Текст книги "Рассвет пламенеет"

Автор книги: Борис Беленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

XVII

Девятого ноября в сумерках группа солдат и командиров собралась у свежей могилы. Вокруг кружились снежинки; в низком небе тускло мерцали звезды. За передним краем полыхал безжизненный блеск ракет, точно враг напоминал, что он еще здесь и продолжает бороться за Гизель. Солдаты негромко переговаривались, другие хмуро смотрели в землю, будто стараясь не замечать близости врага.

– …Товарищи, братья наши, – сказал Рождественский, и голос его дрогнул, – прощаемся мы с вами без салюта…

Ветер кружил снежинку и уносил их в степь вместе с вялой кукурузной листвой. В Гизеле полыхал пожар, вздымая в ночную тьму длинные языки пламени.

– …Товарищи, мы клянемся…

Рождественского тесно окружали солдаты. Кто-то выкрикнул несколько слов, но их никто не понял. Кто-то вскинул автомат и потряс над головой.

Рычков не меньше других испытывал горечь. Слушая шелест ветра, он думал о Лене: «Неужели и она в этой братской могиле?..».

Отчетливо вспомнилось ему первое ранение, когда Лена наскоро перевязала его, и он видел, что она страдает, сочувствует ему. «Лена, Лена!..» – чуть слышно с болью повторял он.

Солдаты уже расходились по своим ротам, наполняя ночь шорохом торопливых шагов.

Шагая рядом с Рождественским и еле поспевая за ним, Рычков говорил:

– Словно вот и сейчас тут она, товарищ капитан. Невозможное дело позабыть нашу девушку, товарища такого хорошего… неужели и она в этой могиле?

Рождественский тронул его за локоть и остановился.

– Не только Лену… Но об этом не надо… – сказал он с тяжелым вздохом. – Мы не знаем, где она.

Они снова пошли вперед, не встретив до командного батальонного пункта ни одного человека. А позади лишь завывал лютый ветер. Правей послышался грохот танков. «Наши!..». Рождественский знал, что наше танковое соединение скапливалось на исходных позициях к утреннему бою.

Командный пункт батальона уже не был таким, как прежде, – он стал непрерывно подвижным. От переднего края майор Симонов отставал только на сто-двести метров. Рычков увидел перед собой двух людей, лежавших на земле, прикрытых плащ-палаткой, из-под которой просачивался мутноватый свет фонарика.

– Нет, не сюда, а правей, еще правей, – слышался голос из-под палатки, – так, чтобы наша первая рота зацепила кусок окраины Гизеля. У вас на правом крыле рота старшего лейтенанта Метелева?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Добре. – Василенко встал. Пряча карту в планшет, Симонов тоже поднялся.

Заходите справа – до дороги, примерно, а на рассвете ударим по Гизелю. Идите в обход и сами, майор. Там будет нужен ваш глаз. А на левый фланг комиссара пошлите.

– Слушаюсь.

Рычков торопливо зашагал в расположение третьей роты и встретил озабоченного Метелева.

– Вблизи от меня со своей пушкой находись, – приказал Метелев. – В атаку пойдем – не отставай, не теряйся во тьме, слышишь?

Рычкову стало надоедать противотанковое ружье. Из-за этого ружья его боевая жизнь протекала в одиночестве и казалась мучительно однообразной. В моменты атак он должен был бежать позади роты – «Не отставай!». А за девятое ноября со стороны врага не было ни одной танковой атаки против батальона.

И вот, наконец, позади в небо взмыли оранжевые ракеты: одна, две, три… Рычков понимал это условное обозначение: «Ага, бегом – быстро вперед!» – подумал он и услышал голос Метелева:

– Вперед!

Вскочил и Рычков. Было неудобно бежать с неуклюжим противотанковым ружьем. А впереди уже всколыхнулось дружное «Ур-ра-а!..», и Рычкову хотелось быть вместе с другими, но Метелев подал команду:

– Ложись!

Лежа в грязи, Рычков тоскливо думал: «Четвертые сутки и все так вот: вперед – ложись!».

