Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 58 страниц)
14.1
Как мне жилось в дни, оставшиеся до приема? Как-то.
Спалось, елось, умывалось, слушалось, смотрелось по сторонам, разговаривалось и пыталось шутить. Тянулось, медленно накручиваясь, минута за минутой, и торопливо подгонялось неуловимыми мгновениями.
Я томилась ожиданием обещанных денег, приближающегося приема, встречи с Мэлом и совершенно не тяготилась сессией, потому что забыла о ней. Идет учеба стороной – и ладно, лишь бы не мешала бурной жизни. Словом, крыска невиданно обнаглела.
Шутка, конечно. Сессию никто не отменял, но переживания, связанные с экзаменами, отошли на второй план, поблекнув на фоне иных эмоциональных процессов. Символично, ибо для допуска к экзамену по основам элементарной висорики предстояло защитить исследовательскую работу по удовольствиям как по важной человеческой эмоции. Совместную с Мэлом.
Не знаю, как обстояли дела у соавтора, а у меня и конь не валялся: ни строчки, ни полстрочки. В голове не укладывалось, как мы с Мэлом сядем напротив преподавателя, чтобы отстаивать сделанные выводы по итогам плодотворных практических занятий.
Вообще, при мысли о Мэле у меня язык прилипал к нёбу и начинали противно дрожать коленки. Я до ужаса боялась встретиться с парнем. В любой момент могла отвориться любая дверь: в институтский холл, в аудиторию, в библиотеку, в столовую или в комнату в общежитии, чтобы подарить мне сомнительное счастье утопленничества в фосфоресцирующей зелени глаз.
Еще неизвестно, какой монетой отплатит Мэл за оскорбление висоратского самолюбия серой бесталанной крыской, преспокойно обманывающей институт и столицу в придачу. Да что там говорить – бессовестно врущей всему миру. Наверняка он придумает самую изощренную месть и не замедлит её реализовать.
В элементарной висорике есть понятие неспециальной реализации образов. Чем чаще думаешь о каком-либо событии или ситуации или о конкретном человеке, тем выше вероятность воплощения дум в настоящей жизни.
Нельзя зацикливаться на страхах, – вразумляла я себя. В самом деле, не произошло ничего из ряда вон выходящего. Обычная жизненная ситуация: девушка и парень расстались, причем о том, что они успели связать себя шаткими обязательствами, знают только парень и девушка. Так что, кто кого бросил и кто виноват в расставании, останется между неудавшейся парочкой. И что же, теперь жить, не дыша полной грудью, и не высовывать носа из швабровки, шарахаясь от собственной тени? Нужно быть сильной и уверенной в себе и для начала перестать думать о Мэле. Совсем. Словно бы не существовало никогда Егора Мелёшина на белом свете. Пустое место – и то есть, а Мэла нет. Испарился, исчез, сублимировал, растворился. Уплыл бестелесным облачком, чтобы строить карьеру видного политика.
Самовнушение не помогало. Как оказалось, проще вообразить пустое место, чем выбросить из головы Мэла, мрачно хмурящего брови. Едва прекращался какой-нибудь мыслительный процесс, как просвет между раздумьями занимал образ парня. Память услужливо преподносила улыбающегося Мэла или встревоженного Мэла или Мэла задумчивого, но чаще – Мэла невменяемого с горящими ободками в глазах, за спиной которого тянулись руины и пепелища, и я тут же забывала о том, где нахожусь, или теряла нить разговора.
Как бы то ни было, дни текли, и мне пришлось примириться с постоянным беспокойством, открывающим утром мои глаза, и с трудом утихомиривающимся ближе к ночи. Причиной непрекращающегося волнения стал неудобоваримый коктейль из предстоящих разноплановых "развлечений", к которому прибавилось напряжение, связанное с Мэлом.
Я и сама запуталась в мешанине чувств, сплетшихся в сложный клубок: тоска по парню с лихвой перекрылась нервозностью и дерганностью.
Мозг, донельзя перегруженный потрясениями ушедшего дня, забастовал, и в результате я проспала консультацию по основам элементарной висорики. Первые мгновения после пробуждения были спокойны как штиль на море, но сразу же после потягушек и порции утренних зевков стихия взбудоражилась.
