Текст книги "Обреченное королевство"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 74 страниц)

– Что вы двое завелись, шторм вас побери? – рявкнул Моаш. – Это все ерунда. Вы слышали Каладина. Даже ондумает, что мы все почти покойники.

Каладин больше не мог слышать их голоса. Он бросился во тьму, подальше от света факелов. Ни один из бригадников не пошел за ним. Он оказался в почти полном мраке, с далекой ленточкой неба над головой.

Здесь, наконец, он один. Он подбежал к огромному валуну и остановился. Скользкий, покрытый мхом и лишайником. Он уперся в него руками, потом повернулся и облокотился на него спиной. Внезапно перед ним появилась Сил, видимая, несмотря на темноту. Она уселась в воздухе, кокетливо одернув платье.

– Я не могу спасти их, Сил, – с болью в голосе прошептал Каладин.

– Ты уверен?

– У меня не получалось, много раз.

– И ты думаешь, что не получится и сейчас?

– Да.

Она помолчала.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Допустим, что ты прав.

– Тогда зачем сражаться? Я сказал себе, что попробую, последний раз. Но опять потерпел поражение, и раньше, чем начал. Спасти их невозможно.

– А разве сама борьба ничего не значит?

– Да, если им предназначено умереть. – Он потупился.

И тут у него в ушах зазвучали слова Сигзила.

Жизнь перед смертью. Сила перед слабостью. Путь перед целью.

Каладин взглянул наверх, на узкую полоску неба. Как далекая река с чистой голубой водой.

Жизнь перед смертью.

Что они хотели сказать? Человек должен искать жизнь, а потом уже смерть? Банально. Или они имели в виду что-то другое? Что жизнь приходит перед смертью? Опять банально. И, тем не менее, эти простые слова что-то говорили ему. Смерть придет, шептали они. Смерть придет ко всем. Но жизнь приходит раньше. Храни ее.

Смерть – место назначения. Цель. Но путь – это жизнь. Вот что важно.

Холодный ветер пробежал по каменному коридору, омыл его, принес запах свежести, унес зловоние гниющих трупов.

Мостовики не нужны никому. Никто не заботится о темноглазых, находящихся на самом дне. И, тем не менее, ветер шептал ему, опять и опять.

Жизнь перед смертью. Жизнь перед смертью. Живи, прежде чем умрешь.

Нога ударилась обо что-то. Он нагнулся и поднял его. Маленький камень. Едва различимый в темноте. Он знал, что происходит с ним: меланхолия, приступ отчаяния. Она часто нападала на Каладина, главным образом в недели Плача, когда облака закрывали все небо. Тогда Тьен пытался приободрить его, помочь сбросить с себя отчаяние. И Тьену это всегда удавалось.

С того времени, как он потерял брата, справляться с приступами стало тяжелее. Он стал ходячим трупом; не о ком заботиться – нечего отчаиваться. Лучше уж не чувствовать ничего, чем чувствовать только боль.

Я потеряю их всех,подумал Каладин, крепко зажмуриваясь. Почему я должен пытаться?

Разве он не дурак, пытающийся удержать их? Если бы он победил, хотя бы однажды! Этого бы хватило. Если бы он поверил, что может помочь, что в мире существуют пути, ведущие не в темноту, он мог бы надеяться.

Ты обещал себе, что попробуешь, в последний раз,подумал он. Они еще не мертвы.

Еще живы. Пока.

Есть еще кое-что, что можно попробовать. То, что всегда пугало его. Каждый раз, когда он пытался сделать так, терял все.

Перед ним стоит несчастный человек. И предлагает освобождение. Апатию. Неужели Каладин действительно хочет опять стать ходячим трупом? Ложный побег. Не защитит ни от чего. Он будет все глубже и глубже погружаться в апатию, пока самоубийство не станет лучшим выходом.

Жизнь перед смертью.

Каладин встал, открыл глаза, выпустил из рук камень. И медленно вернулся к свету факелов. Бригадники посмотрели на него, не переставая работать. Некоторые насмешливо, некоторые сомневаясь, другие ободряюще. Камень, Данни, Хоббер, Лейтен. Они верили в него. Он пережил шторм. Одно чудо уже есть.