– Н-ну! – прозвучал голос комбата. – Опять залегли, Метелев?

Старший лейтенант не ответил, но Рычков старался угадать, о чем он думал.

Симонов пригнулся, вглядываясь в дорогу, идущую от Гизеля на Архонскую. До канавы у обочины шоссе было совсем близко.

– Еще бросок, – сказал Симонов. – У дороги укроемся, надо вперед, Метелев.

– Не поднять людей, – возразил тот. – Видите, какой огонь бушует.

– Требуху свою пожалеют, встанут, – с ожесточением сказал Рычков. – Невозможно лежать под огнем.

– Вот уже два мнения, – с упреком отметил Симонов. – Пересыпкин, две оранжевых и одну красную – давай!

– Есть – две оранжевых и одну красную!

Захваченный общим движением вперед, Рычков, взглянув по сторонам, представил с поразительной ясностью всю картину второго броска – не штурма и не атаки, а короткого рывка, с расчетом на одну лишь пядь земли, которую все еще занимал противник.

Третья красная ракета означала – ползти! Конечно, насколько хватит терпения и насколько это будет возможно.

Рычков полз рядом с Метелевым. На полпути Метелев взял его за ворот, притянул к себе, зашептал:

– Пробирайся до мостика. Оттуда будет хороший обстрел из противотанкового ружья.

– Есть, – шепотом ответил Рачков.

– Я сейчас подниму роту, не зевай! Быстрей работай ногами.

– Есть не зевать.

Рядом полз Симонов. И вдруг он сделал рывок и необычно звонко крикнул:

– Вперед!

И снова послышался топот человеческих ног. Ярче засветились ракеты, и воздух стал дымчато-лунным.

Рычков увидел Симонова, скатившегося в глубокую канаву у дороги и сразу сунувшего руку в карман.

– Перекурим это дело, – предложил он Метелеву так же спокойно, как говорил, бывало, после учебно-тренировочных занятий. – Вот тебе и не поднимем, уважаемый Михаил Павлович! Подняли, раз надо!

– Тут затишней, – согласился Метелев. – У вас, товарищ майор, не найдется на маленькую закруточку?

– Я же сказал, перекурим. Означает сие – приказ!

Хотя Метелев и знал, что Симонов вновь скомандует: «Давай!», он смотрел на майора влюбленными глазами. Страдание в эти бессонные ночи и тяжесть на сердце за павших смягчались сознанием, что оба они вместе разделяют опасность и все трудности жестокого и непрерывного боя. Давным-давно Метелев перестал обижаться на Симонов за его придирчивый нрав.

– А дальше какая задача? В Гизель вступим? – спросил он.

– Краешком пройдем. Будем обтекать с правого фланга, за жабры чтоб взять… И вообще дивизии приказано больше выбрасывать вперед правое крыло.

– По-видимому, ставится задача – прижать противника к горам?

– По-видимому, – неопределенно ответил Симонов. – Пересыпкин!

– Я слушаю вас, – мигом откликнулся связной.

– Как ты полагаешь, должны мы знать, что делается у нас на левом фланге?

– Конечно, товарищ майор, это моментом разузнаем.

– Там комиссар, повидайся…

– Есть повидаться с комиссаром.

– Почему у них там затихло?.. Странное дело, не понимаю причины.

– Я им так и скажу…

– Он сам тебе скажет, что надо.

Наступил рассвет. Сквозь туман проступили очертания построек Гизеля. Стали различимы силуэты тополей. Оглядываясь с дороги налево, Симонов еще раз убедился, что батальон выдвинулся к противоположной стороне Гизеля.

Тем временем туман постепенно поднимался кверху, скапливаясь в сгустки. Ветер раскидывал косые тучки, разгоняя по небу длинные дымчатые полосы.

Симонов приказал младшему лейтенанту Пантелееву продвинуться со взводом вперед и произвести разведку.

Прибежал Пересыпкин.

– Нету в Гизеле! – выпалил он, не переводя дыхания.

