Текст книги "Рассвет пламенеет"

Автор книги: Борис Беленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

ХХХ

Глубокой ночью Бугаев добрался до третьей роты. Спасаясь от комаров, комроты Метелев лежал на дне окопа с натянутой на голову плащ-палаткой. Он совершенно не реагировал на приход исполняющего обязанности комиссара и, казалось, спал. Но бодрствовал политрук Новиков, как его звали – Сережа «маленький». Он сидел и однотонно мурлыкал что-то себе под нос.

– Поешь? – спросил Бугаев, спускаясь в окоп.

– Ага, пою. Ночь-то какая! – откликнулся Новиков. И сразу же с деланным удивлением спросил: – Может быть, петь не положено? Грешно?

– Петь не грешно, но совесть забывать не следует, – откликнулся Метелев, не приоткрывая плащ-палатки. – Одуреть можно от его концерта!

– Бесплатно, что же ты хочешь, дорогой Михаил Павлович, – посмеивался Сережа.

Словно подражая Симонову, Бугаев сказал ворчливо:

– Майора интересует безымянная высотка. Петелин назвал ее караульной над всей окрестностью. Вот этой высоткой Симонов и заинтересовался. Может быть, противник не успел укрепиться как следует? Что, если бы мы под утро…

Вылезая из-под плащ-палатки, Метелев сказал озабоченно:

– Сопкой мы любовались перед закатом. Длинная, чертяка, вроде крепости. Батальоном ее не накроешь. А как же полковое начальство? Оно как посмотрит на это дело? Соседи поддержат нас?

– Майор ждет вашего мнения.

– Не докладывал, значит?

– Нет. вы же знаете Симонова. Сначала убедится: дважды два – четыре. Тогда и доложит. Он так и сказал: «Может быть, Петелин прав, опять-таки… не дать противнику укрепиться».

– Брать все равно придется, – веско заметил Новиков. – Но лучше уж сегодня, чем завтра. Я так понимаю. Кое-кого, может, и потеряем, однако лучше одного, чем десяток.

– Ваше мнение, товарищ старший лейтенант?

Метелев высунулся из окопа, посмотрел во тьму.

– За меня Сережа высказался. Я думаю – возьмем! – добавил он тихо. – Желательно не на рассвете. К рассвету они ушки настораживают, научены! А сейчас дрыхнут. По возможности без шума, тихо накрыть. Рота моя всегда на боевом взводе! Так что остановки за нами не будет…

– Нужно взводных сюда, – предложил Новичков. – Я тоже думаю, лучше ночью, чем на зорьке. Часто мы начинаем с утра. К такому часу противник стал больно сторожким. А с полуночи – да! Рубанем, что ли, Михаил Палыч?

– А чего ради давать им дрыхнуть? Если это определенно – надо бы сейчас же разведку пустить на высоту. А разрешит комдив?

– Разрешит, – решительно заявил Бугаев, но сам он не был уверен в этом.

* * *

Часовой у батареи окликнул Симонова:

– Стой! Кто идет?

– Катюша. – Симонов подошел ближе. – Вам следует считать себя убитым, – сказал он, заглядывая в глаза артиллеристу. – Убиты вы палкой по голове!

Голос позади:

– Извиняюсь, не вышло бы. Я вас давно заметил, товарищ гвардии майор.

– Почему же не окликнули?

– Я – секретка. Шел позади вас, почти рядом. Не узнай я вас, сейчас бы скрутили…

– Ишь ты? Меня? – обиженно переспросил Симонов, с уважением разглядывая рослую фигуру «секретки». – Значит, заметили?

– А то как же?

– Молодец! Благодарность объявляю.

– Служу Советскому Союзу!

– Тихонько, тихонько! Лейтенант спит!

– Никак нет, товарищ гвардии майор, – подбежав, доложил Игнатьев.

– Почему же – никак нет? надо было спать, пока было время. А сейчас уже и некогда. Приготовитесь – на колесах до высоты…

– Наступаем?