– Есть еще кое-что, что можно попробовать, – сказал Каладин. – Но, скорее всего, в результате нас убьет собственная армия.

– Нам все равно подыхать, – заметил Карта. – Вы сами сказали. – Некоторые бригадники кивнули.

Каладин глубоко вздохнул.

– Мы должны попытаться убежать.

– Но военные лагеря хорошо охраняются, – возразил Безухий Джакс. – И мостовикам не разрешают выходить без надзора. Они знают, что мы сбежим.

– Мы умрем, – мрачно сказал Моаш. – До цивилизации много миль. Здесь нет ничего, кроме большепанцирников, и нет укрытия от сверхштормов.

– Я знаю, – сказал Каладин. – Но либо это, либо стрелы паршенди.

Люди замолчали.

– Каждый день мы будем грабить трупы, – сказал Каладин. – И они не посылают с нами никого, потому что боятся скальных демонов. Большинство работ мостовиков служат одной цели – занять наше время, отвлечь от ожидающей нас судьбы, так что мы можем приносить обратно не слишком много трофеев.

– Ты думаешь, что мы можем выбрать одну из этих расщелин и ускользнуть? – спросил Шрам. – Они пытались составить карту. Команды никогда не выходили по другую сторону Равнин – их убивали скальные демоны или вода сверхштормов.

Каладин тряхнул головой.

– Нет, я предлагаю кое-что другое. – Он ударил ногой по предмету, лежавшему на земле перед ним, – упавшему копью. Копье полетело к Моашу, который, удивленный, поймал его.

– Я могу научить вас им пользоваться, – тихо сказал Каладин.

Люди молча глядели на оружие.

– Что это нам даст? – спросил Камень, забирая копье у Моаша и внимательно оглядывая его. – Мы не можем сражаться с армией.

– Нет, – сказал Каладин. – Но, если я обучу вас, мы сможем напасть на стражников у ворот, ночью. Мы сможем пробиться наружу. – Каладин посмотрел на них, встретившись глазами с каждым. – Как только мы освободимся, они пошлют за нами солдат. Садеас не допустит, чтобы какие-то мостовики, убив его людей, безнаказанно скрылись. Будем надеяться, что он недооценит нас и вышлет маленькую группу. Если мы и их сумеем убить, то сможем уйти достаточно далеко и спрятаться. Очень рискованный план. Садеас сделает все, чтобы поймать нас, и, скорее всего, отправит в погоню целую роту. Шторм его побери, но нам вряд ли удастся даже выйти из лагеря. Но это хоть что-то.

Он молчал, пока мостовики обменивались неуверенными взглядами.

– Я с тобой, – сказал Тефт, выпрямляясь.

– И я, – шагнул вперед приободрившийся Моаш.

– И я, – сказал Сигзил. – Лучше мне плюнуть в лица алети и умереть от их мечей, чем оставаться рабом.

– Ха! – сказал Камень. – Я приготовлю вам столько еды, что вы будете убивать с полным желудком.

– А ты не будешь сражаться вместе с нами? – удивленно спросил Данни.

– Ниже меня. – Камень задрал подбородок.

– Ну, а я буду, – сказал Данни. – Я с вами, капитан.

Заговорили и другие, каждый вставал, некоторые уже подобрали копья с земли. Они не кричали от возбуждения и не ревели, как некоторые отряды, которые Каладин вел. Они – рабы и низко стоящие рабочие – боялись самой мысли о восстании. Но хотели.

Каладин шагнул вперед и начал обрисовывать план.

Глава сорок четвертая
Плач

Пять лет назад

Каладин ненавидел Плач. Он знаменовал конец старого года и начало нового, четыре недели дождя, беспрерывно лившего с мрачных небес. Никогда яростного, никогда страстного, как сверхшторм. Медленного, непрекращающегося. Как кровь умирающего года, делающего последние спотыкающиеся шаги к поворотному знаку. Остальные сезоны уходили и приходили совершенно непредсказуемо, но Плач всегда возвращался в то же самое время, каждый год. К сожалению.

Каладин лежал на скошенной крыше своего дома в Хартстоуне. Рядом стояло небольшое ведро смолы, прикрытое куском дерева. Оно было почти пусто – он закончил конопатить крышу. Плач – не самое лучшее время для такой работы, но что делать, если крыша постоянно протекает. Они просмолят ее заново, когда Плач закончится, но по меньшей мере следующие несколько недель ему не придется раздражаться при виде ручейка, льющегося на обеденный стол.