Раз, – и волна с рокотом намыла картинку экзамена по символистике. Два, – и следующая волна, накатив, принесла трепет уединенной встречи под люком. Три, – и пенные гребешки, отступая, обнажили смятение правильными и жестокими словами умного человека с жизненным опытом. Четыре, – и на берег выплеснулась эйфория после победы в схватке интересов.
И так по кругу и до бесконечности, не давая сосредоточиться на учебе и заставить себя взяться за перо, то есть за исследование.
Собравшись, я двинулась в институт, и растревоженному сердцу вторило тусклое зимнее солнце, мелькавшее между кавалькадами перистых облаков, проносящимися по пастельному ковру небесной сферы. Под стать настроению порхали и мысли, перескакивая друг через друга.
В институте будет Мэл. Каким-то образом нам нужно сделать сообща работу и защитить результаты. Скоро я стану богатой. Придется открывать рот и что-то говорить Мэлу – холодно и сухо. Равнодушно. Ненавижу Петю – он во всём виноват! С какой целью Некта укусил мой палец? Нужно собраться с духом и доказать самой себе, что я решительная и могу справиться с любой проблемой. Монька, привет!
А Мэла в институте не было. Это стало понятно перед лабораторной работой по теории снадобий. Народу пришло – не протолкнуться. Все собрались, кроме Мэла.
Отсрочка встречи вызвала у меня вздох невольного облегчения. Благодаря привилегии и вывешенному на двери списку счастливчиков, я беспрепятственно попала в лабораторию с первой партией студентов, которым предстояло сотворить снадобья, выбранные согласно жеребьевке. Меня же ожидала обезболивающая мазь для А.
И опять Ромашевичевский с презрительным видом полоскал достоинство Эльзы, а она, поджав губы и отведя в сторону взгляд, терпеливо сносила оскорбления, переминаясь в сапожках с высокими шпильками.
– Максимилиан Эммануилович, у меня привилегия, – оторвала я препода от важного дела.
– Помню, – скривился Ромашка, собрав кожу гармошкой на длиннющем носу, и показал на стол у стены. – Найдите свой заказ и подходите к окну выдачи ингредиентов. Надеюсь, вы не забыли, что мыльнянка вис-модифицированная отсутствует в наших запасниках?
Эльзушка сдавленно фыркнула. Заботливость препода граничила с издевательством: какой толк в пятновыводителе, если нет самого важного компонента?
Хлопнула дверь, заставив меня испуганно вздрогнуть и обернуться. Крайний куб у окна занял мальчик-одуванчик. Слава богу, это не Мэл! – отлегло от сердца.
Отыскав среди исписанных листочков тот, на котором значилось: "Папена Э.К. 3-ий курс, немат. висорика" со списком ингредиентов, я снова подошла к Ромашевичевскому, который продолжал вполголоса пилить Эльзушку за непроходимую тупость, причем столь тонко и изящно, что при всем желании не подкопаться к оскорбительно-снисходительному тону и не подать жалобу в деканат.
И почему препод пристал к Штице? На потоке есть орава студентов гораздо безнадежнее, чем драная египетская кошка.
– Максимилиан Эммануилович, – опять отвлекла я Ромашку. Однозначно, бесцеремонность выйдет мне боком.
– Что вам угодно, Папена? Поспешите занять куб, иначе его займут другие.
Видя, что его указание и не подумали выполнить, а, наоборот, продолжают стоять под боком и причиняют психологический дискомфорт, Ромашевичевский с неохотой разрешил девице удалиться и переключил внимание на мою персону.
Вместо благодарности Эльзушка окатила меня злобным взглядом непримиримого врага, заставив пожалеть о прерванном монологе препода. В следующий раз пусть хоть до ночи тренирует барабанные перепонки нудными нотациями – мне наплевать. Между прочим, из-за Штице моя привилегия истратится на пустячный пятновыводитель вместо стоящего снадобья, поэтому требуется исправлять данную несправедливость.
И опять я вздрогнула от стука закрывшейся двери. Это староста соседней группы прошла к окну выдачи ингредиентов.
