли светлоглазый заорал, хотя Каладин не мог сказать, из-за зуба или из-за сына. Рошон стиснул зубы, когда Каладин сдавил повязкой его ногу. Лирин вымыл руки в ведре, потом быстро протер соком черного василька, чтобы отогнать спренов горячки.

– Мой сын еще жив, – простонал Рошон. – Я вижу, он шевелится! Займись им, хирург.

– Каладин, оглушающей воды, – приказал Лирин, беря иглу.

Каладин, шлепая по лужам крови, метнулся к задней стене комнаты, открыл крайний стенной шкаф и достал маленькую бутылочку с прозрачной жидкостью.

– Что ты делаешь? – проревел Рошон, пытаясь сесть. – Займись моим сыном. О, Всемогущий, лечи его!

Каладин нерешительно повернулся, не переставая капать успокоительным на бинт.

– Я работаю согласно трем руководящим указаниям, Рошон, – сказал Лирин, прижимая светлоглазого к столу. – Хирурги используют их, выбирая между двумя пациентами. Если есть два пациента с одинаковыми ранами, хирург должен выбрать более юного.

– Тогда иди к моему сыну!

– А если раны не одинаково угрожают жизни, – продолжал Лирин, – надо лечить более тяжелые.

– Как я тебе и сказал!

– Но третье указание подавляет оба первых, Рошон, – сказал Лирин, наклонясь к нему. – Хирург должен знать, когда он не в силах помочь. Прости, Рошон, я бы спас его, если бы мог. Но я не в силах.

– Нет! – крикнул Рошон и попытался встать.

– Каладин! Быстрей! – приказал Лирин.

Каладин уже бежал к ним. Он прижал бинт с оглушающей водой ко рту и подбородку Рошона, прямо под носом, заставив светлоглазого вдохнуть испарения. Сам Каладин, как и положено, затаил дыхание.

Рошон выл и кричал, но его держали двое, и он ослаб от потери крови. Вскоре крик стал тише, и через несколько секунд он расслабился, понес чепуху и стал улыбаться себе. Лирин вернулся к ране, а Каладин понесся выбрасывать бинт.

– Нет. Дай ее Риллиру, – сказал отец, не отрываясь от работы. – Это единственное, что мы можем для него сделать.

Каладин кивнул и повторил процедуру для раненого юноши. Дыхание Риллира стало менее беспорядочным, но и только – юный светлоглазый, похоже, ничего не сознавал. Потом Каладин бросил бинт в жаровню; тепло уничтожало эффект. Белый пухлый бинт сморщился, стал коричневым и задымился, его края вспыхнули.

Каладин вернулся с губкой и промыл рану Рошона, над которой работал отец. Несколько осколков зуба застряли внутри, и Лирин, что-то бормоча себе под нос, начал удалять их щипцами и острым как бритва ножом.

– Бездна их всех забери, – проворчал Лирин, вытаскивая первый кусочек зуба. За его спиной Риллир замолчал. – Они посылают половину нас на войну, и все им мало. Как они ухитряются найти смерть, живя в самом тихом из городов? Лучше бы Рошону не искать этого проклятого штормом белоспинника.

– Они искалиего?

– Да, они охотились, – сплюнул Лирин. – Уистиоу и я обычно шутили о том, почему светлоглазые так любят охоту. Если ты не можешь убить человека, ты убиваешь зверей. Да, ты нашел то, что искал, Рошон.

– Отец, – тихо сказал Каладин. – Очнувшись, он вряд ли отплатит тебе добром.

Светлорд, лежавший на спине с закрытыми глазами, что-то тихо мямлил.

Лирин не ответил. Он выдернул еще один кусок зуба, и Каладин промыл рану. Потом отец прижал пальцы к стенке большой дыры, проверяя ее.

Да, еще один кусок клыка, торчащий из мышцы внутри раны. Прямо за ним проходит бедренная артерия, самая крупная на ноге. Лирин протянул нож и очень аккуратно вырезал обломок. Потом задержался на мгновение, с кончиком ножа на волосок от артерии.

Если он перережет…подумал Каладин. Рошон умрет за несколько минут. Он жив только потому, что клык не попал в артерию.

Обычно уверенная рука Лирина дрогнула. Он посмотрел на Каладина и вынул нож, не коснувшись артерии, потом щипцами вытащил окровавленный обломок кости. Отложив ее в сторону, он спокойно протянул руку за иголкой и ниткой.