– Дополнительно будет дано указание. Я мимоходом к вам, по пути.

Впрочем, Игнатьев уже знал манеру Симонова – постоянно проверят готовность своих людей, появляться там, где его меньше всего ожидают.

– И не вышло, товарищ гвардии майор, это «мимоходом»? – спросил Игнатьев, затаив усмешку.

– У вас не вышло, а вот у минометчиков… одна-две гранаты в их кружок, и нет людей. Никаких постов в кромешную тьму – такая беспечность!

Несколько минут спустя Симонов уже был в своем штабе. В землянке горела карбидовая светилка. Сидя в углу, Мельников разговаривал по телефону с ротами, потихоньку дул в трубку, что-то записывал в полевую книжку. Иногда он искоса поглядывал на Симонова. Тот, хмуря брови, проговорил устало:

– Жалко каждого человека, Мельников. Готовим наступление, – а что будем брать? Какую-то высоту! Приходится отнимать у врага по маленькому клочку этой необъятной степи. И кровью платить за свою собственную землю!

После ухода Рождественского в тыл к противнику Симонов все чаще беседовал со старшим адъютантом. Мельников отмечал, что комбат становится более разговорчивым.

– Война без потерь не бывает, – глуховато ответил Мельников. – Старая это история.

– Истина!.. Она не успокаивает, Мельников.

Симонов выпрямился, отталкивая складной табурет с парусиновым сиденьем.

– Комдив обещал во сколько к нам? – спросил он, вытирая платком вспотевший лоб.

– В двадцать четыре ноль-ноль.

– И Петелина все нет…

– Я здесь, товарищ гвардии майор! – послышался голос Петелина.

В узком проходе, прислонясь плечом к сыпучей стенке, с автоматом на груди стоял Петелин. Он еще не знал о предстоящем штурме безыменной высоты и не мог иначе объяснить причины этого ночного вызова, как только желанием комбата еще раз прочитать ему лекцию на тему: «Современная война и роль командира в этой войне». Шагнув вперед, он вскинул к виску сжатый кулак, разогнув пальцы на уровне лба.

– По вашему приказанию лейтенант Петелин явился!

Склонившись к узкому проходу траншеи, Симонов позвал связного.

– Слушай, Пересыпкин, нам бы грамм по стою организуешь?

– Есть грамм по сто!

Выпили молча. Заметив пытливый взгляд Петелина, Симонов спросил:

– Вы что-то говорили Бугаеву о безыменной высоте. Она же не исследована?!

Досадуя, Петелин подумал: «Манера у человека!.. Всегда начинает с окольного обхода. Догадайся, к чему он клонит».

– Товарищ гвардии майор, высота исследована, насколько были возможности.

– Когда же успели во всем разобраться?

Петелин еще не угадывал, что таилось за этим вопросом комбата, и, предполагая, что наступление назначено на завтра, думал о всех выгодах положения противника. Сдерживая себя, он сказал:

– Было светло, вы же были у нас. Противник сидит на вершине, а мы, ну как оловянные солдатики. Высоту надо захватить сегодня. Любой ценой.

– Любой ценой? Ну, нет. Это меня не устраивает, – Симонов тяжело перевел дыхание и продолжал с укором: – И как поворачивается язык? Вы что, растили этих хороших парней? Вам их доверили для победы над врагом, а вы торопитесь бросить людей под огонь. Нет, так не пойдет!

– Разрешите?

Симонов не ответил. В глубоком раздумье он склонил на грудь голову, глядя перед собой в землю.

Мельникову казалось, вот сейчас он произнесет: «А я поверил. Решили было использовать темную ночку». Но Симонов с напряжением думал о чем-то. Мельников осмелился положить конец тягостному молчанию:

– Товарищ лейтенант, командира батальона интересуют ваши конкретные предложения, как овладеть высотой 113.

– Я же говорю, моя рота, как на сцене, а противник будто в зрительном зале.

