Текст книги "Рассвет пламенеет"

Автор книги: Борис Беленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

VI

Вепрев и Серов расположились в сухом и глубоком оросительном канале. Они и не думали утруждать себя оборудованием огневых точек. Но когда донесся лязг гусениц, заглушивший все другие звуки в степи, Серов с напряжением прислушался, озадаченно покачивая головой, проговорил тревожно:

– Не успеть грязных тельняшек сменить, как эти бронированные черти над нами очутятся! Слышишь ты, как они где-то режут по степи?!

Но выражение испуга на его лице задержалось только на одну минуту.

– А вообще не робей, Митя, – не все ли равно – у Каспия или здесь отдавать богу душу. Но если выходит, что надо с нею проститься, так чтобы не дешево!.. А то, здорово живешь, – не хватало, чтобы ниц перед ними лечь! – и, кинув в сторону все нарастающего грохота вражеской танковой лавины, он начальственно сказал: – Готовь-ка свои противотанковые… Губа не задрожит, как крутану одному из них прямо под гусеницу!..

– Две еще есть, но запалов к ним только один, – тяжким выдохом вырвалось из груди Вепрева.

Он стоял в канаве на коленях, вглядываясь в потемневшую от поднятой пыли даль. Уже чаще, чем каждую минуту, мигали ярковато-бледные вспышки выстрелов. В знойном воздухе чернота оседала книзу, постепенно растворяясь над верхушками перезревших трав.

– Смотри-ка, они, оказывается, стороной от нас шмыганули, – сказал он, словно сожалея. – Пока что это только «лазутчики», наверно.

– Егоровцы, ты слышишь, они все еще дерутся! – не унимался Вепрев. – Мы тут кровью своей комаров откармливаем. Замечательное ремесло у нас! Ты можешь понять меня, слышишь, Сень?

Серову хотелось снова выкрикнуть: «Амбиция ты, черт!.. Надо было, как я давно советовал, пристраиваться к пехоте полковника Егорова. Вот теперь бы мы не были без руля и без ветрила», – но вместо выкрика он сказал спокойно и примирительно:

– У пехотинцев имелась организованность, налаженное управление в бою. Как и подобает им… А мы все чванились, все без общего курса… И стало из всех наших батарейщиков только нас двое. Ты даже сейчас не желаешь, как я вижу, идти в одном направлении с пехотой!.. А давно следовало на довольствие бы к ним! – огонь с водою не соединить, – вяло отмахнулся Вепрев. – А насчет довольствия, – лучше своя кукурузная лепешка, чем чужой плов, как здесь, на Кавказе, говорят. Вообще далась она мне, твоя пехота с ее довольствием!.. Самой ей нечего жрать!

Вепрев говорил затем и еще что-то, но невозможно было разобрать смысла слов его. Губы у него порой шевелились совсем беззвучно. Он продолжал лежать кверху животом, закинув за голову руки, широко раскрытыми глазами упираясь в далекое чистое небо. А Серов, хотя и не глядел на него, но прислушивался к странному бормотанию, – слова Вепрева были неясными, не составляли каких-либо законченных фраз и будто даже не выражали определенной мысли.

– Ты перестанешь тут бредить?! – не вытерпел Серов. – Скулишь, будто попавшая на чужую улицу паршивая собачонка. Слышишь, что я говорю тебе, вояка?

– На своей улице, Сеня, и паршивая собачонка – тигр! Понимаешь, – оживившись, заговорил Вепрев, приподнимаясь, – одолевают разные мелкие и пестрые мыслишки. Как я ни отталкиваю их, а они все здесь, все в голове у меня метушатся. И все о том: лучше сто раз умереть, чем очутиться вот в таком положении, как мы теперь, один раз побежденными!..

– Удивительное дело! Почему же я не чувствую, как ты, побежденным себя? – злился Серов, сознавая, что настроение Вепрева начинает подавлять его. – А если пока что отступаем, то попомни: на гору всегда взбираются с подножья. И не крути, как перепуганный…

– Бескомпасный ты удалец, Митя, вот что я тебе скажу, – ворчливо журил Серов. – Лежи, да жди!.. Подопрет же, наконец, гитлеровская пехота в данное расположение. Тогда будет над чем потрудиться. Только умей поворачиваться!..