За его спиной Риллир перестал дышать.

* * *

Этим вечером Каладин сидел на ступеньках своего дома, сложив руки на коленях.

Рошона отвезли в имение, там за ним будут ухаживать его личные слуги. Тело его сына – в холод подземелья, и гонец уже мчался к Преобразователям с требованием заняться трупом.

Над горизонтом стояло солнце, красное как кровь. И куда бы Каладин ни посмотрел, мир был красным.

Дверь операционной хлопнула, и отец – такой же усталый, как и Каладин, – неверной походкой вышел наружу. Он глубоко вздохнул, сел рядом с Каладином и тоже уставился на солнце. Интересно, ему тоже оно видится кровавым?

Они молчали, пока солнце медленно опускалось за горизонт. Почему оно красивее всего именно тогда, когда готово исчезнуть в ночи? Быть может, оно злится, что приходится уходить? Или, как балаганщик, дает представление перед отъездом?

Почему самая яркая субстанция человеческого тела – кровь – скрыта под кожей, и никто не видит ее, пока не произойдет что-нибудь плохое?

Нет,подумал Каладин. Кровь не самое яркое, что есть в человеке. Глаза тоже могут быть очень красочными. Кровь и глаза. И то и другое человек наследует от родителей. Как и принадлежность к аристократии.

– Сегодня я видел человека изнутри, – наконец сказал Каладин.

– Не в первый раз, – ответил Лирин, – и, конечно, не в последний. Я горжусь тобой. Я ожидал, что ты заплачешь, как обычно делаешь, когда мы теряем пациента. Ты учишься.

– Я не имел в виду раны, – сказал Каладин.

Лирин какое-то время не отвечал.

– Да, понимаю.

– Ты бы дал ему умереть, если бы меня здесь не было, верно?

Молчание.

– И почему нет? – спросил Каладин. – Это бы спасло нас!

– Я бы не просто позволил ему умереть. Я бы убил его.

– Ты мог бы дать ему истечь кровью, а потом сказать, что не сумел спасти его. Никто бы не стал тебя спрашивать. Ты мог.

– Нет, – ответил Лирин, глядя на закат солнца. – Не мог.

– Почему?

– Потому что я не убийца, сын.

Каладин задумался.

Лирин поглядел куда-то вдаль.

– Кто-то должен начать. Кто-то должен сделать шаг вперед и поступать правильно, только потому, что это правильно. Если никто не начнет, остальные не пойдут за ним вслед. Светлоглазые изо всех сил убивают друг друга и убивают нас. Из леса принесли не всех. Элдс и Милп. Рошон бросил их там.

Элдс и Милп. Два горожанина, которые тоже участвовали в охоте; команда, несшая двух раненых светлоглазых, не взяла их с собой. Рошон, боявшийся за Риллира, приказал оставить их, чтобы передвигаться быстрее.

– Светлоглазые не заботятся о жизни, – сказал Лирин. – А я обязан. Вот почему я бы не дал Рошону умереть, даже если бы тебя здесь не было. Хотя благодаря тебе я перестал сомневаться.

– Очень жаль, – сказал Каладин.

– Ты не должен так говорить.

– Почему?

– Сын, мы должны быть лучшеих. – Он вздохнул и встал. – Иди спать. Ты мне можешь понадобиться, если принесут Милпа и Элдса.

Очень маловероятно; скорее всего, оба давно мертвы. Те, кто принес светлоглазых, сказали, что у них очень плохие раны. Да и белоспинники все еще там.

Лирин пошел внутрь, но Каладин остался.

Дал бы я ему умереть?спросил себя Каладин. Легкое движение ножа, и он был бы там.

Рошон принес городу и их семье только вред, но оправдывает ли это убийство?

Нет. Прямое убийство ничем нельзя оправдать. А что с обязанностью помогать? Не помочь – совсем не то же самое, что убить. Совсемдругое.

Каладин все думал-думал, самыми разными способами взвешивая слова отца. И, наконец, с ужасом понял. Онбы дал Рошону умереть на столе. Это было бы лучше для семьи Каладина; это было бы лучше для всего города.

Когда-то отец высмеял его желание идти на войну. И сейчас, когда Каладин сам решил стать хирургом, мысли и поступки Кала казались ему ребяческими. Но Лирин считал, что Каладин не способен на убийство.