Он лежал на спине, глядя в небо. Возможно, надо спуститься и уйти внутрь, но он уже и так промок. Он остался. Чтобы посмотреть и подумать.

Рядом с городом расположилась еще одна армия. В эти дни их было много – они часто шли именно в Плач, чтобы запастись припасами и перейти на новые поля сражений. Редкий случай, Рошону довелось приветствовать знаменитого военачальника: сам сверхмаршал Амарам, вероятно далекий родственник Рошона, глава обороны алети в этом районе и самый известный из всех воинов, оставшихся в Алеткаре; большинство остальных сражалось на Разрушенных Равнинах.

Шел дождь, мелкий, как всегда. Многие любили эти недели – не было сверхштормов, за исключением одного, прямо в середине. Жители города отдыхали от полевых работ и расслаблялись. Но Каладин скучал по солнцу и ветру. Ему не хватало сверхштормов, с их жестокостью и энергией. Мрачные, безрадостные дни, и ему было трудно делать что-нибудь полезное. Как если бы отсутствие штормов лишало его сил.

Мало кто видел Рошона со времени злополучной охоты на белоспинника и смерти его сына. Он спрятался в особняке, став настоящим отшельником. Однако люди в Хартстоуне старались не привлекать к себе внимания, как если бы ожидали, что он в любое мгновение может взорваться и обрушить на них свой гнев. Каладина это не волновало. На шторм – с неба или от человека – можно отреагировать. Но этот удушливый дождь, медленно и постоянно заливавший жизнь… Хуже, намного хуже.

– Каладин, – позвал его голос Тьена. – Ты наверху?

– Да, – отозвался он, но не пошевелился.

Облака, они такие равнодушные во время Плача. Может ли что-нибудь быть более безжизненным, чем эта убогая серость?

Тьен обошел дом и подошел к тому месту, где покатая крыша касалась земли. Он держал руки в карманах длинного плаща, шляпа с широкими полями защищала от дождя голову. Обе вещи выглядели слишком большими для него, но любая одежда казалась слишком большой для Тьена. Даже если идеально подходила.

Брат вскарабкался на крышу и подошел к нему, потом лег и уставился вверх. Кто-нибудь другой мог бы попытаться подбодрить Каладина и, безусловно, ничего бы не добился. Но Тьен каким-то образом всегда знал, что нужно делать. Сейчас надо было молчать.

– Ты любишь дождь, верно? – наконец спросил Каладин.

– Да, – ответил Тьен. Конечно, Тьен любил все на свете. – Но трудно глядеть вверх вот так. Мне приходится прищуриваться.

Каладин улыбнулся, сам не понимая почему.

– Я сделал для тебя кое-что, – сказал Тьен. – В лавке.

Родители Каладина беспокоились о будущем Тьена; плотник Рал взял его в подмастерья, хотя на самом деле не нуждался в нем и был постоянно недоволен работой мальчика. «Тьен слишком часто отвлекается», – жаловался Рал.

Каладин сел, и Тьен выудил что-то из кармана. Маленькая деревянная лошадь, затейливо вырезанная.

– Она не промокнет, – сказал Тьен, отдавая ему безделушку. – Я ее запечатал.

– Тьен, – сказал потрясенный Каладин. – Она великолепна. – Каждая деталь удивляла – глаза, копыта, линии хвоста. Она походила на тех величественных животных, которые тащили карету Рошона. – Ты показал ее Ралу?

– Он сказал, что она неплоха, – сказал Тьен, улыбаясь из-под слишком огромной шляпы. – Но он сказал, что я должен был сделать стул вместо нее. Теперь у меня неприятности вроде как.

– Но как… я хотел сказать, разве он не видит, как она прекрасна!

– О, ничего не знаю об этом, – усмехнулся Тьен. – Обыкновенная лошадь. Мастер Рал любит вещи, которые можно применить с пользой. Сидеть на них или вешать одежду. Но, надеюсь, завтра я сделаю ему хороший стул, которым он сможет гордиться.