– Конкретней?

Рубанув кулаком по воздуху, Петелин сказал:

– Втихую, пластунами до верха. Ночка поможет! Разрешите?

Симонов любил задор, любил и Петелина за то, что тот продолжал жить неустанной мыслью о борьбе с врагом и о движении вперед. Скрывая улыбку, он ответил:

– Безымянную высоту накроем сегодня ночью. Но зачем же любой ценой? Главное – стремительность. Нагрянем скрытно, внезапно, без горлопанства! Наше присутствие на высоте должно произвести на противника впечатление полного разгрома. Но дальше высоты не идти. Ночь, увлекаться нельзя.

– Ясно, товарищ гвардии майор! – звонко ответил повеселевший Петелин. – Жизни своей не пожалею.

Симонов неодобрительно поглядел на него:

– И свою жизнь надо беречь.

Он приоткрыл край брезентового потолка, вгляделся в сторону сопок. Там, в темной дали, теплилась и медленно тлела бледная зорька. Разрывая тишину, над головами прошелестел вражеский снаряд, ухнул в ночи, как филин. Отвернувшись, Симонов продолжал:

– Враг не может не оценить безымянную высоту. Захватим ее – придется выдерживать отчаянную контратаку противника.

Однако Петелин уже рассеянно слушал его. Он был всецело поглощен мыслью о предстоящем бое. Словно подстегивало его что-то: скорей бы в роту.

Наконец Петелин вышел из командирской землянки. Крупными хрусталиками сыпался дождь. Свежесть ночи охлаждала разгоряченное лицо. Над степью шумел ветер, разгоняя облака и делая небо пегим. Под ногами шуршали корявые кустики, сбрасывая осенний мертвый лист. За расположением третьей и второй рот рвались мины, и гулкий гром их перекатывался с правого фланга на левый. Станковые пулеметы, захлебываясь, отсчитывали секунды. В сторону первого батальона, во тьму с высоты струились цветные ручейки трассирующих пуль.

Не заходя к себе на КП, Петелин пошел к левому флангу. Вблизи он расслышал сдержанный сторожкий хруст. Кто-то крался за ним, приминая хлопковые стебли, шелестя намокшей одеждой. Петелин резко присел, всматриваясь в черную пустоту, ловя загадочный шорох.

– Это я, товарищ лейтенант, – донесся тихий голос замполита Филимонова. – Иду, вижу – человек двигается. Думаю: кто же это здесь?

– Хотел было очередь дать, – отозвался Петелин. – А ты, собственно, куда шагаешь?

– Хочу поговорить с народом. Ночь, понимаете сами. Люди устали…Каждый день бои, каждую ночь в полусне. А человек – не машина. Пусть спят, но не все. Тьма, видимость – дрянь.

– Спать не придется.

Филимонов помолчал немного, потом спросил:

– Что, высоту штурмуем?

– Да. Симонов сказал, этой ночью накроем.

Филимонов молчал настороженно.

– Люди чертовски устали, – продолжал Петелин, – но знаешь, Филимонов, беру с финляндской пример. Вымотаешься, бывало, ляжешь в снегу, сразу уснешь. А тут команда: вперед! И сон как рукой сдергивало. Вперед, так вперед. В другой раз отоспимся.

В котловине перед холмом, где из песка торчали огромные камни, Петелина остановил окрик:

– Стой! Кто идет?

Назвав пароль, Петелин подошел вплотную, всматриваясь в лицо матроса.

– Не спите, товарищ Серов?

– На вахте…

– Скажи по совести, скучаешь по флоту?

– Скучаю, – признался матрос. – По дружку моему Митьке Вепреве скучаю. По морю скучаю.

– Что же ты не ушел в экипаж? Симонов предлагал.

– Нет уж, море потом. Я и в пехоте сердцем пришвартовался. – Помолчав с минуту, матрос вдруг оживился: – Я от Митьки письмо получил. Пишет: «Заштопали. Непробиваемым стал».