– Повторюсь, Папена, у нас нет в наличии ни мыльнянки, ни её аналогов, – повторил Ромашка для непонятливых, не сдерживая сарказм. Мол, как хочешь, так и вари свою бурду.
– А можно заменить пятновыводитель на мазь?
– Не получится, – улыбнулся препод довольно. – В наличии ингредиенты под ваш заказ, и не более того. На данном этапе поздно что-либо менять. К тому же, вы израсходовали лимит во время последнего визита, – напомнил о кубе, угвозданном малиновыми пятнами. – В отходы списано более половины компонентов, а само снадобье оказалось неработоспособным.
Злобная душонка носатика заплясала от радости, заметив мою расстроенность. Сегодня ахтулярии Ромашки будут отмщены. В его представлении мне следовало плакать от бессилия, потому что приготовленный пятновыводитель заведомо не заработает без вытяжки из листьев разъедалы и протухнет на следующий день.
По издевательской усмешке препода я поняла, что ему не жаль компонентов, которые потратятся впустую. Мне бы плюнуть и отвернуться гордо, но записка А. придавила самолюбие.
– Максимилиан Эммануилович, мне очень нужно сделать мазь. А мыльнянка у меня есть, я могу приготовить вытяжку.
– Откуда? – спросил подозрительно мужчина.
– Вылечила погибшие растения. Пожалуйста! – попросила я жалостливо. – Можно заменить это, – помахала листочком, – на мазь? А вытяжку сдам в запасник.
Видно, аховый из меня делец. Или Ромашка питал ко мне особые "дружественные" чувства. Или не поверил в сказанное.
– Смеетесь, Папена? Мыльнянке требуются особые условия произрастания и не менее полугода реабилитации. Если, конечно, вы имеете в виду те экземпляры, что подлежали списанию. Впрочем, неважно. Из-за ваших быстро меняющихся запросов другие студенты недополучат нужные ингредиенты. Процентовки составов рассчитывались заранее, поэтому замена снадобий невозможна. Идите и трудитесь, – любезная улыбка препода превратилась в волчий оскал.
Гнида буратинистая! Видите ли, жлобство его взяло. Знает же, что на мазь потребуется чуть больше десятка компонентов вместо двадцати трех в пятновыводителе, не включая вытяжку из листьев мыльнянки.
Нет, Ромашке было не жалко. Просто Ромашка пошел на принцип. Оказывается, и у преподов есть принципы, когда дело касается разграбленных оранжерей.
Ну, и подавись!
Снова скрипнула дверь. Привычно вздрогнув и оглянувшись на крепыша в полосатой кофте, я подошла к окошку выдачи ингредиентов и протянула листочек. Миловидная лаборантка начала отливать, отсыпать и отрезать, взвешивая, завязывая и завинчивая. Каждый ингредиент сверялся со списком и отмечался галочкой рядом с наименованием, после чего занимал место в небольшой корзинке.
Пока меня обеспечивали составляющими будущего пятновыводителя, я, вытянув шею, разглядывала богатство запасника и истекала слюной. Неужели Ромашке трудно переменить решение? Вон стоит пятилитровая бутыль с настойкой белены розовой, а для мази потребуется всего сто миллилитров. На верхней полке приткнут флакон из гофрированного стекла, в котором мухоморный концентрат не выпадает в осадок, и рядом пристроилась эмульсия из маковых зерен в китовом жире – как раз то, что нужно для снижения болевых ощущений.
Пока никто не видит, можно шепотом попросить лаборантку о подмене ингредиентов, – придумала я хитрость, но тут же одернула себя. Зачем подставлять человека? Ведь девушке придется отчитываться за расход материалов по моему листочку.
Прихватив по пути экипировочный комплект, я потащила корзинку в свободный бокс. Меня обуревала растерянность. Что же теперь делать? Хочешь – не хочешь, а придется готовить пятновыводитель. Вчера вечером планы были радужны и оптимистичны, а сегодняшний день обнажил гнусную принципиальность одного носатого препода.
После облачения в халат и шапочку с бахилами на столе начали выкладываться ингредиенты из корзинки. Итак, приготовить мазь не удастся. Печально, но не будем унывать.
