Текст книги "Рассвет пламенеет"

Автор книги: Борис Беленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

XXXVII

По приказу Симонова Магура и Кудрявцева были оставлены несколько позади. Нужно было организовать медпункт первой помощи. Место выбрали между двумя возвышенностями.

– У нас превосходный пункт приема. Мы на какой-то заброшенной дороге. И как раз на изгибе. Со всех сторон окружены возвышенностями, – сказала Магура.

– Какой уж там пункт!.. – вяло усмехнулась Лена. – Пустое место это, Тамара Сергеевна, а не медпункт.

Магура как будто удивилась и несколько секунд молча, не мигая, смотрела в лицо Кудрявцевой. Но затем засмеялась, продолжая:

– А ты вообрази, что здесь все по-настоящему. Вот как что-нибудь в детстве воображала. Ведь играла же в куклы?.. Я, бывало, тоже… Только из школы, в уголочке где-нибудь пристроишься, расставишь разные пузыречки, стеклянные баночки, тряпочки расстелешь, красный крест нарисуешь карандашом. Все братишку перевязывала. А когда надоедала, то он от меня убегал. Ну я тогда бралась за кошку. Папа, помню, смеялся надо мной: «Быть тебе ветеринаром, Тамара». Пришлось в мединститут определяться. И не жалею, что стала врачом – люблю я свое дело.

Как бы не дослышав последних слов Магуры, вздохнув, Лена продолжала:

– Мы, Тамара Сергеевна, не в куклы играем, а боремся за жизнь людей. Не надо нам никаких карандашей рисовать красный крест. Он есть уже на наших сумках. И не здесь бы мне, например, с моей сумкой быть, а рядом с людьми, где их ранят!

Магуда снова быстро и недовольно глянула на Лену. Хотела возразить, но подождала. Она смотрела, как Лена в это время словно что-то искала печальным взглядом вокруг и ничего не находила, переводя блуждающий взор с точки на точку.

– Мы так не должны, – стояла на своем Кудрявцева, по привычке наматывая на палец лямку своей сумки. – Стыдно сидеть вдали от живых людей. А все это потому, что так захотелось Симонову: «Оставайтесь здесь, приготовьте пункт приемки!». Неужели он думает оградить нас от опасности? И к чему он беспокоится обо мне, например?..

– Ты слишком молода судить о Симонове, Лена, – не дав ей закончить, строго заметила Магура. – Когда он отдавал распоряжение нам, его мысли не вращались, как это у тебя получается…

– Что вы этим хотите сказать? Тамара Сергеевна? – вспыхнув, спросила девушка.

– А то, что напрасно ты думаешь, будто проявишь невесть какой героизм, приплевшись в окопы. И критиковать комбата не следовало бы, – уже мягче молвила Тамара Сергеевна, догадываясь, что Лена в это время краснеет, наверное. Как всегда, застыдившись, девушка краснела и не как-нибудь – слегка, сама, быть может, не подозревая того, но почти до слез.

Глядя на нее, Магура вдруг засмеялась. Это еще больше смутило и в то же время разозлило Кудрявцеву, посмотревшую на свою старшую подругу прямо, с безмолвием, по-видимому, желая подчеркнуть, что она осталась при своем мнении.

– Не о личном думать нам надо, Лена, – протяжно продолжала Магура. – Не то время, чтобы что вздумалось, то и делать.

– О чем вы, я не понимаю? Ей-богу, я вас не понимаю, о чем вы? – воскликнула Лена, чувствуя, как горят ее щеки.

– Там, – кивнула Магура к переднему краю, – мы бы успели перевязать – и то кое-как – двух-трех человек. А сюда будут все поступать.

Немного успокоенная дружеским тоном Лена спросила:

– Но как мы будем эвакуировать раненных?

Этот вопрос волновал и Магуру, но она помнила обещание Симонова. А его обещание никогда не оставалось невыполненным. Ответила Лене почти уверенно:

– Андрей обещал лошадей под волокуши… Ты знаешь, что это такое? Мы с тобой видели эти волокуши, когда шли сюда. Штука довольно неудобная. Но что еще в горах можно придумать? Будем приспосабливать все, что окажется в нашем распоряжении.