– Жив?

– А то как же? Жив, но харкает кровью. Пишет: «В госпитале тошнота».

– Слушай, Серов. Ночью атака.

– На высоту?

– На высоту. Взберемся, как думаешь?

– Ну почему же… Взберемся, раз надо.

– Мы тут пройдемся по окопам. Когда начнем, – дружно и без горлопанства.

– Вот это верно. Надо бы сначала тихой сапой. Потом и в рост. Будем из них пыль вышибать! Ожидать команду прикажете?

– Повзводно команда будет.

– Скоро?

– В два ноль-ноль.

– Хорошо, – Серов сунул руку в карман. – На секундер часы поставлю. Ротой или батальоном сразу?

– Батальоном. Сначала мелкими группами охотников, затем все…

Серов неторопливо вытащил нож и плавно взмахнул им наискось от левого плеча до колена. Он как бы спрашивал Петелина: «Так вот, да?» тот утвердительно кивнул головой.

XXXI

Ожидая комдива, Симонов изучал карту. Рядом с ним, склонившись, стоял Мельников. Лейтенант научился молча ждать, наблюдая. Как на смуглом лице комбата медленно играли желваки, точно он пережевывал что-то.

– Вы делаете мою работу, – не вытерпев, сказал Мельников. – Подготовить диспозицию – моя обязанность. Это делают начштабов.

Симонов разогнул спину, задумчиво посмотрел на Мельникова.

– А мне и дискурсивного рассуждения, дорогой мой, достаточно в нашем масштабе.

– Незнакомо мне это слово, – признался Мельников.

– Хвалю за искреннее признание, – сказал Симонов. – Не знаешь, значит, честно скажи: не знаю!

Он почесал циркулем за ухом, щуря глаза, точно целясь в завитушки на карте, обозначающие безымянную высоту.

– Вот она, дрянцо! – сказал он. – Условно эту чертову высоту можно назвать рубежом. А что мы знаем о рубеже, через который прыгнуть надо? Только и знаем его фронтальную сторону. Но мне этого недостаточно. А для глубокой разведки времени не осталось. Вот я и хочу формальной логикой проникнуть намного дальше. – Он улыбнулся, взмахнул рукой. – Знаю, знаю тебя. Скажешь: разведывать будем боем. Но бой я должен обосновать рядом последовательных логических звеньев, из которых каждое должно зависеть от предыдущего. Вот в чем суть дискурсивного метода, дорогой мой. В предстоящем бою надо знать, что же ждет меня за этой высоткой?

– Ясно, товарищ майор.

Василенко прибыл ровно в двадцать четыре. Он слушал Симонова, глядя не на него, а на карту, бегло набрасывая на ней красные стрелочки. Но вот он порывисто выпрямился, бросил на столик карандаш.

– Добре! Петелин утверждает, до вершины можно добраться без шума?

– Да.

– А сами вы, майор, крепко уверовали в успех операции? – Василенко искал ответа скорее в выражении лица, чем в словах Симонова. – Если сомнение в чем имеете, продумайте все еще и еще.

– Я продумал, товарищ гвардии подполковник. Петелин прав, предлагая пустить скачала мелкие группы. По-пластунски – до вершины.

– А представьте такое неожиданное препятствие: вдруг подступы к высоте заминированы?

– Высотка – ржавый замочек, – помолчав, ответил Симонов. – Но не думаю, чтобы противник успел…

– Нужно знать наверняка. Я предупреждаю вас, майор, – к этому ржавому замочку ключ в ваших руках. Сегодня у вас, не оброните – завтра передадим второму батальону, Ткаченко.

– Большинство операций строится на предположениях, угрюмо проворчал Симонов.

Василенко, казалось, не расслышал.

– И уясните: эта высотка в развитии нашего дальнейшего наступления может причинить нам много лишних хлопот, если мы сегодня ее не возьмем. Чистенько надо обделать, Симонов. Саперное имущество у нас в порядке?