Натянув перчатки и защитные очки, я вывалила листья разъедалы из сумки и принялась кромсать, выкладывая небольшими кучками на разделочную доску. Едкий сок брызнул на стенки куба. Вот тебе, вот! – как кровожадный мясник измельчала в крошево подвялившуюся растительную массу, представляя зловредного препода в качестве жертвы.
В труде пришло успокоение. Увлекшись, я перестала вздрагивать каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо лабораторного куба, и отбросила в сторону проблемы, изъевшие мозг и спокойствие.
Когда из бокового отвода колбы закапала дымящаяся жидкость, огонь в спиртовке был уменьшен. Вот она, долгожданная вытяжка, которая обеспечила бы институт ценным компонентом на веки вечные, не помешай предвзятая вредность Ромашевичевского. Так не доставайся же ты никому, вернее, доставайся мне, старательной трудяжке. Сырье – моё, результат труда – тоже мой, поэтому заберу его с собой и продам при случае. Другие торгуют конспектами, а я – вытяжкой из листьев мыльнянки.
Придется использовать оба пузырька из корзинки: первый – для будущего снадобья, второй – запасной, на случай так называемого "боя", если моя неповоротливость и неуклюжесть разобьет первый сосуд. Я же буду предельно осторожна. В одну посудину налью приготовленный пятновыводитель, в другую – вытяжку из листьев.
Плохо, что для пятновыводителя выдают пузырьки из обычного стекла, которое может лопнуть в любой момент. Для хранения вытяжки из листьев разъедалы годится лишь протравленный хрусталь, или, на худой конец, любая пластиковая емкость.
Повезло тем, кому выпало жребием готовить пероральные снадобья. Таким студентам вместе с корзинкой ингредиентов выдали пластмассовую бутылочку, правда, в количестве одной штуки, потому что её уж точно не разобьешь. Разве что погрызть и поточить зубы.
Слив мутноватую жидкость с лимонным оттенком в зажатый на штативе пузырёк, я придумала, как обеспечить безопасное хранение вытяжки. В общежитии перелью мутную жижу в освободившийся флакон из-под витаминного сиропа.
Сама удивилась, как получилось быстро и сноровисто приготовить заветный пятновыводитель. Все-таки могу похвастаться без ложной скромности, что теория снадобий – мой конек. Как же долго я стремилась к густой и тягучей массе мандаринового цвета! И пусть порция маловата, её хватит, чтобы вишневые пятна исчезли с одежды.
Жаль, не удалось уговорить мстительного Ромашку подойти гибко к просьбе о замене снадобий. Придется отказать А. в помощи по причине преподавательской вредности, но всё равно стыдно и неловко, словно я твердо пообещала человеку выполнить его просьбу и напрочь забыла. И все же к невольному разочарованию в собственных силах примешалось удовлетворение от удачного результата лабораторки, поднявшее настроение на несколько градусов.
Однако всё хорошее, поднявшись на две отметки, имеет тенденцию обрушиваться вниз на два десятка, особенно если вовремя вспомнить, что за дверью толпятся студенты, среди которых ждет своей очереди Мэл и высматривает меня, чтобы прилюдно выказать презрение.
Прибрав и подтерев в кубе, я положила пузырьки в сумку. Сдав лаборантке корзинку с отходами и расписавшись в лабораторной ведомости, поплелась к выходу.
Ромашевичевский куда-то исчез, не став подкарауливать меня, чтобы напоследок спросить с ехидцей: "Как поживает ваша тюря, Папена?", поэтому никто и ничто не мешало остаться в лаборатории до скончания века, прислушиваясь к гулу голосов в коридоре, чередующемуся со звонками. Но всю жизнь среди кубов и мензурок не проведешь, когда-нибудь захочется и покушать, и в туалет.
Решившись, я выскользнула из лаборатории в узкую щелку и, опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, потекла вдоль стеночки, ожидая в любой момент окрика. Сливаясь с голубой краской, семенила, пока случайно не столкнулась с чьей-то спиной в белом халате, выходящей из соседней двери.