– Кого нету? Что ты болтаешь?

– Врага нету, товарищ майор!

С минуту Симонов молча смотрел на Пересыпкина.

– Ясно. – Он обернулся к Метелеву. – Воспользовались ночью и оторвались от нас.

– Не от хорошей жизни бегать стали. Черт с ними.

Сидя на бровке канавы, Симонов заглянул Метелеву в глаза:

– Вам следовало бы лучше подумать…

– Товарищ майор, но ответьте мне…

– Вперед приказываю… Вот мой ответ.

Уже в походе, догоняя отступающего противника, Симонов примирительно сказал Метелеву:

– Не-ет, с Кавказа полегонечку удрать мы им не дадим! А если некоторым посчастливится, так уж только чтобы без штанов удирали. Технику пусть оставят здесь. Чтобы второй раз с Макензеном нам не встречаться.

XVIII

В первые дни гизельской операции Клейст не без основания испытывал удовольствие от действий своих войск. Через каждые два часа адъютант приносил ему ленточки радиограмм от Макензена, сообщавшего о накапливании сил для решительного штурма Терского рубежа.

– Завтра! – сказал майор Шарке, положив перед командующим очередную сводку. – Макенезен сообщает: к штурму готовы! Наш почтенный генерал завтра будет за Тереком!

Клейст с нетерпением ожидал момента, когда, наконец, накапливание сил будет закончено. И вот сейчас ему показалось, что теперь наступит тот желанный мир между ним и командующим танковой армией, в который оба генерала прежде не верили, но к которому Клейст всегда стремился. В первую очередь он, генерал-полковник Клейст, старался продемонстрировать полное согласие с генерал-полковником фон Макензеном. Конечно, Клейст не верил в то, что Макенезен мог бы вдруг почувствовать к нему что-нибудь вроде привязанности, но все же отношения их, по его мнению, – должны были бы стать более дружескими. Этого требовала деловая заинтересованность.

– Мне очень нравится ваш оптимизм, майор Шарке, но еще рано полагать, что генерал-полковник успешно справится с такой сложной задачей.

– Но сами события – реальность, мой генерал!

– Майор! – сказал Клейст. – Не обольщайте себя. Дождемся завтрашнего утра. Нам с вами хорошо знакома одна из пословиц этих русских: «Цыплят считают по осени».

В сознании же у Клейста зрело убеждение, что 13-я и 23-я танковые дивизии прорвут терскую оборону русских. Более того – Грозный перестал быть пределом его мечты. Сквозь вечернюю мягкую тьму генерал-полковник уже представлял зыбкую гладь Каспийского моря. «В нем, – думал в эту минуту командующий, – сейчас отдыхает солнце… А там, за морем, – хлопок! Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, Афганистан, Индия. Чудесный мир, сотканный из нитей золота. Индийский океан – колоссальнейшая колыбель – в ней днем и ночью будут покачиваться военные и торговые корабли великой третьей империи!».

Нужно было провести долгую осеннюю ночь, прежде чем наступит… Нет, не рассвет, – осуществление мечты. Клейст верил, что это будет началом окончательного разгрома Северо-Кавказской группировки русских войск.

Утром он неожиданно получил от Макензена поразившее его сообщение. Оказывается, генералу Червоненкову удалось перегруппировать свои войска, и его группировка пополнилась гвардейским стрелковым корпусом, переброшенным в район Орджоникидзе и Моздокского участка фронта. Клейст сумрачно посмотрел вслед майору Шарке, принесшему эти неприятные сведения. Размашистым движением загасил окурок сигареты об изразцы печи и швырнул его в камин. Он был бледен, его дряблый, раздвоенный подбородок дрожал. Подойдя к столу, он тупо уставился в карту, испещренную синими стрелками, затем опустился в кресло. Облокотясь на стол и обхватив голову обеими руками, долго оставался неподвижным.