Ты даже не можешь наступить на крэмлинга без чувства вины,сын, говорил он. Вонзить копье в человека совсем не так легко, как ты думаешь.

Отец ошибался. Пугающее, ошеломляющее открытие. Не глупые мечты или сны наяву о боевой славе. Реальность.

В это мгновение Каладин понял, что можетубить, если понадобится. Некоторых людей – как гниющий палец или раздробленную ногу – необходимо уничтожить.

Глава сорок вторая
Нищие и официантки

Как и сверхштормы, они появляются регулярно, но непредсказуемо.

Слово Опустошение дважды применяется в рассказах об их появлениях. Смотри страницы 57, 59 и 64 «Рассказов при свете камина».

– Я пришла к выводу, – объявила Шаллан.

Джаснах, оторвавшись от исследования, посмотрела на нее. С необычным для нее уважением она отложила книгу в сторону и уселась спиной к Вуали, разглядывая Шаллан. – Очень хорошо.

– То, что вы сделали, легально и справедливо, в юридическом смысле, – сказала Шаллан. – Но не морально и, безусловно, не этично.

– Итак, ты разделяешь мораль и закон?

– Почти все философы согласны с этим.

–  Тытоже так думаешь?

Шаллан заколебалась.

– Да. Можно быть моральным, не следуя закону, и, наоборот, можно действовать аморально, следуя закону.

– Но ты сказала, что я действовала «справедливо», хотя и «аморально». Мне кажется, что определить различие между ними не так-то легко.

– Действие может быть справедливым, – сказала Шаллан. – Это что-то сделанное, его можно рассматривать независимо от намерений. Убийство четырех человек с целью самозащиты – справедливо.

– Но аморально?

– Моральность имеет дело с вашим намерением и рассматривает ситуацию в более широком контексте. Искать человека только для того, чтобы убить его, аморально, Джаснах, независимо от возможного результата.

Джаснах постучала по столу кончиком ногтя. Она надела перчатку, камни на сломанном Преобразователе распирали ее. Прошло уже две недели. Конечно, она уже обнаружила, что прибор не работает. Почему она так спокойна?

Почему пытается сохранить это в тайне? Возможно, боится, что потеряет политическую силу. Или сообразила, что ее Преобразователь подменили. А может быть, Джаснах, несмотря ни на что, вообще не пыталась использовать Преобразователь? Шаллан должна была уехать, давно. Но если она уедет до того, как Джаснах откроет подмену, все подозрения падут прямо на нее. Беспокойное ожидание почти свело Шаллан с ума.

Наконец Джаснах кивнула и вернулась к книге.

– Вам нечего сказать? – удивилась Шаллан. – Я только что обвинила вас в убийстве.

– Нет, – ответила Джаснах. – Убийство – юридическое определение. Ты сказала, что я убила неэтично.

– Вы думаете, что я ошибаюсь, верно?

– Да, – ответила Джаснах. – Но, во-первых, ты веришь в то, что говоришь, и, во-вторых, за твоими словами стоит разумная мысль. Я просмотрела твои заметки и поняла, что ты разобралась в различных философских системах. И, в некоторых случаях, высказала очень проницательные замечания. Урок оказался очень поучительным. – Она открыла книгу.

– И это все?

– Конечно нет, – сказала Джаснах. – Мы еще вернемся к философии; но сейчас я удовлетворена тем, что ты заложила твердую основу для будущего изучения.

– Но я все еще считаю, что вы не правы. Я все еще думаю, что в этом случае существует абсолютная Правда.

– Да, – сказала Джаснах, – и тебе потребовалось две недели борьбы, чтобы прийти к такому заключению. – Джаснах посмотрела Шаллан в глаза. – Это было не просто, а?

– Да.

– И ты все еще сомневаешься?

– Да.

– Вполне достаточно. – Джаснах слегка сузила глаза, на ее губах появилась мягкая утешающая улыбка. – Пойми, дитя, что я пытаюсь делать добро. Будем надеяться, что это поможет тебе сражаться со своими чувствами. Иногда я спрашиваю себя, не могу ли я достичь большего со своим Преобразователем. – Она повернулась и углубилась в чтение. – На остаток дня ты свободна.

Шаллан мигнула.

–  Что?

– Свободна, – повторила Джаснах. – Можешь идти. Делай все, что придет в голову. Обычно ты рисуешь нищих и официанток, но выбирай сама. Уходи.