– Миноискатели есть.

– Добре. На всякий случай саперов пустите вперед.

– Слушаюсь!

– Решили сами пойти?

– Думаю – есть необходимость.

– Смотрите, поосторожней…

На это замечание Симонов не реагировал, и поэтому Василенко добавил настойчиво:

– Берегитесь всяких рытвин, иначе вся машина воткнется носом, и трах, – все полетит вверх тормашками.

– Слушаюсь!

– Противник прекрасно понимает, какую ценность представляет эта высота для обороны. А мы должны продвигаться как можно быстрей. По данным Рождественского, в районе Алпатово-Ищерская Руофф возводит сильную оборонительную линию.

– Я рассчитываю, товарищ гвардии подполковник, что мои соседи поддержат операцию? – Вы имеете в виду… видимость общего наступления?

– Да. Я прошу вас. Это важно.

– Хорошо, – сказал Василенко, сверяя свои часы с часами Симонова. – Продемонстрируем. А тем временем вы врастайте в землю ногами на этой «Голгофе». Осмотримся, с рассветом дивизией двинем. – Он шагнул к выходу, ссутулясь, чтобы не задеть брезентового потолка. Да, – повернувшись, сказал Василенко, – о вашем комиссаре… Вы что-то больше не спрашиваете о нем?

Симонов насторожился.

– Все у них там в порядке?

– Рождественский опытный человек. Задание выполняется им блестяще. Вернутся – хотя это будет очень не скоро, – всех представлю к награде. Бывайте живы! В час тридцать я буду у вас.

Как только Василенко ушел, Мельников достал из планшета армейскую газету.

– Самая свежая, – сказал он, протягивая ее Симонову.

Симонов сразу же впился глазами в сводку Информбюро.

– Сталинград, Моздок и опять Сталинград! – проговорил он.

Мельников звонил в полк, что-то записывал. Но вот он услышал дрогнувший голос Симонова:

– Выйдем на воздух, Мельников, – сказал он, болезненно морщась и показывая на пламя светилки. – От карбида сдуреть можно.

Мельников понял, что дело не в карбиде. Он спросил озабоченно:

– Тяжело под Сталинградом?

Симонов не ответил.

– Закурим, лейтенант, – вздохнув, предложил он.

– Но я же не курю, товарищ майор.

– Не куришь. Это я знаю, что ты не куришь. Я много раз пытался бросить, но все курю. – Вы что-то хотели сказать мне, товарищ майор?

– Да. – Симонов махнул рукой, словно выражая этим жестом какую-то безнадежность. И вдруг заторопился. – Ну, мне пора.

– Товарищ майор, разрешите и мне с вами?

– Нет! вы будете здесь. Связь, связь держите в своих руках, Мельников. Противотанковые пушки, минометчиков – все приведите в боевую готовность. В первую очередь батарею Игнатьева. Магуру предупредите.

Мельникову хотелось обнять Симонова. Кто знает, может быть, с ним что-нибудь случится? Но он знал, что Симонов высмеет его за это. Метнувшись в землянку, Мельников вынес комбату автомат.

– Андрей Иванович, вы не очень… Поосторожней все же.

– Ладно, хватит тебе, – проворчал Симонов и через несколько секунд словно растворился во тьме.

Вслед за Симоновым, как его неотступная тень скользнул в темноту юркий, невесть откуда взявшийся связной Пересыпкин. С минуту Мельников стоял в глубоком раздумье, прислушиваясь к замирающему шороху шагов. Потом он вскочил в землянку, взял телефонную трубку, позвонил на батарею сорокапятимиллиметровок. Оставалось еще послать к минометчикам связиста. Но вот и связист ушел. И наконец, наступил период гнетущего бездействия, те бесконечные минуты ожидания боя, которые могли измотать человека сильнее, чем самая кровавая схватка.