Каладин посмотрел на невинное лицо брата, подумал о его легком дружелюбном характере. Он не растерял ничего, хотя уже стал юношей.

Как ты можешь всегда улыбаться,подумал Каладин. На улице кошмар, твой хозяин смотрит на тебя, как на крэм, лорд-мэр медленно душит твою семью. А ты улыбаешься. Как, Тьен?

И почему ты всегда заставляешь улыбаться меня?

– Отец истратил еще одну сферу, Тьен. – Каладин обнаружил, что говорит. Каждый раз, когда отец был вынужден поступать так, он, казалось, становился немного более бледным и немного ниже ростом. В это время сферы быстро темнели, свет в них кончался. Во время Плача зарядить сферы невозможно. Они все погаснут, постепенно.

– Осталось еще много, – сказал Тьен.

– Рошон пытается взять нас измором, – сказал Каладин. – Задушить нас постепенно.

– Не все так плохо, как кажется, Каладин, – ответил брат, взяв его за руку. – Дела никогда не обстоят так плохо, как кажется. Вот увидишь.

В голове Каладина возникло множество возражений, но улыбка Тьена прогнала их все. Сейчас, в самое мрачное время года, Каладин на мгновение почувствовал себя так, как если бы выглянуло солнце. Он мог поклясться, что вокруг стало светлее, дождь отступил, и небо посветлело.

У задней стены дома появилась мать. Она посмотрела на них так, как если бы обрадовалась, найдя обоих своих сыновей сидящими на крыше в дождь. Она встала на часть крыши, доходящую до земли. Там маленькая группа хасперов облепила камень; во время Плача маленькие двухпанцирные зверьки быстро размножались. Казалось, они появлялись ниоткуда, как и их кузины, улитки, усеивавшие все камни.

– О чем вы разговариваете? – спросила она, подходя и садясь рядом с ними. Хесина редко вела себя как другие матери в городе. Разве она не должна была послать их домой под предлогом, что они могут простудиться? Вместо этого она уселась с ними, потуже натянув коричневый кожаный дождевик.

– Каладин беспокоится, что отец тратит сферы, – сказал Тьен.

– О, не беспокойся, дорогой, – ответила она. – Ты сможешь поехать в Харбрант. Ты уже достаточно большой и через два месяца сможешь уехать.

– Вы двое должны поехать со мной, – сказал Каладин. – И отец.

– Уехать из города? – сказал Тьен с таким видом, как если бы никогда не думал об этом. – Мне здесь нравится.

Хесина улыбнулась.

– Что? – спросил Каладин.

– Большинство молодых людей вашего возраста сделают все, что возможно, лишь бы избавитьсяот родителей.

– Я бы не смог уехать и оставить вас, – заявил Тьен. – Мы – семья.

– Он пытается задушить нас, – сказал Каладин, поглядев на Тьена. Разговор с братом немного приободрил его, но возражения никуда не исчезли. – Никто не платит за лечение, и, я уверен, никто не заплатит тебе за работу. И что отец может купить за эти сферы? Овощи по десятикратной цене и гнилое зерно по двойной?

Хесина улыбнулась.

– Ты очень наблюдательный.

– Отец научил меня замечать детали. Взгляд хирурга.

– Ну и, – сказала она, и на мгновение ее глаза вспыхнули, – заметил ли твой взгляд хирурга, когда мы в первый раз платили одной из этих сфер?

– Конечно, – ответил Каладин. – На следующий день после случая на охоте. Отец купил новую материю и сделал бинты.

– А нам действительнобыли нужны новые бинты?

– Нет. Но ты знаешь отца. Он не любит, когда у нас не хватает хоть самой малости.

– И он потратил одну из этих сфер, – сказала Хесина. – Одну из тех, которые хранил много месяцев, бодаясь за них с лорд-мэром.

Не говоря уже о тех ухищрениях, на которые пошел, чтобы украсть их, подумал Каладин. Но ты об этом знаешь все.

Он посмотрел на Тьена, который опять уставился на небо. Насколько знал Каладин, отец еще не открыл ему правду.

– Твой отец сопротивлялся так долго, – сказала Хесина, – только для того, чтобы сломаться и потратить сферы на бинты, которые нам не понадобятся еще несколько месяцев.

Она была права. Почему отец внезапно решил?..