– Только вот что, Тамара Сергеевна, – сказала Лена, как обычно, мягким голосом, – когда эти волокуши здесь появятся?

– Лошадей должны бы подогнать на рассвете. Жаль, что в потемках трудно ориентироваться, где тут можно останавливаться с ними. А это надо знать. Живой транспорт не перекалечить бы. Теперь лошади, пожалуй, для нас самое главное.

Наговорившись и почувствовав усталость, Магура и Кудрявцева решили отдохнуть. Раненных не ожидали, поскольку, как предполагалось, батальон вступит в бой лишь на рассвете. Привалившись плечами друг к дружке, затихли обе. Тамара Сергеевна, кажется, уже спала, тихонько посвистывая носом. Лена же, хотя и чувствовала усталость и находилась как бы в полусне, еще лежала с открытыми глазами, устремив их в даль неба, порезанную длинными беловатыми полосами, из-под которых выглядывали дробные, робко мерцающие редкие звезды.

Она лежала словно притаившись и чувствовала, что боится шевельнуться из опасения потревожить те чувства, какими она была вся переполнена.

«Тамара Сергеевна странно поняла меня, – с обидой думалось ей. – Может, мне больше хочется быть рядом со своими старыми товарищами – Рычковым, Вепревым, Серовым… Надо же как-то забыться, чтобы все у меня пошло по-старому, как все законным путем шло до встречи с Рождественским».

Но только она подумала так, как ей вспомнились штыковой бой в районе разъезда Солнушкин, переход фронта, скитание в пустынной степи и затем госпиталь, – всюду Рождественский. Все связанное с ним, все памятное так и замелькало перед ее глазами. Своим мысленным взором она стремится проникнуть глубже во все, что пережито вместе с ним. Она, наконец, уснула.

Магура уже встала и смотрела сбоку в побледневшее лицо просыпающейся девушки. Хотелось дать отдохнуть ей как можно дольше. Лена же, хотя и просыпалась, все еще оставалась недвижимой, лишь шевелила губами.

Странные вещи происходили в ее голове. Заметное усилие заговорить внезапно исчезло, чтобы затем снова возникнуть на губах. И наконец, изо рта вырвались слова: «Да это же гроза надвигается. Почему же такие немые громы? И молнии вспыхивают не ярко». Затем, успокоившись, еще не поднимая век, прислушалась. Молнии действительно вспыхивали, но не в небе, а в мутном воздухе над самой землей. И громы гремели, только они были не такие немые, какие слышались ей сквозь сон.

– Доброе утро, Лена, – сказала Магура.

– Здравствуйте, Тамара Сергеевна, – тихо откликнулась Кудрявцева, быстро вскакивая на ноги. – Проспала я самое интересное: утро на новом месте.

– Утро только начнется, не сокрушайся.

Лена, впрочем, и сказала об этом только для того, чтобы скрыть смущение, возникшее в ней при воспоминании о вчерашнем разговоре. Сложила свою плащ-палатку, быстро перевязала ее шнуром, поправила выбившиеся из-под ушанки волосы, все время чувствуя, что смущение не проходит. Но когда Магура говорила о том, с чего следует начать трудовой день, Лена почти не слушала ее. «Мне давно уже нужно бы поговорить с ней со всей откровенностью, – думала девушка. – Она искренне хочет отвлечь мое внимание от всяких грустных и бесплодных дум. Почему же мне с недоверием и скрытой опаской к ней?..».

– Не узнали еще, наши вступили в бой? – поинтересовалась она.

– Нет, не узнала. Недавно пришли туда комдив, командир полка. Все направились в сторону реки.

Перед восходом солнца просветлело немного в этой осеревшей котловине. Воздух все больше и больше стал наполняться красноватым отсветом, усиливая чувство загадочности и обостряя томительное ожидание. Солнце же выглянуло только на короткое мгновение и тотчас исчезло за облаками. По-прежнему дул сильный порывистый ветер, разворачивая еще не промерзшие кое-где лужицы талой воды, загоняя в них сухую листву, дергая за полы шинели. В ожидании начала боя в голове Лены кружились тревожные мысли: «Что же будет, что станет с людьми в предстоящем прыжке через реку?».

– Гляди, кто к нам идет! – неожиданно проговорила Магура, кивнув к углубленной между полем дорожке, ведущей в сторону переднего края. И потом так многозначительно подмигнула, что Лена сразу догадалась, о ком речь идет.