Но как ни велико было разочарование Клейста, ему и в голову не приходила мысль о том, чтобы пересмотреть порядок взаимодействия своих войск. И он не намеревался отказаться от запланированных сроков прорыва Терского рубежа. Позже в эфир был брошен Макензену лаконичный приказ; «Массируйте танковые, сосредоточьте артиллерийские удары по стрелковому корпусу полковника Мамынова». В течение дня Клейст оставался спокойным. Но уже шестого ноября, после нескольких неудачных танковых атак, сердце стало сосать беспокойство. Каждая новая сводка показывала, как слабеют аргументы в пользу его личного оперативного плана. Продолжая поиски средств улучшить положение своих войск, он стал подумывать, что Макензен растерялся. «Он угорел в кругу своих противоречивых идей», – злобно думал Клейст.

Макензену он радировал: «Приказываю седьмого ноября в восемь ноль-ноль в полном соответствии с заранее установленным порядком способов действий смело и решительно форсировать реку Терек». Приказ заканчивался недвусмысленным намеком: «Прекратите выжидать счастливого случая».

В дисциплинированности Макензена Клейст не сомневался: его приказ будет выполнен. Но теперь он уже не был уверен, что 13-я и 23-я танковые дивизии непременно прорвутся за Терек.

Долго сидел Клейст у стола, заставляя свое пожелтевшее лицо улыбнуться, потирая руки, как человек, сделавший смелое и очень выгодное дело. Но в остекленевших глазах его не было уверенности. Ведь завтра может совершиться самое ужасное, самое худшее, что могло случиться: потеря двух третей танковой армии и, таким образом, выход из строя основной ударной силы, брошенной против Северной группы русских войск.

Майору Шарке он приказал следить за ходом выполнения приказа и доложить обо всем лишь после прорыва Терского рубежа, а сам в полном одиночестве стал ходить по кабинету. Наконец, в изнеможении Клейст прилег на диван, но уснуть долго не мог, тем не менее он чувствовал, что отдыхает. Он любил поваляться вот так, без напряжения нервов, с расслабленным телом.

* * *

Седьмого ноября, когда на улице еще не рассеялся туман, задремавшего Клейста разбудил взволнованный голос майора Шарке.

– Прошу вас, проснитесь – событие!.. Вставайте, – скороговоркой говорил он и сразу, только успев дотронуться до плеча Клейста, отступил от дивана, встав навытяжку.

Поднявшись без излишней поспешности и протирая заспанные глаза, Клейст спросил:

– Торжествуете, майор? Доложите по порядку, какие части первыми прорвались за Терек? В каком месте мои войска образовали первоначальный прорыв?

Если бы уже было светло, Клейст догадался бы сразу, что лицо майора Шарке позеленело не от добрых вестей.

У Шарке больно щемило сердце и от нервного возбуждения судорожно подрагивала бровь. Чтобы ответить командующему, он призвал себе на помощь всю силу воли.

– Атаки наших танковых дивизий отбиты, – негромко проговорил он. – Русские перешли в наступление. Макензен сообщает, что им отдан приказ: все исходные пункты наших войск немедленно превратить в пункты обороны.

Клейст выпучил глаза, поджимая и закусывая дрогнувшие губы. Затем он тяжело встал и медленным шагом прошелся около испуганного адъютанта, глядя на него искоса. Остановившись спиной к нему, он спросил:

– Шарке, понимаете, что вы сказали?..

– Трудно с этим примириться… – начал было тот, – но…

Клейст уже не слушал и не замечал своего адъютанта.

Он грузно опустился в кресло, сжимаясь и втягивая голову в плечи.

Шарке подумал: «Следует сейчас же выйти из кабинета». Он шагнул к дверям, чувствуя, как от волнения подкашиваются ноги. И все же он был счастлив. Еще сильнее Шарко испытал это короткое счастье, когда очутился в безлюдной приемной, остановясь у своего письменного стола, заставленного десятком телефонных аппаратов.

Прислонясь худыми плечами к стене и вытирая со лба холодные капли пота, он мысленно произнес: «Вам повезло, майор Шарке. Вы ускользнули из лап раненого тигра!.. К сожалению – неизвестно, надолго ли? дела наши принимают серьезный и весьма угрожающий оборот».