– Он заставил Рошона думать, что тот побеждает, – с удивлением сказал Каладин, глядя на нее.

Хесина сухо улыбнулась.

– В конце концов Рошон найдет способ отомстить, хотя это будет не так-то легко. У твоего отца высокий ранг, и он имеет право на расследование. Он спас Рошону жизнь, и многие смогут подтвердить серьезность ран Риллира. Но Рошон все равно будет давить. Пока не почувствует, что сломал нас.

Каладин повернулся к поместью. Его скрывала пелена дождя, но он различил палатки армии, разбившей лагерь на поле перед ним. На что это похоже: жить как солдат, быть открытым штормам и дождю, ветрам и бурям? Когда-то такая жизнь очень интересовала Каладина, но сейчас ему уже не хотелось становиться копейщиком. Голова была полна диаграммами мышц, списками симптомов и болезней.

– Мы будем тратить эти сферы, – сказала Хесина. – По одной каждые несколько недель. Частично на жизнь, хотя моя семья предлагает нам продукты. Пускай Рошон думает, что мы гнемся. А потом мы отошлем тебя. Неожиданно. Ты уедешь, и сферы – деньги за обучение за несколько лет – окажутся в руках ардентов.

Каладин мигнул от изумления. Они не проигрывают. Наоборот, они побеждают.

– Ты только представь себе, Каладин, – сказал Тьен. – Ты будешь жить в одном из величайших городов мира! Столько новых впечатлений! И ты станешь ученым человеком, как отец. И у тебя будут писцы, которые будут читать тебе любую книгу, какую только захочешь.

Каладин откинул со лба мокрые волосы. Картина получилась намного величественнее, чем он думал. Тьен, конечно, мог найти величие и в наполненной крэмом луже.

– Да, – сказала мать, все еще глядя вверх. – Ты сможешь изучать математику, историю, политику, тактику, технику…

– Но их же изучают женщины? – удивленно спросил Каладин.

– Светлоглазые женщины. Но есть и мужчины-ученые, хотя и немного.

– И все это для того, чтобы стать хирургом?

– Ты не обязан становиться хирургом. Твоя жизнь принадлежит тебе, сынок. Если ты выберешь путь хирурга, мы с отцом будем гордиться тобой. Не чувствуй себя так, будто ты обязан жить как твой отец. – Она поглядела на Каладина, стряхнув с глаз капли дождя.

– А кем еще я могу стать? – изумленно спросил Каладин.

– Есть множество профессий, открытых для умных и образованных людей. Если ты захочешь все это изучать, ты можешь стать ардентом или, возможно, штормстражем.

Штормстраж. Он машинально коснулся благодарственной молитвы, пришитой к левому рукаву и ждущей того дня, когда надо будет сжечь ее, для помощи Всемогущего.

– Они пытаются предсказать будущее.

– Это не одно и то же. Ты сам поймешь. Есть так много всего, что можно исследовать, так много мест, куда твой ум может проникнуть. Мир изменяется. Последнее письмо моей семьи описывает потрясающие фабриалы, вроде перьев, которые могут писать на расстоянии. Быть может, вскоре мужчины начнут учиться читать.

– Никогда не хотел изучать ничего подобного, – с ужасом сказал Каладин, поглядев на Тьена. Неужели мать действительнотакое сказала? Но она всегда была особенная. Свободная, в мыслях и словах.

Тем не менее, стать штормстражем… Они не только изучали сверхшторма и – увы – предсказывали их, но и пытались открыть их тайны. И изучали ветра.

– Нет, – сказал Каладин. – Я хочу быть хирургом. Как отец.

Хесина улыбнулась.

– Если ты действительно выберешь это, тогда – как я уже сказала – мы будем городиться тобой. Но отец и я хотим, чтобы ты знал – у тебя есть выбор.

Они еще посидели какое-то время, давая дождю промочить их до последней нитки. Каладин внимательно разглядывал серые облака, спрашивая себя, что интересного нашел в них Тьен. Наконец он услышал, как кто-то шлепает по лужам, и рядом с домом появился Лирин.

– Что?.. – начал он. – Все трое? Что вы там делаете?

– Празднуем, – безразлично ответила мать.

– Что?

– Случайности жизни, дорогой.

Лирин вздохнул.