– Извините, – пискнула, покосившись в сторону студенческих масс.
– Приветствую, коллега! – раздался знакомый голос, и я, вздрогнув, подняла глаза на неожиданное препятствие.
Передо мной стоял тот самый лаборант, с которым мы бесстрашно укрощали строптивые лианы в оранжерее и разгромили сад с ахтуляриями, вдобавок варварски утоптав стерильные боксы бесстыжими ногами. Бесстрашие приключилось тогда, а сегодня из-за него мне показали фигу в приготовлении мази.
– Здравствуйте! – ответила я, осторожно оглянувшись назад, потому что не успела разглядеть Мэла в толпе.
– Знаете, я часто рассказываю моим малышам о вас, и они признались, что вы им нравитесь, – мужчина сделал загадочное лицо.
Как же его зовут? – наморщила я лоб, вспоминая. Стопятнадцатый говорил о неудачной попытке лаборанта… м-м-м… Матусевича написать диссертацию по результатам наблюдений за уникальными камнеедами. Точно, мне довелось столкнуться с фанатиком камнеедного дела!
– Очень приятно, передайте спасибо малышам, – поблагодарила я счастливого отца многодетного семейства. – До сви…
– Можете передать им лично, – улыбнувшись душевно, мужчина распахнул дверь. – Прошу!
Не успев удивиться тому, что делает выводок лаборанта в институте, и не увидев Мэла меж спинами и лицами студентов, я шагнула в открывшийся проем.
Как оказалось, малыши гнездились на насестах в глубоких нишах, занимавших две трети просторного помещения. Надежно укрытые за стеклом, они потели при 62,7 градусах Цельсия и принимали душ из опрыскивателей, увлажняющих замкнутое пространство ниш смесью сахарно-водяной пыли.
– Мои малышатки, – засюсюкал Матусевич, постучав по стеклу. – Чудесны, не так ли?
– Чудесны, – согласилась я осторожно, разглядывая ряды полочек, протянувшиеся снизу доверху и плотно набитые камнеедами окаймленными. Лучше соглашаться и делать восторженное лицо, чтобы не спровоцировать психически неустойчивого товарища.
Я с тоской посмотрела на дверь. Как бы поскорее сбежать отсюда, пока вытяжка не проела пузырек, сумку и пол, начиная от третьего этажа и до подвала? Представив, как едкая жижа капает через сквозную дыру на затылок Некте и образует плешь, хихикнула в кулачок и успокоилась. Все ученые – помешанные индивидуумы, и каждый из них ненормален по-своему, – сделала я философский вывод и решила не бояться влюбленного в свое дело лаборанта, считавшего, что камнееды умеют общаться.
– Они не просто чудесны, а потрясающи! Величественны! Невероятны! – запел дифирамбы Матусевич. – Мной доказано, что у них наличествуют зачатки интеллекта и умение делиться информацией! И впереди немало грандиозных открытий.
Я присмотрелась к раскрытым темно-фиолетовым сферическим половинкам, опушенным по краю частыми острыми зубчиками. Каждое чудо занимало отдельный горшочек-насест, и сотни горшочков теснились на полочках.
– А правда, что они едят камни?
– Хотите спросить, оправдывают ли они свое название? – прищурился мужчина.
– В литературе об этом не говорится наверняка, точнее, никто из исследователей воочию не наблюдал процесс переваривания или перемалывания.
– Ваш интерес льстит мне и малышам! – воскликнул Матусевич. – Значит, вас тоже привлекает изумительная красота, кажущаяся неживой?
Я умолчала о том, что прочитала о камнеедах в книге под названием "Извращенные выдумки природы или тупиковые ветви эволюции" в рамках второго курса теории снадобий.
– Что-то в них есть, – протянула многозначительно, но меня оборвали.
– Всего лишь "что-то"?! – возмутился неуравновешенный лаборант. – За ними великое будущее! Камнееды еще откроют новую веху в висорике! Но об этом пока умолчу, – понизил он голос. – И у стен есть уши, к сожалению.
Нужно срочно отвлечь возбужденного товарища от скользкой темы, иначе сегодня меня запихнут в одну из ниш, чтобы наблюдать воочию за процессом переваривания, то есть перемалывания.