В конце дня в штабе получили сообщение о выезде на Северный Кавказ рейхсминистра Адольфа Розенберга. Когда Шарке доложил об этом, Клейст подумал: «Вот уж не вовремя!». Он подозревал, что в верховной ставке Гитлера уже известно и неудачном наступлении его войск в районе Орджоникидзе, но ободрял себя: «У больших людей и неудачи большие, очень заметные… Пока не поздно, надо поискать неудачников величиной поменьше. Они, именно они проваливают разумно начатую операцию!».

– Шарке, подготовить самолет! – приказал он. – Вылетаем в зону военных действий.

– Но приедет министр… Кто встретит его без вас?

– Подготовить самолет, – строго повторил командующий. – На завтра.

– Разрешите доложить о погоде?

– Нет, не разрешаю! – отрезал Клейст. – Полетим при любых метеорологических данных.

Доказывать командующему невозможность полета было бесполезно.

К тому же весь вид Клейста говорил о том, что все его существо охвачено гневом. К нему вернулось и знакомое, прежнее ощущение постоянной тревоги. Это ощущение тревоги родилось из страха неизбежной ответственности. Розенбергу он мог бы смело сообщить о любом количестве понесенных потерь в людях, но тускнеющий ум не мог сформулировать оправдания, почему его войска очутились еще дальше от нефтеносного Грозного, чем они были от этого города до их прорыва в Северную Осетию. Клейст прекрасно понимал: если уж русские перешли в контрнаступление, значит, они успели накопить достаточное количество сил.

Выйдя в приемную, Шарке увидел с десяток офицеров, сидевших вдоль стен, кто с папками бумаг, кто по вызову. Все они ожидали своей очереди на прием к командующему. Медленным шагом адъютант обошел всех, возле некоторых останавливаясь и тихо говоря: «Вам следует обратиться к начальнику штаба. А вас командующий примет позже… Нет, сейчас он не может, обождите…».

Когда Шарке намеревался присесть, чтобы снова взяться за работу, к нему подошли три человека. Одеты они были в военную форму, но адъютант сразу угадал штатских. Один из этих людей, еще молодой, но уже отяжелевший, выступил вперед и, уставившись на адъютанта выпуклыми голубыми глазами, сказал:

– Мы должны повидать фон Клейста.

– По какому вопросу? – спросил Шарке, немного удивленный резкостью тона молодого человека.

– Я и мои коллеги, – молодой человек кивнул на двух остальных, стоявших тут же, сегодня же должны отправиться в район Грозненских нефтепромыслов. Нам поручено изучить возможности добычи нужного империи горючего.

– Господа, – с тяжелым вздохом произнес Шарке, – ваша поездка не лишена будет некоторых небезопасных дорожных приключений…

Из-за спины молодого человека вышел невысокий, но широкоплечий, со смуглым лицом, второй немец.

– Что вы этим хотите сказать? – баском спросил он.

– В район Грозного экскурсии подобного рода преждевременны.

– Рейхсминистр Розерберг, информируя деловые круги, заинтересованные в Кавказе, утверждал, что успех фон Клейста уже предрешен, – возразил молодой человек.

– Да, так было…

– У вас произошло что-нибудь?

– Самое неожиданное…

– Нас это весьма интересует.

– Еще бы! – усмехнулся Шарке.

– Вы оставляете нас в недоумении. Скажите же, в чем дело?

– Господа, – взволнованно сказал Шарке, – русские перешли в решительное контрнаступление. Они вынудили наши войска перейти к обороне… – Немного помолчав, поочередно разглядывая посеревшие лица соотечественников, он уныло добавил: – Теперь легко вам понять, по какой причине его превосходительство никого не принимает…

– Неужели так велико это событие, контрнаступление русских? – снова вмешался в разговор широкоплечий, делая вид, будто ему уже известно, чего будет стоить русским их дерзость.