– Дорогая, ты иногда бываешь такой странной.

– Разве я это скрывала?

– Очко в твою пользу. Слазьте. На площади собрание.

Хесина нахмурилась. Она встала и спустилась вниз по склону крыши. Каладин взглянул на Тьена, и они оба встали. Каладин засунул в карман деревянную лошадь и аккуратно заскользил вниз по мокрому камню, его ботинки хлюпали, по щекам бежал холодный дождь. Наконец он добрался до земли.

Вслед за Лирином они поплелись на площадь. Отец выглядел озабоченным и шел сгорбившись, с побитым видом, как всегда в последнее время. Может быть, он и притворялся, чтобы обмануть Рошона, но Каладин подозревал, что нет. Отцу не хотелось расставаться со сферами, даже если это была хитрость. Слишком похоже на поражение.

Впереди, на площади, собралась толпа, каждый держал зонтик или был одет в плащ.

– Что это, Лирин? – обеспокоенно спросила Хесина.

– Рошон сам собирается появиться, – сказал Лирин. – Он попросил Вабера собрать всех. Весь город.

– В дождь? – спросил Каладин. – Не мог подождать до Прояснения?

Лирин не ответил. Семья шла молча, даже Тьен притих. Они прошли мимо спренов дождя, стоявших в луже и светившихся слабым голубым светом; они напоминали тающую свечу без пламени, высотой по щиколотку, и появлялись только в Плач. Говорили, что эти сияющие цилиндры – всегда тающие, но никогда не становящиеся меньше, с единственным голубым глазом на верхнем конце – души дождевых капель.

К тому времени, когда появилась семья Каладина, большинство горожан уже собрались на площади и встревоженно переговаривались. Были там и Джост с Наджетом, но они не махнули Каладину; казалось, прошли годы с тех пор, как они чем-то напоминали друзей. Каладин поежился. Родители называли этот город домом, отец отказывался уезжать, но он чувствовал себя все более и более чужим в этом «доме».

Скоро я уеду, подумал он, с удовольствием представляя себе, как бросит Хартстоун и этих недалеких людей. Поедет туда, где живут настоящие светлоглазые – красивые люди с честью и совестью, достойные высокого положения, данного им Всемогущим.

Подъехала карета Рошона. За годы в Хартстоуне она потеряла почти весь свой лоск, золотая краска отслоилась, темное дерево покорежилось. Как раз тогда, когда карета выехала на площадь, Вабер и его сыновья сумели натянуть маленький навес. Дождь усилился, капли громко забарабанили по полотну.

Со всеми этими людьми вокруг воздух пах иначе. На крыше он был свежий и чистый. А сейчас казался удушливым и влажным. Дверь кареты открылась. Рошон стал еще толще, и его костюм светлоглазого пришлось перекраивать, чтобы он смог втиснуть в него свое пузо. К культе правой ноги крепился деревянный протез, скрытый за обшлагом его штанов. Он неуклюже выбрался из кареты и, недовольно ворча, забрался под полог.

С жидкой бородой и мокрыми тягучими волосами он почти не походил на себя прежнего, но глаза – они остались теми же самыми. Из-за округлившихся щек они казались меньше, но все еще горели, когда он бросил взгляд на толпу. Как если бы он ударился о незамеченный камень и искал виноватого.

Была ли Ларал в карете? Кто-то задвигался внутри, но наружу выбрался худой мужчина с чисто выбритым лицом и светло-коричневыми глазами. Сей достойный господин носил тугой военный мундир, на бедре висел меч. Неужели сверхмаршал Амарам? Он, безусловно, выглядел впечатляюще – сильная фигура, квадратное лицо. Какая разница между ним и Рошоном!

И, наконец, показалась Ларал, в светло-желтом платье старинного фасона, с широкой юбкой и закрытым лифом. Она посмотрела на небо, потом подождала, пока лакей не принес зонтик. Каладин почувствовал, как его сердце забилось. Они не разговаривали с того времени, как она унизила его в особняке Рошона. И, тем не менее, она была великолепна. Они росли вместе, и она становилась все красивее и красивее. Некоторые находили непривлекательными ее темные волосы, обрызганные белыми кудрями – намек на смешанную кровь, – но Каладин находил их великолепными.