* * *

Потрудиться краснофлотцам так и не пришлось в это мучительный от зноя день. Они расположились по правую сторону железной дороги и не видели ни отступавших обозников, ни выходившей с поля боя пехоты полковника Егорова. Но когда стемнело, прямо против них загрохотали вражеские танки. Точно они с неба обрушились на темную степь. И с такой силой затрещали и залязгали гусеницами, что Вепреву казалось, будто все у него внутри содрогается. Ему стало душно. Вырвав из чехла гранату, он машинально сунул в нее запал. Глаза его расширились, загорелись ожесточенным и гневным блеском.

Серову тоже стало не по себе: невероятно быстро между ними и танками таяло расстояние. Он хотел крикнуть о чем-то Вепреву, но голос замер в груди. В тот миг, когда он силился овладеть собой, чтобы осознать, как же сейчас поступить, ему почудилось, как вихрем к канаве гонит сорванную сухую траву. И потом показалось, что не танки неслись, а он вместе с Вепревым, и вместе с полем, летели навстречу им.

И вот стальные громады уже совсем рядом, – впереди грохнул взрыв гранаты. Но машины, со свистом рассекая воздух, одна за другой стали переползать канал, не дне которого, прижимаясь к земле, лежали Серов и Вепрев. Минутой позже только и остался запах перегоревшего бензина. Замирающий лязг гусениц все отдалялся, пока вовсе не растворился в ночной темноте.

– Что де ты скажешь теперь? – начал Вепрев. – Ведь нам здесь амба!.. Если мы в данном месте еще немного поторчим… Окружены, – везде уже немцы!

– Ну, тогда кричи караул!..

– Надо же выходить, чертова ты перечница! – настаивал Вепрев.

Серов, правда, вовсе не был упрямым человеком, как он казался нетерпеливому и порывистому Вепреву. Он прекрасно понимал свое положение, полагая, как и Вепрев, что оборона продолжаться не может. «Теперь – факт, надо будет выбираться отсюда», – произнес он мысленно.

Над степью поднялось кверху и повисло вокруг огромное зарево, с трепетным дрожанием расползаясь по темному небу. Оно так и будет висеть, пока в зеленоватой дали не займется утренняя заря.

* * *

В это время солдаты с медсестрой перевалили через железнодорожную линию. Они все еще ползли по росистому полю, прислушиваясь к замирающему вдали железному лязгу гусениц вражеских танков. Наконец, Лена выпрямилась, оглядываясь кругом, наклонилась и тихонько дотронулась до плеча Звонарева. Тот вопросительно приподнял голову, но не встал.

– Поднимайся, ну!.. – прошептала она.

Звонарев медлил, недоумевая, почему вдруг надо вставать во весь рост. Они ведь могут быть замеченными, если по степи двигается гитлеровская пехота.

– Вставайте же на ноги! – строже и более громче сказала девушка. – А то мы так и до утра не выберемся отсюда. – Лена внезапно насторожилась. Будто боясь шума от собственного движения, а может с острым предчувствием беды, медленно повела взглядом в сторону. И внутри у нее задрожало, как только она увидела возвышающиеся две человеческие фигуры. Затем увидела, как один из стоявших быстро сунул руку в карман, так что одно их плеч этого человека стало выше другого. И хотя у них были видны только туловища, ей все же показалось знакомое в этих фигурах. «Так вот это кто, – встретились снова!» – мелькнула мысль в голове Кудрявцевой.

– Это же наши старые знакомые! – сказала она, слегка встряхнув головой. А потом добавила примирительно: – Гора с горой не сходится, а человеку это сделать не трудно.

Сердце у нее стали биться спокойней. Погасив прежнюю неприязнь к матросам, она первая рванулась навстречу к ним, на ходу тихо проговорила:

– А мы думали, что морячки около Каспийского уже. Но, оказывается, и они все еще здесь!

– Хо, Сень, полюбуйся! – Вепрев широко взмахнул рукой. – Пехота тоже дает драпака на восток. Эх, почтенные вы мои кашелюбы, мало вас, что-то осталось, как я вижу. Неужели остальные концы отдали?