– Да, Ваша Светлость. Спасибо.

Джаснах рассеянно махнула рукой, и Шаллан, схватив сумку, поторопилась выйти из алькова. У нее не было свободного времени с того дня, когда она рисовала в садах. Тогда Джаснах мягко пожурила ее и разрешила отдыхать в своей комнате, а не идти рисовать.

Шаллан беспокойно ждала, пока паршмены-лифтеры опускали ее на пол Вуали, потом поспешила в центральную пещеру. Долгая дорога пешком, и она добралась до района гостевых апартаментов, кивая мажордомам, служившим здесь. Наполовину слуги, наполовину стражники, они наблюдали за входом и выходом гостей.

Толстым медным ключом она открыла дверь в апартаменты Джаснах, скользнула внутрь и закрыла дверь за собой. Маленькая гостиная – ковер на полу и два стула перед камином – освещалась топазами. На столе еще стоял бокал, наполовину наполненный оранжевым вином, которое Джаснах исследовала прошлым вечером; на блюдце осталось несколько крошек хлеба.

Шаллан поторопилась в свою комнату, закрыла дверь и вынула Преобразователь из потайного мешочка. Теплое сияние камней омыло ее лицо белым и красным светом. Они были достаточно большими – и поэтому настолько яркими, что на них было трудно смотреть. Каждый стоил брумов десять-двадцать.

Пришлось спрятать их снаружи для того, чтобы последний сверхшторм зарядил их; еще один источник беспокойства. Она глубоко вздохнула, встала на колени и достала из-под кровати маленькую деревянную палочку. Полторы недели попыток, и она все еще не сумела заставить Преобразователь сделать… да, хоть что-нибудь. Она касалась гемм, крутила и встряхивала их и сгибала руку в точности, как Джаснах. Она изучила картинку за картинкой, на которых нарисовала процесс. Она пробовала говорить, концентрироваться и даже молиться.

Однако как раз вчера она нашла книгу, где предлагался полезный совет. Утверждалось, что гудение может сделать Преобразователь более эффективным. Замечание, сделанное вскользь, но и это больше, чем она нашла в любом другом месте. Она села на кровати и заставила себя сосредоточиться. Закрыв глаза, она подняла палочку и представила себе, как она превращается в кварц. Потом начала гудеть.

И ничего не произошло. Она продолжала гудеть, пробуя разные ноты и концентрируясь изо всех сил. Добрых полчаса она пыталась и пыталась, но, наконец, внимание стало рассеиваться. И тут ее кольнуло новое опасение. Джаснах была одной из самых блестящих и проницательных ученых мира. И она оставила Преобразователь там, где его было легко поменять. Не одурачила ли она Шаллан, подсунув ей фальшивку?

Это казалось слишком сложным, чтобы быть правдой. Почему бы просто не захлопнуть ловушку и не объявить Шаллан воровкой? Можно придумать множество правдоподобных объяснений того, что она не может заставить Преобразователь работать.

Она перестала гудеть и открыла глаза. Палочка не изменилась.

Я так надеялась на этот совет, со вздохом подумала она, откладывая ее в сторону. Слишком надеялась.

Она легла на кровать и уставилась в коричневый каменный потолок, вырезанный – как и весь Конклав, – прямо из горы. Здесь камень оставили преднамеренно необработанным, и он напоминал потолок пещеры. Довольно красиво, хотя она никогда не замечала этого раньше – цвета и контуры камня переливались, как рябь на пруду.

Она взяла лист из сумки и начала рисовать каменный узор. Рисунок успокоит ее, и она вернется к Преобразователю. Возможно, она опять должна попробовать надеть его на другую руку.

Угольным карандашом она никак не могла воспроизвести цвета слоев, но она могла передать очаровательный переход одного в другой. Настоящее произведение искусства. Неужели какой-нибудь каменщик умышленно вырезал такой потолок, создавая это изящное творение, или это случайное явление природы? Она улыбнулась, представив себе какого-нибудь переутомленного резчика, заметившего замечательную структуру камня и решившего вырезать – ради собственного развлечения и чувства прекрасного – узор из волн.

– Что ты такое?

Шаллан взвизгнула и выпрямилась, блокнот слетел с коленей. Кто-то прошептал эти слова. Она совершенно отчетливо слышала их!