Отец, стоявший рядом, внезапно закостенел и негромко выругался.

– Что? – спросил Тьен, вытягивая шею.

– Ларал, – сказала мать. – На ее рукаве молитва невесты.

Каладин вздрогнул, увидев белый лоскут с голубой глифпарой, пришитый на рукаве ее платья. Она сожжет его, когда о помолвке будет объявлено официально.

Но… кто? Риллир мертв.

– До меня дошли слухи, – сказал отец. – Похоже, Рошон не хочет упускать возможности, которые сулит брак с ней.

– Он? – спросил пораженный Каладин. Рошон хочет жениться на ней сам?

– Светлоглазые постоянно женятся на женщинах значительно младше себя, – сказала мать. – Брак для них чаще всего – способ получить дополнительных союзников.

– Он? – недоверчиво спросил Каладин и шагнул вперед. – Мы должны остановить его. Мы должны…

– Каладин, – резко одернул сына отец.

– Но…

– Это их дело, не наше.

Каладин замолчал, чувствуя, как большие дождевые капли бьют его по голове; ветер уносил капли поменьше, над площадью висел туман. Вода бежала по земле и скапливалась в рытвинах. Рядом с Каладином возник спрен дождя, как бы выпрыгнув из лужи. Он уставился вверх, не мигая.

Рошон оперся о трость и кивнул Натиру, управляющему. Мужчину сопровождала жена, сурово выглядевшая женщина по имени Алаксия. Натир ударил в худые ладоши, прося толпу замолчать, и вскоре над площадью повисло молчание, нарушаемое только шелестом дождя.

– Светлорд Амарам, – сказал Рошон, кивая на светлоглазого человека в военном мундире, – временный сверхмаршал нашего княжества. Он руководит защитой наших границ, пока король и Садеас сражаются в другом месте.

Каладин кивнул. Все знали Амарама. Самый значительный из военных, когда-либо появляющихся в Хартстоуне.

Амарам шагнул вперед.

– У вас отличный город, – сильным глубоким голосом сказал Амарам собравшимся темноглазым. – Спасибо за гостеприимство.

Каладин нахмурился и посмотрел на горожан. Они казались такими же сбитыми с толку, как и он.

– Обычно, – продолжал Амарам, – я поручаю это одному из моих офицеров. Но поскольку я в гостях у своего кузена, я решил поговорить с вами сам. Задача не настолько утомительная, чтобы я выставил их вместо себя.

– Извините меня, светлорд, – сказал Каллинс, один из фермеров. – О чем идет речь?

– О новобранцах, конечно, добрый фермер, – сказал Амарам, кивая Алаксии, которая вышла вперед с листом бумаги, прикрепленным к доске. – Король взял с собой большинство наших армий и теперь исполняет Пакт Мщения. Мне не хватает людей, и я вынужден набирать новобранцев во всех городах и деревнях, через которые мы проходим. Конечно, предпочтение отдается добровольцам.

Горожане молчали. Мальчишки болтали о том, как бы сбежать в армию, но мало кто действительно хотел туда идти. Хартстоун должен был поставлять еду, и только.

– Я сражаюсь далеко не в такой славной войне, как война мщения, – продолжал Амарам, – но наш священный долг – защищать нашу землю. Служба продлится четыре года, и в конце вы получаете бонус – одна десятая годовой зарплаты. Можете вернуться домой, а можете служить дальше. Если покажете себя героями и подниметесь в ранге, увеличите нан, для себя и своих детей. Ну, есть добровольцы?

– Я пойду, – сказал Джост.

– И я, – добавил Абри.

– Джост! – Мать Джоста схватила его за руку. – Урожай…

– Урожай очень важен, черноглазая женщина, – сказал Амарам, – но далеко не так, как защита нашего народа. Король посылает нам богатства, которые он добыл на Равнинах, и эти гемсердца могут обеспечить Алеткару еду в случае крайней необходимости. Добро пожаловать, вы двое. Кто-нибудь еще?

Еще три мальчика шагнули вперед и один взрослый, Харл, жена которого умерла от шрамлихорадки. Именно его дочь Каладин пытался спасти после падения, но не сумел.

– Замечательно, – сказал Амарам. – Еще?