Вепрев говорил громко и весело. Но вот он внезапно остановился и умолк, разглядев резкое движение Рычкова. Солдат, шагнув к краснофлотцам, щупал сердитым взглядом их лица.

– Верно, что мало, – и тысячи людей в таком деле мало! – выпалил он, возмущенный тоном Вепрева. – А вот одного дурака и того будет много! Ни доверия к словам, ни желания слушать его. Идемте, – помолчав секунду, предложил Рычков, повернувшись к своим спутникам. – Нам не по дороге с этими людьми!

А когда солдатские шаги растворились во тьме, Серов угрюмо заметил Вепреву:

– Ты думаешь, что очень красиво высказался?

– В иное время мы были с тобой одинакового мнения о них, – огрызнулся Вепрев. – А вообще сдались они мне… Давай-ка лучше побыстрей ногами будем работать!

Но скоро им пришлось работать не только ногами, но и руками, – надо было ползти.

Наконец, впереди заблестела вода оросительного канала «Неволька». Влажный воздух нежно коснулся пересохших губ Вепрева. Его, однако, это вовсе не радовало. Он ждал еще больше тьмы, чтобы разогнуть затекшую спину и быстрей, во весь рост двинуться дальше.

Во время нового отдыха в зарослях молодого ольшаника, комкая бескозырку, Серов полушепотом говорил:

– До войны и в дурном сне не могло такое присниться! А сказал бы кто, – искрошил бы!

– Тсс… – Вепрев приподнял руку. – Полюбуйся вон!.. Отшагивают, ну, как дома у себя!

Из-за бугра в лощину выходила колонна немецкой пехоты. Вепрев сдернул с плеча автомат, но сейчас же опустил его.

Почти следом за немцами, держась ближе к откосу канала, поползли и матросы, скрытые тьмой. Вепрев полз впереди. Он часто поднимал голову и огладывался, затем снова припадал к земле и продолжал ползти, широко раскидывая ноги, загребая под себя колючий бурьян.

– Гады! – стонал Вепрев, стиснув зубы. – До чего обнаглели.

– Перестань бушевать, – уговаривал его Серов. – Не бесись, не трави мою душу! Поживей работай ногами, да помалкивай! Из-за твоей глотки пропадешь…

На станции Терек и в прилегающем к станции поселке бушевал пожар. Небо наливалось багряным заревом. Ночь была жаркая. Тягостная духота, мешавшая дышать, утомляла. Зарево все глубже и шире вплеталось в синевато-черные тучи. А степь гудела и рычала моторами, трескучие вспышки огня причудливо освещали ее дали.

– Отдохнем, – предложил Вепрев. – Сколько мы отмахали? Петляем как зайцы, а противник все время впереди…

Серов промолчал. Вдруг близко послышался хруст: под чьими-то ногами ломался сухой бурьян. Моряки присели, озираясь. Вблизи торчали чахлые кустики, на молодых ивах у канала пугливо трепетала листва. Далеко позади, взмахивая над землей желто-красными крыльями, металось пламя.

Опираясь на руки, Вепрев настороженно озирался вокруг. Серов невольно подумал: трусит… Он тихо спросил:

– Почему у тебя руки дрожат?

– А ну, подь ко мне, – скороговоркой позвал его Вепрев. – Взгляни! Да вот в ту сторону! Или глаза твои дымом выело? Теперь видишь?

Серов напрягал зрение, глаза его начали слезиться, но он ничего не мог различить. Вепрев выругался.

– Эх, друг мой… Пентюх из тебя, а не разведчик. Ну вон же, вон!

Серов рассмотрел странно прыгающие серые тени. Они то припадали к земле, то поднимались, размахивая руками, точно играли в какую-то игру.

– Что же это, Митя?

Вепрев почесал затылок.

– Не понимаешь? Прислушайся: окопы роют!

– По-настоящему развернули фронт. Значит, по-доброму нам отсюда не выбраться. Нож, Митя, не потерял?

– Шевельнетесь – смерть! – вдруг по-русски сказали негромко, но грозно.

Вепрев быстро обернулся, чтобы не получить выстрела в спину, схватился за нож, но в это же мгновение крепкие руки повалили его на землю и заткнули рот.

