Текст книги "Обреченное королевство"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 74 страниц)

– Да-а, разумный аргумент.

Кабзал с задумчивым выражением кивнул.

– Разве удивительно, что такая женщина как Джаснах Холин отвернулась от этого? Многие девотарии чуть ли не требуют, чтобы женщины оставили ардентам трудные вопросы теологии. Вот если бы Джаснах сумела увидеть истинную красоту нашего учения… – Он улыбнулся и вынул из корзины с хлебом толстую книгу. – И вначале я действительно надеялся, что смогу переубедить ее.

– Сомневаюсь, что ей это понравилось.

– Возможно, – равнодушно сказал он, поднимая том. – Но вот это наконец убедит ее!

– Брат Кабзал, звучит так, словно ты хочешь отличиться.

Он покраснел, и она сообразила, что по-настоящему задела его. Она поморщилась, проклиная свой язык.

– Да, – сказал он, – я действительно хочу отличиться. Я не должентак сильно хотеть стать тем, кто обратит ее. Но я так и делаю. И она должна выслушать мои доказательства.

– Доказательства?

– У меня есть настоящее свидетельство того, что Всемогущий существует.

– Я бы хотела посмотреть на него. – Она подняла палец, обрывая его. – И не потому, что я сомневаюсь в его существовании, Кабзал. Просто мне интересно.

Он улыбнулся.

– С удовольствием тебе объясню. Но вначале не хочешь ли еще один кусок хлеба?

– Я должна сказать нет, чтобы не потолстеть. Так учили меня преподавательницы. Но вместо этого я скажу да.

– Из-за варенья?

– Конечно, – сказала она, беря очередной кусок. – Как твоя книга предсказывающих продуктов описывает меня? Импульсивной и непосредственной? Я могу такой быть. Ради джема.

Он отрезал для нее кусок, вытер пальцы об одежду, открыл книгу и стал перелистывать страницы, пока не нашел рисунок. Шаллан наклонилась вперед, чтобы лучше видеть. Рисунок представлял собой узор – треугольник, с остроконечным центром и тремя отходившими от него крыльями.

– Узнаешь? – спросил Кабзал.

Узор казался знакомым.

– Мне кажется, я это где-то видела.

– Это Холинар, – сказал он. – Столица Алеткара, вид сверху. Видишь вершины здесь и гребни здесь? Она построена на каменном основании, которое уже было. – Он перевернул страницу. А это Веденар, столица Джа Кеведа. – Узор из шестиугольников. – Акинах. – Круги. – Тайлен Сити. – Узор из четырехконечных звезд.

– И что это означает?

– Доказательство того, что за всем стоит Всемогущий. Ты можешь видеть его здесь, в этих городах. Ты видишь симметрию?

– Города построены людьми, Кабзал. Они добивались симметрии, потому что она священна.

– Да, но в каждом случае они строили на существующем каменном основании.

– Это ничего не значит, – сказала Шаллан. – Я верю во Всемогущего, но не уверена, является ли это доказательством. Ветер и вода могут сотворить симметрию; ты можешь увидеть ее повсюду. Люди выбрали области, которые уже были грубо симметричны, потом так спроектировали города, чтобы компенсировать любые ошибки природы.

Он повернулся к своей корзине и начал копаться в ней. И – из всех вещей – выбрал металлическую тарелку. Она открыла рот, чтобы спросить, но он опять поднял палец вверх и поставил тарелку на маленькое деревянное основание, на несколько дюймов возвышавшееся над столом.

Кабзал посыпал белым рассыпчатым песком металлическое дно тарелки, полностью покрыв его. Потом достал смычок, похожий на те, которыми водят по струнам скрипки.

– Ты хорошо подготовился к демонстрации, – заметила Шаллан. – Ты действительно хотел показать это Джаснах.

Он улыбнулся, потом провел смычком по краю металлической тарелки, заставив ее задрожать. Песчинки запрыгали, как крошечные насекомые, опущенные на что-то горячее.