Противник продолжал обстрел. Одиночные снаряды и мину рвались где-то позади в песках. У высоты все было спокойно. Однако Мельников не сомневался, что сейчас там под руководством Симонова идет кипучая подготовка к штурму.

* * *

Василенко и полковой комиссар Киреев находились в батальонном КП. Напряженно всматривались они в близкую черную сопку, у подножья которой готовился штурм. Уже прошли двадцать томительных минут. Прошла еще минута, вторая…

– Вероятно, все еще ползут, – сказал Киреев.

– Пожалуй, – ответил Василенко. Ему хотелось бы сказать: «За Симонова я теперь совершенно спокоен». Но самолюбие не позволяло ему признать, что он был не прав в своем прежнем отношении к комбату.

И вот загрохотало по всей высоте. Отельными яркими вспышками метнулось к небу, забеспокоилось пламя. Даже издали хорошо было видно, как брызгают искры гранатных разрывов и во тьме играют радужные отблески. Минут десять спустя склоны сопки померкли. Но теперь из далекой глубины медленно поползли золотые жучки трассирующих пуль. Они оседали над высотой, оставляя за собой тающий след. Вскоре взрывы повторились снова, застрочили автоматные очереди, затем все это внезапно слилось с ревущим гулом человеческих голосов.

– Кажется, пошли всем батальоном, – порывисто произнес Василенко. – Вы слышите, слышите, комиссар, с каким ожесточением они загудели?

– Но сопротивление жестокое, командир.

– Пожалуй, время помогать с фланга. Сигнальте ракетами второму и третьему батальонам! – коротко бросил он Булату.

– Есть сигналить! – послышалось сзади.

К хмурому небу со свистом взмыли светло-оранжевые ракеты. Молчание длилось одну-две минуты. Наконец, словно тетерев в глухой тайге, пробормотал сначала один, потом второй станковый пулемет. Затем чаще, настойчивей забилась яростная дробь очередей. Все злобней, ожесточённее заметались звуки, и по флангам первого батальона словно вся земля вскипела и забурлила огнем.

– Начали второй и третий, – с облегчением сказал Киреев. – Противнику будет над чем призадуматься, где тут главный удар?

– Что-то не ладится, чувствую! – произнес Василенко, напрягая зрение и слух.

Стоящий рядом командир полка майор Булат осторожно посоветовал:

– Дать бы заградительного огня, да чтобы поглубже за высоту. Может, время сигналить артдивизиону?

Василенко не ответил, продолжая всматриваться в ночь.

– Надо бы ударить, товарищ гвардии подполковник, – настаивал Булат.

– Ну, еще раз повторите, – рассерженно бросил Василенко. – Садитесь и ожидайте у телефона. Комиссар, пройдемте туда.

С высоты все отчетливее слышались дробные автоматные очереди, все чаще повторялись взрывы гранат, словно ломались и с треском падали огромные деревья.

Из-за межи встала серая тень, тихо, но властно окликнула:

– Стой! Пароль?

– Ваш старый знакомый! Отзыв?

Человек отступил назад и после раздумья настороженно ответил:

– Добро пожаловать…

– Где майор Симонов? – спросил Василенко.

– В бою.

– В бою, но в каком направлении?

– В направлении Берлина… – Помолчав, солдат спросил: – А вы кто будете?

– Командир дивизии.

Серый силуэт заколыхался, все отступая, и словно растворился в дыму, сползшем с вершины безыменной высоты. Но там, где стоял один, теперь выросло трое. Подошел только первый. Наклоняя голову вперед, всмотрелся. Внезапно отпрянул, выпрямился:

– Командир взвода младший лейтенант Беруашвили! – приглушенно, но четко отрапортовал он. – Взвод расположен…

– Знаю, знаю! – оборвал Василенко. – Где Симонов?

– Гвардии майор Симонов в бою. Точное местонахождение неизвестно. От него есть приказание: тянуть провод между двух сопок, в седловину… – и добавил влюбленно: – Наш майор пошел вместе с отрядами охотников…

– Дым выедает глаза. Что это горит? – спросил Василенко.