– Кто это? – спросила она.

Молчание.

– Кто это? – повторила она громче, с бьющимся сердцем.

Что-то послышалось за дверью, из гостиной. Шаллан подпрыгнула и спрятала руку с Преобразователем под подушку. В то же мгновение дверь открылась, и в комнату вошла сморщенная темноглазая служанка, одетая в черно-белую дворцовую униформу.

– Ой, – воскликнула она. – Я не знала, что вы здесь, Ваша Светлость. – Она низко поклонилась.

Дворцовая служанка. Пришла убирать комнату, как обычно. Задумавшись, Шаллан не услышала, как она вошла.

– Почему ты заговорила со мной?

– Заговорила с вами, Ваша Светлость?

– Ты…

Нет, тот голос не говорил, а шептал и абсолютно точно прозвучал в комнате Шаллан. И совершенно не походил на голос служанки.

Она вздрогнула и огляделась. Полная глупость. Комната крошечная, спрятаться негде. Никаких Несущих Пустоту в углах или под кроватью.

Что же я слышала?

Наверное, шум уборки, который Шаллан приняла за слова.

Заставив себя расслабиться, Шаллан поглядела мимо служанки, в гостиную. Женщина убрала крошки и вымыла стакан с вином. К стене прислонена метла. Дверь в комнату Джаснах была приоткрыта.

– Ты была в комнате Джаснах? – спросила Шаллан.

– Да, Ваша Светлость, – ответила служанка. – Привела в порядок стол, заправила кровать…

– Ее Светлость Джаснах оченьне любит, когда заходят в ее комнату. Всем служанкам сказали, чтобы они не убирали там. – Король пообещал, что очень тщательно отберет служанок, и здесь никогда никто не воровал, но Джаснах по-прежнему требовала, чтобы никто из них не входил в ее спальню.

Женщина побледнела.

– Прошу прощения, Ваша Светлость. Я не слышала! Мне не сказали…

– Тише, не волнуйся, – сказала Шаллан. – Но тебе лучше пойти к ней и рассказать, что ты наделала. Она всегда замечает, когда ее вещи двигают. Самое лучшее для тебя – объяснить все ей самой.

– Д-да, Ваша Светлость. – Женщина опять поклонилась.

– На самом деле, – сказала Шаллан так, как будто ее осенило, – ты должна идти прямо сейчас. Нечего откладывать.

Пожилая женщина вздохнула.

– Да, конечно, Ваша Светлость.

Она вышла. Спустя несколько секунд наружная дверь лязгнула, закрываясь.

Шаллан подпрыгнула, сняла Преобразователь и сунула его в потайной мешочек. Потом с бьющимся сердцем выбежала в гостиную, забыв про странный голос, – появилась возможность поглядеть на комнату Джаснах. Вряд ли Шаллан узнает что-нибудь полезное о Преобразователе, но она не могла упустить такой шанс – со служанкой, которую можно обвинить в том, что она двигала вещи.

На мгновение вспыхнуло чувство вины. Впрочем, она уже обокрала Джаснах. По сравнению с этим осмотр комнаты – ничто.

Спальня была больше, чем у Шаллан, но все равно она казалась тесной из-за неизбежного отсутствия окон. Половину комнаты занимало огромное чудовище – кровать с пологом на четырех столбиках. Раковина на дальней стене, рядом с ней туалетный столик, с которого Шаллан украла Преобразователь. Комод с зеркалом и стол, на левой стороне которого лежала высокая стопка книг.

Шаллан еще ни разу не удавалось увидеть заметки Джаснах. Быть может, ей удастся найти что-нибудь о Преобразователе? Шаллан уселась за стол, выдвинула верхний ящик и стала рыться среди кистьперьев, угольных карандашей и листов бумаги. Все лежало очень аккуратно, бумага была совершенно чистой. В нижнем правом ящике хранились чернила и пустые блокноты. В нижнем левом – маленькая коллекция справочников.

Оставались книги на столе. Скорее всего, Джаснах взяла с собой записные книжки, с которыми работала. Но… да, несколько осталось здесь. С трепещущим сердцем Шаллан взяла три тонких тома и положила перед собой.

« Заметки об Уритиру», объявляла надпись на первом. Том был наполнен – похоже – цитатами и выписками из различных книг, которые нашла Джаснах. Все они говорили об одном месте, Уритиру. Джаснах упоминала о нем в разговоре с Кабзалом.