– Никто не говорит, что оно велико…

– Но ваш тон! – возразил широкоплечий, повысив привычный к власти голос. – В нем совершенно отсутствуют воодушевленные интонации.

Где-то в самом уголке сознания майора Шарке вдруг зародилось чувство опасения за такую негостеприимную встречу этих незнакомых ему людей. Некоторое время он исподволь настороженно рассматривал представителей деловых кругов, вытирая пот, выступивший у него на лбу. Однако, невзирая на значительность персон, прибывших, по-видимому, по уполномочию Розенберга, набравшись храбрости, адъютант заявил:

– Вам придется подождать – командующий очень занят. Возможно, даже сегодня положение изменится… Тогда уж…

– А мы затем и прибыли, чтобы не позже, как сегодня, оказаться полезным фон Клейсту, – снова заговорил молодой человек.

– Господа! Генерал-полковнику сейчас могут оказаться полезными только солдаты!

С этими словами адъютант присел к столу, давая понять, что разговор окончен.

Но не тут-то было. Вперед проковылял третий, самый старший и, по-видимому, главный в этой тройке.

– Моя фамилия Редер, чтобы вам было известно, молодой человек, – в нос сказал он, остановившись у стола, опустив обвислые длинные руки и хмуря белобрысые брови над крохотными, заплывшими жиром глазками. – Потрудитесь доложить фон Клейсту… Я имею к нему личное поручение фюрера!

Полминуты спустя Редер вместе с Шарке вошел в кабинет командующего. Клейст даже не взглянул в их сторону. Широко расставив ноги, он стоял, глядя на карту. Лицо его словно окаменело и казалось на много лет постаревшим за один день. Шарке доложил о прибывших. Клейст бросил на стол карандаш. Из груди его рвался крик возмущения – ему осмелились помешать!.. Но он не раскрыл сжатых челюстей, лишь шевельнулись сухие губы, точно он внутренне усмехнулся от какого-то неприятного предчувствия, возникшего с появлением известного ему нефтепромышленника Редера. Затем они приветствовали друг друга. Шарке вышел из кабинета.

* * *

В кабинете командующего Редер чувствовал себя вовсе не как посетитель, даже не как старый знакомый фон Клейста, а как хозяин, неожиданно явившийся к одному из своих доверенных.

– Я хотел бы убедиться, что ваши войска оказались в затруднительном положении только по какому-то нелепому недоразумению, – воркующим голосом сказал нефтепромышленник, попыхивая сигаретой и пронизывая Клейста подстерегающим, пытливым взором.

Клейст слушал его со вниманием. Сейчас он не был похож на того чванливого гордеца, каким казался всегда, когда под маской строгости ему нужно было скрыть растерянность. Представителю деловых кругов и, как он догадывался, доверенному Гитлера он отвечал откровенно:

– Разумеется, такую возможность вы будете иметь… Я сам намереваюсь выехать в зону боевых действий. Если желаете, мы вылетим в одном самолете.

– Если так осложнились ваши боевые дела, пока что я воздержусь от поездки на фронт… Благодарю вас за внимание…

– Мое внимание больше относится к моей служебной роли, – сказал Клейст, понуро глядя перед собой. – Роль моя сейчас нелегка: силы противника вырастают удивительно быстро… Его новые дивизии появляются как раз там, где их совершенно не ожидаешь.

Нефтепромышленник смотрел на Клейста долгим оценивающим взглядом, в котором командующий прочел и удивление, и тревогу.

– Полно вам, – неуверенно сказал Редер, вынуждая себя к скептической улыбке. – Откуда взяться существенной силе сопротивления русских? Они завязли под Сталинградом.

Клейст помолчал. Он не воспользовался и длительной паузой, сделанной Редером, желавшим исподволь выяснить действительное положение на фронте.

– Я одобряю ваше решение… Действительно, вам следует самому разобраться во всех причинах, увидеть этих неудачников, по чьей вине ваши войска терпят поражение…

– Мои войска от поражения на таком же расстоянии, на каком небо от земли, господин Редер, – произнес Клейст тоном человека, знающего цену надвигающимся событиям.