Над степью лежала прежняя тишина.

* * *

Минут десять спустя Вепрев и Серов стояли перед стройным чубатым человеком, который не особенно интересовался ими. Вокруг продолжалась неутомимая пляска темных фигур. Осыпалась земля, глухо позвякивали лопаты. Здесь же невысокий коренастый человек наставительно говорил кому-то:

– Вы пойдете в штаб батальона, а там решат, куда вам дальше. Может быть, и оставят… Здесь вам сейчас не место!

Женский голос, знакомый Вепреву, возражал:

– Напрасно уговариваете. Вы хотите напугать меня, потому что я женщина.

– Я вас не уговариваю, а требую!

– Воевать – у нас право равное!

– Воевать и без вас есть кому.

– Вы знаете, сколько нам пришлось выстрадать? От самого Харькова… Легко сказать – уйдите! Нас осталось только трое!

Пока продолжался этот разговор, Серову и Вепреву развязали руки. Поняв, что попали к своим, злясь на приземистого человека, который верховодил всеми, Вепрев процедил сквозь зубы:

– Невежливо встретили, получается! Я черноморец, а вы меня скручивать?! Дмитрия Вепрева связать!..

– А я командир отделения, старший сержант Евгений Холод. Познакомимся, черноморец!

Этот голос, спокойный и задушевный, вдруг вызвал у Вепрева желание обнять старшего сержанта Холода. Однако матрос сдержался. Протянув руку, он проговорил примирительно:

– Тонуть, так разом, – миримся, а?

Мы не ссорились, – ответил Холод. – А тонуть я не хочу и вам не советую. Дрянь дело – тонуть! Мы пришли сюда бить оккупантов, моряк. Вот к нам и пристраивайтесь…

Чубатый человек, молча изучавший матросов, спросил неожиданно:

– Есть хотите?

VII

Далеко в степи по-прежнему видны были слабые отсветы пожара. У Терека громыхали глухие взрывы. Предвестниками грозы в небе забились неяркие сполохи. Где-то гудели моторы, доносился сыпучий треск гусениц.

Майор Симонов знал, что немцы до рассвета наступать не намереваются. Пехотные части врага накапливались между станцией Терек и разъездом Солнушкин.

На командный пункт батальона с КП полка подтянули телефонный провод. Батальонные телефонисты налаживали связь с ротами.

– Вы понимаете, Тамара Сергеевна, – глуховато продолжал Симонов, – бывает, рана вовсе не смертельная, а человек умирает.

– Случается, Андрей Иванович.

– А почему это «случается»? Нужно держать санитаров ближе к переднему краю.

– Дело не только в быстроте оказанной помощи, Андрей Иванович. Шоковое состояние…

– Это вам лучше знать, – оборвал ее Симонов. – Запомните только: за каждый такой случай отвечаете вы.

– Обо мне вам нечего беспокоиться, Андрей Иванович, – ответила Магура сдержанно. – Не первый раз в бою.

– Ну-ну, – более дружелюбно проговорил Симонов, – выбирайте, что для вас легче: или будете спасать людей, или отвечать родным умерших. На вашем месте я выбрал бы первое.

– А все же будете писать родным убитых?

– Если убит в бою, – дело иное: храбро погиб, сражаясь за Родину. А что мы напишем, если человек был ранен и умер по нашей вине?

Провожая взглядом Магуру, Симонов присел на ящик из-под патронов; против воли думалось о ней…

В боях в районе Калуги он был ране в плечо. Полковой врач Магура отправляла его в медсанбат. «Что, Тамара Сергеевна, расстаемся?» – спросил тогда Симонов. Матура усмехнулась, пожала плечами и не ответила на вопрос. «Дружба наша, – сказал он ей еще, – была, как спичка, – огонь горячий, а пламя короткое».

А эта вторая встреча произошла совсем неожиданно. Майор не искал ее и почему-то был уверен, что она никогда не произойдет. Но однажды, возвращаясь из первой роты, Симонов увидел знакомую женскую фигуру. Откинув голову, опершись обеими руками позади себя о землю, раскрасневшаяся и загорелая, Матура сидела на обочине дороги, с удивлением глядя на него.

Он хотел казаться равнодушным, но не смог сдержать радостной улыбки и чуть не бросился к ней.