– Это, – сказал он, – называется киматика. Изучение узоров, которые получаются при взаимодействии звука с физической средой.

Он снова провел смычком, и блюдо стало издавать почти чистую ноту. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь один спрен музыки, который на мгновение покрутился в воздухе над ним и исчез. Кабзал закончил и жестом указал на блюдо, которое расцвело.

– Что..? – спросила Шаллан.

– Холинар, – сказал он, открыв книгу на нужном рисунке для сравнения.

Шаллан вздернула голову. Узор из песка выглядел в точности как Холинар.

Он насыпал на тарелку еще песка и провел смычком в другой точке; песок перестроился.

– Веденар, – сказал он.

Она опять сравнила. Точное совпадение.

– Тайлен Сити, – сказал он, повторив процесс в новой точке. – Он тщательно выбрал еще одну точку и провел смычком в последний раз. – Акинах. Шаллан, доказательство существования Всемогущего – города, в которых мы живем. Посмотри на совершенную симметрию!

Ей пришлось согласиться, что в этих узорах есть что-то неотразимое.

– Это может быть ложная взаимосвязь. Два процесса вызывают одинаковые результаты.

– Да, по одной причине. Всемогущий, – сказал он, садясь. – Наш язык очень симметричен. Посмотри на глифы – каждый идеально складывается посредине. И алфавит. Сложи текст вдоль любой линии, и ты обнаружишь полную симметрию. Конечно, ты знаешь рассказ о том, что все глифы и буквы пришли от Певцов Зари?

– Да.

– Посмотри на имена, Шаллан. Поправь одну букву, и получишь идеальное имя для светлоглазой женщины. Не слишкомсвященно, но очень близко. А возьми первоначальные имена для Серебряных Королевств. Алетела. Валав. Син Как Нис. Совершенно. Симметрично.

Он потянулся вперед и взял ее руку.

– Он здесь, среди нас. Не забывай это, Шаллан, и неважно, что она говорит.

– Не забуду, – сказала она, только сейчас сообразив, куда он привел разговор. Он сказал, что верит ей, но все равно пришел со своими доказательствами. Трогательно и неприятно одновременно. Она не любила высокомерие. Но можно ли обвинять ардента за проповедь?

Внезапно Кабзал посмотрел вверх и отпустил ее руку.

– Я слышу шаги.

Кабзал встал, и Шаллан повернулась к Джаснах, вошедшей в альков; идущий следом паршмен тащил корзину с книгами. Джаснах не выказала удивления, увидев ардента.

– Прощу прощения, Ваша Светлость, – сказала Шаллан, вставая. – Он…

– Ты не в тюрьме, дитя, – резко прервала ее Джаснах. – Ты можешь принимать посетителей. Но тщательно проверяй свою кожу – нет ли на ней отметин от зубов. Эти типы имеют привычку затаскивать свои жертвы в море.

Кабзал покраснел. Потом стал собирать свои вещи.

Джаснах махнула рукой паршмену, тот поставил ее книги на стол.

– Может ли твоя тарелка воспроизвести киматический узор Уритиру, священник? Или только узоры четырех основных городов?

Кабзал поглядел на нее, очевидно пораженный тем, что она в точности знает, для чего он использовал блюдо. Он взял свою книгу.

– Уритиру – только легенда.

– Странно. Обычно считают, что ваш брат ардент привык верить в легенды.

Он покраснел еще больше. Быстро собрал вещи, коротко кивнул Шаллан и вылетел из комнаты.

– Прошу прощения, Ваша Светлость, – сказала Шаллан, – это было очень грубо.

– Я горжусь таким взрывом неучтивости, – сказала Джаснах. – Я уверена, что он слышал, какова я собою. Я хотела, чтобы он получил то, что заслужил.

– Вы не ведете себя так с другими ардентами Паланиума.

– Другие арденты не пытаются настроить мою подопечную против меня.

– Он не… – Шаллан умолкла. – Он заботится о моей душе.

– Он еще не просил тебя украсть мой Преобразователь?