Отложив том в сторону, Шаллан взяла следующий, надеясь найти заметки о Преобразователе. Блокнот, без заглавия, был исписан до конца. Шаллан быстро пробежалась по нему, выбирая отдельные фразы.

« Те, которые из пепла и огня, кто убивали ядовитым роем, безжалостные перед Герольдами…» Заметки в Машли, стр. 337. Подтверждено Колдвином и Хасавой.

« Они забирали свет везде, где бы ни скрывались. Кожа – то, что сгорело». Кормшен, страница 104.

Инния в своих записях о детских сказках говорит о Несущих Пустоту как о существах, которые, «как и сверхштормы, появляются регулярно, но непредсказуемо». Слово Опустошение дважды применяется в рассказах об их появлениях. Смотри страницы 57, 59 и 64 «Рассказов при свете камина».

«Они изменялись даже тогда, когда мы сражались с ними. Они были тенями, могущими меняться, как танцующие языки пламени. Никогда не недооценивайте их из-за первого впечатления». Взято из речи Талатина, Сияющего из Ордена Каменных Стражей. Источник – «Воплощенны й» Гавлоу – обычно считается надежным, хотя именно этот отрывок взят из утраченной «Поэмы о Седьмой Заре ».

И так далее. Страницы и страницы. Джаснах обучила ее такому методу делать заметки – как только записная книжка заполняется, каждая запись оценивается на достоверность и полезность и копируется в другие, более специфические блокноты.

Нахмурившись, Шаллан взялась за последний том. Записи о Натане, Ничейных Холмах и Разрушенных Равнинах. Джаснах собрала открытия охотников, исследователей или купцов, искавших водную дорогу в Новый Натан. Самым толстым из всех трех блокнотов был том, посвященный Несущим Пустоту.

Опять Несущие Пустоту. Много людей, особенно в деревнях, шептались о них и других чудовищах, рыскавших в темноте. Скрежещущие голоса, шепот штормов или даже пугающие спрены ночи. Суровые преподавательницы, учившие Шаллан, были полны суеверий и лживых рассказов о Падших Сияющих, якобы использовавших монстров, чтобы оправдать господство над человечеством.

Арденты учили иначе. Они говорили о Падших Сияющих – которых раньше называли Сияющими Рыцарями, – как о сражавшихся с Несущими Пустоту в войне за Рошар. Они учили, что только тогда, когда Несущие Пустоту были побеждены – и Герольды ушли, – Сияющие пали.

Обе группы соглашались с тем, что Несущие Пустоту исчезли. Выдумка или давно побежденные враги – результат не изменялся. Шаллан допускала, что некоторые люди – и даже некоторые ученые – могли верить, что Несущие Пустоту еще существуют и охотятся на людей. Но Джаснах, скептик? Джаснах, которая отрицала существование Всемогущего? Разве может женщина настолько запутаться, что одновременно отрицать существование Бога и принимать существование его мифических врагов?

Стук во внешнюю дверь. Шаллан вскочила, прижав руки к груди. Быстро выстроив книги в прежнем порядке, она понеслась к двери.

Джаснах бы не постучала, набитая ты дура, сказала она себе, отпирая замок и приоткрывая дверь.

Снаружи стоял Кабзал. Симпатичный светлоглазый ардент держал в руках корзину.

– Я услышал, что у тебя свободный день. – Он соблазнительно тряхнул корзиной. – Не хочешь немного джема?

Шаллан, успокоившись, посмотрела на открытую комнату Джаснах. Ей действительно нужно посмотреть ее заметки. Она повернулась к Кабзалу, намереваясь сказать ему «нет», но его глаза так манили. И еще намек на добрую улыбку, расслабленная поза.

Если она сейчас пойдет с Кабзалом, быть может, появится возможность спросить его о Преобразовании. Но не это заставило ее решиться. Нет, ей необходимо расслабиться. Она и так на грани срыва, мозги набиты философией, каждую свободную минуту она пытается заставить Преобразователь работать. Ничего удивительного, что она слышит голоса.

– Я люблю джем, – объявила она.

* * *

– Варенье из правдягоды, – сказал Кабзал, поднимая маленькую зеленую баночку. – Из Азира. Легенды говорят, что тот, кто съест эти ягоды, будет говорить правду, во всяком случае до следующего заката солнца.