Горожане молчали. Довольно странно. Каладин часто слышал, как многие из мальчиков говорили, что хотят присоединиться к армии. Сейчас они все стыдливо отвернулись. Каладин чувствовал, как сердце бьется, нога дергается, все тело зудит, так ему хотелось шагнуть вперед.

Нет. Он будет хирургом. Лирин поглядел на него, в его темно-коричневых глазах промелькнул намек на озабоченность. Но Каладин не шагнул вперед, и он расслабился.

– Очень хорошо, – сказал Амарам, кивая Рошону. – Значит, мы возьмем тех, кто в списке.

– Списке? – громко спросил Лирин.

Амарам посмотрел на него.

– Армии нужно много людей, темнорожденный. Первыми я беру добровольцев, но армию необходимопополнять. Лорд-мэр, мой кузен, взял на себя обязанность – и честь – решить, каких людей можно послать.

– Прочитай первые четыре имени, Алаксия, – сказал Рошон. – И последнее.

Алаксия посмотрела на список и сухим голосом прочитала:

– Аджил, сын Марфа. Каулл, сын Талеба.

Каладин с мрачным предчувствием посмотрел на Лирина.

– Он не может взять тебя, – сказал Лирин. – У нас второй нан, и мы выполняем важные функции в городе: я хирург, ты – мой помощник. По закону нас не могут призвать. Рошон это знает.

– Хабрин, сын Арафика, – продолжала Алаксия. – Джорна, сын Лутса. – Она помедлила. – Тьен, сын Лирина.

На площади воцарилась тишина. Казалось, даже дождь на мгновение прекратился. Потом все глаза обратились к Тьену. Мальчик выглядел огорошенным. Лирин и Каладин – хирург и его единственный подмастерье – не подлежали призыву.

Но не Тьен. Третий подмастерье плотника, совсем не важный и не защищенный никаким законом.

Хесина изо всех сил обняла Тьена.

– Нет!

Лирин шагнул вперед, как если бы хотел защитить их. Каладин стоял, как громом пораженный, и глядел на Рошона. Самодовольного, улыбающегося Рошона.

Мы взяли его сына, прочитал в его глазах-бусинках Каладин. Это месть.

– Я… – сказал Тьен. – Армия?

На мгновение он потерял всю свою уверенность, весь свой оптимизм. Его глаза широко открылись, он стал бледным, как смерть. Он падал в обморок, когда видел кровь. Он ненавидел драться. И был слишком мал и слаб для своего возраста.

– Он слишком молод, – заявил Лирин. Соседи робко расступились, оставив семью Лирина в одиночестве.

Амарам нахмурился.

– В городах в армию идут молодые люди восьми и девяти лет.

– Дети светлоглазых! – выкрикнул Лирин. – И их только записывают в офицеры. Их не посылают в бой!

Амарам нахмурился еще больше. Он вышел из-под навеса и подошел к семье Лирина.

– Сколько тебе лет, сынок? – спросил он у Тьена.

– Ему тринадцать, – ответил за сына отец.

Амарам взглянул на Лирина.

– А, хирург. Я слышал о тебе. – Он вздохнул и посмотрел на Рошона. – У меня не было времени разбираться в вашей мелкой политике, кузен. Разве не ты говорил о другом мальчике?

– Это мой выбор! – твердо сказал Рошон. – Дарованный мне законом. Я посылаю тех, без кого город может обойтись, – и этот мальчик первыйиз них.

Лирин, полный гнева, шагнул вперед. Сверхмаршал Амарам схватил его за руку.

– Не делай того, о чем будешь потом сожалеть, темнорожденный. Рошон действует согласно закону.

– Ты спрятался за законом, ты издевался надо мной, хирург, – крикнул Рошон. – А теперь закон повернулся против тебя. Храни свои сферы! Выражение на твоем лице стоит их всех вместе взятых!

– Я… – снова пролепетал Тьен.

Каладин никогда не видел брата таким испуганным.

Каладин чувствовал себя бессильным что-либо изменить. Толпа во все глаза глядела на Лирина, схваченного рукой светлоглазого генерала. А Лирин не сводил взгляда с Рошона.

– Я возьму парня курьером на год или два, – пообещал Амарам. – Он не будет сражаться. Это самое лучшее, что я могу сделать. В эти времена мне нужна любая пара рук.