Шаллан как обухом по голове хватили. Рука метнулась к мешочку на поясе. Неужели Джаснах знает?

Нет, сказала она себе. Нет, слушай вопрос.

– Нет, не просил.

– В конце концов попросит, – сказала Джаснах, открывая книгу. – Я уже имела дела с такими людьми. – Она посмотрела на Шаллан, выражение ее лица смягчилось. – Ты ему не интересна. С любой стороны. И речь идет не о твоей душе. О моей.

– Вам не кажется, Ваша Светлость, – сказала Шаллан, – что в вас есть что-то самонадеянное?

– Только если я ошибаюсь, дитя, – рассеянно сказала Джаснах, поворачиваясь к своей книге. – А это бывает крайне редко.

Глава тридцать четвертая
Стена Шторма

Я шел из Абамабара в Уритиру.

Эта цитата из Восьмой Притчи «Пути Королей» противоречит Варале и Симбиану, которые оба утверждают, что в город нельзя дойти пешком. Возможно, дорога была все-таки построена, или Нохадон выразился метафорически.

Мостовики не обязаны выживать…

В голове один туман. Он знал только, что ему плохо; больше ничего. Как если бы голову отделили от тела и долго били ею по стенам и потолку.

– Каладин, – прошептал озабоченный голос. – Каладин, пожалуйста. Пожалуйста, не умирай.

Мостовики не обязаны выживать… Почему эти слова его так волнуют? Он вспомнил, что, используя мост как щит, сорвал атаку армии.

Отец Штормов, подумал он. Я – идиот.

– Каладин?

Голос Сил. Он рискнул открыть глаза и увидел перевернутый вверх тормашками мир – небо простиралось под ним, знакомый склад леса висел над головой.

Нет. Это он вверх ногами. Висит на стене барака Четвертого Моста, здания, созданного Преобразователями, – пятнадцать футов в высоту, слегка скошенная крыша. Щиколотки Каладина были связаны веревкой, которую – в свою очередь – привязали к кольцу, вделанному в покатую крышу. Он уже видел, как такое делали с другими мостовиками. Один убил кого-то в лагере; другой пытался бежать в пятый раз.

Он висел лицом на восток, спина упиралась в стену. Руки свободны, он почти касался ими земли. Он опять застонал, болело везде.

Как и учил его отец, он потыкал пальцем в бок, проверяя, нет ли сломанных ребер. И поморщился, когда обнаружил несколько чувствительных, по меньшей мере треснувших. А скорее всего, сломанных. И плечо тоже болело, так что, похоже, ключица сломана. Один глаз заплыл. Время покажет, не получил ли он серьезные внутренние повреждения.

Он потер лицо, на землю полетели хлопья засохшей крови. Рана на лбу, окровавленный нос, раздробленные губы. Сил приземлилась на его груди, поставила ноги на грудную кость, сцепила руки перед собой.

– Каладин?

– Я жив, – пробормотал он, слова с трудом вышли из распухших губ. – Что случилось?

– Тебя избили эти солдаты, – сказала она, на глазах став меньше. – Я им отомстила. Заставила одного из них три раза споткнуться. – Она выглядела озабоченной.

Он обнаружил, что улыбается. Сколько времени человек может провисеть вот так, когда вся кровь течет к голове?

– Было много крика, – тихо сказала Сил. – Я думаю, нескольких человек наказали. Этого солдата, Ламарила, его…

– Что?

– Его убили, – еще тише сказала Сил. – Кронпринц Садеас сделал это лично, когда армия возвращалась с плато. Он что-то сказал об огромной ответственности, которая падает на светлоглазых. А Ламарил кричал, что ни в чем не виноват и это дело рук Газа.

Каладин ухмыльнулся.

– Он не должен был избивать меня до потери сознания. А Газ?

– Его оставили в прежней должности. Не знаю почему.

– Ответственность. В случае катастрофы вроде этой ответственность должны брать на себя светлоглазые. Если им выгодно, они любят делать вид, что подчиняются старым заповедям вроде этой. Почему я еще жив?