Шаллан подняла бровь. Они сидели на накрытых одеялами подушках в садах Конклава, недалеко от того места, где она впервые экспериментировала с Преобразователем.

– Это действительно так?

– Не думаю, – сказал Кабзал, открывая баночку. – Сами ягоды безвредны. Но если сжечь листья и стебли растения, то получается дым, опьяняющий людей и ввергающий их в эйфорию. Так что люди часто собирают стебли, разжигают из них костер, садятся вокруг него и едят ягоды и получают… интересную ночь.

– Это чудо… – начала Шаллан, потом укусила себя за губу.

– Что? – подтолкнул он.

Она вздохнула.

– Чудо, что их не называют рождьягоды, учитывая… – Она покраснела.

Он улыбнулся.

– Хорошая мысль!

– Отец Штормов, – сказала она, еще больше краснея. – Мне ужасно трудно держаться в рамках приличия. Дай мне еще варенья.

Он улыбнулся и протянул ей кусок хлеба с намазанным на него толстым слоем зеленого варенья. Паршмен с мутными глазами – позаимствованный из Конклава, – сидел на земле рядом со стеной из сланцекорника, играя роль импровизированной компаньонки. Она чувствовала себя так странно, находясь рядом с мужчиной почти ее возраста в присутствии одного-единственного паршмена. Освобожденной. Раскрепощенной. Но, может быть, все дело в солнечном свете и свежем воздухе.

– Мне ужасно трудно быть ученым, тоже, – сказала она, закрывая глаза и дыша полной грудью. – Мне слишком часто хочется быть снаружи.

– Многие из великих ученых всю жизнь путешествовали.

– И на каждого из них приходятся сотни тех, кто сидел в дырах и библиотеках, зарывшись в книги.

– Но они и не хотели другой жизни. Большинство людей со склонностью к исследованию предпочитают свои дыры и библиотеки. Но не ты. И это делает тебя такой интригующей.

Она открыла глаза, улыбнулась ему и взяла восхитительный кусок хлеба с вареньем. Этот тайленский хлеб такой рассыпчатый, больше похож на пирожное.

– Ну, – сказала она, пока он жевал кусок, – ты чувствуешь себя более правдивым?

– Я ардент, – ответил он. – Мой долг и призвание – быть правдивым всегда.

– Конечно, – сказала она. – Я тоже все время говорю правду. Вообще говоря, я настолько наполнена правдой, что иногда она буквально выдавливает ложь изо рта. Для нее нет места внутри, видишь ли.

Он сердечно улыбнулся.

– Шаллан Давар, я не могу представить себе, что такая милая девушка как ты может сказать хоть одно словонеправды.

– Тогда, что бы не свести тебя с ума, я буду выдавать их пáрами. – Она улыбнулась. – У меня сейчас кошмарное время, и эта еда ужасна.

– Ты только что опровергла всю науку и мифологию, сопровождающую процесс поедания джема из правдягоды!

– Замечательно, – сказала Шаллан. – У варенья не должно быть ни науки, ни мифологии. Оно должно быть сладким, красивым и нежным.

– Как и юные дамы.

– Брат Кабзал! – Она опять вспыхнула. – Это не совсем прилично.

– Зато заставило тебя улыбнуться.

– Ничего не могу поделать, – лукаво сказала она. – Я сладкая, красивая и нежная.

– Насчет красоты не могу спорить, – сказал он, очевидно довольный ее румянцем на щеках. – И о сладости тоже. Но что касается нежности…

– Кабзал! – воскликнула она, хотя и не была слишком возмущена. Она как-то сказала себе, что он интересуется ею только для того, чтобы защитить ее душу. Однако сейчас все меньше и меньше верила себе. Он приходил по меньшей мере раз в неделю.

Он хихикнул, глядя на ее замешательство, но только заставил ее покраснеть еще больше.

– Хватит! – Она закрыла глаза рукой. – Мое лицо, наверно, краснее, чем волосы. Ты не должен говорить такого; ты человек религии.

– Но все еще мужчина, Шаллан.

– Который сказал, что интересуется мной чисто академически.

– Да, академически, – рассеянно сказал он. – Включая множество экспериментов и личных полевых исследований.

– Кабзал!

Он громко рассмеялся и откусил хлеб.

– Прошу прощения, светлость Шаллан. Но ты так смешно реагируешь!