– Поздравляю с успехом! – похвалила я перспективного ученого. – У вас отличная лаборатория, а экземпляры камнеедов на удивление в хорошем состоянии.
– О, да! Мне выделили отдельное помещение, но пока не создали все необходимые условия. Сейчас бумаги для получения гранта находятся на рассмотрении там, – он показал пальцем в потолок, – но средства уже потекли. Скоро я избавлюсь от нежелательного соседства. После окончания ремонта мне выделят треть этажа в крыле Г! – закончил с гордостью мужчина.
– О-го-го! – воскликнула я, потому что не знала, что еще можно сказать. Наверное, попасть в крыло Г – великое достижение, коли лаборант раздулся от важности.
– Диссертация движется семимильными шагами, но приходится работать с оглядкой, – опять понизил голос Матусевич.
– Почему? – я тоже перешла на полтона ниже.
– Потому что, – изрек он и указал на малозаметную дверь между нишами. – Следует не терять бдительность, пока нас не переселят в надежное место.
– А-а… что там? – заразилась я таинственностью и немножко забоялась.
– Завистники… Конкуренты… Подглядывают и подслушивают… И вынюхивают. Для этого им не нужно особо напрягаться.
Тут я сообразила, что мнительный лаборант намекал на Ромашку-изверга, который посчитал изучение камнеедов пустой блажью. Получается, за стеной находилось помещение с кубами, в одном из которых я готовила пятновыводитель не далее как полчаса назад.
– Там другая лаборатория? – показала я на дверь.
– Поверьте, я бы с радостью забаррикадировался от недругов и недоброжелателей, но комната предоставлена мне во временное пользование. Зато в крыле Г будет, где развернуться, – размечтался мужчина и опомнился: – А? Что? Да, это дверь со смежной лабораторией, к счастью, запертая. В наше время не стоит надеяться на обычный ключ, но делать нечего. Остается смиренно ждать переезда.
Матусевич говорил и говорил, а я слушала и слушала, навострив уши и периодически вставляя комплименты камнеедам окаймленным. Видимо, беднягу переполняли переживания по поводу сохранности научных экспериментов и наработок, поэтому в мои уши вливалась бездна лишней и в то же время весьма ценной информации:
Помещение предоставлено на период ремонта в крыле Г, поэтому охранных заклинаний здесь нет. Но хозяина камнеедов настораживает, что и за стенкой не спешат отгораживаться капканными ловушками, а этот факт говорит о многом! Очень подозрительно, но терпимо. Что поделать, коли лаборант страдает рассеянностью, и ему приходится прятать единственный ключ от двери здесь же, в камнеедовом царстве. Он бы с радостью запулил гадкую штуковину в окно, но придумал хитрее – спрятал её в одной из ниш под насестами, и ни один нехороший человек никогда не догадается искать ключ там.
Прервавшись, лаборант посмотрел так, что я сразу поняла, кого он подразумевает под нехорошим человеком. Меня.
Ибо, плавая в нескончаемом речевом потоке, меня осенило, как помочь просьбе автора записки с чердака. А именно: из помещения с камнеедами попасть в лабораторию Ромашевичевского и, взяв в запаснике нужные ингредиенты, приготовить болеутоляющую мазь, после чего тем же манером покинуть место преступления.
Очень просто, как всё гениальное. К тому же, у гения преступного замысла имелся хороший козырь – отсутствие охранных заклинаний между лабораториями, что является несомненным плюсом для слепошарых воришек.
Для надежности следовало воплотить преступный замысел в глухую полночь, когда весь честный и благородный народ, включая Ромашку, будет спать и видеть третьи сны.
Намешаю мази совсем чуть-чуть, и даже препод со своим знаменитым носом не почует убыль компонентов в запаснике. Осталось придумать, где спрятаться до закрытия института и как попасть в комнату с камнеедами, а оттуда – в лабораторию Ромашки. Всего-то делов.
О том, как незаметно покинуть альма-матер, я не задумывалась. А зачем? Для этих целей есть тупиковая лестница в северном коридоре на втором этаже. Та самая дверца из банка.