– Он говорил что-то о примере, – сказала Сил, охватывая себя полупрозрачными руками. – Каладин, мне холодно.

– Ты можешь чувствовать температуру? – сказал Каладин сквозь кашель.

– Обычно нет. Но сейчас да. Я не понимаю. Я… мне это не нравится.

– Все будет в порядке.

– Ты не должен врать.

– Иногда нужно соврать, Сил.

– Сейчас один из таких случаев?

Каладин поморщился, пытаясь заставить себя сосредоточиться и позабыть о ранах и давлении на голову. Не получилось.

– Да, – прошептал он.

– Мне кажется, я поняла.

– Значит, – сказал Каладин, откидывая голову назад и темечком касаясь стены, – меня осудили на сверхшторм. Они разрешили убить меня шторму.

Сейчас Каладин открыт ветрам и всему, что они несут с собой. Если быть осторожным и делать то, что нужно, можно выжить в сверхшторм даже находясь снаружи, но это тяжелое испытание. Несколько раз Каладину удалось пережить его, скорчившись за подветренной стороной каменной скалы. Но висеть на стене головой вниз, лицом к сверхшторму? Его разрежет на куски и разобьет об камни.

– Я сейчас вернусь, – сказала Сил и спрыгнула с его груди, превратившись в падающий камень. Около земли она превратилась в несомые ветром листья, изогнулась и улетела. Склад был пуст. Каладин мог чувствовать свежий холодный воздух, земля оживала перед сверхштормом. Затишье, так его называли: ветра еще нет, холодный воздух, давление упало, влажность поднимается.

Через несколько секунд из-за стены высунулась голова Камня, на его плече сидела Сил. Он осторожно подошел к Каладину, за ним нервничающий Тефт. Потом появился Моаш; несмотря на все его недоверие к Каладину, он выглядел не менее озабоченным, чем остальные двое.

– Лордишка, – сказал он. – Ты очнулся?

– Оклемался, – каркнул Каладин. – Как люди? Все вернулись после сражения?

– Все наши в порядке, – сказал Тефт, почесывая бороду. – Но сражение проиграно. Катастрофа. Погибло больше двухсот мостовиков. Тех, кто выжил, едва хватило, чтобы принести обратно одиннадцать мостов.

Двести человек,подумал Каладин . Моя вина. Я защитил своих за счет других. Поторопился.

Мостовики не обязаны выживать. Что в этой фразе такого?

Ламарила уже не спросишь. Впрочем, он получил то, что заслужил. Если бы Каладину дали выбирать, все бы светлоглазые так кончили, включая короля.

– Мы пришли к тебе, – начал Камень. – От всех людей. Большинство не вышло. Сверхшторм идет и…

– Все в порядке, – прошептал Каладин.

Тефт ткнул Камня локтем.

– Давай, говори.

– Ну вот. Мы тебя будем помнить. Четвертый Мост, мы не вернемся к тому, что было. Может быть, мы все помрем, но покажем новеньким. Костер по вечерам. Смех. Жизнь. Сохраним традицию. Ради тебя. – Камень и Тефт знали о черном васильке. Они могли добывать дополнительные деньги для того, чтобы оплатить еду.

– Ты сделал это для нас, – вмешался Моаш. – Мы бы умерли на том поле. Как люди из других бригад. А так мы потеряем только одного.

– То, что они делают, неправильно, – сердито сказал Тефт. – Мы можем перерезать веревку…

– Нет, – прошептал Каладин. – Тогда они подвесят вас.

Три человека посмотрели друг на друга. Похоже, они пришли к тому же заключению.

– Что сказал Садеас? – спросил Каладин. – Обо мне?

– Дескать, он понимает, что мостовики хотят сохранить свою жизнь, – сказал Тефт, – даже за счет других. Он назвал тебя эгоистом и трусом, от которого можно было ожидать всего, чего угодно.