К санпункту шел Рождественский. Движения его были быстрыми и порывистыми. Увидев врача и медсестру, хотел засмеяться, но воздержался. От усилия казаться спокойным т равнодушным худощавое лицо его слегка покраснело, чего Лена не замечала у него прежде.

Она на расстоянии еще почувствовала, что он несет с собой неприятное впечатление от той новой обстановки, в которой была проведена ночь.

Живой! – было радостной мыслью Кудрявцевой.

– Сворачивайте-ка свой медпункт, – сказал Рождественский и тотчас сложил тонкие губы в привычную ему насмешливую улыбку, всегда возникающую у него, когда он разговаривал о чем-то несбывшемся или неудачном. – Комдиву не понравилось, что мы оставили вас в отдалении от места боя. Придется, товарищи медики, немедленно перекочевывать поближе к нашим «затылкам».

– Что, разве сейчас наступать начнете, Александр Титович? – быстро спросила Магура, по глазам которой Рождественский угадывал какой-то дополнительный, затаенный вопрос.

– Готовимся. Василенко – комдив расчетливый. Непродуманно не бросит людей… Он все осматривается. Вероятно, скоро уже даст команду. Тогда рванем! Но до этого тылы упорядочить приказано. Все должно быть на своем месте к нужному моменту, все надо привести в боевую готовность.

– Но как у вас там все-таки?

Рождественский понимал, что Магуру интересует предстоящий бой.

– Сказать, что у нас там очень скверно – рано! Не знаем мы сил противника, которыми он будет сопротивляться. Ясно одно: рассчитывать на легкий успех нет никаких оснований.

– Трудно будет? – домогалась Магура, инстинктивно чуть подавшись вперед.

– Придется на глазах у гитлеровцев делать отчаянный прыжок через горную речушку. А она, как Андрей Иванович говорит: «Ох, какая она бурная, чертяка!». Надо будет по самую грудь по воде!..

Лена с жадностью ловила каждое его слово. Когда он говорил, делая короткие паузы, обдумывая свои слова, то часто потирал высокий лоб, легонько встряхивал головой, будто отгоняя какое-то дурное предчувствие. По всему было видно, что он крайне озадачен. Вид его казался немного грустным, померкла в глазах и насмешливая игривость. И все же при коротком взгляде на Лену что-то знакомое ей, дорогое мелькнуло из-под насупленных русых бровей. Чистое, с мягкими усиками лицо его на миг осветилось добрым светом нежного чувства. Несмотря на то что огонек этот тотчас потух, она осталась счастливой и этим коротким мгновением – много ли нужно было ей ласки!.. подступив к нему ближе, сбивчиво заговорила:

– И это очень верно!.. Что комдив приказал медпункт перенести поближе к народу… Мы тут в одиночестве провели одну темную ночку… И не то что это нас угнетало, – хотя это тоже было, – но тягостно ожидание… Оставалось ворошить у себя всякие наболевшие мысли.

Только она высказалась, неприятное чувство вдруг защемило сердце, и в особенности после того, когда встретила холодный взгляд Рождественского. Ожидала ведь совсем иного ответа.

– Бывает, – с еле скрытой иронией, как бы в раздумье заметил Рождественский, – копаясь в самом себе, в своих «наболевших» мыслях, как вы говорите, товарищ Кудрявцева, мы совершенно некстати находим такое, о чем не хотелось бы знать до поры до времени.

Лена инстинктивно отшатнулась, побледнела, сама не догадываясь об этом, потом покраснела, вздрагивая от обиды губами. Ей казалось, что в его замечании был явный намек на личные переживания ее, связанные с отношением к нему. Думалось, что этим он сказал все, что могло унизить ее. Молчала, собираясь с духом, чтобы возразить с достоинством, не прощая ему того, чего он даже не сказал, а хотел, быть может, сказать. Но этого сделать ей не удалось. Не могла она подобрать веских аргументов. Да и напряженное состояние не прошло еще. Она боялась, что в ней что-то оборвется, от чего, быть может, зависит главное в ее жизни. Другой же голос в душе у нее побуждал немедленно сказать какие-нибудь слова в защиту себя. Обидно становилось покорно признавать справедливость его слов. Но только и смогла спросить:

– Значит, сейчас думать не время, судя по вашему замечанию?