– Хлопок, товарищ гвардии подполковник. Вражеские «ишаки» лупят. В скирду сырца угодили. Горит хлопок…

Когда стали подниматься на высоту, Василенко увидел, как у самой земли, возле громадного силуэта скирды, огненной поземкой летели и вьюжилось пламя.

С высоты, прижимаясь к земле, неуклюже барахтаясь, кто-то спускался все ниже, пока не очутился под укрытием и здесь встал во весь рост. Василенко отстегнул кобуру:

– Это что же, дает задний ход, а?

– Подождите, – Киреев выступил вперед, – там же двое…

Закинув голову, человек прислушался к бешенному свистящему шушуканью снаряда.

– Кто такой? – спросил Киреев.

Человек спокойно повернулся и, прежде чем ответить, вытер пилоткой лицо.

– Не узнаете, что ли? санитар Лопатин, вот кто…

– Взяли первую линию окопов, товарищ Лопатин?

Санитар подогнул ноги, подставив плечи сидевшему на земле человеку.

– Цепляйся за мою шею, товарищ старший сержант. Так что ходить попробуем, – предложил он раненому. По-видимому, он счет праздным вопрос Киреева и поэтому не ответил. – Сможешь, дружище? А то, ну прямо замаялся. Тебя вот шестого волоку!..

Подошел Василенко.

– Как там, на высоте? – спросил он мягко.

Поднимаясь, санитар вяло сказал:

– Сами видите, как там на высоте. Пройдитесь-ка туда, будете знать…

– Вы, товарищ санитар, все же удостойте ответом своего комдива. Где ваш майор? – уже строже спросил Василенко.

Лопатин выпрямился резким рывком. На его шее, крепко вцепившись руками и мучительно простонав, повис раненый.

– Тише, тише же! – взмолился он, скрежеща зубами от боли.

– Виноват, товарищ комдив. Так что не признал. Запарился маленько. Простите, дело такое, темнота…

– Ладно. Прощаю…

– Так что разрешите доложить! Наш майор ушел с ползунами вперед рот. Они такую чертову свадьбу задали передней обороне врага, аж небо покраснело! Затем всеми ротами двинулись. И загрохотало обоюдно. Так что невозможно признать, кто стонет – наш или немец. Закрутились там все, ужасная неразбериха! Две роты, кажись, перескочили через высоту. А там овраг будто. И ужасный бой развернулся. В передней линии окопов всех гитлеровцев перебили.

– А где сейчас майор?

– Виноват, товарищ комдив, не могу знать. Ужасная свалка состоялась.

– У страха глаза велики, – проговорил раненый. – Никакой свалки не было, не бреши, если не видел. Мы в первых траншеях по совести обделали, потом уж роты пошли…

– Я о жизни нашего комбата. Так что возможно… как он рванулся вперед с автоматчиками, я приотстал маленько. Так что, может, и убит…

– Не бреши, ей-богу! – возмутился раненый. – Не может быть, чтобы майора убили! «Свалка состоялась», овраги ему мерещутся! Все ты перепутал, Лопатин.

– Я видеть не видел оврага, – оправдывался смущенный санитар. – Да чувствуется. Больно темно за высотой. Так что по этому определяю. А брехать-то не в мои годы, браток…

– Значит, первую линию вы взяли? – спросил Василенко.

– До последнего окопа, товарищ комдив, – увлеченно заговорил раненый. – Без крови с нашей стороны, можно сказать. Накрыли без шума. Прямо по совести сделали. Она, линия эта, идет по вершине, только траншеями вглубь чуточку. Может, метров на сто, не больше. А дальше скат, а там вторая линия, оттуда и рубанули по нас – это Лопатин правду сказал. Наша первая рота, говорят, будто и вторая тоже проскочили в следующую линию. Вот там не разберешь, кто в кого бьет. И меня тоже срубили, да выполз…