– Он сказал, что предоставит суд над тобой Отцу Штормов, – сказал Моаш. – Джезере, королю Герольдов. Он сказал, что если ты заслужил жизнь, ты ее получишь… – Он умолк. Он, как и другие, знает, что незащищенный человек не может пережить сверхшторм.

– Я хочу, чтобы вы трое сделали кое-что для меня, – сказал Каладин и закрыл глаза, заливаемые кровью, бежавшей из разбитых губ.

– Все, Каладин, – сказал Камень.

– Я хочу, чтобы вы все трое вернулись в барак и сказали людям выйти после шторма. Скажите им, чтобы они увидели меня, связанного. Скажите им, что я открою глаза и посмотрю на них. Скажите им, что я выживу.

Трое мостовиков молчали.

– Да, конечно, Каладин, – наконец сказал Тефт. – Мы скажем.

– Скажите им, – продолжал Каладин более твердым голосом, – что ничто не кончено. Скажите им, я выбрал жизнь, и – клянусь Бездной! – никакой Садеас ее у меня не заберет.

Камень улыбнулся одной из своих широких улыбок.

– Клянусь Ули'теканаки, Каладин. Я почти верю, что ты справишься.

– Вот, – сказал Тефт. – На счастье.

Каладин взял предмет слабой окровавленной рукой. Сфера, полная небесная марка. Тусклая, Штормсвет покинул ее.

В шторм носи с собой сферу,гласила старая мудрость, и по меньшей мере у тебя будет свет, радующий глаз.

– Это все, что мы смогли спасти из твоего мешочка, – сказал Тефт. – Газ и Ламарил забрали остальное. Мы жаловались, но что мы могли сделать?

– Спасибо, – сказал Каладин.

Моаш и Камень вернулись в барак, в безопасность. Сил слетела с плеча Камня и осталась с Каладином. Тефт медлил, как если бы собирался провести шторм с Каладином. Но, наконец, покачал головой и, что-то бормоча, присоединился к другим. Каладину показалось, что Тефт ругал себя за трусость.

Дверь барака захлопнулась. Каладин крепко охватил пальцами гладкую стеклянную сферу. Небо потемнело, и не потому что село солнце. Надвигалась тьма. Сверхшторм.

Сил подошла к краю стены, уселась на него и посмотрела на Каладина, ее крошечное личико помрачнело.

– Ты сказал, что выживешь. А что случится, если нет?

В голове Каладина пульсировала боль.

– Моя мать пришла бы в ужас, если бы узнала, как быстро другие солдаты научили меня играть. Первая ночь в лагере Амарама, и они уже играли со мной на сферы.

– Каладин? – спросила Сил.

– Извини, – сказал Каладин, поворачивая голову из стороны в сторону. – То, что ты сказала, напомнило мне ту ночь. Есть такой термин в игре. Ва-банк. Это когда ты ставишь все свои деньги на одну ставку.

– Не понимаю.

– Я поставил все на одну длинную ставку, – прошептал Каладин. – Если я умру, они придут, покачают головами и скажут себе, что так и знали. Но если я выживу, они это запомнят. И это даст им надежду. Они будут смотреть на меня, как на чудо.

Сил какое-то время молчала.

– А ты хочешь быть чудом?

– Нет, – прошептал Каладин. – Но ради них стану.

Отчаянная, глупая надежда. Восточный горизонт, который он видел перевернутым, все больше и больше темнел. С этой точки зрения шторм казался тенью какого-то гигантского зверя, загородившего землю. Голова кружилась, как у того, кого слишком сильно ударили по голове. Контузия. Так это называется. Думать было трудно, но он не хотел терять сознание. Он хотел глядеть на сверхшторм в упор, хотя тот и пугал его. Он чувствовал такой же страх, как и тогда, когда стоял на краю расщелины, собираясь прыгнуть вниз. Страх перед тем, чего он не мог ни видеть, ни знать.

Стена шторма приближалась, накрытая занавесом из дождя и ветра. Она походила на огромную – сотни футов в высоту – волну воды, грязи и камней, перед которой метались тысячи спренов ветра.