– Откуда вы взялись, Тамара?! – невольно выдавая свою радость, почти вскрикнул он.

Однако проходили недели, и сомнение в возможности сближения с Магурой не исчезало у Симонова.

При первой же встрече Тамара Сергеевна заявила решительно:

– Андрей Иванович, я попрошу перевода в ваш батальон.

Симонов пытался возразить ей, но она перебила его:

– Слушайте, Андрей Иванович, мне стало невмоготу выносить «ухаживания» майора Ткаченко, командира второго батальона, – и при этом так взглянула на Симонова, точно с укором спросила: неужели ты не рад нашей встрече? – Я вас искала, запрашивала управление эвакогоспиталей! – помолчав, добавила она.

Теперь, прислушиваясь к неясно доносившимся из степи голосам, Симонов рассеянно поглядывал в ту сторону, куда ушла Магура.

– Товарищ майор, разрешите? – обратился к нему старший адъютант лейтенант Мельников: – Связь с ротами налажена. Из третьей старший лейтенант Метелев сообщает: противник не обнаружен.

– Обнаружится. Поторопите с оборудованием огневых точек.

– Заканчивают уже.

Симонов хотел сказать: «Молодцы!», но в это время подбежал дежурный телефонист:

– Разрешите, товарищ гвардии майор! Из штаба полка приказание: вам явиться к комдиву подполковнику Василенко.

* * *

Штаб дивизии расположился между сопками, в трех километрах от полотна железной дороги. В темноте слышались шаги, приглушенный говор и шелест травы.

Перед Симоновым внезапно выросла могучая фигура адъютанта комдива.

– Где комдив? – спросил майор.

– Он ждет вас, ответил адъютант. – Идемте, я провожу вас к нему.

Из темноты донесся знакомый голос командира второго батальона майора Ткаченко:

– От уперта людына! Я – що, в позычку прошу? Положено батальону – вертай назад!

– Слышали? – засмеялся адъютант. – Ткаченко воюет… Буря!

– К кому это он подступает так?

– Штурмует начальника медсанслужбы. Врача требует.

– Разве ему не дали еще?

– Дали, да он требует вашего, врача Магуру.

– Она работает в таком же батальоне…

– Любимчик комдива – ему все можно – требует…

– Это ему кажется, что все ему можно, – возразил Симонов. – Комиссар мой здесь?

– Рождественский и другие комиссары полков и батальонов в политотделе. Идет совещание. Сюда, в эту траншейку давайте, товарищ майор.

Спускаясь в траншею, Симонов услышал возбужденный голос подполковника Василенко:

– Не можем же мы ждать до рассвета.

– Не в этом дело, Владимир Петрович, – отвечал ему полковой комиссар Киреев со своим обычным спокойствием. – Поезжайте одни, а я не поеду к комкору. Не нахожу нужным, не вижу надуманной вами угрозы нашим тыловикам.

Очутившись в просторной квадратной выемке, прикрытой брезентом и освещенной двумя керосиновыми лампами, Симонов козырнул комдиву:

– Разрешите, товарищ гвардии подполковник?

– Вот дождались, наконец, – высоким голосом отозвался Василенко. – Роты окопались?

– Заканчиваем.

– Что нового донесла ваша разведка?

– Немцы напротив батальона не обнаружены. Однако полагаю…

– Полагайте, – оборвал Василенко, – а себя не обнаруживайте. – И отвернулся. – Я не боялся бы риска, – продолжал он, обращаясь к Кирееву, – я не против риска для пользы дела, комиссар.

Сутуловатый и плотный Киреев сидел за походным столиком, крепко сжав переплетенные пальцы. Темные глаза его были суровы.

Минуту назад Симонову казалось, что он и комдив будут рады друг другу. Как никогда, Симонову хотелось, чтобы теперь, наконец, между ними установились те отношения, какие бывают между старшим начальником и подчиненным, которому доверяют. Он продолжал стоять навытяжку, выжидая, когда подполковник обратится к нему.

– Булата ко мне! – крикнул комдив, наклонившись к траншее.