Взмахнув толстыми, узловатыми руками, Редер воскликнул:

– Вот такой ваш тон уже ободряет меня! Но ваш фон Макензен, – морщась, продолжал нефтепромышленник, – только у него и удачи, что прорвался в Северную Осетию. Конечно, это было отлично сделано… Танковые дивизии он подвел к Терскому рубежу… А что ж дальше? У вас, мой друг, не возникает такого вопроса: не равнодушно ли выполнялась поставленная перед ним боевая задача?

Клейст внутренне вздрогнул и поднял голову, почувствовав раздражение от намека Редера, – он все еще считал себя непосредственно связанным с действиями танковой армии.

– Нет, я не имею основания думать так, – ответил он, сумрачно двинув бровями. – Фон Макензен рвется к нефти не менее целеустремленно, чем кто-либо иной на родине… вдалеке от фронта. Лишь с той разницей, что он ежечасно рискует жизнью…

Вряд ли можно было выше вздернуть плечи, чем это сделал Редер, удивленный дерзостью тона Клейста. Но Клейста не смутило это, он непрерывно рассматривал собеседника.

Долгое, тяжелое молчание первым нарушил Редер:

– Предупреждение фон Макензену послужило бы на пользу, мой друг, – наконец проговорил он, ловко изображая предельное равнодушие на своем лице. – Быть военным и кое-как воевать всегда считалось мудростью не великой. Но если генерал Макензен не научится побеждать, – а в этом наша главная цель, – тогда я не поручусь, что он получит некоторую долю акций в нашей компании.

Клейст догадывался, что такое предупреждение относится и к нему, но сделал вид, что не понял Редера.

– Вы намереваетесь организовать акционерное общество? – спросил он, стремясь отвлечь Редера от неприятной темы.

– Это уже решенный вопрос, – не сразу ответил нефтепромышленник. – На базах Кавказских и Иранских нефтерождений мы образуем нефтесиндикат. Объединение будет колоссальных размеров. Наше будущее предприятие фюрер предложил назвать «Востоконефтесиндикатом». Мы охотно согласились. Уже подобран инженерно-технический и коммерческий персонал. Рейхсминистр Розенберг поручил мне сообщить вам распоряжение имперского правительства, чтобы вы обеспечили нашу компанию рабочими. А главное, вы не должны позволить русским эвакуировать специалистов грозненского нефтеперегонного завода. Словом, мы на вас очень рассчитываем, мой друг. Под сенью вашего могучего крылышка зреет золото. О, да! Оно зреет и для вас… Вы очень скоро станете ощущать приятный вкус своей доли богатств, которые ожидают вас здесь.

– Я вполне разделяю ваши надежды, господин Редер, – сказал Клейст, осторожно сбивая мизинцем пепел с погасшей сигареты. – Но события показывают, что еще много потребуется усилий для достижения наших даже самых ближайших целей. Некоторые из ваших вопросов совершенно преждевременны.

Нефтепромышленник тяжело поднялся с кресла. Продолжая опираться на него, обвисая на руках, он сказал:

– Практика помогла мне оценить значение крепких нервов, мой друг. Вы не фельдмаршал Лист, оказавшийся неспособным примениться к более высокому развитию военного искусства. У старика достаточно было инициативы, но не было характера. Без этого качества командующий группой войск не мог добиться значительного технического успеха. Он не обладал уменьем целеустремленного руководства, не умел предвидеть…

– Это ваше личное мнение? – заинтересовался Клейст.

– Нет, это не только мое личное мнение, – мне так сказал фюрер… Таково мнение верховной ставки.

– Вполне разделяю мнение фюрера, – охотно согласился Клейст. – Фельдмаршал Лист стал нетерпимым в наших войсках по той простой причине, что не торопился овладеть новыми методами уничтожения русских. Он бесконечно копировал самого себя, всегда плелся колеей установившихся стандартов. А русские теперь далеко не те, какими они были в начале войны, – они стали намного сильнее. Ответные их удары довольно ощутимы, господин Рейдер.