В битве, сражаясь копьем и кинжалом, он мог спасти себя. И даже на краю пропасти у него была возможность отступить. Здесь не было ничего. Совсем. Никакой возможности сразиться или убежать от этого огромного черного зверя, тень которого накрыла горизонт, погрузив мир в преждевременную ночь. Восточный край кратера, в котором находился лагерь, уже сгладился, и Четвертый Мост стоял первым на пути урагана. Между Каладином и Равнинами не осталось ничего. Ничего, кроме шторма.

Глядя на ярящуюся бушующую волну воды и каменных осколков, Каладин чувствовал себя так, как если бы на него надвигался конец мира.

Он глубоко вздохнул, забыв о боли в ребрах; волна шторма в мгновение ока пересекла склад и обрушилась на него.

Глава тридцать пятая
Свет, радующий глаз

Многие хотели построить Уритиру в Алетеле, но, конечно, это было невозможно. Так что мы выпросили место на востоке, самое близкое к Чести.

Возможно, старейшее упоминание города. Процитировано в «Вавибрар», строчка 1804. Чего бы я не отдала за перевод Песен Зари.

От первого же удара стены шторма он едва не потерял сознание, но помогло потрясение от внезапного холода.

На какое-то мгновение этот холод вытеснил все чувства Каладина. Волна воды прижала его к стене барака. Камни и куски дерева бились о стену вокруг него; он слишком оцепенел и не мог судить, сколько раз они полоснули его по коже.

Он выдержал, ошеломленный, закрыв глаза и задержав дыхание. Потом стена прошла, с грохотом покатилась вперед. Следующий порыв ветра ударил сбоку – и пошло, ветер крутился и налетал со всех направлений сразу. Ветер швырял его из стороны в сторону, бил спиной о камень, поднимал вверх. Потом ветер установился, задул с востока. Каладин висел в темноте, веревка удерживала его за ноги. В панике он осознал, что парит в воздухе, как воздушный змей, привязанный к кольцу на крыше барака.

Если бы не веревка, ветер понес бы его над Рошаром, переворачивая и кидая, вместе с другими обломками. Несколько ударов сердца он не думал, не мог думать. Только чувствовал панику и холод – первая бурлила у него в груди, второй пытался заморозить его до костей. Уцепившись за единственную сферу, как за спасательный трос, он закричал. Это была ошибка – холод проник в рот. Как будто дух сунул руку в горло.

Ветер кружил, как водоворот, налетая со всех направлений. Один удар подхватил его, поднял высоко в воздух и ударил о крышу барака. Тут же ужасный ветер попробовал опять поднять его, осыпая кожу волнами льдинок. Прогрохотал гром, удар сердца зверя, проглотившего его. Темноту расколола молния, сверкнувшая как белые зубы в ночи. Ветер выл и стонал настолько громко, что почти заглушал гром.

– Хватайся за крышу, Каладин!

Голос Сил. Такой нежный и тихий. Как он вообще услышал его?

Оцепенелый, он сообразил, что лежит вниз лицом на крыше, наклонной, но не настолько крутой, чтобы немедленно сбросить его вниз, да и ветер в основном дул сзади. Он тут же схватился за край холодными скользкими пальцами и спрятал голову между руками. Сфера по-прежнему находилась в руке, прижатая к каменной крыше. Пальцы начали соскальзывать. Ветер изо всей силы пытался утащить его на запад. Если он уступит, опять повиснет в воздухе. А веревка слишком коротка, чтобы можно было повиснуть с другой стороны крыши, где он был бы в безопасности.

Рядом с ним о крышу ударился валун – он не слышал удара и не увидел его во тьме, но почувствовал, как все здание задрожало. Камень покатился вперед и с грохотом упал на землю. Шторм стал слабее, но отдельные порывы могли поднимать большие предметы и бросать их на сотни футов.

Пальцы соскользнули еще дальше.

– Кольцо, – прошептала Сил.