Симонов посторонился, услышав позади торопливые шаги, по которым он узнал своего земляка майора Булата. Это был плотно сколоченный и верткий человек, с круглым энергичным лицом и быстрыми хитроватыми, всегда будто улыбающимися маленькими глазками. Булат с Симоновым были из одного города – из Кирова, но познакомились и подружились они только в дивизии, – комбат радовался слухам о предстоящем назначении его земляка командиром полка взамен командира, отбывающего на учебу. Войдя в землянку, Булат вскинул к пилотке своей сжатый кулак и на уровне виска разжал пальцы.

– Слушаю вас, товарищ подполковник!

– Вызвать ко мне командира артдивизиона капитана Смирнова – срочно!

Василенко присел к столу, раскинул хрустящую, лощеную карту, разгладил ее ладонью.

– Садитесь, Смирнов, – словно только сейчас заметив комбата, приказал он. – Не торчите на проходе, садитесь.

Симонов присел, молча и напряженно ожидая, что прикажет комдив. А тот, вяло улыбнувшись, вдруг порывисто отдернул от карты руку и, помахав ею у лица, будто отгоняя табачный дым, сказал:

– Командир корпуса приказывает немецкие танки встретить из окопов. Вы понимаете, Симонов, что против дивизии может выступить одна из трех танковых дивизий? Вас подстерегают десятки серьезных неожиданностей. Это война, товарищ инженер-строитель!

Немного задетый грубоватым, насмешливым тоном комдива, комбат промолчал. – мы не можем очертя голову бросаться батальоном на немецкий полк, – продолжал Василенко. – И на обжитые окопы не очень рассчитывайте. Засиживаться в них мы не намерены. Наступит пора, будет приказ – вперед. Предупреждаю: наломаете дров, исправлять ваши промахи у меня времени не хватит…

Тихим и спокойным голосом Киреев сказал:

– Вам следует запомнить, Симонов, и внушить своим подчиненным: при любых условиях – отступление совершенно исключается.

– Затаите дыхание, не шевелитесь до утра. Ждите, когда немцы скопом полезут, как вчера, – заключил Василенко, вставая. – Ясно?

– Мы со своим комиссаром ориентировали роты в том же духе.

– Загляните к начальнику штаба и немедленно в батальон.

Симонов козырнул и вышел.

Прислушиваясь, как замирают мерные шаги комбата, Киреев заметил:

– С Симоновым не следовало бы так резко, командир. Комбат не заслуживает…

Василенко всякий раз не мог скрыть досаду, когда Киреев подмечал его неприязнь к Симонову.

– Пока я еще не знаю, чего заслуживает этот Симонов, – сказал он. – Не знаю!

– Изучайте, будете знать, – возразил комиссар. Он встал, подошел к лампе и прикрутил фитиль. – Дымит, дышать нечем. Да-а… Людей изучать интересно, Владимир Петрович. И нужно… Тогда мы собственными глазами увидим человека – с его взлетами и срывами, с ошибками и душевными страданиями, со стремлением исправить ошибки, – будем точно знать, можно ли на него опереться. Характер командира проявляется в действии. Верно ведь? А мы с вами Симонова в действии еще не видели.

– На рассвете Руоффа встречаем, некогда мне изучать. Я не уверен в этом Симонове, как уверен в Ткаченко или в любом другом кадровом офицере. Кто он? Инженер-строитель. А полку нужен настоящий комбат.

– Кстати о Ткаченко, об этом, как вы говорите «положительном комбате». Его требование неосновательно.

– А-а! – подхватил Василенко, обрадованный переменой темы. – Вы по поводу Магуры?

– По-видимому какие-то причины у нее были, если потребовала перевода. Начальник медсанслужбы мог бы не согласиться с ее доводами, но он все же перевел ее. Возвращать Магуру во второй – ни в коем случае.

– Начальник медсанслужбы жаловался мне, – с усмешкой сказал Василенко – Ткаченко его штурмует: «Виддай ликаря!» А доктор спрашивает: «А вона що, твоя?» Ткаченко не отступает: «Виддай, кажу. По-доброму виддай, а то…» – Василенко тряхнул головой и засмеялся. – Прорвало человека!

– Просто разнузданность! – возмутился Киреев, продолжая тихонько барабанить пальцами по столу.