– Смотря о чем, – не раздумывая, ответил он менее сдержанно, чем прежде. И добавил тотчас, опять будто намекая Лене о чем-то: – Думать, конечно, нужно, но не время долго задумываться при теперешних условиях и обстоятельствах. Теперь больше действовать придется.

– Да ну уж, завели о чем! – осторожно вмешалась Магура, по-видимому из желания изменить тему разговора. Лицо ее в это время внезапно стало менее красивым, глаза потемнели, хотя и не сейчас, а еще раньше стали неясными. – Была охота о чем спорить? Все равно ни в чем вы не убедите друг друга!

Тон и холодное спокойствие, с которым Магура произнесла свои слова, словно за что-то выговаривая Рождественскому, вызвали у него чувство возмущения. Но он подавил в себе этот внутренний протест. Не реагируя на ее вопрос, сдержанно приказал:

– Вот по этой дорожке идите к переднему краю. Там вас встретит санитар Лопатин. Ему указано, где следует разместить ваш санпункт.

– А вы разве не с нами?

– Нет, не с вами. Мне еще нужно повидать наших хозвзводовцев. Надо поговорить насчет снабжения боеприпасами, продуктами питания.

И Кудрявцеву разозлило вмешательство Магуры. «Надо же было оборвать нашу короткую беседу, – размышляла она, шагая с ней рядом. – Впрочем, мне, в самом деле, все равно, к чему б привело наше рассуждение. Я ничего не ожидала от этого разговора с ним. Может, мне только и нужен был сам процесс беседы, чтобы на душе стало легче».

– Тамара Сергеевна, – неожиданно бодро произнесла Лена, – а Титыч-то наш завел разговор и сам испугался.

Умерив шаг, Магура сбоку пытливо поглядела на девушку. Лицо у Лены сияло в такой мягкой улыбке, что невозможно было не ответить ей так же, как отвечают заулыбавшемуся после сна ребенку.

– Из чего ты это заключила? – спросила Тамара Сергеевна, засмеявшись открыто, хотя и невесело.

– О, я знаю его, – убежденно продолжала Кудрявцева. – В степи, бывало, заспорим мы с ним, и вот вдруг почувствует, что он не прав. Ну тотчас и старается увильнуть как-нибудь… Не то, чтобы он уступал мне, но, по-видимому, ему неприятно чувствовать себя неправым.

«А может, он и прав, говоря, что думать надо, но нельзя долго задумываться? – вдруг возникла мысль у Лены. – Разве теперь время копаться в своей душе? Быть может, через час или позже пуля сразит – убьет или ранит? В бою нельзя уберечься от всякого случая, – в таком положении мы все здесь. А может, и не убьют и не ранят? Во всяком случае судьбу себе не закажешь, как однажды Коля Рычков сказал. Но лучше ни о чем не гадать. Все равно никакого ответа найдено не будет. Лучше думать о том, что жить будем еще, что врага обязательно побьем».

Дальше шли уже пригибаясь, пониже наклоняя головы. А воздушные волны точно сменяли одна другую, все умножались и перекатывались с берега на берег реки, гулом взрывов пробуждая сырую и мрачную низменность и затянутые дымкой тумана горы, окружавшие кольцом поле сражения.

Затем им пришлось ползти, пробираясь к одному из выступов, указанному санитаром Лопатиным. И хотя у Лены сжималось сердце от всего видимого, но прислушивалась она не столько к взрывам и стрельбе, сколько к исходящему из глубины души ее голосу, таинственно шептавшему о том, что все это знакомо ей, не один раз пережито уже во время войны. Только еще воды бурной реки шумят загадочно непривычно, угрожающе из-за нее на этот берег то и дело перелетают воющие мины. Порой кажется, что все на том берегу подчинено какой-то дикой и ненасытной злобе.

– Скорей бы уж начиналось тут и с нашей стороны, – проговорила Лена, в то же время хорошо понимая, что сквозь этот скрежет мелких и горячих, резко и неприятно визжащих в воздухе осколков, через бурные и холодные потоки воды в реке нашим войскам не легко будет переправиться на противоположный берег…

Конец первой книги