Кольцо. Веревка, стягивавшая его ноги, привязана к стальному кольцу, находившемуся прямо за ним. Каладин дал пальцам соскользнуть и, когда его потянуло вниз, ухватился за кольцо. Веревка шла вдоль всего тела вниз, к щиколоткам. Вспыхнула мысль – развязать веревку, но он побоялся отпустить кольцо. Он бился, как флаг на ветру, но держался за кольцо обеими руками, сфера в правой ладони, прижата к стали.

Сражение с ветром не прекращалось ни на мгновение – его бросало то вправо, то влево. Он не знал, сколько длится борьба; время не имело значения посреди ярости стихии. Он окоченел, избитый разум стал думать, что все происходящее – ночной кошмар. Ужасный сон, происходящий в голове, но полный черных живых ветров. Крики в воздухе. Яркие белые вспышки молний на миг освещали покоробленный мир хаоса и ужаса. Казалось, что даже здания накренились; земная твердь зашаталась в безжалостных объятьях шторма.

В те краткие мгновения света, когда он осмеливался глядеть вперед, ему казалось, что он видит Сил, стоявшую прямо перед ним, лицом к ветру, крошечные ручки протянуты вперед. Словно она пыталась сдержать шторм и разделить ветер, как камень разделяет быстрый поток реки.

Холод дождевой воды заморозил порезы и раны. И пальцы. Он даже не почувствовал, как они соскользнули. Его опять бросило в воздух, перевернуло и ударило о крышу барака.

Очень сильно ударило. В глазах вспыхнули искры, смешались между собой и погасли.

Не беспамятство. Полная темнота.

Каладин мигнул. Тишина. Шторм замолчал, вокруг тьма.

Я умер, в первую секунду подумал он. Но тогда почему я чувствую под собой мокрую каменную крышу?

Он тряхнул головой, по лицу покатились капли дождя. Но не было ни дождя, ни молний, ни ветра. Ничего. Только неестественная тишина.

Он поднялся на ноги, ухитрившись встать на покатой крыше. Мокрый камень скользил под пятками. Он не чувствовал ран. Боль была где-то в другом месте.

Он открыл рот, чтобы крикнуть в темноту, но заколебался. Это молчание нельзя прерывать. Сам воздух, казалось, весил меньше его. Он чувствовал себя пушинкой, которая может взлететь в любое мгновение.

И в этой темноте перед ним возникло огромное лицо. Лицо тьмы, слабо очерченное. Широкое, величиной со штормовое облако, далеко протянувшееся в каждую сторону, но каким-то образом видимое. Нечеловеческое. Улыбающееся.

Каладин почувствовал, как глубокий холод, словно ледяной шар с тысячей остроконечных шипов, прокатился по спине и всему телу. Сфера в руке внезапно ожила, из нее полилось синее сапфировое пламя, озарившее каменную крышу под ним, превращенную в лохмотья рубашку, изодранную кожу. Он, потрясенный, осмотрел себя, потом опять взглянул на лицо в небе.

Оно исчезло, оставив за собой темноту.

Сверкнула молния, и вместе с ней вернулась боль. Он выдохнул, падая на колени. Полил дождь, налетел ветер. Он скользнул вниз, прижавшись лицом к крыше.

Что это было? Видение? Иллюзия? Сил улетела от него, мысли опять смешались. Ветер ослаб, но дождь по-прежнему леденил тело. Обессиленный, растерянный, почти побежденный болью, он поднял руку и посмотрел на сферу. Она светилась. Нет, ярко сияла, смоченная его кровью.

Все, силы кончились. Закрыв глаза, он почувствовал, как на него наваливается вторая тьма. Тьма беспамятства.

* * *

Камень первым выскочил за дверь, как только сверхшторм утих. Тефт за ним, но более медленно, ворча про себя. Колени ныли. Они всегданыли в сверхшторм. Незадолго до смерти дедушка жаловался на то же самое, и Тефт назвал его идиотом. А теперь они болели у него.

Штормовая Бездна, подумал он, устало выходя наружу.