– Самолюбивый он, черт…

– О, как же! Этому надо положить конец. Я никогда не встречался с этой Магурой, но она, по-моему, права, что решила уйти подальше от такого комбата.

– Я ему всыплю, комиссар, – сказал Василенко. – Сгоню с него всю блажь! Сгоню! Н-ну, добре. Так ты не поедешь со мной к полковнику?

Киреев не успел ответить – из траншеи послышался голос:

– Разрешите войти?

Шурша плащ-палаткой с откинутым на спину капюшоном, вошел старший лейтенант, артиллерист. Красивый и стройный, щелкнув каблуками, он встал во фронт и доложил:

– Капитан Смирнов вызван начальником артиллерии корпуса. По вашему приказанию, товарищ гвардии подполковник, я вился командир первой батареи старший лейтенант Кудрявцев.

– Добре, товарищ старший лейтенант, – сказал Василенко, любивший четкую речь и подтянутость. – Но я вас не вызывал.

– Временно замещаю капитана Смирнова, товарищ гвардии подполковник.

– Об этом следовало доложить сразу, – заметил Василенко. – Как вы выбрали огневые позиции?

– Ночь! – пожав плечами, сказал Кудрявцев. – Но все же батареи за высотками расположили. Будем вести огонь с закрытых позиций.

– А если нужно будет выдвинуться вперед, тягачи не потребуются вам?

– Народ у нас дружный и сильный. Выдвинемся без тягачей.

Щуря глаза, Василенко хитровато спросил:

– А скажите, ваши автомашины или, пусть будет по-вашему, тягачи заправлены они?

– До Моздока хватит горючего – заправлены.

– Туда пока еще Руофф нас не пустит, – возразил Василенко. – Вот что, товарищ гвардии старший лейтенант, в районе Грозного остались наши тыловые подразделения. Пошлите за ними все до одной автомашины.

Кудрявцев приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать, но так и остался стоять с испуганным лицом. Василенко окинул его взором.

– Я вижу, вы не поняли моего приказа! – строго сказал он, сдвинув над переносицей брови в одну линию.

– А как же, если вдруг… в случае прорыва? Это же орудия, боеприпасы? – полушепотом проговорил старший лейтенант, инстинктивно отшатнувшись.

– Если произойдет ваше «вдруг» или «в случае», будете умирать у орудий. А пропустите фашистов – тогда орудия нам не нужны. Ясно?

– Ясно!

– Туда и обратно, – продолжал Василенко, – даю сроку четыре часа. На рассвете они должны быть здесь!

– Разрешите выполнять, товарищ гвардии подполковник?

– Выполняйте!

Но как только Кудрявцев исчез, он почти воскликнул, обращаясь к Кирееву:

– Я знаю, комиссар, ради чего рискую, отправляя тягачи. Без боевых комплектов боеприпасов мы – только три четверти дивизия!

Вошел начальник штаба дивизии, рослый и худощавый майор Беляев.

– Владимир Петрович, из штаба группы войск вызывают вас к аппарату.

– Вон откуда, ого! – удивился Василенко и метнулся в траншею.

Вслед за ним вышли и Киреев с Беляевым. У машины взвода связи, стоявшей в глубокой выемке, Киреев услышал голос Василенко:

– Расположены до канала имени Ленина. Совершенно спокойно, товарищ гвардии генерал-лейтенант. Да, да… не обнаруживаем себя… Окапываемся.

– Командующий войсками, – шепнул Беляев Кирееву.

– Генерал приказал перебросить корпус на левый берег реки Терек. Но он-то знает, что даже в точные расчеты внезапно может вторгнуться много непредвиденных случайностей, – ответил Киреев.

Положив трубку, Киреев сказал:

– Генерал-лейтенант Червоненков интересуется, как мы чувствуем присутствие немцев. Беда наша, Сергей Платоныч, что мы все еще не знаем их сил. Вернулась разведка, Беляев?

– Вернулись. Почти без новостей.

– Вот видите, комиссар!..

Киреев промолчал. Он смотрел на равнину, окутанную темным покрывалом ночи. За смутно сереющей чертой дороги лежала густая непроницаемая тьма. А на северо-западе в небе все еще висело зарево большого, разрастающегося пожара.