Дождь еще шел, конечно. Как всегда, после ярости сверхшторма настало избавление – спокойный моросящий дождик. Несколько спренов дождя, похожих на голубые свечки, сидело в лужах, в воздухе танцевали спрены ветра. Лил холодный дождь. Он шлепал по лужам ногами, одетыми в сандалии, и холод пробирал до костей. Он ненавидел быть мокрым. Но, откровенно говоря, он много чего ненавидел.

Жизнь ненадолго улучшилась. Но очень ненадолго.

Почему все плохое приходит так быстро, подумал он, медленно плетясь за Камнем, прижав руки к себе и внимательно глядя под ноги. Некоторые солдаты, одетые в плащи, уже вышли из казарм и стояли неподалеку, наблюдая. Вероятно, хотели увериться, что никто не отвязал тело Каладина раньше времени. Однако они не пытались остановить Камня. Шторм прошел.

Камень завернул за угол барака. Остальные бригадники тоже вышли наружу, когда Тефт пошел за Камнем. Штормов рогоед. Как огромная чулла. Он действительно верил, что они найдут глупого молодого бригадира живым. Наверное, думал, что все это время тот попивал чай в тенечке вместе с Отцом Штормов.

А ты не верил?спросил себя Тефт, все еще глядя под ноги . Если нет, почему идешь за ним? Но если верил, взгляни. Не гляди на свои ноги, ублюдок. Подними глаза и посмотри.

Может ли человек верить и не верить одновременно? Тефт остановился рядом с Камнем и – пересилив себя, – посмотрел на стену барака.

Он увидел именно то, что ожидал и чего боялся. Тело висело, как туша на скотобойне, окровавленное, с содранной кожей. Это вообще человек? На коже Каладина были сотни ран, капли крови смешивались с ручейками дождевой воды, бежавшими по стене барака. Тело парня было по-прежнему привязано за лодыжки. Рубашка разорвана, штаны висели клочьями. Ирония, но чище всего было лицо, обмытое штормом.

Тефт достаточно повидал людей, убитых на поле боя, и знал, как они выглядят.

Бедный мальчик,подумал он, тряхнув головой.

Весь Четвертый Мост уже собрался вокруг него и Камня, тихий, устрашенный.

Ты почти заставил меня поверить в тебя.

Глаза Каладина открылись.

Собравшиеся бригадники вздохнули, некоторые выругались и упали на землю, расплескивая лужи. Каладин начал дышать, трудно, с хрипом, его глаза глядели вперед, ничего не видя. Он выдохнул, из разбитых губ полилась кровавая слюна. Рука, висевшая под ним, разжалась.

Что-то покатилось по камням.

Сфера, которую Тефт дал ему.

Она плюхнулась в лужу и остановилась. Мутная, ни капли Штормсвета.

Что это, во имя Келека? подумал Тефт, становясь на колени.

Если вы оставляете сферу Сверхшторму, она всегда заряжается. Всегда. Каладин держал ее в руке, она должна была зарядиться. Что произошло?

–  Умалакай'кри! – заревел Камень. – Кама мохорай намавау… – Он остановился, сообразив, что его никто не понимает. – Помогите снять его. Жив! Лестницу и нож! Быстро!

Мостовики всполошились. Подошли солдаты, переговариваясь между собой, но никто не остановил мостовиков. Сам Садеас объявил, что судьбу Каладина решит Отец Штормов. Все знали, что это означает смерть.

Если только… Тефт выпрямился, держа в руке мутную сферу.

Пустая сфера после шторма, подумал он . Человек, который жив, хотя должен быть мертв. Две невозможности.

Вместе они говорят о кое-чем, еще более невероятном.

– Где эта лестница! – Тефт сообразил, что орет. – Шторм вас побери, быстрей, быстрей! Нужно его перевязать. Эй, кто-нибудь, принесите бальзам, который он всегда кладет на раны!

Он повернулся к Каладину и сказал, значительно тише:

– А тебе лучше выжить, сынок. Потому что я хочу знать ответы.